Саксофонист

      Единственное что Элек смог заставить себя сделать в понедельник, это чуть-чуть позаниматься домашним хозяйством — и то, только потому что Виктор Иванович не заслуживал того, чтобы после работы вернуться в неубранную квартиру и к пустому холодильнику. А вот на свои тетрадки и учебники Элеку даже смотреть было тошно.       Заданий за последние дни у него накопилась целая воображаемая куча и своим видом она наводила на Элека такую тоску, что делать не хотелось вообще ничего. Физика, химия, математика, литература, биология, история!.. Из всего списка только история вызывала наименьшее отвращение, но всё равно: это была не та история. Элек хотел бы изучить историю Теймера, вот она могла бы ему пригодиться в будущем. Но где взять по ней книги?       Во вторник Элек собрался с духом и сходил на тренировку по лёгкой атлетике. Уроки опять не делал. В среду пошёл в бассейн и с горем пополам сделал английский — просто чтобы не «плавать» на занятии с репетитором. Его он подумывал вообще прогулять, но потом решил, что репетитор может рассказать о пропуске дяде, и тогда пойдут ненужные расспросы, увещевания, нотации и всё такое прочее, от чего простой влюблённостью оправдаться не получится. Осложнять себе сейчас жизнь Элек ни в коем случае не хотел, она у него и так была не простая.       В среду вечером он позвонил Гусеву и как бы невзначай спросил:       — Скажи, Макар, а вот если бы… то есть когда Серёжа опять будет с тобой… тебе было бы важно, как он учится? Он не очень ответственный человек, как мне кажется.       — Хм. Ну вообще важно, да, — уверенно сказал Гусев. — Мне всё важно, что Серёги касается. И учёба тоже. То есть я, конечно, его бы не бросил, если бы он, к примеру, на одни двойки скатился, но я бы не дал ему дурака валять, это совершенно точно!       — Ну и хорошо! — Элек сразу повеселел. — А то знаешь… Даже я не всегда могу себя заставить делом заниматься, чего уж о нём говорить!..       — Лишь бы он вернулся ко мне, Эл… — с шумом выдохнул в трубку Гусев. — А я уж! Короче, я всё для него сделаю.       — Очень его любишь, да? — Элеку на секунду стало не по себе: Серёжу вот любят, а его так будут любить?       — Очень.       Весь четверг Элек боролся с угрызениями совести по поводу заброшенной в течение недели учёбы и предстоящего тотального прогула всего и вся в пятницу, но ничего с этим так и не сделал — к своим ученическим обязанностям он потерял всякий интерес. А вечером Виктор Иванович вернулся с работы раньше обычного и… не один.       — Знакомься, мой мальчик, это Машенька. То есть Мария Петровна! Прошу любить и жаловать!       Невысокая хрупкая женщина лет пятидесяти на вид, в огромных очках и смешном кепи протянула Элеку руку и широко улыбнулась:       — Здравствуй, Элек!       — Здравствуйте…       Элек пожал ей руку и так и остался стоять на месте, без всякого стеснения разглядывая гостью. И лишь когда дядя и Машенька сняли свои пальто и ботинки, сообразил подвинуться и дать им пройти в комнату.       Машенька — несмотря на разницу в возрасте, Элек никак не мог заставить себя называть её по имени-отчеству — оказалась обладательницей звонкого и мелодичного голоса, который вкупе с живой, непосредственной манерой общения и миниатюрной внешностью делал её похожей на очень взрослую девочку. Она с восхищением осмотрела их квартиру, параллельно озвучивая все свои мысли и чувства по поводу увиденного и раздавая комплименты вещам и хозяевам, а потом решительно и очень по-деловому направилась в кухню.       Через пятнадцать минут Элек с профессором сидели за по-праздничному накрытым столом, а Машенька порхала рядом, накладывая в тарелки горячий ужин и разрезая большой кремовый торт.       — Машенька, ну что же ты так хлопочешь? Садись поешь с нами! — попытался остановить её бурную деятельность профессор.       — Ах, Виктор Иванович! Сейчас-сейчас, только чаю налить осталось! — прощебетала Машенька и таки через минуту уже сидела со всеми за столом.       — А… давайте отметим встречу? Шампанским! У нас есть, — сымпровизировал Элек. Что-то подсказывало ему, что и Машенькина активность, и едва заметная скованность дяди — просто следствие одной причины: они оба очень взволнованы.       — Давайте!.. — Маша с дядей синхронно переглянулись, и Элек пошёл за шампанским.       Через полчаса опустевшую бутылку Советского шампанского сменил армянский пятизвёздочный коньяк, Машенька и Виктор Иванович заметно повеселели и расслабились, а Элек узнал наконец причину столь внезапного визита Машеньки, да и кто, собственно, такая эта Машенька, тоже узнал. И немало удивился.       Дело оказалось в том, что Машенька, Мария Петровна Канарейкина, — не просто доцент кафедры электропривода, кандидат технических наук и давняя коллега профессора Громова, в соавторстве с которой он написал несколько научных работ. Она ещё возлюбленная Виктора Ивановича! И вместе они уже целых десять лет.       — Видишь ли, мальчик мой, — сказал, взяв Машенькину руку в свои, Виктор Иванович. — До сих пор я не рассказывал тебе о наших отношениях, потому что… на то были свои причины. Так уж получилось, что мы с Марией Петровной встретились уже в очень зрелом возрасте. У каждого из нас была своя жизнь, свои обязательства. У меня — ты, а Машенька одна воспитывала дочку-подростка. И, к сожалению, Света, так её зовут, не приняла меня. Может чересчур ревновала маму, а может я ей сам по себе не понравился, не знаю. Но факт тот, что мы не смогли найти общий язык. И, по правде говоря, я немного опасался, что с тобой будет такая же история. Поэтому мы встречались… на нейтральной территории, скажем так. А теперь Света выросла, вышла замуж и уехала к мужу в Москву. Да и ты, Элек, совсем взрослый уже и, я надеюсь, ты нас поймёшь.       Элек залпом допил остатки своего шампанского — единственный алкогольный напиток, который по великим праздникам ему разрешалось пить, и сдержанно улыбнулся. Во всей этой истории лучше всего он понимал Свету, Машенькину дочку. Делить своё жизненное пространство с кем-то посторонним, даже с такой милой женщиной, как Маша, ему бы не хотелось. Но… думать только о себе нельзя, это он тоже знал очень хорошо. Тем более в свете последних (и, что куда важнее, будущих) событий позволить себе быть эгоистом он не мог ни в коем случае.       — Вы… поженитесь? — осторожно поинтересовался Элек.       Машенька бросила на Виктора Ивановича быстрый взгляд и скромно потупилась в свою тарелку.       — Мы думаем об этом, — с достоинством кивнул профессор. — Но самое главное, Элек, не штамп в паспорте, хотя документы, безусловно, должны быть в порядке. Главное, что мы не молоды, и тратить время, живя вдали друг от друга, было бы для нас непозволительным расточительством. Мы собираемся съехаться.       Элек так и застыл, не донеся ложку с куском торта до рта. Да, после всего, что-то подобное он и ожидал услышать, но одно дело предполагать, и совсем другое — знать точно.       — Элек, я… тоже много работаю и редко бываю дома, — Машенька неловко дёрнула рукой и чуть не пролила на себя чай, отчего смутилась ещё больше. — А ещё я очень хорошо готовлю! Особенно борщ…       Последнее замечание развеселило Элека — дядина невеста так трогательно пыталась убедить его в том, что жизнь под одной крышей с ней нисколько не стеснит его, а наоборот будет в некотором смысле выгодна, что это показалось Элеку даже милым.       — Это… здорово! То, что вы хорошо готовите, — вполне искренне улыбнулся он. — А можно, я буду называть вас «Маша»?       — Конечно! — обрадовалась Машенька.       — И на «ты»? — Элек покосился на дядю — глаза у него едва ли на лоб не полезли от невиданной наглости. Но Машенька просияла ещё больше:       — Да!       Домашняя еда, семейный уют, который, как рассказывают, может создать только женщина, стабильность, упорядоченность — всё это очень важные вещи, позже, уже собираясь спать, рассуждал наедине с собой Элек. Человеку тяжело менять привычный уклад жизни, надо чтобы хоть что-то оставалась прежним. А то ведь так и до депрессии недалеко или до чего ещё похуже.       А Машенька… Она идеальная хозяйка, Элек чувствовал это. И обожает дядю. О чём он ему, кстати, так прямо и сказал, когда Виктор Иванович, посадив свою невесту на такси, пришёл к Элеку спросить его впечатление о ней:       — Она так на тебя смотрит!.. Даже десять лет спустя. Я бы не думал — тащил бы такого человека в ЗАГС любым способом. Да и вообще… Она милая.       И тем не менее Элек вовсе не был в восторге от «мачехи». Ни от факта её появления, ни от неё самой, хотя и признавал, что женщина она хорошая, заботливая и, скорее всего, неконфликтная. Просто… с недавних пор некоторая часть его сознания стала на удивление рациональной, расчётливой и невозмутимой. В противовес другой, где бушевали эмоции и страсти и было очень мало рассудка. И без первой эта вторая часть Элека была абсолютно неспособна добиться хоть чего-то желаемого. Для этого ей нужен был холодный и бесчувственный механизм, который, как робот, невзирая на преграды, шёл бы к намеченной цели.       А цель теперь у Элека была, и отступать от неё он не собирался.

***

      В пятницу с утра выпал первый снег. Его было много, он был пушистый и хорошо лепился в снежки. Элек и слепил один крепкий и круглый снежок, набрав для него большую пригоршню снега на газоне у главной аллеи парка. Было весело, и хотелось запустить свой снаряд в кого-нибудь подходящего, так чтобы и самому в ответ получить шанс увернуться от атаки. Он даже представил себе, как попадает Мику в плечо или в ногу, а тот, смеясь и угрожая «расправой», сам бежит за ним, зачерпнув на ходу с земли снег, лепит в попыхах шарик и, прицелившись, со всей силы бросает его.       Элек почти чувствовал, как ему попало снежком, и даже готов был начать отряхивать от него пальто или шапку, заранее смеясь над собственной нерасторопностью, как вдруг словно что-то затормозило его. Он остановился посреди аллеи, и снежок выскользнул из его рук. Нигде в парке не было слышно музыки. Вдали у павильона не толпился народ, вокруг вообще на удивление было мало людей.       Элек посмотрел на часы: кажется, в прошлый раз в это время Мик был уже здесь. Он ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, чтобы уже через несколько секунд как вкопанный застыть перед запертой дверью павильона. Ни Мика, ни следов его мотоцикла — вообще никаких следов на нетронутой глади снега. Элек обошёл павильон вокруг и снова остановился напротив входа. Стоял так и, не мигая, смотрел на дверь, пока не начали слезиться глаза, а вокруг не заплясали цветные пятна. Сморгнул несколько раз, с трудом пошевелился — тело словно закоченело, и едва слышно прошептал: «Микки!..»       Прошло минут сорок с момента его прихода в парк, а Элек всё стоял у павильона и не мог сдвинуться с места — ничего не мешало ему это сделать, просто идти больше было некуда: тут заканчивался его путь. Что делать, если Мик так и не придёт? Если что-то помешало ему, если он просто не захотел? Никаких вариантов на этот случай у Элека не было. Все его планы на сегодня — да что там на сегодня! — всё его распланированное и продуманное будущее, его выстроенная стратегия собственной жизни разваливалась, если убрать из неё одну-единственную деталь — Мика.       Элеку стало страшно. Он не видел больше яркого и чистого снега вокруг, не чувствовал свежий, наполненный влагой воздух внутри, не слышал редкое щебетание птиц и голоса прохожих. Даже холод, который от долгого стояния вроде и ощущался им, воспринимался отстранённо, будто касался не его тела. Весь мир Элека сузился до старой заколоченной деревянной двери, из которой, он ещё на это надеялся, скоро появится Мик.       Время шло, Мика не было, и Элек боялся снова взглянуть на часы, чтобы не увидеть случайно, что прошёл ещё час или два — это означало бы, что ждать дальше бессмысленно. Куда лучше думать, что стоит он так всего лишь несколько минут, а время просто слишком медленно тянется, как это обычно и бывает с теми, кто очень чего-то ждёт.       Несколько раз из глаз его сами собой текли слёзы и высыхали, а может замерзали, и постепенно Элеком овладело странное оцепенение. Чувства и эмоции притупились, мысли сжались до самых простых и утилитарных, вроде: «надо стоять прямо» и «надо смотреть на дверь». Как будто Элек и впрямь стал роботом.       — Давно меня ждёшь? Прости, малыш, Шеф задержал. Я даже поругался с ним! И сразу к тебе поехал. Элек?       Элек медленно поднял глаза на Мика. Откуда он взялся? Из двери он точно не выходил… И что он говорит? Элек понимал смысл каждого отдельно сказанного Миком слова, но что они значили все вместе, понять не мог.       — Мик, — неслышно прошептал Элек, а потом просто на него упал.       Открыл глаза Элек в беседке посреди зимнего леса. Мик сидел рядом с ним на скамейке, обнимал его и одновременно пытался растереть ему замёрзшие, даром что в перчатках, руки, щёки, согревал своим дыханием его лицо и без конца повторял:       — Да что ж такое-то, малыш! Как же так! Весь замёрз… А если заболеешь? Ну что же ты так-то, а? А всё Шеф, будь он неладен! Точно уволюсь!       Элек заметил припаркованный у противоположной скамейки мотоцикл и невольно улыбнулся — сейчас они отсюда уедут! С Миком! Вдвоём!       — Ну что, очухался наконец?! — радостно воскликнул Мик. — Ну и напугал же ты меня! Что с тобой случилось, скажешь? А как я тебя сюда на руках заносил, помнишь?       — Не помню, — Элек покачал головой, так и не перестав улыбаться: Мик рядом, остальное неважно! — Поехали домой.       Убедившись, что Элек полностью пришёл в себя и сможет за него держаться, Мик выкатил мотоцикл на дорогу, зачем-то сообщив Элеку, что как раз вчера сменил резину на зимнюю, ещё раз проверил, крепко ли тот сидит, и на хорошей скорости поехал в сторону Теймера.       Путь был недолгий, и Элек, физически уже чувствуя себя нормально, за время его так и не успел отойти от недавнего стресса. Ужас, когда он почти поверил, что больше никогда не увидит Мика, стал слабее, но был всё ещё с ним.       Поднявшись в квартиру, Мик, как и положено радушному хозяину, сказал: «Проходи, малыш, раздевайся! Чувствуй себя как дома. Сейчас поставлю чайник». И действительно пошёл возиться с чаем. А когда обернулся, чтобы спросить, какой именно чай Элек будет — чёрный, зелёный или, может быть, кофе, так и замер на полуслове.       Элек стоял прямо перед ним босиком на голом полу в одних трусах и майке.       — Эл, ты… Холодно же! — запинаясь произнёс Мик, сглотнул и облизал губы. Глаза его, вмиг сделавшиеся тёмными и большими, были устремлены куда-то ниже груди Элека и, может даже, ниже его живота       — Я уже согрелся, — сказал Элек, снял с себя майку и бросил её на пол.       — Как скажешь… — Мик, всё так же не отрывая взгляда от его тела, выключил под чайником газ, подошёл ближе.       Элек считал секунды, если не доли секунд, до того момента, когда Мик коснётся его, когда сам он под своими ладонями почувствует тепло его кожи, когда его запах, дурманящий и не имеющий называемого вкуса, заполнит всё вокруг. Когда они станут одним, и не надо больше будет мучиться от сладкого и изматывающего желания близости. Хотя бы на какое-то время.       И вот Мик обнял его, его губы наконец-то коснулись шеи Элека, а сам он, дрожа от нетерпения запустил руки под его свитер, вытащил из джинсов футболку и почти задохнулся от нахлынувшего возбуждения.       Элек хотел сказать: «Микки!» и «Я хочу тебя!», но у него не хватило воздуха. Оставаясь на месте, он дышал так, будто бы только что пробежал норматив на тренировке по лёгкой атлетике, но задыхался совсем не от усталости. Однако кое-что сказать было надо:       — Раздевайся! — выдохнул он с трудом.       И тут же, не ожидая, пока Мик выполнит его не то просьбу, не то приказ, принялся сам стаскивать с него одежду. Мик согласно кивнул и тоже начал раздеваться, но вдвоём они только путались и мешали друг другу. И Мик почти сразу «сдался» — поднял вверх руки, позволив снять с себя свитер с футболкой.       — Микки…       Он так давно хотел увидеть Мика без всякой одежды, но сейчас насладиться зрелищем у него не получилось. «Как же ты красив!» — ахнул в голове восторженный голос и умолк: словно магнитом, парализующим волю, притянуло Элека к Мику. Он уткнулся лицом ему в грудь и целовал, гладил, лизал, снова целовал, снова гладил… Руки Мика нежно обнимали его спину, ласково ерошили волосы, до слуха то и дело доносилось хриплое «малыш» и «мой хороший» и даже, впрочем, Элек не был уверен, что ему не послышалось, «мой серебряный мальчик».       — Пойдём ляжем? Так будет удобнее. — Едва Элек хотел опуститься ниже и встать на колени, чтобы расстегнуть джинсы, которые давно уже были тесны Мику, и покончить с последней преградой между их телами, как сильные руки подняли его, подхватили и перенесли на диван.       Тяжесть чужого тела, приятная, желанная и никогда не испытанная раньше, накрыла его. Он обхватил Мика ногами и руками сразу, словно тот собрался вдруг от него сбежать, и что было сил прижался к нему. Всё, что бы ни делал Мик, было желаемо, всё встречалось им с радостью и какой-то животной ненасытностью. Элек извивался под ним, старался как можно больше подставиться под поцелуи, прикосновения, ласки, целовал сам, гладил, прижимал к себе, соскальзывал с узкого дивана, но не отпускал Мика ни на секунду. В какой-то момент оба они свалились на пол, но и это Элек заметил не сразу — понял только по встревоженным глазам своего любовника и по тому как резко тот отстранился от него, пытаясь встать.       — Ушибся?! — испугался Мик.       — Нет, — сказал Элек. И сам не был уверен правда ли это, или он всё-таки соврал: боли он не чувствовал.       — Надо расстелить! — Мик помог ему встать на ноги и принялся разбирать постель. — Готово! Прошу! — и прежде чем Элек успел нырнуть в ласковую прохладу простыней, избавил себя от оставшейся одежды.       Элек так и ахнул. Во всей своей естественной наготе Мик и восхищал его, и пугал. Сами собой в голове всплыли слова Макара, когда он рассказывал о своих свиданиях с Серёжей: «Когда с парнем первый раз, лучше дать самому — так ему точно понравится!», и Элек несмело взялся за резинку собственных трусов.       — Чшш! — Мик перехватил его руки. — Я хочу сам. Пожалуйста.       Мик делал это медленно, слишком медленно для давно потерявшего всякое терпение Элека, и так аккуратно, словно не его освобождал от белья, а старинный стол или кресло — от слоёв истершегося и потрескавшегося лака. Сантиметр за сантиметром оголяя кожу, как бесценную древесину, видеть которую в её первозданной чистоте позволено лишь немногим.       — Ты очень красивый, Элек. Везде, — тихо сказал Мик. — Как серебряная статуэтка. Иди ко мне, малыш! — И так крепко обнял, что у Элека потемнело в глазах.       Сердце готово было выпрыгнуть из груди, лёгким не хватало воздуха, но Элеку всё было мало — мало объятий, мало поцелуев, мало ласк, мало Мика и его тела, которое он всё ещё чувствовал отдельным от себя. Почти потеряв контроль, он тёрся о него, точно хотел проникнуть там, где это невозможно, или срастить с ним любым иным способом. И Мик делал то же — их движения не были синхронными, оба они путались и сбивались с ритма, хаотично хватая друг друга руками, тычась беспорядочно губами и так и не находя желанной разрядки. Как будто невидимая и почти неощутимая стена стояла между ними, и каждый не решался ее разрушить.       — Как ты хочешь, чтобы мы сделали это? — первый не выдержал Мик.       Элек не знал, чего он хочет больше: действовать самому или позволить всё Мику? Но он знал, что надо ответить:       — Хочу, чтобы ты был сверху.       — Ладно… попробуем… — едва заметная неуверенность в голосе и напористая нежность, с которой его ставят на четвереньки поверх одеял и подушек. — Только… нам что-нибудь понадобится. — Лёгкое давление, мимолётная боль и такой же лёгкий мимолётный страх. — Что-нибудь скользкое. — Горячие ладони на пояснице и ниже, и через секунду холод без ставшего уже привычным чужого тепла. — Как ты относишься к маслу, Эл? — волнение, прячущееся за шутливым тоном.       — К подсолнечному? Хорошо! — он тоже волнуется, и ему тоже хочется казаться весёлым.       Мик опять рядом, опять держит его, на этот раз крепко, почти до боли, и Элеку кажется, что даже если вдруг он захочет сбежать, шансов на это у него не будет. Но он не захочет.       — Если тебе будет больно, или просто не понравится, ты скажи, ладно? Я сразу перестану, — очень серьёзно и очень ласково.       — Конечно, Микки! — не ложь, пока лишь просто намерение солгать.       На этот раз давление сильнее и страх тоже. Теперь Элек дышит часто и тяжело не от возбуждения — Макар говорил, что это помогает расслабиться, и даже боль так будет перенести легче. Кажется ему удалось!.. Странно чувство… Наполненность, от которой чуть-чуть неприятно, совсем немного больно, но если подумать, что это с ним делает Мик и представить как именно он это делает, и какое у Мика должно быть при этом лицо!.. То это уже начинает нравиться, и это уже вроде не совсем боль и не совсем дискомфорт. Мик движется медленно и плавно, в конце вжимается в него, одновременно притягивая Элека к себе, и, пожалуй, это то, что надо, то, чего он хотел. Назад. Так же медленно и осторожно, но Элеку кажется, будто его выворачивают наизнанку, вынимают внутренности. Ему не хочется этого, не хочется отпускать, оставаться пустым. И тут же всё опять возвращается — уже быстрее, не так осторожно и с большей силой. Сам собой вырывается стон, такой какой он ещё ни разу не слышал, не то что не издавал. Новый толчок сильнее предыдущего, Элек даже слышит шлепок, и опять стонет. Снова появляется боль и больше не покидает его, но она слабая, она не мешает удовольствию, только добавляет остроты, как приправа, без которой еда была бы слишком пресной. Он ничего не может поделать, ему слишком всё нравится — новые ощущения, кажущаяся собственная беспомощность, толчки, которые давно уже стали частыми и резкими, неспособность сжаться и полное подчинение. Элек стонет в такт движениям Мика, не потому что хочет, потому что не может по-другому. Он не понимает возбуждён ли он, но его более чем устраивает всё как есть.       — Прилаской себя!.. — шепчет Мик. — Я скоро! — И Элек трогает, ласкает. Старается попасть в ритм, но не попадает, ему не сосредоточиться — ощущения слишком разные, одно отвлекает от другого. Он бросает это занятие как раз тогда, когда движения Мика становятся рваными, неровными, когда он глухо и коротко мычит, дрожащими от напряжения пальцами, впиваясь ему в бока.       Становится пусто, он слегка раздражён, что всё кончилось, без сил и без поддержки он плашмя падает на диван и сразу же оказывается перевёрнутым на спину.       — Сейчас, мой хороший, — успокаивает Мик, и Элеку становится намного легче, хотя бы морально. И вот уже горячее дыхание вновь распаляет его, нежные губы обхватывают жарко и плотно, и Элек сам двигается им навстречу.       Мик старается. Помогает себе рукой, иногда кашляет и задыхается — тогда Элек чуть меньше прижимает к себе его голову и позволяет набрать воздуха и немного отдохнуть. Но совсем не отпускает — не может. Да и Мик не так чтобы хочет прерываться. В какой-то момент Элека начинает бить крупная дрожь, и Мик хватает его за запястья и с силой их удерживает, оставляя полный контроль себе. В последний момент Элека скручивает, так что он почти садится на постели, а когда в голове проясняется, всё, что он видит, это улыбающееся лицо Мика. Он несколько раз сглатывает и облизывает губы. Почти как делал это в самом начале, правда, сейчас для этого у него совершенно другие причины.       — Ми-икки-и!.. — в блаженстве протянул Элек, обнял его за шею и почти силой уложил на себя. И поцеловал. Сам не понял почему, но вид его губ, с неслизанной Миком белой каплей в уголке, буквально заставил его это сделать. Собственный вкус, однажды узнанный Элеком из любопытства и не вызвавший когда-то никаких эмоций, на губах Мика казался сладким и притягательным. И Элек почти что вылизал изнутри его рот. — Ты сладкий, Микки! И с тобой так хорошо!       — Значит, понравилось? — довольно усмехнулся Мик. — Я рад. А то боялся, что не сумею тебе хорошо сделать.       — А тебе? Понравилось? — тоже поинтересовался Элек.       — Ещё бы!.. — Мик закатил глаза. — Даже и не думал, что это может быть так здорово!       — К-как… не думал? — Элек сел на постели. — Ты, что… ты хочешь сказать… что ты первый раз?!       — Ну да, — Мик как ни в чем не бывало пожал плечами. — А что? Ты разве нет?       Элек так рот и открыл. Раньше, когда Мик говорил, что у него нет никакой личной жизни, он и подумать не мог, что у него её и не было никогда!       — Я-то да, но ты же… тебе же… почти тридцать! Неужели за всё это время…       — Ничего ни с кем ни разу не было! — закончил за него Мик, смеясь. — Почему тебя это так удивляет?       — Ну, ты же… такой!.. Тебя все должны хотеть! — честно признался Элек.       — Да брось! — отмахнулся Мик. — Обычный я. И никто меня особенно не хотел. Ну и я… тоже. Не приставал ни к кому.       — Почему?!.       — Да как-то так вышло… Не знаю. — Мик почесал затылок, как будто сам удивился. — Работы много, свободного времени мало… Когда мне? Говорю же, Шеф вечно чем-нибудь сверхурочным нагружает. Я даже отпуск с ним провожу. Как будто мы с ним отдыхаем, иногда даже на каком-нибудь курорте, но он всё равно в это время делами занимается, а я ему подай да принеси.       — Меняй работу, Мик! — возмутился такой несправедливостью Элек. — Это никуда не годится, это эксплуатация человека человеком! Крепостное право!       — Легко сказать, — хмыкнул Мик и тоже сел рядом с Элеком. — Не так уж просто реставратору найти работу не в музее. А он мне платит. Хорошо. Потому что я у него не столько реставратор, сколько много кто ещё. И секретарь, и переговорщик, и курьер по особо ответственным поручениям. Хотя, конечно, попытаться можно было бы…       — Ну!..       — Но знаешь, Эл, — опять не дал ему договорить Мик. — У шефа, конечно, много помощников, но большинство из них… Как бы сказать? Ненадёжные. Спустя рукава работают, думают только о том, как бы поменьше делать и побольше отдыхать. И болтливые. А у нас ценности, конфиденциальная информация! Понятно, что таким людям доверять не будешь.       — А тебе доверять можно? — в общем-то Элек в этом не сомневался, но Мик был так забавно-серьёзен!       — А мне можно, — сказал он важно. — Я ответственный и исполнительный. И с Шефом никогда не спорю. Почти никогда. Просто сегодня он уж совсем берега потерял!       — Микки, Микки! — вздохнул Элек и протянул к нему руки. — Я теперь буду твоей личной жизнью. А то так и с ума сойти можно!       — Это верно! — Мик тоже вздохнул. Обнял его и завалился вместе с ним обратно на кровать. — С ума можно сойти… Как же мне повезло, что я тебя встретил!       Они снова стали целоваться, и Элек уже подумывал, как было бы хорошо заняться любовью опять или, на худой конец, попить чай, как зазвонил телефон.       Мик, ворча и ругаясь себе под нос, что вот неймётся же некоторым приличных людей из кровати не вовремя поднимать, нехотя встал и пошёл в прихожую к телефону. И первая же сказанная им фраза Элеку очень не понравилась.       — Слушаю Вас, господин Стамп!       Элек взял одеяло и тоже пошёл в прихожую, чтобы предложить его Мику — тот как был голый и босый, так и стоял в таком виде, прислонившись к стене с трубкой у уха. Но уже через секунду Элек передумал и Мика тревожить не стал: он, похоже, не мёрз, а вот разговор, насколько мог судить по репликам Мика Элек, был любопытный.       — Господин Стамп, простите за дерзость, но хочу напомнить вам, что сегодня пятница и мой законный выходной. И я хочу провести его дома, ничего не делая!       — …       — Нет, меня не интересует двойная оплата.       — …       — И тройная тоже! Мы с вами это сегодня уже обсуждали.       — …       — Ну и что, что к завтрашнему дню все документы должны быть готовы? Я не единственный, кто может проконсультировать ваших юристов. Те же Люг и Бри не хуже меня разбираются в средневековых предметах быта.       — …       — Послушайте, Шеф, я всё понимаю, но сегодня я не могу. Категорически!       — …       — Почему я дома?.. Я дома потому что у меня есть личная жизнь, в конце концов!       — …       — Это неважно.       — …       — Да, вы правильно поняли, у меня гости. Гость.       — …       — Что значит: ни на кого нельзя положиться? На меня можно! Просто не сегодня.       —…       — Я в любом случае не могу оставить его одного, не зная, когда точно вернусь!       — …       — Его — это гостя.       — …       — Да, он не местный. Издалека, господин Стамп, не из другого города.       — …       — Хм. Не знаю, будет ли это удобно, и вообще, согласится ли он. Но я предложу.       — …       — До встречи, Шеф!       Разговор Мика так увлёк Элека, что он забыл о всяких приличиях: сам завернулся в одеяло и встал прямо рядом с телефоном слушать.       Закончив, Мик положил трубку и виновато на него посмотрел:       — Прости, малыш! Шефу вечно что-то от меня нужно и вечно в самый неподходящий момент.       Элек молча кивнул — что тут скажешь? — и стал ждать дальнейших объяснений от Мика. Но Мик вместо того, чтобы пуститься в оправдания, извинения, жалобы на Шефа или ещё что-то в этом роде, просто сгрёб Элека в охапку и прямо так, в одеяле, отнес на диван. Там покрепче обнял, обвив ещё и ногами и, не давая никакой возможности пошевелиться, зарылся носом ему волосы.       — Как ты смотришь на то, чтобы скоротать несколько часов в особняке Шефа, пока я не разберусь с делами? — промурлыкал он ему на ухо.       — А у меня есть выбор? — невольно хихикнул Элек, ему стало щекотно, и по телу побежали мурашки.       — Фактически никакого, малыш! — видя его реакцию, Мик запустил язык прямо ему в ушную раковину. Элека от этих ласк почти что парализовало, и кроме как согласно охать, он больше ничего не мог. — Я вынужден тебя сейчас похитить и отвезти к моему Шефу. Чтобы, если я вдруг задержусь, мы оттуда сразу поехали к тебе. Обещаю, ты неплохо проведёшь время — у Стампа прекрасная библиотека, шикарная бильярдная и собственная коллекция средневековой живописи. И он умеет развлекать гостей.       Не прошло и десяти минут, как Элек уже сидел позади Мика на его мотоцикле, и оба они мчались по заснеженной дороге к особняку загадочного господина Стампа.