Драбблы по князегоршам и не только

Сегодня жаркий денёк, солнце палит беспощадно. Мишка лежит в тени яблони на покрывале с бледными узорами из цветов и геометрических фигур и что-то упоённо читает. Андрей знает, что ему очень хорошо, потому что обычно тот часто мёрзнет, кутаясь в свитера. Солнечные лучики, которым удаётся пробиться сквозь листву, гуляют по Михиным голым ногам, ласково облизывая своим теплом. Он лишь в семейниках и свободной майке, которая чуть задралась, открыв изгиб поясницы и ямочку между мышцами, идущими вдоль позвоночника. Трусы в красную клеточку не скрывают молочно-белую кожу над линией слабого загара на бедре. Не то чтобы Андрей не видел уже эту красоту в бане… Но баня это не сад, верно? Там все и так должны быть голыми. А тут Мишка на лоне природы полуобнажённый, вовлечённый в свою книжку, хмурит брови. Хороший такой, естественный. Почти лесной божок, фавн или Лель, расслабленно сексуальный, готовый в любой момент притянуть и заворожить заплутавших странников, сутки напролёт высасывать все жизненные силы. Он даже не подозревает о том, как Андрею сейчас колпак снесло, хотя силы ветра хватает лишь на то, чтобы едва шелестеть листвой в кронах яблонь вишен и груш. Миша вообще не перестает поражать своей такой натуральной, наивной, неосознанной, природной… Эротичностью. Вот как на озере вчера. Вроде пацан-пацаном, такой же как сам Андрей. Слушал Князев непристойный анекдот. Щурился на ярком свете и от отблесков на воде, кривил губы, пытался понять к чему дело ведёт. Забавно морщил моську. — Наташа Ростова говорит поручику: «Ржевский, отныне относитесь к людям так, как вы хотели бы, чтобы люди относились к вам…» — Андрей сделал паузу, улыбнулся шаловливой улыбкой и поднял бровь, как бы предлагая отгадать ответ Ржевского. — А он ей: «Это что же, Наташенька, мне теперь всем х*й сосать?» На кульминации Миху сломало пополам от смеха. А уже через пару минут, в пылу морского боя, подплыл к Андрею, стоящему по пояс в воде. Посмотрел снизу вверх исподлобья, улыбнулся хитро и ручки свои пристроил на боках Андрея, обтянутых мокрыми плавками. Всего пару мгновений, но Андрей запомнил это лицо, этот ракурс, руки на своих бёдрах. Взгляд. Сохранил в личную коллекцию для будущей дрочки. Но потом, Горшок внезапно стянул плавки вниз и с радостным смехом унёсся подальше от Князя, резво уплывая, создавая вокруг себя кучу брызг. — Андро, чего ты там застыл, хочешь темечко перегреть? Давай сюда, в тенёк. — говорит Миша, и ногу сгибает в колене, отводя бедро в сторону, открывая новый вид для любования. Но, темечко, и правда, напекло. — Что читаешь? — спросил Андрей устраиваясь на покрывале с Михой и пихнув того, чтоб подвинулся. — Артур Конан Дойль, отравленный пояс. — Миха великодушно освобождает от своей тушки пол покрывала. — Про Шерлока Холмса, да? — Нееее, это про профессора Челленджера, фантастический рассказ. Представляешь, землю накрыло как облаком и все звери, все люди, как были так и застыли, и время будто остановилось. — Ого. — только и находит, что ответить, Андрей. — Хочешь я тебе потом дам почитать? — Миша всё ещё не теряет надежды на то, что Андрей прочитает хоть что-то из предложенных им миллионов книжек. Сначала Андрей соглашался, но список как-то быстро рос и стал давить. — Не, лучше ты мне потом расскажи. — Князю книжка с мелким шрифтом показалась неподъёмно-объёмной и только представив, как он берет её в руки, его накрыла тоска. — А ты что будешь делать? — Миша заложил книжку большим пальцем, перевернулся на спину и потянулся, откровенно выгибаясь. — Стихи писать, про лесную нимфу. — и продекламировал — «Добра лицом, приветлива, игрива, В одеянии из трав. Манит к себе чертовка — нимфа Запреты все сорвав!» — Или «на запреты наплевав», как думаешь лучше? — Пусть лучше срывает запреты. — Миша положил раскрытую книжку себе на лицо, только глаза не накрыл, хитро посмотрев на Андрея. — Я тоже так думаю. — улыбнулся Князь. — А потом что будет? — Вот напишу, узнаешь. «Едва скрывает нежные изгибы Её лесное одеяние С ума съезжает путник бедный Он в плену её безумных Чар…» Да только не пишется совсем! Мишка уселся спиной к стволу дерева. Эти семейники проклятые, так рядом, так близко, только руку протяни. Андрей, лежит на животе, перед тетрадкой, а сам глаза косит в сторону Миши. Представляет, как запустил бы руки под труханы эти, огладил бы выступающие тазовые косточки, а лицом прижался к члену через ткань… А Миха бы продолжал читать, не отрываясь от своей книжки. Андрей тяжело вздыхает, разморенный жарой и собственными жаркими фантазиями.