Есть ли в небе лисы?

Мара шагает по студии, вслух повторяя факты, которые должна знать про себя. Поначалу было легко, но с каждым днем становится все сложнее держать нужные сведения в уме. Информации попросту слишком много, и девушка теряется в ней периодически, не в силах совладать с чужой памятью. Ася не помогает, но Мара ничего и не требует от нее, та слишком глубоко погрузилась в свою боль, и пока непонятно, как вытащить ее оттуда, как помочь и дать хоть какую-то надежду. Все, чего сейчас хочет художница, — это умереть, и как раз этого Мара позволить не может. Она просто знает, что не должна, уверена, в этом смысл ее существования. В первые дни ей даже казалось, что справляться получается неплохо, но потом Полина принесла вести о том, что тела из сгоревшего особняка опознали и все подтвердили. В тот момент Маре казалось, что она тонет вместе с Асей, настолько больно было им обеим. Кое-как получилось отделить свое сознание от бьющейся в истерике девушки, и после этого Мара старательно избегает всего, что связано с Сергеем Разумовским. Она даже переехала на другой этаж, чтобы Ася не возвращалась в их спальню. Ей сложно представить, как кого-то можно настолько сильно любить, что отказывают даже базовые инстинкты. Инстинкты Мары кричат ей о том, что хозяйку тела нужно защитить. Как угодно, даже если придется взять все на себя, пока Ася приходит в норму. Если она вообще когда-нибудь сможет это сделать. Мара останавливается и зажмуривается. Сможет, конечно, сможет. Нужно время. Выдохнув, она подходит к дивану, на котором лежит, съежившись, Ася, садится перед ней на колени. — У тебя получится, — ласково говорит Мара и гладит ее по голове. Она не совсем понимает, происходит это наяву или у них в сознании. — Ты обязательно справишься. — Незачем, — чуть слышно отзывается Ася, даже глаз не открывая. — Если ты демон или что-то вроде, то просто убей меня и забери тело. — Я не стану, — возражает Мара, нахмурившись. — Это ужасно. Я не… Я сама не понимаю, что я такое. Но тебе помогу, во что бы то ни стало помогу, обещаю. Она встает, так и не получив больше никакой реакции, и тихонько выходит из студии, где еще вчера завороженно перебирала разные краски и прочие атрибуты. В том, что смогла бы рисовать сама, Мара сомневается, даже несмотря на общую память и, возможно, умения. Но попробовать бы хотела. Может быть, чуть позже, когда в голове будет чуть меньше мыслей. Сейчас они кажутся оглушающими и очень мешают сосредоточиться даже на обычных делах. Вернувшись в спальню на этом же этаже, Мара рассматривает стопку одежды, которую принес Шура. Очередную. Похоже, он полностью разделяет ее нежелание пускать Асю туда, где она бывала с Разумовским, поэтому потихоньку стаскивает сюда ее вещи. Пожалуй, так будет лучше. Пока что любое напоминание о нем и его двойнике заставляет художницу мучиться. Мара вытаскивает из стопки джинсы и футболку, вновь обращается к общей памяти и выбирает белье. Рядом с креслом стоят кроссовки, их Шура принес вместе с одеждой, а потом пообещал перенести сюда все остальное. Мара раскладывает вещи на кровати и идет в ванную. Сегодня она встала рано, испугавшись отголосков странных темных снов, и бродила по этажу босиком и в одной пижаме. Сейчас, сняв ее, Мара рассматривает непонятную татуировку на руке. Она уверена, что дело в печати, поэтому осторожно цепляет из памяти все, что с ней связано. Если Ася при помощи этих символов стала проводником для одной сущности, может быть, тот же принцип сработал и для другой? Их объединяет птичья ипостась и, возможно, что-то еще? Человек, который нарисовал печать, не до конца понимал, что делает, поэтому вполне вероятно, что его магия притянула нечто иное. Мара смотрит на себя в зеркало, трогает лицо, руки, плечи. Она не помнит себя другой, не птицей, лишь белые перья с черными окантовками и желтые глаза. Острые когти, которые так хочется вонзить во всех тех, кто причинил столько боли хозяйке этого тела. Она вызывает в памяти последнего, мужчину, почти полностью седого, и видит в зеркале, как глаза загораются желтым. Мара перебирает пальцами в воздухе, трясет головой, отгоняя прочь вид растерзанной добычи. Пожалуй, мерзкая крыса — неплохое лакомство для совы. Даже жаль, что до него сейчас не добраться. Стряхнув оцепенение, Мара идет в душевую кабину. Ей совершенно не нравится, когда вода бьет сверху, поэтому она долго возится, пытаясь перестроить противное устройство, даже думает о том, чтобы набрать воду в ванну и нырнуть туда с головой. В конце концов, победа остается за ней, и после душа она потерянно рассматривает несметное количество непонятных банок и флаконов, которые принес все тот же Шура. Он сам признался, что просто сгреб все, что было на полках в другой ванной, так что вряд ли разбирался. Мара открывает одну из баночек, где оказывается разноцветный крем с блестками, принюхивается. Пахнет сладостями, приятно, но весь этот блеск… Поежившись, она закручивает крышку и ставит емкость обратно на столешницу. Интересно, конечно, и можно было бы обратиться к Асиной памяти, вот только Мара совсем не хочет ее тревожить, опасаясь случайно набрести на больное место. Большая часть воспоминаний художницы сейчас и есть больное место. Мара возвращается в спальню и переодевается, делает несколько кругов по комнате, чтобы понять, удобно ей или нет. Она знает, что Ася умеет за себя постоять, и хочет убедиться, что ничего не помешает сделать это. Сил у нее теперь больше, если вспомнить опрокинутый тяжелый стол, но Мара все равно нещадно роет память в поисках всего, что связано с боевыми навыками. Опасно, ведь ее учил Олег Волков, который тоже погиб в том доме. — Ась, ты готова? — спрашивает Шура из-за двери. Спохватившись, стучит. — Ты говорила, что позавтракаешь со мной сегодня. — Да, сейчас, — отвечает Мара, глянув в большое зеркало на шкафу. Она все это время старалась не контактировать слишком часто с близкими Аси, но так они только больше времени пытались быть рядом. Это совсем не кстати. Пока странности в ее поведении можно списать на горе, но потом? Мара не знает, как объяснить произошедшее другим, поэтому пока выбрала Шуру. Он видел странные и непонятные вещи, которые происходили с Асей, и будет проще, если именно этот человек догадается. Когда. Мара понимает, что вопрос лишь во времени. — Можем сделать заказ в студию, — предлагает Шура, как только она выходит в коридор. — Или поесть внизу, в кафе. — Внизу, — говорит она, глядя себе под ноги. — Не вопрос, — бодро отзывается парень. Они заходят в лифт, и Мара двигается в угол, напряженно ждет, когда эта ужасная шутка остановится. Ей кажется, что даже прозрачные стены давят на нее, готовые вот-вот схлопнуться. Шура осторожно касается ее плеча, заставляя вздрогнуть. Мара сжимает руку в кулак, опасаясь появления когтей, и напоминает себе, что этот человек не причинит вреда. Пожалуй, выбор спустить вниз был не самым лучшим. Слишком много людей. Маре кажется, что все они смотрят на нее, и она не сразу понимает, почему. Конечно. Они видят перед собой Асю, которая потеряла любовь всей своей жизни. Кто-то, возможно, сочувствует, другие ищут изъян, который можно будет обсудить. Шура проводит ее к дальнему столику в углу и отправляется делать заказ, получив от девушки неопределенное «на твой выбор». Мара украдкой оглядывается. Да, это было плохим решением. Она опускает голову и ждет возвращения Асиного друга, а потом рассеянно ковыряет вилкой вафли. — Все окей? — уточняет Шура спустя какое-то время. — Да, — кивает Мара и силится улыбнуться. — Шумно. — Можем вернуться и поесть наверху. — Все нормально, — возражает она. Наверху Мара планирует остаться в одиночестве и продолжить осваиваться в новой жизни, заодно попробует еще раз поговорить с Асей, так что лучше все это закончить здесь. Она снова улыбается, чем вызывает в глазах Шуры только больше беспокойства, и берется за нож, чтобы отрезать от вафли кусок. Главное, не смотреть по сторонам и не слушать, что происходит вокруг. Мара почти не чувствует вкус еды, все ее инстинкты слишком обострены, и она просто старается побыстрее расправиться со своей порцией и вернуться в безопасность. Как только Шура расплачивается за заказ, она почти бежит в сторону проклятой стеклянной коробки и жмет на кнопку. — Ася Юрьевна, добрый день. Мара смотрит на незнакомого мужчину, который останавливается рядом, и коротко кивает ему. Лифт, как назло, минует лишь двадцатый этаж. — Ася Юрьевна, я представляю «Столичные хроники», не могли бы вы ответить на пару вопросов, раз уж… — Она не дает интервью, — прерывает мужчину рассерженный Шура, а Мара с тоской смотрит на цифру «11» над лифтом. — Никакого интервью, — тут же отзывается незнакомец и улыбается. — Всего лишь пара вопросов. — Ты оглох? — грубо интересуется Шура. — Двигай отсюда сам, иначе за шиворот выволокут. Как только пролез? Двери лифта открываются, и Мара собирается шагнуть внутрь, но тут мужчина внезапно подается вперед и хватает ее за руку. Синеволосый наемник не успевает даже среагировать, как девушка изворачивается и впечатывает журналиста в стену, давит на его горло предплечьем. — Пошел прочь, — шипит Мара, перехватив руку, которой он пытался ее ударить. Когти впиваются в его пиджак и с легкостью рвут ткань. — Еще хоть раз сунешься, и я выверну твои внутренности наружу, мразь. — Тихо-тихо-тихо, — ошарашенно бормочет Шура и берет ее за плечи, пытается отодвинуть от вопящего журналиста. — Вот тебе и урок, чувак, не лезь к несчастным вдовам. Эй, парни, хватайте его и в кабинет, я разберусь. Мара ослабляет хватку и позволяет ему увести себя в лифт. К мужчине, который сползает на пол, как раз подбегают трое охранников. Как только двери захлопываются, на отворачивается и в блеклом отражении стекла видит горящие желтые глаза. Плохо. Позади слышит щелчок. Обернувшись, Мара смотрит на Шуру, который направляет на нее пистолет. Наемник давит на кнопку, и лифт останавливается. — Что ты, мать твою, за хрень? — тихо спрашивает он. Мара поднимает руки, держит раскрытые ладони перед собой. Хотела бы она знать.