Саксофонист

      Домой Элек вернулся в десятом часу, усталый и взбудораженный. И не знал за что сперва хвататься — сделать предстояло много всего, а чёткого плана у него не было. В голове роилась куча идей и прочих разных мыслей — от бесполезных, до тех, которые во что бы то ни стало следовало воплотить в жизнь, а времени на это — до завтрашнего утра. Потому что неизвестно, как оно всё пойдёт дальше.       Элек ещё раз взглянул на часы и для начала решил хотя бы позвонить Гусеву. Пока ещё не очень поздно, во всех смыслах.       Макар взял трубку сразу, Элеку очень обрадовался и первое что спросил — про Серёжу. Очень кстати: именно о нём Элек и собирался поговорить.       — Я ещё не видел его, прости… — начал он, не сильно, впрочем, об этом сожалея. — Но надеюсь, что завтра у меня получится с ним встретиться.       — Возьми меня с собой, Эл! Пожалуйста! — сразу же оживился Гусев. — Я вашим делам мешать не буду, обещаю! Просто посмотрю на него, проговорю, если получится… Мне очень надо, Эл, честно!       — Не выйдет… — отказывать Макару не хотелось, в конце концов это был бы самый надёжный для всех вариант, но если верить тому, что рассказал о Теймере Стамп, шансов попасть в город таким образом у Гусева не было никаких. — Тебя туда только Серёжа может провести, так же как меня — только Мик, — постарался объяснить свой отказ Элек. — Местные в исключительных случаях ещё могут ненадолго самостоятельно к нам выходить, а вот нам самим туда — никак. Так по крайней мере мне сказали знающие люди.       — Чёрт! Жаль… — расстроился Гусев.       — Но на самом деле я тут кое-что придумал, Макар, — поспешил успокоить его Элек. — Я не знаю как всё пойдёт, и вообще, получится ли у меня, но мне, точнее Серёже… нужна будет твоя помощь.       — Всё что скажешь, Эл! — Гусев согласился не раздумывая. — Я для Серёги всё что угодно!.. Всё что только могу, всё сделаю!       — Это точно в твоих силах, Макар, — Элек немного успокоился. — И это не очень сложно на самом деле…       — Эл, не томи, говори! — на том конце провода Гусев почти потерял терпение.       — Надо чтобы ты был с ним. Не бросал, поддерживал. Так долго, как это потребуется. Помогал даже в самых простых вещах. В принципе, это всё. Если ты его правда любишь, это ведь не будет для тебя сложно?       — О чём ты говоришь, Эл! — Гусев даже прикрикнул на него. — Да я для Серёги жизни не пожалею!..       «В каком-то смысле я тоже, — хмыкнул про себя Элек. — Не пожалею. Причём не только свою». И с большим облегчением сказал:       — Хорошо, Макар. Я очень на тебя рассчитываю!       Закончив разговор, Элек сел за свой письменный стол, достал из ящика чистую тетрадь сорок восемь листов в клетку и крупными буквами аккуратно вывел на обложке: «Записная книжка Элека Громова». И первое, что написал в ней… собственную краткую биографию.       Немного подумал, повздыхал ностальгически и принялся писать дальше. Коротко о дяде, профессоре Громове, пару слов о его невесте Маше, потом сжато изложил историю своей семьи, включая покойных родителей и брата, которого назвал «Серёжей», и приступил к описанию текущих дел. Расписание на неделю, подробно со всеми занятиями, секциями, кружками; адреса, имена-отчества преподавателей и тренеров; учебный план и сроки отчётности по нему, отдельно отметил, какие задания по каждому предмету ещё не готовы, но должны быть сданы в первую очередь, и всё прочее, что может пригодиться для успешной учёбы. На отдельной странице написал примерный, но достаточно подробный распорядок своего обычного дня со всеми домашними обязанностями, на следующей — указал, где лежат его документы и где следует хранить кошелёк и ключи от квартиры. А в конце приписал: «Лучше перевестись в обычную школу, ту, в которой учится Макар. И попробовать пройти отбор в хоккейную команду «Интеграл». На этом поставил жирную точку.       Затем взял красную шариковую ручку и на внутренней стороне обложки поставил три восклицательных знака и печатным шрифтом жирно написал самое важное: «Макар Гусев. Обращаться в любое время по всем вопросам и со всеми проблемами». Внизу шёл домашний адрес Макара, его телефон и даже номер и класс его школы. Главное было закончено.       Дальше была сумка. В неё Элек первым делом положил ключи, деньги — все имеющиеся у него сбережения, паспорт, проездной и путеводитель по городу с картой. Путеводитель через минуту вытащил и на всякий случай сам нарисовал на нём маршрут до дома и до ближайшего кинотеатра.       Ещё раз перепроверил, все ли вещи на месте, пролистал записи в тетрадке, положил её на свой письменный стол, так чтобы она не очень бросалась в глаза, но в то же время её легко было найти, и крепко задумался.       Самая сложная часть его подготовительного плана, без которой всё остальное не имело бы смысла, оставалась нереализованной. И он даже не знал, как к ней подступиться.       Стамп сказал, и Элек запомнил его слова очень хорошо: «Чтобы вернуться сюда насовсем, мой дорогой Серебряный мальчик, тебе придётся умереть там. Проблема в том, что если ты сделаешь это сам, нет никакой гарантии, что таким образом ты попадёшь именно сюда. Так что жди своего срока или… ищи Четвёртую. Когда хранители, а их, хочу напомнить, четверо, все в сборе, они практически не могут покинуть город. И второй нюанс: здесь пока нет для тебя места. Можешь быть гостем, но вряд ли тебе удастся продержаться здесь дольше суток — заснёшь и снова окажешься у себя. Правда, неизвестно где именно это произойдёт, последствия могут быть очень неприятными, сам понимаешь».       На его вопрос, кто эта Четвёртая, Стамп только руками развёл: «Извини, но подсказать не могу. Скажу, и ты вероятнее всего пойдёшь не в том направлении, наделаешь кучу ошибок и ничего, кроме разочарования, не найдёшь. Потому что твоя интуиция сейчас молчит, а логика тут бесполезна. Хранители ищут друг друга сердцем».       Итого, при всех вводных данных, более чем скромных в его положении, можно было заключить одно: эта Четвёртая — девушка. Или женщина. В общем, «она». А дальше — никаких подсказок. Остальные трое хранителей, по мнению Стампа, которому Элек уже начал более-менее доверять, были: господин Стамп собственной персоной aka «Бургомистр», Мик Урри — «Страж», и «Горнист» — то бишь Элек.       Сколько потом Элек не выпытывал у Мика, что за женщина фигурирует в городских легендах о Серебряном и Последней битве, Мик упорно говорил, что никаких женщин там нет и не было. То есть в городе они, конечно, были, и много, и тоже принимали участие в обороне, но в фольклор не вошли. Хранители, да, упоминаются, а хранительниц, увы, нет.       Сам Мик, кстати, считал все эти рассказы не более красивыми байками. Построенными на реальных исторических фактах, это верно, но за столько лет обросшими кучей романтических подробностей и уже очень далеко ушедшими от действительности. Про то, что Шеф на полном серьёзе считает его ни кем-нибудь, а одним из хранителей, «Стражем», Мик никогда не слышал, но, узнав об этом от Элека, очень повеселился. Сказал: «Ну, разумеется, я его хранитель! Урри, сделай то, Урри, сделай это! Где тебя носит, Урри?! Ты должен быть здесь, мне нужна твоя помощь! И всё в таком духе. Нянька я у него и мальчик на побегушках в одном лице. Но «Хранитель» звучит, конечно, лучше».       И раз даже Мик не смог ему помочь, значит, и правда полагаться можно было только на собственное сердце.       Перед сном к Элеку зашёл дядя и «обрадовал». Сказал, что они с Машенькой окончательно обо всём договорились, и завтра она переезжает к ним. Элек даже с места вскочил:       — Дядя, я не смогу вам завтра помогать, вы уж как-нибудь без меня, пожалуйста! У меня свидание — с самого утра и на весь день!       — Вот как? — удивился его неожиданной оборонительной позиции профессор Громов. — Впрочем, я не против, мой мальчик, мы сами справимся. — Он хитро подмигнул ему и потрепал по голове. — А ты, действительно, сходи, погуляй со своей девушкой. Можете потом даже на ужин к нам прийти.       От «званого ужина» Элек открестился сразу же, но пообещал вернуться не позже десяти, если, конечно, они на вечерний сеанс в кино не попадут.       А потом стал думать… о Маше. Будущая «мачеха» производила впечатление женщины искренней и решительной, дядя о ней отзывался как об исключительно честном и порядочном человеке… Могло ли всё это значить, что четвёртый хранитель — она? Элек не знал, и сердце его молчало. Никаких чувств, братских, родственных, дружеских и уж тем более тех, что он питал к Мику и даже в какой-то степени к Стампу, к дядиной невесте у него не было.       А других женщин Элек, получается, почти и не знал. Его репетиторы были мужчинами, дядиными коллегами и приятелями, спортивные группы тоже все состояли из юношей и тренировались под началом тренеров-мужчин, и где было искать эту Четвёртую, Элек не имел ни малейшего понятия.       Ночь прошла тяжело — Элеку снились сны, тревожные и мрачные. Война, запах пороха и крови, крики людей, лязг оружия, и постоянный непрекращающийся страх, что ворота вот-вот не выдержат натиска, и неприятель ворвётся в город. И тогда уже точно конец настанет для всех. Элек бегал по стене со связками стрел и болтов, помогал раненым, оттаскивал от проходов трупы и во всей этой адской суматохе невольно прислушивался к голосу, который единственный только и позволял ему не сойти с ума и не пасть окончательно духом. Командир гарнизона отдавал приказы, подбадривал бойцов и сам проявлял рискованную в его положении отвагу и смелость. Элек знал точно — пока Страж жив, крепость будет стоять. Никто лучше него не мог бы организовать оборону. Вместе с Бургомистром они заранее подготовили город к осаде, сделав необходимые запасы оружия и продовольствия и обезопасив источник воды внутри замка. И если Бургомистр был мозговым центром и источником власти крепости, то Страж был её силой. Той, что даёт отпор врагу и доносит до всех и каждого волю её главы. Раньше, ещё до войны, Элека всякий раз охватывал благоговейный трепет, когда он видел идущего или едущего верхом по территории крепости начальника гарнизона. Что-то было в его облике такое притягательное, излучающее мощь и уверенность, и вместе с тем простое и открытое, что заставляло Элека, позабыв про свои дела, подходить ближе, улыбаться и говорить какие-то слова, пытаться обратить на себя внимание. И чаще всего ему это удавалось — Страж кивал ему, как старого знакомого приветствовал мальчишу-простолюдина и даже, бывало, давал заранее припасённые жилы и кости для его собаки. За это Элек был особенно благодарен — вся его работа на территории крепости была далека от кухни, и вкусные куски собачке перепадали редко. Подобранный им летом у крепостных стен невесть откуда взявшийся лохматый щенок очень скоро стал его единственным другом и даже семьёй — других родственников у Элека не было.       Мысли о собаке немного подбадривали Элека — всё же приятно знать, что кому-то на этом свете ты небезразличен и кто-то всегда ждёт тебя дома. И ещё Элек надеялся, что если всё-таки ему не доведётся дожить до конца этой войны, то будет человек, готовый лишний раз бросить его питомице кусок сухожилий или вымоченную в бульоне корку — Страж сам обещал присмотреть, случись что, за собакой. О том, что может случиться обратное, и он сам переживёт Стража, Элек себе думать запретил. Потому что собственная дальнейшая жизнь в таком случае потеряет для него всякий смысл и всякую радость. Особенно отчётливо он осознал это несколько дней назад. Временное затишье со стороны штурмующих позволило взять передышку и защитникам крепости. В кратких перерывах между подготовкой к дальнейшей обороне солдаты и жители отдыхали кто как мог — сон, какие-то игры, байки, разговоры, простое ничего не делание. А начальник гарнизона был музыкантом. Элек шёл мимо с тяжеленной охапкой кольчуг, которые должен был доставить в казармы из кузни, и у самой стены цитадели, рядом со старым раскидистым дубом увидел Стража. Он стоял, прислонившись к стволу дерева, и играл на флейте. Идти дальше Элек не смог — сложил свою ношу на землю и замер, заворожённый незнакомой мелодией. И даже не сама музыка пленила его — флейтист, легко и непринуждённо извлекающий звуки из своего инструмента, его глаза, его движения, его лицо и его тело… Элек не отрываясь без всякого стеснения смотрел ему в глаза, и Страж тоже не отводил своего взгляда. Элеку хотелось подойти ближе, упасть перед ним на колени, обнять закованные в кольчугу лодыжки и целовать холодную сталь.       — Понравилось, как я играю, малыш? — улыбнулся, всё так же глядя на него, Страж.       — Ничего лучше в жизни я не слышал. И не видел, — честно признался Элек. Волшебство не рассеялось, и хоть командир перестал играть, чувство, ставшее таким ясным и отчётливым благодаря его музыке, никуда не исчезло. До дрожи в теле Элек хотел прикоснуться хотя бы к его доспехам. — Мне теперь и умереть не страшно: самое прекрасное, что только могло случиться со мной, случилось.       — Глупости говоришь, малыш! — покачал головой Страж, протянул руку и ласково провёл по его волосам. — Мы победим! И будем жить. Долго и счастливо! Слышишь? Даже не смей думать иначе!       Элек не мог ни ответить ему, ни кивнуть в знак согласия — его словно парализовало: все его чувства, вся его жизнь сосредоточилась там, где макушки касалась тёплая рука Стража. И это было лучше и прекрасней, чем всё, что было до.       Их накрыло у самых арбалетов. Оба они, Элек и его собака, шли по стене, стараясь не задерживаться в проёмах между зубцами, и несли стрелкам болты — позади Элек в двух огромных корзинах, впереди — собака на специальной перевязи в крепившейся к ней сумке, Элек сам сшил её из своей старой рубахи. Выпущенное из требушета ядро разрушило часть парапета крепостной стены, разметав людей и орудия, и почти сразу похоронило под каменными обломками собаку. Добежать к ней Элек не успел: резкая боль между лопаток не позволила сделать и шага. Последний вдох превратился в хрип, и лишь угасающее сознание вспыхнуло напоследок радостной мыслью: главное, что ему не пришлось пережить того, кого он любил больше всего на свете. А всё прекрасное в его жизни и так уже случилось.       Элек подскочил на своей постели мокрый как мышь и невольно схватился за грудь — болело так, будто его и правда только что пронзило стрелой. На часах пять утра, и никакой надежды заснуть снова. Что ж, значит пора собираться — впереди трудный день и масса ответственных дел.       К девяти он уже был полностью готов: принял душ, ещё раз проверил сумку, навёл порядок в своей комнате, переложив «записную книжку» на видное место, и даже сам приготовил завтрак — себе и дяде. Правда, от волнения есть совсем не хотелось, и Элек решил ограничиться кофе.       Профессор Громов же пришел к столу в бодром расположении духа: расхваливал пожаренную Элеком яичницу с колбасой, как будто она была изысканным ресторанным блюдом, и с аппетитом выпил растворимый индийский кофе, свой такой же Элек так допить и не смог: после эспрессо у Стампа он почти не имел для него вкуса. Впрочем, дядин душевный подъём Элек понимал очень хорошо.       — Я бы хотел сказать Маше, — стараясь говорить как ни в чём не бывало, начал Элек, — что я на самом деле очень рад, что она будет жить с нами. Я надеюсь, ей понравится здесь…       — Не хочешь сказать ей это лично? — улыбнулся профессор Громов.       — Прости, я не успею… — Элек почувствовал себя таким виноватым, во всех смыслах, что не посмел взглянуть дяде в глаза. — Может быть вечером… если вы ещё не будете спать. Не знаю… Вечерний сеанс в кинотеатре заканчивается поздно.       — Мальчик мой, мы в любом случае тебя дождёмся! — профессор взлохматил ему волосы, совсем как рыцарь, командующий гарнизоном крепости из недавнего сна, и Элек невольно улыбнулся.       — Ну… тогда мне пора.       Он подошёл к дяде и обнял его. Уверенности ни в чём не было, но, как знать, возможно, они действительно видятся в последний раз. Потому что если случится чудо, и Элек сейчас каким-то образом встретит эту загадочную женщину или девушку и убедит её пойти с ним в Теймер… Тогда новая жизнь начнётся для всех.       Встреча с Миком была назначена на десять, но Элек пришёл к парку раньше. Всю дорогу заглядывался на встречных женщин и пытался угадать хотя бы возраст четвёртой хранительницы — в конце концов она могла ведь быть и немолода — но сердце его молчало. «А может быть всё просто? Может Четвёртая — это моя мать? — подумал вдруг Элек. — Стамп ничего не сказал мне, потому что я пока не знаком с ней, но он вроде и не утверждал однозначно, что её нет в Теймере. Он говорил, что я не нашёл её, и это чистая правда. Но сегодня я обязательно увижу её, и всё встанет на свои места!» Последняя мысль придала Элеку энергии, и он быстрее зашагал к воротам парка.       В метре от ограды, которая отделяла тротуар от непосредственно парка, Элек остановился. Периферическое зрение заметило странное шевеление в свежем сугробе у обочины, а до слуха донёсся тихий жалобный писк. Животное!..       Нет, Элек вовсе не был спасителем и защитником всего живого на Земле, но если в паре метров от тебя кому-то плохо и кто-то просит о помощи, мимо уже не пройдёшь. Он подошёл ближе, для начала хотя бы просто посмотреть кто там, и что с ним случилось, да так и ахнул: у самой проезжей части в снегу лежал щенок, скулил и тяжело дышал. Не такой уж и маленький, но и не взрослая собака. Кудрявая, рыжая с чёрным шерсть, висячие уши. Может даже и породистый, терьер… Элек вздохнул, надел перчатки и осторожно, надеясь не навредить несчастной животине ещё больше, поднял собаку на руки.       Других вариантов Элек не видел — нужно было срочно ехать к ветеринару. Вероятно, собаку сбила машина, и какие там у неё внутри повреждения, можно было только догадываться, хорошо, если не сдохнет по дороге. И вот на это шансов было немного — в какой стороне находится ветеринарка, Элек и понятия не имел. Даже прохожих, чтобы спросить, вокруг не было ни души. Время меж тем неумолимо двигалось к десяти, все его грандиозные планы на сегодня со свистом летели бедной псине под хвост, и Элек, мысленно кляня свою злую судьбу побрёл со своей ношей к павильону. Всё же у Мика мотоцикл, и как бы ни боялся он ездить по здешним дорогам, добраться до ветеринара они смогут. Главное узнать, где этот самый ветеринар вообще находится!       Оказалось, Мик его уже ждал. Прогуливался рядом с павильоном в полном одиночестве и даже байк свой не стал прятать в кустах, так и припарковал его прямо на дорожке. Элек обрадовался Мику, но ни ускорить шаг, ни даже махнуть ему рукой не решился — трясти щенка было опасно, тем более что на руках у Элека он наконец-то затих и дышать стал спокойно и размеренно.       — У-у-у!.. — протянул Мик и сокрушённо покачал головой, разглядывая дремлющую в объятиях Элека собаку. — Сбили, говоришь? Бедный пёс, как жалко! Но знаешь что, раз уж мы тут всё равно не знаем куда ехать, да ещё у вас и очереди могут быть, давай лучше к нам махнём, а? — предложил вдруг Мик.       — В Теймер? — удивился Элек.       — Ага! — неизвестно чему обрадовался Мик. — На въезде в город есть хорошая клиника. Я почему знаю: у нас Люг большой кошатник — своих двое, ещё и бездомных то и дело подбирает и лечит. И всё туда возит, говорит врачи хорошие и даже рентген имеется. Дорогая она, правда, но я при деньгах — мне Шеф вчера хорошо заплатил, грех жаловаться.       Вариант, который предложил ему Мик, был даже слишком хорош: так можно было и собаке помочь, и самому в Теймер попасть. И даже свои сегодняшние планы, с которыми Элек успел уже распрощаться, тоже попробовать воплотить в жизнь. Всё же эта суббота — предпоследний день фестиваля, и пропускать его Элеку очень не хотелось.       С большими предосторожностями устроившись на мотоцикле позади Мика и разместив между их телами пострадавшую собаку, Элек обнял водителя за талию и прикрыл глаза — проезжать сквозь стену павильона ему по-прежнему было не по себе.       Когда воздух стал заметно свежее и носа коснулся едва уловимый аромат хвои, Элек огляделся. Они ехали по знакомой лесной дороге, и вдалеке уже виднелся поворот на шоссе. Собака, как ни странно, тоже вышла из своего оцепенения, вытянула шею и теперь из-под руки Элека с интересом осматривала окрестности.       — Неужели оклемалась? — улыбнулся ей Элек.       — Гав! — бойко ответила собака.       Такой перемене в спасённом щенке Элек только порадовался. И даже подумал, что с перепугу неправильно определил его возраст — собачка была достаточно крупной и довольно тяжёлой. По крайней мере, пока ехали, она здорово отдавила ему ноги.       Но то, что Элек увидел, когда Мик притормозил у ворот клиники, привело его в самое настоящее смятение:       — Микки!.. Микки!.. Ты посмотри… — еле ворочая от шока языком, простонал Элек. — Он же… она же… Чёрт, что это?!.       С мотоцикла на землю очень ловко и без всяких признаков каких бы то ни было травм спрыгнул… взрослый эрдельтерьер.       — Рр-гав! — эрдельтерьер задорно гавкнул и приветливо завилял хвостом. Потом сел перед Элеком на землю, часто задышал, высунув язык, и поднял правую лапу.       — Зд-равствуй… — всё ещё не веря своим глазам, взялся за предложенную лапу Элек и даже пожал её, как руку человека. Потом вопросительно посмотрел на Урри: — Мик?..       — Ну… я думаю, что раз уж мы приехали, — пожал плечами Мик, — надо всё-таки показать собачку доктору. На всякий случай, мало ли что?       — Ага… — только и смог что сказать Элек.       Мика, казалось, ни факт чудесного собачьего исцеления, ни то, что в принципе за время пути собачка смогла подрасти, совершенно не смутил. Он просто свистнул — им обоим, собаке и Элеку — и позвонил в дверь ветеринарной клиники. Элеку не оставалось ничего другого, как вдвоём с эрдельтерьером последовать за ним.       Через полчаса все трое покинули заведение: собака с Миком, очень довольные жизнью и с обновками, и Элек… в растерянности.       — Поверить не могу… — Элек покрепче намотал поводок на руку. — Это же щенок был… маленький… Его машина сбила, и он чуть не умер там! А выходит, взрослая двухлетняя сука… И совершенно здоровая!       — Так это же хорошо, что здоровая! — удивился практичный Мик. — Так мы только на прививки потратились. И на поводок с ошейником. И даже вон сколько корма купили! — он потряс в воздухе внушительного размера мешком и пакетом с собачьими мисками. — А если бы лечить пришлось?       — Я тебе всё компенсирую, — неуверенно предложил Элек: откуда брать в Теймере деньги, он ещё не придумал. По крайней мере раньше, чем выгорит его авантюра, и Стамп, как обещал, возьмёт его на работу.       — Даже не думай! — Мик сделал вид, что обиделся. — Я прекрасно могу всё оплатить сам. Тем более, что обратно ей… Ты, кстати, придумал ей имя? Так вот, обратно ей лучше не возвращаться.       — Наверное, ты прав, — вынужден был согласиться с ним Элек. — Только ведь это значит, что жить ей пока придётся у тебя, Микки. Ты правда согласен?       — Уж за одной собачкой я как-нибудь присмотрю, обещаю! — закатил глаза Урри. — А если уехать придется, то и Шеф, думаю, не откажет. Он, вообще, с собаками хорошо ладит, а места у него и на целую свору хватит. Так что поехали, Эл, пора твою собаченцию на новое место жительства определять. Хотя, думаю, у неё и старого-то не было. Да и есть она наверняка хочет.       — Пошли, Рэсси, скоро мы будем дома! — улыбнулся Элек и потрепал собаку по холке.       — Рэсси? Вот как… — удивился Мик.       Элек и сам не понял, почему назвал это имя. И даже что оно означает, не мог бы сказать. Но собака, только услышав его, послушно встала и запрыгнула на мотоцикл, втиснувшись между Миком и Элеком, и так компактно свернулась, как будто всегда так и ездила. Кажется, имя ей подошло.       Дома у Мика Элек первым делом направился в душ, точнее туда его спровадил сам Мик. Потому что надо было разобрать покупки, всё, чем они отоварились в ветклинике, разложить диван и разгрести для собаки место в маленькой комнате — заниматься любовью на глазах у Рэсси Мик отказался категорически. Элек решил, что раз его помощь не требуется, то он хотя бы как следует подготовится к предстоящему действу. Только закончил — в ванную вошёл Мик.       — Ну, Эл, всё, что мог, я сделал! — доложил он, стягивая с себя свитер с футболкой. — Рэсси сыта, довольна, лежит на лежанке в маленькой комнате и грызёт кость. И, по-моему, собирается спать.       — Мик… — пропустив всё сказанное мимо ушей, с придыханием произнёс Элек, и во все глаза стал глядеть, как он избавляется от остатков своей одежды. — Мы… будем прямо здесь?       — Можем и здесь! — подмигнул Элеку Урри и залез к нему в ванну. — Но сначала мне надо сполоснуться. Поможешь?       О, да, помочь Мику Элек очень хотел. И не придумал ничего лучше, как сразу вылить ему на голову побольше шампуня и взбить пену. Мик смеялся, отплевываясь от мыла, но послушно позволял себя мыть и даже не сделал попытки вытереть лицо и открыть глаза. С намыленной головой и стекающей со лба пеной, без возможности видеть, он, несмотря на всю свою силу, был почти полностью беспомощен, и Элека так это завело, что Мика он не столько мыл, сколько самым бесстыжим образом тёрся о него телом.       Случайно его взгляд упал на полочку с пастой и щётками — там, рядом со станком и пеной для бритья лежал крем, вероятно, Мик использовал его, чтобы не было раздражения кожи. И в ту же секунду Элек понял, что знает, как его применить, и теперь от своей идеи ни за что не откажется.       — Ты же доверяешь мне, Микки? — Он встал позади и заставил Мика опереться руками о кафель.       — Конечно… — уже без тени веселья, чуть дрогнувшим голосом сказал Урри.       — И я могу делать с тобой всё, что захочу? — ещё раз на всякий случай уточнил Элек.       — Можешь.       Он сказал это так чётко и уверенно, что Элек невольно вспомнил Стампа с его странной на первый взгляд похвалой в адрес Мика: «покорный». И только сейчас в полной мере осознал, что на самом деле она значит. И то, как же и ему дорого это качество — тоже. Как и то, насколько оно может лишать рассудка и сводить с ума…       — Микки…       Крем не был очень жирным, и Элек не жалел его, смазывая Мика и себя. Он не хотел причинять боль, но был почти уверен, что если всё же он сделает это, Мик ни в чём его не упрекнёт и не будет пытаться эту боль прекратить или уменьшить. Он будет терпеть всё.       Элек нажал Мику на поясницу, заставляя его прогнуться сильнее и подстроиться под свой рост, надавил на с усилием поддавшиеся мышцы и совсем потерялся в новых ощущениях. Жарко и тесно и так одурительно сладко, что нет никакой возможности остановиться хотя бы на миг. Изо всех сил он заставлял себя быть медленным и нежным, но руки как будто жили своей жизнью, сжимая Мику бока до красных, пока ещё красных, пятен; его тело, точно бездушная машина для получения удовольствия, без устали таранило и вплавлялось в чужое; а слух жадно ловил каждый глухой стон и каждый с трудом сделанный вздох, закручивая пружину наслаждения ещё на один оборот.       Элек практически оглох и едва не потерял равновесие, буквально лёг на Мика, крепко обхватив его поперёк живота. Последние судорожные движения, инстинктивно позволяющие вжаться сильнее и проникнуть глубже, и вот уже всё, что он может, только сесть на дно ванны и в блаженной лени и счастливой усталости смотреть на того, кого он минуту назад и помыслить не мог выпустить из своих объятий. Элеку нравился этот вид, нравилось смотреть на это безропотно и услужливо предоставленное ему в полное распоряжение тело, на котором теперь так явно и отчётливо был виден след от его недавнего присутствия, что он улыбнулся от умиления.       — Микки… — тихо позвал Элек.       Урри выпрямился, охнул, хватаясь за поясницу, повернулся к нему и тоже сел в ванну, переплетя их ноги между собой. И вполне бодро, даже весело спросил:       — Ну как, малыш, чувствуешь себя настоящим мужчиной?       — Прости, Микки, — вместо ответа, не очень, однако, мучаясь из-за вины, извинился Элек. — Я… на меня нашло что-то, и я не подумал тебе. Не знаю, как будто мозг отключился! Ничего не соображал, так хорошо было!       — Ладно, запишу на твой счёт! — Мик рассмеялся и нежно погладил его по щеке. — Я тоже, знаешь ли, сейчас не могу, мне в себя прийти надо. После такого-то!       Когда вышли, их ждал сюрприз: Рэсси, видимо, не захотев сидеть в отведённой ей комнатке, притащила свою лежанку, кость и специально купленные ей в магазине при ветклинике Миком игрушки поближе к расстеленному дивану и улеглась там на самом неудобном для прохода месте.       — Рэсси!.. — ахнул Элек. Собака была более чем умна и сообразительна: сама переехала в главное помещение квартиры со всем своим добром.       — Во даёт! — воскликнул Мик. — Этак она нас слушаться не будет. — Рэсси, иди к себе! — он указал на дверь, но собака вместо того чтобы выполнить приказ, демонстративно перевернулась на другой бок. — Придётся её дрессировать, по всем правилам, — он вопросительно посмотрел на Элека. — Что скажешь, а?       — Ну… — Элек думать о дрессировке собаки, которую, ещё утром даже помыслить не мог завести, не хотел. — Может мы сами туда переберёмся? А Рэсси пусть тут нас охраняет…       По правде, больше всего его волновал сейчас совсем другой вопрос — предпоследний день фестиваля, на котором он так ни разу и не был, и встреча с Серёжей. Которую переносить на потом никак не хотелось, по многим причинам. И именно это Элек хотел сейчас обсудить с Миком и, возможно, попросить его о помощи: где теперь искать брата он не знал.       Однако Мик понял его слова буквально: соорудил из какого-то барахла импровизированный матрас в «спальне», принёс туда одеяла и подушки, а потом и самого Элека, на руках. Закрылся от собаки на задвижку и сказал:       — За тобой должок, малыш. И сейчас самое время его вернуть!       И очень ловко и быстро, Элек и опомниться не успел, сложил его пополам, так что колени у него оказались где-то около ушей, а руками стало не пошевелить. В таком положении Мик, если бы только захотел, запросто мог бы упаковать его в чемодан, притом не самый большой, отчего-то подумалось Элеку. К счастью Мик хотел совсем другого, а у Элека не было никакой возможности это его желание оспорить. Да он и не собирался.       На этот раз Мик был ещё более напорист, чем раньше, а вместо масла, и это стало ещё одним большим удивлением, взял специальную, пахнущую клубникой смазку, которую назвал «лубрикант» и которую, как он сказал, купил утром в аптеке специально для Элека. Элека это признание неожиданно так завело, что вместо «спасибо!» или «как здорово!» он только промычать смог, как раз в такт движениям Мика. Долг, тем не менее, отдавать было не так просто. Дотронуться до себя у Элека не получалось, а Мик действовал сильно и резко, видимо, чтобы самому получить максимальное удовольствие, а потом, чуть сбавив темп, лёг на него и стал целовать в губы. Собственная беспомощность добавляла переживаниям остроты, и Элек послушно открывал пошире рот, отвечая на поцелуи, тяжело охал, когда, как ему казалось, ритмично ходящий внутри него огромный поршень раз за разом взбивает все его внутренности в один большой ком, а в конце не мог даже стонать: Мик положил его ноги себе на плечи и, взяв быстрый темп, принялся ласкать его свободной рукой.       Как будто со стороны видел Элек собственное бьющееся в конвульсиях тело, перепачканную руку Мика, с которой он зачем-то слизывает белые капли, словно через слой ваты слышал его «потерпи, я скоро!» и короткий не то стон, не то рык, а потом просто всё исчезло.       — Я тебя совсем замучил, прости! — достаточно отчётливо донеслось до его слуха, и Элек наконец смог перевести на Мика осмысленный взгляд.       Урри лежал рядом и, глядя на него, довольно улыбался. Никакого раскаяния в его глазах не было и в помине.       Элек ничего не сказал, тоже улыбнулся и удобнее устроился в объятиях у Мика. Такие мучения определённо были ему по душе. И ещё больше по душе было осознание того факта, что этот сильный и уверенный в себе человек, который только что довёл его чуть не до потери чувств, сам по первому требованию готов подчиняться и служить. И пределы этой покорности ему ещё только предстоит узнать.       — Микки, я хочу встретиться с братом, — усилием воли Элек выдернул себя из любовного дурмана и перешёл к главному запланированному на сегодня делу. — Мне нужно сделать это до сегодняшних фестивальных мероприятий. Поможешь мне его найти?       — Хм. Как скажешь, — сразу согласился Мик. — Сегодня, насколько я знаю, Серебряный мальчик с трёх до семи должен быть на рыночной площади. Значит, перед этим, вероятно, он будет в гримёрке, это в служебных помещениях замка. Собственно, не так много времени осталось. Если хочешь успеть, надо уже собираться и идти.       — Конечно! — Элек тут же вскочил на ноги. — Пойдём! Только скажи мне, где будешь всё это время ты?       — Я? — Мик тоже сел и почесал затылок. — Ну… с Рэсси прогуляюсь, потом к тётке может зайду, проведаю. Ты лучше скажи, где и когда мы встретимся? Чтоб тебе не очень поздно домой возвращаться было.       — В пять на рыночной площади, — задумавшись на секунду, сказал Элек. — Я буду рядом с Серебряным мальчиком, так что сразу иди к нему.