Копия

-Жень, попробуй на тон подняться, может так будет звучать. Он сделал всё, как попросил Паша, но всё казалось не так. -Ладно... Володь, попробуй без тарелок, если что - потом отдельно отыграешь, и там уже посмотрим. Как бы мужики не эксперементирлвали, всё Паше казалось не тем. То тон не тот, то ритм западает, то несостыковка в аккордах и трезвучиях. Голова уже кипела. Шуваев присел на диванчик, удрученно придерживая голову рукой. -Как же так... -Паш, не горячись. Потом ещё раз попробуем, да, Денис? Тот кивнул, и эти трое подошли к Паше. Всеволод потирал ладони, а Женя снова тер лоб, вздыхая. -Паш, ты совсем кислый... Сходи и развейся, а то уже извини, даже жалко тебя: совсем помятый. У-у, ты спишь там вообще? Женя осторожно прикоснулся ладонью к мокрому лбу Паши, и тот был немного горячий. Также Шуваев не заметил, что из-за невероятно тревожного сна (точнее, его отсутствия в этот раз), у него появились явные синяки под глазами. Но он в этот раз не пил. И даже смог поужинать: этим тортиком, который передал ему Музыченко. -Хах, что бы я без вас делал... Шуваев привстал, немного шатаясь, собирался домой. Их гараж - достаточное уютное место для репетиции, квартира Жени - прекрасное место для записи песен, но всё же это ни сравниться для рокера с его квартирой, где он полноправно живёт. Участники группы привыкли, что в последнее время Паша стал невероятно нервным, но всё равно в трезвом состоянии держал себя в руках, и говорил со всеми мягко. По крайней мере, со своими. На душе у него скребли кошки. Гараж находился в десяти минутах езды на байке от дома Шуваева. Четвёртый этаж и вонь от алкоголя и сигарет. Сначала коктейль нещадно бьёт по носу, а потом привыкаешь. Паша дошёл до того, что уже не может отличить по запаху пьяного человека от очень уставшего. И даже на запах табака не обращает внимания. От тортика осталось только два куска, которые сам для себя отметил Паша, и вчера есть не захотел, отдав предпочтение сну. И сейчас, когда он, в уличной одежде, пробует на вкус этот шедевр, он едва не плачет: невероятно живой, яркий и насыщенный вкус был единственным, кроме гитары, что оживляло это место. Паша открыл все окна, раздевшись до нижнего белья. Также сложил в мусорку все бутылки и банки, которые смог найти. Из пепельницы туда же пересыпал окурки от сигарет. Давно он не ел настолько яркую еду. Вчера из-за ощутимого голода Шуваев не думал насчёт вкуса: ему главное было удовлетворить потребность, а сейчас, будучи полностью сытым, он в состоянии прочувствовать все мастерство приготовления этого десерта. Внезапно, он случайно обнаружил что-то странное, когда ходил около шкафа с уличной одеждой: кольцо. Паша его не покупал: размер не его, да и это мужское. Да и вообще он в последний раз украшения покупал невесть сколько лет назад. Изнутри была гравировка с фамилией хозяина. Музыченко... Паша скривился, удрученно вздохнув. Но кольцо-то вернуть надо. Юра женат, и Шуваев думал, как бы его супруга не разбушевалась насчёт кольца. Как бы он не хотел опять видить скрипача, сближаться с ним лишний раз, он всё же с максимально недовольной физиономией стал назло медленно одеваться и причесываться, думая, к кому же везти это добро. И тут он совершенно случайно вспомнил, что в новостях передавали о небольшом концерте хаттерс, на окраине Москвы. Вот туда ему и надо. Скорее всего, они приедут за несколько часов, и Паша как раз успеет вернуть украшение. Начались всеми любимые Московские пробки, ну куда ж без этого. Паша уже успел поругаться с несколькими водителями, пока не приехал к сцене, огороженной лентой, и сзади неё стоял фургон, достаточно большой. Шуваев затих. Из машины доносился аккордеон, недовольные вскрики Музыченко и психи Саши. -Да ну нет! Па-па-а-ам! Вот так, Паша, блять! -Шуваев немного испугался странных криков, но почти сразу же до него дошло, что это они так репетируют. Остальное Шуваев разобрать не смог, но он уже успел понять, что такая ругань твориться у Шляпников практически всегда. Как агрессивно Юра всех прессует, как агрессивно прессуют его, и какой происходит срач насчёт этого, а потом они отжигают на очередном концерте, которых у них дофига. "Ну и ор стоит... Похоже, они так постоянно репетируют. Бедняги, как они не оглохли от ора Юры, мне уже неважно. Как же так можно со своими близкими людьми? Мне Володя, Кирюша, Денис уже как родные, я их как братьев уже своих люблю. А он... Гандон. Так, ладно, пора взять себя в руки" - он вздохнул, протерев глаза. Паша осмотрелся по сторонам. Никого не было. Основной народ был по другую сторону сцены, и никак не мог видеть, что происходило. Внезапно в голове рокера метнулась мысль положить кольцо на бумажку, а бумажку подсунуть на землю, но практически сразу же до него дошло, что это гиблое дело - не увидят, затопчут, и всё - прощай кольцо. Он подошёл к двери в машину. Ругань уже стала намного громче, и будто бы звучание инструмента вместе с этим стало мощнее. Несколько людей трепались насчёт какого-то места прямо перед концертом. Внезапно Шуваев стал очень шумно дышать. Но всё же собрался с силами, и осторожно, едва касаясь постучал костяшками пальцев по двери в машину. -Да?! Ответа от рокера не было. В машине стало тихо. Юра переглянулся с Личадеевым и Сашей, и, пожав плечами, потянулся рукой к дверце, но её открыл снаружи Шуваев. Очень неловкое молчание. Музыченко шокированно выпучил на него глаза. Саша шёпотом спросил у скрипача, кто это к ним зашёл. Почему он такой помятый, запыхавшийся. -Юра, ты обронил... Шуваев неловко протянул кольцо Музыченко, понуря голову, отводя смущённо взгляд, кивнул, будто заранее принимал благодарность, и стал поспешно закрывать дверь в машину. Закрыл, и отошёл резко, отворачиваясь, готовясь уйти. -Так вот, блять где оно! Ха-ха, я уж думал всё: Аня увидит - пизды мне даст. Ах, это Пашка... Из Оддисса, загуглите. Бля, куда он пошёл? Паш, стой! Юра выскочил из фургона, будто нарочно не закрывая дверь, оставляя ее так нараспашку, и побежал к рокеру, быстро догнав, и прикоснулся ладонью его плеча. -Спасибо, Паш, чтоб я без тебя делал... Эй, ты что уже уходишь? - Юра немного разбито взглянул на рокера, ожидая другой ответ. -Да, ухожу. Мне здесь делать нечего. Я приехал, чтоб отдать кольцо, вдруг бы заяву на меня написал, что я украл. А так... Я не спешу никуда, но нет настроения. Благодарю за всё, оставь... -Паша, я не могу так, пойдём, в фургоне посидишь. Пойдём, это не вопрос был, давай, раз тебя не ждёт никто, пошли! - Юра взял его за рукав, потянув в сторону машины. - Ну-у, сколько ты жрёшь, что тяжёлый такой? Ну посидишь в машине, ничего страшного точно не случится! -Юра, оставь... - Паша уже не кричал. Что-то в нём переменилось, а что именно - сказать не мог. Они действительно не такие уж и похожие. В итоге несмотря на совсем ничтожное сопротивление рокера его посадили в фургон под странные взгляды Личадеева и Саши. Оба переглянулись, но потом принялись за старое - ругались с Юрой. Потом пришла Аня, и стала ругаться вместе с ними, а Шуваев сидел где-то в углу, ловил на себе улыбку Музыченко, неловко улыбаясь в ответ, и о чём-то постоянно размышлял. Когда начался концерт и разразился грохот от инструментов, Паша, несмотря на час ночи, написал всем участникам своей группы, как их ценит, какие они хорошие, сколько у них положительных качеств и терпения. Всё же Шуваев начал догадываться о том, что их менталитеты слишком разные. Разное отношение к близким, к людям из группы. Разного рода мысли постоянро сменялись друг другом, и Паша, жуя данные ему щедро чипсы, старался не упустить каждую из них. На душе полегчало, хотя он сам не знает, почему. Громкий аккордеон и скрипка с духовыми - совсем не то, к чему так привык рокер. Звук яркий, живой, темп очень быстрый и с вечными скачками. Непонятно, где кульминация, где остальные части. Да и сам по себе голос у Музыченко не был таким грозным, величественным. Это их очень сильно отличало. Паша уже смог конкретно выделить аспекты, уже не понимая, что на него нашло в ту ночь, когда он в очередной раз напился в клубе. Когда концерт кончился и люди стали расходится, шляпники вернулись какие-то странные по мнению Шуваева: смеялись с ничего, будто пьяные, уставшие, и уже не ругались. Музыченко выделялся и в это плане: совсем бесстыдно, прямо на глазах у Шуваева поцеловал Личадеева в губы с языком, потом с тем же звуком от него отошёл, шутливо ударил по лицу, и, пошатываясь, направился к Паше, который только вылез из машины, уже задавшись, приготовившись непонятно к чему. -Пашка! Юра привстал на носочки, обнял поперёк всего тела Шуваева, потянулся своими губами к его щеке. -Ха-ха, не обращай внимания, он когда выпьет - ко всем целоваться лезет. -Ну уж нет, фу! Юра, блин, уйди! Я домой уже поеду, больше не пиши мне. Юра всё же смог поцеловать Шуваева в щеку, и когда тот отважился оттолкнуть пьяного человека, чтобы тот не упал и не сломал себе ничего, демонстративно потер щеку ладонью, недовольно фыркнув. -Спасибо за всё... Я поехал. Шуваев махнул рукой, уже достаточно устав снова сел на байк и уехал домой. Мысли смешались друг с другом на фоне долгого бодрствования. Но сейчас тревога как-то уходила, по непонятным для рокера причинам. Благодаря поцелую Юры прикосновения к щеке стали ощущаться совсем по-другому, и этому он не мог найти никакое оправдание, или предположить, почему так. Как только Паша приехал домой, он сразу же рухнул на кровать, до этого скинув вещи на пол, поерзал, и лег на бок мягко гладил себя по месту поцелуя, очевидно замерзая в нескольких местах, да так, будто хотел, чтобы этот холод предотвратил человек. Обнял его, покрепче. Неважно сейчас какой именно человек: хрупкая девушка, или Денис с Всеволодом, главное, чтобы не Юра Музыченко. По крайней мере, после такого поцелуя, который нарушил все морально-этичные нормы Шуваева, он уже немножко прогнулся. Не может он на трезвую обманывать себя насчёт поцелуя, а пить больше нечего. Всё выхлестал, а магазины давно закрыты. Похоже, если Паша не проснётся от голода, он очень долго будет отдыхать после таких насыщенных дней для его образа жизни.