Саксофонист

      В четверг Виктор Иванович взял на работе отгул и прямо с утра объявил Элеку, что сегодня они идут на кладбище. Это был их традиционный осенний день поминовения, и Элек, вздохнув и порадовавшись про себя, что ему не придётся отменять свою встречу с Макаром, так как они виделись как раз накануне, пошёл собирать в сумку нехитрый кладбищенский инвентарь — маленькие веерные грабли, тряпки, банки для воды и садовые ножницы.       Кладбище Элек не любил — не спасало даже то, что день его посещения автоматически становился для него выходным: никаких занятий, секций, репетиторов, домашних дел, вообще ничего. На кладбище Элеку всякий раз казалось, что он немного сходит с ума и начинает видеть и слышать то, чего на самом деле нет. Но долг есть долг — могилы родителей и брата навещать он был обязан. Мыть памятники, убирать цветники, посыпать песком дорожки и всё такое прочее, что должен делать на могилах близких каждый приличный человек, чтобы они не пришли в запустение и не оскорбляли своим видом память о достойных людях, ходивших когда-то по этой земле.       В отличие от Элека Виктор Иванович бывал на кладбище дважды в год не по обязанности, а по зову сердца. И специально выделял для этого будний день, когда народу совсем нет, и никто не сможет своим деловитым видом, с каким обычно граждане прибираются на участках, помешать его уединённому общению с покойными. В один из дней весной, перед самым началом лета, и в один в конце осени, он брал Элека с собой и шёл на встречу с любимой сестричкой и другим племянником, которого, как в тайне подозревал, слушая дядины монологи, Элек, тоже не считал совсем уж мёртвым.       Однако сейчас Элеку на кладбище было особенно неуютно. Родители глядели на него с маленьких эмалированных портретов как живые и, казалось, звали к себе. Он никогда не чувствовал такого эффекта, просто рассматривая дома семейный фотоальбом с навсегда оставшимися молодыми и красивыми мамой и папой, но тут, стоило на секунду закрыть глаза, в его голове буквально раздавались их голоса. Никогда не слышанный им в реальной жизни ласковый шёпот звал его по имени, кожа под слоями одежды будто чувствовала тёплые прикосновения любящих рук, а носа касался едва уловимый запах духов — тех, что уже много лет, так и не открытые, стояли у дяди на столе — заграничный подарок, который не успел отдать молодой маме любящий брат. А ещё Элеку чудился смех. Конечно же, это Серёжа смеялся над ним — таким впечатлительным и таким глупым. «Ерундой маешься, Эл! Здесь никого нет, — говорил Серёжа. — Одни камни! Ну, земля ещё. А имя моё не написали… Эх, вы, растяпы! Раз уж художествами занялись! Сергей Павлович Сыроежкин: 22 IV 1966… А фото мог бы и своё приклеить, мы же всё равно близнецы!»       — Дядь, я пойду пройдусь пока тут в округе?.. Я закончил уже… — неуверенно сказал Элек, упаковав в сумку очищенные от земли грабли и замотанный в ветошь секатор.       — Конечно, мой мальчик… — не глядя на него, согласился Виктор Иванович и смахнул невидимый сор с портрета сестры.       Все хоть сколько-нибудь примечательные памятники и надгробия, которые окружали их по соседству, а также те, что попадались по пути их с Виктором Ивановичем следования от кладбищенских ворот до участка, Элек давно успел изучить и теперь едва ли не кивал им при встрече, как старым знакомым. Поэтому гулять он отправился дальше — к самому забору, по ту сторону от которого проходила железная дорога, то и дело будоражащая сонную тишину кладбища стуком колёс и призывными гудками проносящихся мимо составов. Сюда Элек до сих пор не заглядывал. По правде, ничего особо интересного тут и не нашлось — стандартные мраморные и гранитные плиты, много заброшенных захоронений с временными раковинами, парочка дорогих, но обычных габбровых плит, единственная скульптурная композиция со скорбящим ангелом и большой добротный памятник из чёрного гранита, надпись и портрет на котором загораживало упавшее прямо на могилу сухое ветвистое деревце. Последнее обстоятельство несколько удивило Элека — хороший памятник, дорогой материал и недешёвая работа камнереза, но совершенно неухоженное захоронение. Как будто родственники, здорово вложившись в мемориал, сразу же о нём и забыли. Элеку это показалось ужасно несправедливым, и он подошёл ближе — понятно, что в порядок могилу ему так просто не привести, да и странно было бы ни с того ни с сего ухаживать за чужим участком, но хотя бы откинуть подальше дерево и убрать часть растительного мусора с заросшего надгробия он мог.       Домой они с дядей возвращались молча. Виктор Иванович всегда молчал в такие дни — разговаривал только с родными у их могил, а Элек просто не мог произнести ни слова. Даже думать у него нормально не получалось — в голове всплывали только образы: частью реальные, частью воображаемые, но как-то осмыслить или описать их и те чувства, которые они в нём вызывали, Элек не старался, всё равно бы не смог.

***

      Удивительно, но спал Элек хорошо и проснулся бодрым и полным сил. То, что ему снилось, кажется, тревожное и немного печальное, он забыл сразу, как только открыл глаза. Позавтракал, проводил на работу дядю, выглянул в окно, с удовлетворением отметив себе, какая солнечная и безветренная погода стоит на улице, и решил устроить сегодня небольшую забастовку. Никаких тренировок и шахмат! А также уроков и прочих скучных вещей! Прямо сейчас он пойдёт в парк ждать там своего любимого саксофониста и будет с ним весь день! А может Мика и ждать не придётся — кто знает, как рано он приходит проводить свой единственный выходной в компании железного коня и верного инструмента?       В парк Элек вошёл с некоторым волнением — всё же предстоящая встреча с Миком, которому он недавно оставил своё послание в павильоне, была для него целым событием. Заметит ли Мик надпись на двери? Поймёт ли? Догадается ли вообще, кто это написал? А если эти слова смутят Мика, напугают? Вдруг он совсем не хочет никакой любви от случайного знакомого? С чего Элек вообще решил, что Мика хоть сколько-нибудь интересуют парни? Просто потому что он один раз чмокнул его в щёку и один раз обнял? Не слишком ли далеко идущие выводы из невинных действий?..       «Ерунда! — твёрдо возразил сам себе Элек. — Мик сказал, что у него нет никакой личной жизни, одна работа. Значит, он должен быть не против, если по выходным его личной жизнью буду я. Я ему нравлюсь, я чувствую это! А если даже нет, то точно смогу понравиться — я ведь теперь столько знаю!.. В теории, правда, но Макар мне много чего рассказал, что можно делать вдвоём, и это должно быть классно! А учусь я быстро».       Вспомнив про Макара, Элек невольно подумал и о Серёже — увидеть брата он хотел не меньше, чем встретиться сейчас с Миком. Ну и Макару он обещал: найдёт Серёжу и обязательно передаст ему, как тот его ждёт и скучает. Всё-таки, раз Мик и Серёжа живут в одном городе, а Теймер не так чтобы велик, то, может быть, если Мик опять позовёт его в гости, он как-нибудь пересечётся и с братом? Главное, нужно обязательно попасть в Теймер!       Но все эти важные рассуждения, которые так занимали Элека с самого утра, тут же улетели прочь из головы, лишь только до его слуха донёсся ласковый и знакомый голос альт-саксофона. Элек улыбнулся и быстрым шагом пошёл вперёд по центральной аллее.       Вокруг павильона собралась небольшая толпа слушателей — по случаю хорошей погоды все местные пенсионеры, а также работники предприятий со скользящим графиком, чей выходной пришелся на пятницу, прихватив с собой маленьких детей и не очень маленьких собак, отправились гулять в парк. И, естественно, многие из них захотели подойти ближе и послушать, как играет загадочный музыкант. Мелодия была знакома каждому, и даже Элек, к немалому своему удивлению, знал слова этой песни — не зря столько раз слушал её по радио!       Он встал позади людей, окруживших Мика, и с замиранием сердца ловил каждое его движение и каждый звук, рождающийся из его саксофона. Многие тихо подпевали ему, и Элек сам не заметил, как присоединился к этому стихийному хору. Но вот известный каждому припев кончился. — Quiero sentirte muy cerca Mirarme en tus ojos Verte junto a mí. — прозвучал в одиночестве звонкий голос Элека. Слишком поздно он понял, что теперь все взгляды устремлены только на него. А сам Элек не отрываясь смотрел на Мика, глаза в глаза. «Что ж, значит, так тому и быть! — мелькнула в голове шальная мысль, и Элек запел ещё громче и ещё уверенней: — Piensa que tal vez mañana Yo estaré lejos Muy lejos de ti.       Больше уже никто не осмеливался петь с ним припев, Элек пел его один. И только для Мика, который смотрел на него огромными глазами и продолжал играть. — Besame, besame mucho! Como si fuera esta noche la última vez. Besame, besame mucho! Que tengo miedo tenerte y perderte después.       Песня закончилась, справа кто-то хлопнул в ладоши, потом хлопнул кто-то слева, и через пару секунд Элек с Миком срывали нежданные овации от восхищённых слушателей. И если Элека они привели в растерянность, то Мик явно знал что делать — он подошёл к Элеку, взял его за руку и вместе они трижды поклонились почтенной публике.       — Вот это да, малыш! — улыбнулся, когда все разошлись, Мик и приобнял Элека за плечи. — Мы можем выступать дуэтом! Если вдруг я останусь без работы, найму тебя, и мы будем играть и петь, как бродячие музыканты!       — Микки, я согласен! — рассмеялся Элек.       — Что, серьёзно? А школа, а институт? А карьера инженера в конце концов! — наигранно удивился Мик. — Неужели согласен скитаться со мной где придётся и петь за копейки?       — Конечно, согласен! — Элек только сделал вид, что шутит, подыгрывая ему: он бы пошёл с Миком не думая. — Это куда веселее, чем проектировать роботов!       — Окей, начну тогда готовить наш репертуар! — весело поддержал его Мик. И вдруг спросил:       — Ты сегодня рано, Серёж. А как же школа и шахматы?!       — Никак! — ответил Элек и ещё раз очень внимательно посмотрел Мику в глаза: он назвал его Серёжей, хотя на двери было ясно написано «Эл». Выходит, надпись он не видел и признание его не прочитал. — У меня сегодня выходной… Я сам себе его устроил.       — Ах ты маленький прогульщик! — полушутя-полусерьёзно отчитал его Мик. — Опять нахватаешь двоек, да ещё и родителей в школу вызовут!       — У меня уважительная причина, Микки, — замотал головой Элек. — Сегодня я иду в гости, и эти гости никак нельзя перенести на другой день. Только в пятницу!       — Понял! Не дурак. — Мик сразу же стал серьёзным. Снял с шеи саксофон, убрал его в футляр, притороченный к багажнику мотоцикла, и протянул Элеку свой шлем: — Прошу!       — Значит, к тебе? — на всякий случай уточнил Элек. — Ты меня правда приглашаешь? На Крепостную улицу, дом пять?       — Квартира тоже пять, — важно дополнил Мик. — Прокатимся с ветерком!       У Элека ёкнуло в груди и тоскливо сжалось сердце. Всего лишь на несколько мгновений, но Мик это заметил, правда, понял по-своему:       — Да ты не бойся, Серёжа, это просто такое выражение. Я очень аккуратный водитель, ни одной аварии и ни одного штрафа за последние десять лет!       — Я не боюсь, — честно сказал Элек. — Поехали! Только… в парке нельзя ездить на мотоциклах.       — Нельзя, — кивнул Мик. — Но кто нам помешает?       Элек спорить не стал: ни разу ещё он не встретил в парке ни одного милиционера. Надел шлем и сел позади Мика на мотоцикл — день нарушений начался с невинного прогула тренировки по лёгкой атлетике, и вот уже Элек собирается вместе с Миком кататься на запрещённом транспортном средстве в неположенном месте. На что он будет готов к вечеру?       Мик плавно стартанул, и Элек невольно плотнее прижался к его спине, всем телом вбирая в себя волнительный рокот мотора. Поплыли мимо облетевшие деревья и кусты, фонари, скамейки, дорожки и аллеи с многочисленными прохожими, с удивлением оборачивающимися на бесцеремонную парочку, залаяли вслед собаки… Павильон остался далеко позади, и Элек забеспокоился — что если он ошибся, приняв ряд случайных совпадений за логически цельную картину, и на самом деле всё совсем не так, как он себе навоображал?       Но вот Мик свернул на одну дорожку, потом на другую, потом совершенно бесстыжим образом проехался по газону, через кусты, и вот уже перед ними откуда ни возьмись вырос заветный павильон. В ожидании неминуемого удара Элек что было сил вжался в водителя, инстинктивно зажмурился, вспомнил дядю, Макара, свою налаженную и благополучную жизнь, от всей души пожалев, что несколько недель назад зачем-то подошёл со своим зонтиком к уличному музыканту, и… внезапно понял, что Мик не только не затормозил и даже не сбросил скорость, а наоборот, разогнался ещё сильнее. А никакого удара в стену так и не случилось.       Элек осторожно открыл глаза и осмотрелся. Они ехали по утрамбованной песчаной дороге посреди редкого соснового леса. Примерно такой же лес, точнее его остатки, прилегал к их с профессором дому и гордо именовался лесопарком. Элек гулял там только летом в хорошую погоду, и то нечасто. Место было глуховатое, хотя и с чистым воздухом, и одному ходить там было неуютно.       Скоро лес сделался гуще, из соснового став смешанным, дорога стала шире и в конечном итоге вывернула на асфальтовое шоссе. Теперь они с Миком ехали довольно тихо вдоль высокого берега реки. В месте, где шоссе почти вплотную подошло к обрыву, Мик остановился.       — Посмотри, как здесь красиво… Дух захватывает! — Мик слез с мотоцикла и протянул Элеку руку. — Подойди, Серёж, не бойся! До края ещё далеко. Бывал здесь когда-нибудь?       — Нет, — с трудом ворочая языком произнёс Элек.       Вид с обрыва на беспокойную воду играющей в солнечных лучах реки завораживал, но Элеку совсем не нравился: ему было страшно. Здесь начинался разлив, и Элек смутно припоминал, что когда-то они вместе с дядей проезжали очень похожее место, и даже из окна автобуса смотреть на него было жутко. Элек ещё тогда успокаивал себя тем, что со стороны обрыва хотя бы есть отбойник… Но тут не было ничего.       — Это и есть то место, которое ты хотел мне показать, Мик? — спросил он несколько погодя.       — Да. — Мик кивнул. — Был бы я художником, Серёж, я бы картины тут писал. Их бы в нашем музее туристам показывали — такая красота!..       — Часто сюда ездишь? — Элек смотрел на Мика: тот не отрываясь глядел на воду.       — Несколько раз в год!.. — мечтательно вздохнул Мик. — Но больше всего меня тянет сюда в ноябре. В ноябре обрыв особенно прекрасен. Знаешь, я бы мог здесь отлично импровизировать — получилась бы такая пьеса для саксофона с рекой! Если бы не трасса. Сейчас машин мало, но ближе к полудню потянутся фуры из города, и станет совсем шумно.       Элек посмотрел на дорогу — ни с одной, ни с другой стороны машин было не видать, шоссе выглядело безжизненным. Но Мик, видимо, неплохо знал особенности местного трафика. Причин не верить ему у Элека не было.       — Не обижайся, Микки, — сказал наконец Элек, — здесь действительно красиво, но… мне здесь не нравится. И, кажется, я всё-таки здесь был. Проездом и очень давно. Я ещё в школу даже не ходил. И тут совершенно точно был отбойник.       Мик нахмурился и обернулся в сторону шоссе:       — Отбойник?.. Он бы испортил всю красоту. Хотя… ты прав, малыш. Когда-то он и правда здесь был. По крайней мере один раз я в него врезался.       — Да ты что? — в груди неприятно похолодело, и Элек воскликнул: — Авария?!       — Это была единственная авария в моей жизни, Серёжа! — фыркнул Мик и обнял Элека за талию, крепко к себе прижав. От этого жеста Элеку сразу стало как-то спокойнее и уютней, и он сам приобнял Мика в ответ. — С тех пор езжу без происшествий и очень аккуратно, ни одного штрафа! Я говорил? А тогда… Я только что получил права и был совсем молод, чуть старше, чем ты сейчас. Не справился с управлением, а может какой-то дефект на асфальте не заметил. В общем, немного по касательной задел ограждение. Но легко отделался, ни царапины! — заявил Мик гордо.       Элек посмотрел на него с сомнением — аварии с участием мотоциклов представлялись ему совсем другими. Однако ж Мику было виднее.       — А мотоцикл? — сам не зная, зачем это говорит, спросил Элек: судьба мотоцикла волновала его мало.       — А вот мотоциклу повезло меньше, — Мик печально покачал головой. — Он восстановлению не подлежал.       У Элека перехватило дыхание — теперь всё встало на свои места. Он теснее прижался к Мику и даже обнял его второй рукой, словно тот собирался куда-то от него сбежать.       — Ну, ты уж не принимай всё так близко к сердцу, Серёжа! — Мик ласково рассмеялся и взлохматил ему волосы. — Это, конечно, был мой первый железный конь, и мне тогда было его ужасно жаль, но… по сути — всего лишь груда металла. Не о чем переживать. Зато, — философски продолжил Мик, — пока я тут сидел и ждал, не подберёт ли меня кто-нибудь и не подбросит до города, я смог оценить, насколько же красивый тут открывается вид! И что мне на самом деле очень повезло застрять в таком замечательном месте, а то мог бы полдня проторчать посреди какого-нибудь унылого поля или того хуже — болота, и любоваться на сырость, грязь и жухлую траву! Потому что в ноябре это очень скучные места, знаешь ли.       Элек кивнул. Потом сказал хриплым голосом:       — Поехали к тебе, Микки?       До города они добрались быстро — Мик сразу дал по газам, и Элек только и успевал вертеть по сторонам головой, пытаясь понять, что за местность они проезжают, и как-нибудь соотнести её с известным ему городским ландшафтом.       Шоссе довольно быстро ушло вправо, как догадался Элек — к новым районам, и дорога вдоль реки стала грунтовой. Мик сбавил скорость, и Элек мог без труда изучать спускающуюся к берегу неплотную городскую застройку, в основном частный сектор, редкие ангары и гаражи, а может склады, и непонятно что ещё. И чуть не прозевал момент, когда вдали показалась крепость.       Красно-серая стена с остроконечным башнями была в точности такой же, какой её описывал Макар и какой Элек успел её себе заранее представить. Нельзя сказать, что крепость была такой уж особенной и хоть в чём-то превосходила средневековые бастионы, которые Элеку доводилось видеть вживую или по телевизору, тем не менее впечатляла она гораздо сильнее, чем любой из них. Просто потому, что «выросла» там, где её в принципе быть не могло.       Но самым странным стало то, что возвышающийся посреди воды замок, в стенах которого в своё время наверняка пролилось немало крови, не показался Элеку ни мрачным, ни пугающими. Напротив, он манил его и звал, словно старый знакомый, с которым по какой-то нелепой случайности они были разлучены много лет. Лёгкий восторг и радостное предвкушение встречи охватили Элека, и он невольно повторял и повторял вслух: «Теймер!.. Теймер!.. Теймер!..»       Конечно же, Элек знал: Теймер — это далеко не только замок, в который, он был в этом уверен, он обязательно попадёт, это ещё и Старый город, и новые кварталы, и частные домики на окраине, и промзона, и много чего ещё. Но для себя Элек определил чётко: его Теймер — это крепость и исторический центр. И когда мотоцикл Мика уже на черепашьей скорости затрясло на булыжной мостовой средневекового города, Элек почувствовал: он дома.       Квартира Мика была под самой крышей — на втором этаже приземистого г-образного здания, углом своим выходящего на перекрёсток, и имела два огромных окна. Одно из них, с балконом, было как раз на скошенном углу дома и смотрело прямо на оживлённую улицу, а другое выходило во двор.       — Правда, здесь здорово? — расплылся в улыбке Мик, осматривая своё жилище. — Это моя первая отдельная жилплощадь, и я, честно говоря, ещё не совсем к ней привык и даже ещё не все вещи разобрал — только в сентябре переехал.       — Здорово! — согласился Элек, медленно проходя вдоль окрашенных светло-зелёной краской стен кухни и чуть касаясь пальцами старой, даже старинной, на вид мебели.       Таких планировок Эл ещё не встречал, он привык типовым квартирам стандартных многоэтажек. Здесь же самой большой была та самая комната с балконом и видом на улицу — она же кухня, а ещё гостиная, библиотека и даже репетиционный зал. По одной стене её был кухонный гарнитур с плитой и раковиной, на другой — заставленные книгами стеллажи, у третьей на стойке стоял синтезатор, в углу примостилась гитара и рядом висел ещё один саксофон, а четвертую стену почти целиком занимал диван и над ним картина. Посередине комнаты стоял обеденный стол с мягкими креслами по сторонам. И при всём этом в кухне не было тесно.       — Есть ещё комнатка, — кивнул Мик в сторону двери, — но я пока не знаю подо что её приспособить, я не привык к таким роскошным условиям. Поэтому там сейчас всякое барахло.       Элек, уже успевший мельком заглянуть в маленькую комнату, прошёл в неё опять и осмотрелся уже внимательно: кроме разных коробок, тюков и потрёпанных чемоданов в ней ничего не было, даже занавесок на окне. Но о её назначении Элек догадался сразу:       — Это спальня, Микки!       — Правда? — Мик почесал затылок. — А я думал кладовка такая…       — Смотри, сюда как раз влезет кровать и шкаф с одеждой. И шум с улицы мешать не будет… У тебя очень уютная квартира, Мик.       — Хм. Знаешь, это мысль, Серёжа, ну, про спальню. Получу зарплату и куплю кровать. А потом шкаф. И инструменты сюда перетащу. И ещё чего-нибудь!       — Не влезет! — Элек чуть было не рассмеялся в голос: Мик, похоже и не подумал, что кровать может быть двуспальной, а шкаф большим. — Кровать займет всё место, еле-еле останется на шкаф.       И Элек для убедительности показал руками ширину предполагаемой кровати Мика. Мик снова озадаченно хмыкнул, а потом сказал:       — Зачем мне одному столько? Я и диван-то не раскладываю.       — Ну… не будешь же ты всё время один, Мик? — улыбнулся Элек.       Мик не то чтобы смутился от этого замечания, скорее нахмурился, и Элек подумал, что он правильно догадался о причине такой реакции Мика. Мик, однако, тему развивать не стал и пригласил его обратно на кухню, пить чай.       Чай в представлении Мика больше напоминал обед, чем непосредственно чай, потому что вдобавок к печенью и конфетам, на столе перед Элеком образовалась ещё и тарелка с горячими макаронами и котлетой. Есть Элек хотел, с завтрака уже прошло прилично времени, правда немного сомневался: можно ли ему есть эту еду? Но на кухне у Мика было так уютно, а Теймер из окна выглядел таким милым и домашним — почти как сам Мик! — что Элек решился: сделал большой глоток из чашки и откусил котлету.       — Вкусно? — поинтересовался Мик, едва Элек успел проглотить первый кусок.       — Очень, — сказал Элек.       Еда была в хорошем смысле обычной, и дальше он колебаться не стал: с большим аппетитом съел всё. Мик, видно тоже голодный, последовал его примеру.       — А давно ты в здесь, Микки? — Элек по-турецки уселся в огромном кресле и взял в руки чашку с чаем: в гостях, в тепле и комфорте, а теперь ещё и в сытости, он совсем разомлел, и его тянуло поговорить. Тем более, что расспросить Мика о его жизни он собирался уже давно. А с некоторых пор ему ещё и стало очень любопытно узнать, верны ли его догадки.       — Да вот же, в сентябре, — Мик потянулся в своём кресле и благодушно разглядывал улицу в окне. — Если честно, мне Шеф здорово помог — премию большую выплатил и дал беспроцентную ссуду, чтобы на первый взнос ипотеки хватило. А то я ж до этого всё в общаге жил, ну, для сотрудников, и, по правде говоря, до чёртиков устал от соседей.       Элек не знал, что значит ипотека, но вовсе не тонкости приобретения Миком квартиры интересовали его больше всего:       — Я хотел спросить: давно ли ты в Теймере? Ты ведь не родился здесь, я правильно понимаю?       — Давно ли?.. — повторил за ним Мик и замолчал, всё так же не отрывая глаз от окна. По его сведённым на переносице бровям, можно было предположить, что либо помнит он о своём переезде не всё, либо эти воспоминания не так уж ему приятны. — Да… — наконец сказал Мик. — Я приезжий. Но это столько лет назад было, будто целая жизнь прошла! А если серьёзно, то вроде как десять лет и есть.       — Можешь рассказать? — робко попросил его Элек. Всё же изливать перед ним душу Мик мог и не захотеть.       Мик продолжал молча созерцать улицу, так что Элек почти потерял надежду услышать то, что так его волновало, но потом как будто очнулся, вполне осмысленно посмотрел на него и сказал:       — Я просто некоторые моменты не совсем хорошо помню, а врать не хочу. Поэтому, уж извини, Серёжа, расскажу как получится. В общем, помнишь аварию, про которую я тебе рассказывал?       — Конечно, — Элек сосредоточенно кивнул.       — Вот с неё-то всё и началось. — Мик вздохнул и отпил остывший уже чай. — Ну, слушай. Поплакал я немного над своим разбитым мотоциклом, от души полюбовался рекой и понял, что пешком я до города не дойду. Стал ждать попуток. И как назло ни одной машины! А время идёт, скоро темнеть будет. Я забеспокоился: неужели действительно на своих двоих домой добираться придётся, да ещё ночью? Вдруг, смотрю — вдалеке одна показалась! Я на середину проезжей части выскочил и давай прыгать и руками махать, чтоб водитель уж точно меня заметил. Еле потом на обочину отскочить успел. Но машина, чёрный Бьюик — у нас тут такие редкость, остановилась. Я бегом к ней, стучу водителю: подкиньте, говорю, до города, умоляю! В аварию попал, байк в хлам, сам цел, что делать не знаю. Не оставьте, говорю, в беде — век помнить вашу доброту буду! В машине мои крики, наверное, услышали: на заднем сиденье опустилось окно, и оттуда высунулся мужчина. Голову поднял, на меня смотрит. Представительный такой, средних лет, в шляпе с полями, а на мизинце здоровенный перстень сверкает. Не знаю, почему я эти детали запомнил? Но кое-что я сообразил сразу: это какая-то важная шишка со своим водителем едет, и именно он будет решать брать меня или нет. А мужчина всё смотрит на меня и смотрит, задумчиво так и, я бы даже сказал, печально. Я немного растерялся от этого, но просьбу свою повторил, уже лично ему, раз он главный. Он головой покачал, вроде как с пониманием: «Значит, говоришь, байк твой в хлам, а у самого ни царапины? Садись, малыш, поехали». И открыл дверь. А я сел. Так обрадовался, что больше не надо торчать неизвестно где одному и мёрзнуть! Только в машине понял, как на самом деле продрог, пока помощь ждал. Разомлел, даже в сон клонить стало. Реально засыпать начал, представляешь! И вдруг сквозь сон слышу — водитель у мужчины, который меня подобрал, спрашивает: «Куда едем, шеф?» А шеф, то есть мужчина этот, спрашивает уже меня: «Ты знаешь, куда тебе надо, малыш?» Я сперва только удивился, почему он меня всё время малышом называет, я ведь не маленький, а потом задумался и… понял, что не могу ему ответить. Я забыл свой адрес. Ни улицу, ни номер дома — ничего не вспомнить! Даже то, что поблизости от него находиться должно и что в качестве ориентира можно было бы назвать — всё из башки вылетело! Видимо, какое-то сотрясение в этой аварии я всё-таки получил, и вот так оно на мне сказалось. Или это от стресса?.. В общем, не знаю. Но по правде, Серёж, у меня и сейчас с этим проблемы — до сих пор провалы в памяти остались. Короче, где-то с минуту я так промучился, пытаясь вспомнить куда мне надо, потом плюнул и сказал как есть: извините, говорю, но я не знаю адрес. Забыл. Я домой ехал, в эту сторону. Поэтому вы можете просто высадить меня в городе, а там я уж сам как-нибудь…» Шеф моей забывчивости как будто совсем не удивился. Приобнял меня и сказал: «Не волнуйся, малыш, на улице не останешься. Поживёшь пока у меня, а потом что-нибудь тебе найдём». И ты знаешь, мне сразу так хорошо стало, спокойно!.. А главное, Серёжа, что так оно всё и вышло, как он обещал!       Мик заметно повеселел, и Элек хотел бы тоже, но горло сдавил такой спазм, что и чай пить удавалось с трудом.       — Шеф, его, кстати, зовут господин Стамп, — продолжил тем временем Мик, подмигнув Элеку, — приютил меня у себя дома и даже помог с работой. Как ты догадываешься, Стамп у нас в Теймере — большой человек, раз заведует городским музеем, и он может многое. Это ведь благодаря ему крепость полностью восстановлена, и музей занимает всю её целиком. Между прочим, дом у Стампа — тоже целый особняк, и жить там, как в королевском дворце! Но я всё равно вскоре от него съехал, как только первую зарплату получил — мне так спокойнее было. Работал сначала мальчиком на побегушках в музее, потом на реставратора по дереву выучился, а сейчас в основном занимаюсь тем, что езжу по всяким личным поручениям Шефа относительно переговоров с коллекционерами и выискиваю что, где и как можно приобрести для нашего музея. На досуге занимаюсь музыкой. Вот и вся моя биография, Серёж!       Элек наконец перевёл дух и заставил себя улыбнуться. Ведь всё же в итоге кончилось хорошо, по крайней мере для Мика! Однако вопросы у него ещё оставались:       — А как же твои родные, Микки? Ты так внезапно переехал в другой город, частично потерял память, не мог с ними связаться… Они должны были тебя искать. Тебе ведь было всего восемнадцать, твои родители наверное очень беспокоились о тебе!       — Да понимаешь, какое дело, Серёжа, — пожал плечами Мик, — у меня из родни только тётка, она меня и воспитывала, а она и сама сюда вскоре перебралась.       — Вот как…       На этот раз несмотря на все усилия улыбнуться у Элека не получилось. К счастью, Мик на его мрачную физиономию внимания не обратил и с энтузиазмом продолжил:       — Да! Это очень интересно на самом деле вышло. Месяца через три или четыре, уже зима к концу подходила, мы с Люгом и Бри — это мои коллеги, и мы, кстати, до сих пор дружим — после работы решили зайти в бар. Аванс отметить! Взяли по элю, сидим языками чешем… И в какой-то момент смотрю, дверь с улицы открывается, и на пороге стоит женщина, с чемоданом. Пригляделся: да это ж тётка моя родная! Обрадовался, конечно, сразу к ней кинулся. А уж она как рада была меня видеть!.. В общем, обнялись мы, расцеловались, я её за стол усадил, чай заказал, а то на улице холодрыга же, и спрашиваю: «Какими судьбами, тётя? Я уж и не думал тебя увидеть — после аварии память отшибло: ни написать, ни позвонить». А она: «Да вот, тоже переехала. Из вокзала вышла, а идти пока некуда — в новом городе ни квартиры, ни работы ещё нет. Зашла в бар погреться, а тут ты — такая удача!» А это действительно удача, скажу я тебе, Серёж, потому что тётка моя по образованию искусствовед и всю жизнь в Фонде искусства научным сотрудником проработала. Поэтому я прямо там же попросил у бармена телефон и позвонил Стампу, спросить, не найдется ли для моей тёти должности при музее — она ж профессионал как-никак! И он нашёл — она у нас теперь хранитель коллекции средневековой живописи. И живёт там же — в крепости, вообще, много одиноких сотрудников проживает, целое общежитие для них есть. Я, когда квартиру купил, предлагал ей со мной жить, но она отказалась — у неё там подружки, своя компания… Люг, опять же — они с ним как-то быстро скорефанились. А мне, говорит, надо отдельно жить — личную жизнь устраивать…       Мик скептически хмыкнул, мол, какая личная жизнь, зачем? И опустил глаза, уставившись в пустую тарелку. Элек очень хотел бы возразить ему и даже постараться переубедить, если получится, но всё услышанное, несмотря на то, что он и был готов к нему, совершенно лишило его душевных сил. Дрожащей рукой он взял из вазочки конфету, развернул со второй попытки фантик и положил её в рот в надежде, что лишняя доза сахара приведёт его в чувства. Пазл собрался, и хоть получившаяся картинка вовсе не оказалась ужасной, она всё же немного пугала его и вселяла грусть.       — Микки… — начал было Элек.       — А теперь скажи мне, Серёжа, — одновременно с ним сказал Мик, невольно и к некоторой радости Элека его перебив. — Почему ты общаешься со мной только в парке? А когда я подхожу к тебе на неделе, ты каждый раз делаешь вид, что не знаешь меня?