***
— Майор Нечаев, по личному указанию академика Сеченова. Я пришёл забрать пленника, Виктора Петрова, для дальнейшей доставки на Челомей, к Сеченову непосредственно, — как-то нервно, но достаточно громко и чётко произносит Сергей, протягивая дежурившему охраннику удостоверение, затем продолжая — Могу ли я его забрать? — Да, конечно… — вздыхает парень. По-сравнению с самим академиком он – никто, и оспаривать его приказы никак не может, даже по-сравнению с пришедшим майором права голоса у него нет, да и возражать смысла не было. — Только, боюсь, он сейчас не в том состоянии. Последний день только и делает, что истерит, да требует сменить охрану и кураторов. Женщин ему подавай, видите ли! Извращённый предатель до сих пор от театра видимо отойти не может, женского внимания ему мало, робосек чёртов…Даже голодовку устроил, представляете? Сколько тут находится, до сих пор и крошки в рот не взял. – сетует молодой охранник, поникая всё больше на каждом слове. Видимо, вступив на дежурство совсем недавно, он успел достаточно натерпеться от пленного, ограничившегося явно не только криками. Кинув последний, полный сочувствия, взгляд на майора, он продолжил. — Ну, раз вам сказал сам Сеченов...Он лучше знает, можете забирать. И будьте, пожалуйста, аккуратнее. Буйный он какой-то, вдруг ещё и нападёт. —Ага, конечно, — небрежно кинул Нечаев, словно не волновался вовсе, на ходу убирая корочку в карман комбинезона. Держать себя он умел, приходилось часто, но он никогда не выступал против своего же хозяина, а это оставляло свой след. Мужчина спрятал руки за спину, мысленно молясь, чтобы охранник не заметил, как они мелко трясутся. Сердце, кажется, зашлось таким ритмом, что было слышно не только самому Сергею, но и всем вокруг. Страх скопился где-то в пояснице, оседая и давя вниз, призывая тут же встать на колени и до бесконечности долго извиняться даже за мысли о предательстве. Похоже, это и была цена правды, хотя бы её части. Часть правды в словах Петрова точно была. Обшарпанная дверь тюремной камеры тихо скрипнула, позволяя солдату пройти внутрь. Полутемное помещение на несколько секунд озарилась лучиком теплого света из коридора, а затем вновь погрузилось в зыбучие топи пожирающей тьмы. В нос ударил противный, непонятно отчего исходящий запах, словно бы безысходность пленника плотно повисла в застоявшемся воздухе комнаты. Перед наконец привыкшими к тьме глазами медленно появляются очертания чужой спины. Ранее немного сгорбленная от усталости, она показательно расправляется, а осанка становится идеально ровной, Петров словно распускается на глазах как роскошный, но шипастый бутон. Он замирает, шумно вдыхая и, замявшись, забывает выдохнуть на несколько долгих секунд. Короткая тишина и инженер продолжает то, что делал раньше, до того, как Сергей зашёл в камеру. Голос его слегка надламывается от волнения, но, в целом, робототехник изо всех сил сдерживает себя, чтобы достойно закончить начатое представление.:«Я ждал тебя так, что от жизни отвык. И вот твоя тень на истертом пороге, Твоё отражение в море зеркал... Сказала – "Прости, я забылась в дороге." И улыбнувшись спросила – "Ты ждал?"»
Тихо заканчивает он. Хрипловатый от долгих криков голос непривычно пробирает, кажется, до самых костей, и майор невольно ёжится, но былое недовольство возвращается довольно быстро, стоит только вспомнить комментарий одного из охранников о не самом спокойном поведении. Инженера в принципе было достаточно сложно понять, а оправдать или объяснить любое из его действий было почти нереально. Он был слишком непредсказуем и необъясним, чтобы не выводить из себя. Сергей несколько раз сжал руки в кулаки, медленно разжимая их, в попытке успокоиться и мыслить здраво. Получалось из рук вон плохо, но с этим и правда надо было что-то сделать. Сломать Виктору нос повторно было не самой лучшей из возможных перспектив, его, кажется, и без майора неплохо запугали. От давящей тишины начинало воротить, лишь еле слышные шлепки босых ног о холодный бетонный пол разносились по камере, отскакивая от бетонных стен, и возвращаясь назад. Петров, обернувшись, подходит к новому гостю, предусмотрительно оставляя между ними пару шагов. — Что ты, блять, вытворяешь, а? — Нечаев рычит, сокращая расстояние между ними в считанные секунды. Тяжёлые шаги военной обуви звучат для робототехника словно удары метронома, отсчитывающие время до очередного ужаса. Он хватает инженера за грудки и, приподнимая, притягивает к себе настолько близко, что дыхание их смешивается — Что ты тут устроил? — А что я сделал? — слегка гнусаво шепчет уже более «живой», в отличие от их последней встречи, Виктор, хватая майора за кисти рук и сжимая их со всей имеющейся силой, полностью игнорируя всю усталость, приобретенную за эти пару почти бессонных дней. Ногти мужчины впиваются в загорелую кожу, слегка царапая, пока сам он показушно приподнимает голову, смотря на собеседника как бы свысока. Глаза инженера горят вызовом и Сергей чувствует, как дыхание мужчины напротив становится поверхностным, отчего взгляд невольно опускается на бледные чуть приоткрытые губы. Виктору нравится это чувство опасности, опаляющее даже его душу, только от одного присутствия в помещении этого необузданного человека. Майор для него словно дикий, голодный зверь, что может наброситься в любую минуту, или отступит, завидев огонь перед собственным носом. Хотя, если бы мужчина был хоть иногда до конца честен с самим с собой, он бы сошел с ума окончательно. Он боялся. Боялся, даже несмотря на затуманенное кривое сознание, что любило подбрасывать инженеру цветастые и яркие идеи, полные жестокости похлеще пережитого, умудряясь смешать изысканные театральные образы с серой реальностью происходящего и добавить в адову смесь своей, особой, перчинки, заражая и отключая остатки здравого сознания. Особый коктейль в его голове напрочь лишал мужчину эмпатии, словно наглядно показывая Виктору, насколько он бракованный ещё с самого детства. Как изначально сломанная игрушка, или неправильно приготовленное блюдо. Невольно вспомнились сцены из его детства, настолько далекие, что люди в них и он сам представляли собой безликих манекенов или фарфоровых кукол. “Тогда даже солнце светило ярче” – скажет каждый второй взрослый, и Виктор без зазрений совести начнет с ним дискуссию или даже спор. Конец для всего такого как он - один, неутешительный и сводящий с ума. То, что изначально было обречено обязательно будет выброшено, и он не исключение. Он ведь лучше, чем все эти черствые врачи и учёные, что окружают его, кажется, всю жизнь! Но жизнь, растрепанная блядь, думает явно по-другому. Чтобы он ни делал, все и всё вокруг ясно давали понять, что такие, как Петров - брак и третий сорт, недостойный даже существовать, как бы не старался. — Что ты сделал?! Да ты даже тут, в твоей личной тюрьме, к бабам лезть пытаешься! Что, Лариса отказала, так ты решил себе другую найти? – Сергей слегка встряхивает инженера и чувствует, что тот, переставая доставать ногами до пола, холодными босыми ступнями становится к нему на берцы, отчего мягкий носок чуть прогнулся внутрь. Чтобы оставаться в том же, относительно удобном, положении, Виктору приходится даже встать на цыпочки. Инженер зависает на несколько секунд, смотря вроде как и прямо в глаза Нечаеву, но словно сквозь него. Перед глазами вновь всплыли тошные картинки пережитого, а оттого, кажется, уже собирались наворачиваться слезы. Петров отпустил чужие руки и с силой толкнул майора в грудь, пытаясь вырваться из чужой хватки. Одежда, за которую держал его Сергей, несколько раз треснула, но так и не порвалась, заставляя его оставаться неподвижным, зажатым в угол, словно дикий зверь. Да что он знает!? Он и понятия не имеет, что произошло здесь за время его отсутствия! И где его только носило, почему он не соизволил прийти раньше? Они буквально раздели его честь, сломили, словно тростинку и растоптали самолюбие, убивая самооценку начисто. Никогда он не думал, что будет считать мужчин мерзкими, сам им являясь. Чужие руки до сих пор чувствовались на коже тенью, поглаживали то там, то тут, от чего становилось в разы хуже, а к горлу подступала тошнота. Единственное, за что Виктор благодарен этой псине — за то, что он держит его лишь за одежду. Ничьи грязные руки больше не касаются Виктора, его тела и, кажется, прямо сквозь кожу, его души. Но Нечаев всё ещё был слишком близко. Их дыхание сплетено, поддайся он хоть на миллиметр вперёд и придётся чувствовать на своих губах чужие. Мерзость. Петров никогда не признается, что произошло с ним здесь, никогда. Если же он сам больше не мог считать себя чистым, то пусть хоть в глазах всех окружающих он остаётся «нормальным» хотя бы в этом аспекте. А Лариса? Да как он только посмел так сказать о ней! У них была самая честная, чистая любовь из возможных. Они ценили друг друга за всё, любили совершенно нежно и бескорыстно, словно герои всех известных поэм. Но всё рухнуло из-за этого подонка Нечаева. Сердце больно кольнуло, сжалось при воспоминаниях о девушке… Она была прекрасна, она навсегда останется такой. Когда-нибудь им удастся помириться, и зажить как раньше, правда в другой стране. Даже это призрачное «когда-нибудь» давало слишком много несбыточных надежд, растворяющихся в душе и залечивая её хотя бы ненадолго, на толику. Петров, кажется, почти плакал, еле сдерживая себя, плотно стискивая челюсти в попытке не издать ни одного звука, раствориться в этой липкой тишине. Что только что произошло – непонятно. Смотреть на такого Витю было совсем уж странно, он казался почти нормальным человеком, со своими чувствами и проблемами. Кажется, Сергей ляпнул что-то не то, задел его, задел сильно. Но есть ли ему до этого дело? Нет, он пришёл за правдой, и в няньки психически нездоровому клоуну не нанимался. От собственных мыслей стало немного тошно на душе, словно к ней привязали тяжёлый камень, и яростно тянули вниз, словно он был должен думать по-другому. Он должен был извиниться. Кажется, весь его страх медленно перерос в гнев к самому себе, к другим. Оставаться в этом комплексе ещё хоть на секунду больше положенного теперь не хотелось, он и так завис тут на достаточно долгое время, и всё из-за Петрова.***
Сев в машину, инженер немного успокоился. Странное чувство безопасности и долгожданного спасения расползлось по телу и он, кажется, больше не чувствовал себя так ужасно, как раньше. Майор сел в машину следом, на место водителя. Чья именно это была машина, не знал ни один из них. — И куда мы едем? — спросил Виктор. — Я не ебу. — ответ Нечаева был предсказуем, но почему-то напряг нечто внутри Петрова. Впрочем, выход был. — Знаешь, у меня ведь был план побега…Инициировав свою смерть, мы с Ларисой должны были поехать в заранее заготовленный дом, отсидеться там настолько месяцев, а затем уехать из страны. - Петров устроился на пассажирском сидении поудобнее, с большим интересом разглядывая собственные руки. Под теми ногтями, где побывали иглы, остались тёмные полосы застоявшейся крови. Они саднили немного до сих пор и инженер не нашёл выхода лучше, чем чуть надавить, сделав себе ещё больнее — Мы можем отправиться именно туда. Выезжай за город, дальше налево, в лес. — И с чего ты взял, что нас там не найдут? — мужчина завёл машину. Немного примирившись к новому транспорту, Сергей тронулся с места, направляясь в упомянутом робототехнике направлении — Чей это вообще дом? — Пару месяцев назад очень удобно умер один старик, и завещал свой дом сыну. А сынок в КГБ служит, ему в прошлую жизнь дорога закрыта. Вот и получается, что дом больше ничей. Я хотел сыном представиться, а Лариса — моей супругой. Кем ты в этой истории будешь не знаю, — робототехник покосился на Нечаева, разглядывая его профиль, а затем попытался разглядеть себя в зеркале заднего вида. — На братьев мы даже близко не похожи. — Понятно, — сухо ответил майор, не отвлекаясь от дороги. — Чё-нибудь придумаем.***
Уже темнело. Самое главное было не дать Виктору отключиться. Кажется, тому ужасно хотелось спать, но без него никак не получится добраться до загадочного дома, соответственно, было просто необходимо занимать его какой-никакой беседой. Да пусть он хоть стихи свои цитирует, лишь бы хоть немного отвлекался. С самим собой было в разы легче, страх быть пойманным до сих пор пробирал до самых костей, давал силы бодрствовать уже почти 24 часа. Он забивался где-то в груди, заводя сердце в такой бешеный ритм, что каждый стук отдавался в ушах. Всю дорогу он сжимает рулевое колесо с такой силой, что пластиковое оплетение на нём неприятно впивается в пальцы. — Ты, Витя, не укладывайся тут. Без тебя не доеду, — спокойно извещает майор, даже не отводя взгляда от дороги. Мужчина под боком что-то нечленораздельно мычит и нехотя приоткрывает глаза. Заметив копошение инженера, пытающегося теперь улечься поудобнее, краем глаза, Сергей кладёт одну из рук тому на плечо и слегка его тормошит. Петров резко дёргается, и словно просыпается. Кажется, от прикосновений ему не очень комфортно, но он уже не пытается их избежать, лишь выпрямляется, смотря на дорогу. — Как там Лютик? — вдруг спрашивает он, неожиданно решая все-таки поддержать какой-никакой диалог. — Кто? — Ну, Лютик. Хорёк. — Аа, пиздюк? — Нехотя вспоминает майор. — Он меня тяпнул. — Меня он тоже кусает… — на губах Петрова сама собою всплыла тёплая, тем не менее отдающая горечью, улыбка. — Он только Ларису не трогал. Хозяйкой её считал, эх…Знаешь, я думаю, что Лариса заедет к нам как-нибудь. Я не могу сказать, что это будет сразу, на неё, всё же, тоже падут подозрения, но она явно должна догадаться, куда я пошёл. Мы пошли. — быстро поправил сам себя робототехник, вглядываясь в полосивший за окном тёмный лес. Сколько же они должны были уже проехать, раз за окном теперь стало так темно? Видно не было решительно ничего, только бесконечно бегущая дорога перед собственным носом тянулась вдаль, да и та — лишь из-за включённых фар автомобиля. Пейзаж за окном гипнотизирует и отвлекает, заставляет забыть о всех ужасах, и думать о грядущем будущем. — С помощью неё у нас будет какая-никакая связь с обществом. — Думаешь, она станет помогать тебе? — усмехается Нечаев. Виктор словно меркнет, и фыркает. — Нам. — исправляет себя же Нечаев, копируя Петрова. — После всего этого? — Увидим. — уже не так мечтательно, даже с сухостью, произносит инженер. Неужели у него хватает наглости издеваться над ним сейчас?***
— Поверни налево, а дальше едь прямо, до упора. Там будет маленькая, захудалая деревенька. Улица всего одна, не потеряешься. Дом под номером 26 наш, ключ на одном из столбов. — мужчина фыркает, и понимая, что своё отработал, прикрывает глаза. Виктор несколько раз ерзает, откидываясь на спинку сиденья в поисках более удобной для самого себя позы. Кажется, он наконец добился своего, собираясь все-таки лечь спать прямо в машине. Он даже уточнил всю нужную информацию, лишь бы майор его не поднимал. Сергею же спать отнюдь не хотелось. В беседе он, конечно, в отличие от Петрова, совсем не нуждался, над слишком многим ещё стоило подумать. Завтра предстоял долгий разговор обо всём, что произошло, что происходит. К нему, бесспорно, нужно было готовиться, но как — для Нечаева оставалось загадкой. Мимолетное счастье от того, что им удалось вырваться, прошло уже давно, оставляя после себя колоссальное количество вопросов, ответы на которые знали только Петров и Филатова, с последней из которых поговорить удастся через день-два, а первый… Мужчина невольно кинул взгляд на инженера. Объективно, тот лежал в максимально неудобной позе, но его, кажется, всё устраивало. Подложив под голову руки, шея теперь оставалась в каком-то неестественном положении, после которого она явно будет болеть. Тихое, прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что Виктор уже успел заснуть. Пожалуй даже казалось, что ему снится какой-то кошмар, но вполне умиротворенное выражение лица это предположение с лихвой опровергало. И всё же немного кривой нос смотрелся весьма непривычно, неподходяще его приятным чертам лица. Вряд ли он дастся, чтобы Сергей вправил ему нос на место, да тот, если быть честным, даже не знал, как это нужно делать. Или не помнил. В любом случае, единственным спасением для него оставалась Лариса, доктор всё-таки. Никто из них уже давно не следил за временем, его теперь можно было определить лишь по восходящему солнцу. Утренняя духота наполняла всё окружение, окутывая необъяснимым чувством спокойствия и блаженства, словно начиная отсчёт новой жизни. Начинать с «чистого листа» всегда трудно, особенно если от прежнего не осталось ничего, он сгорел в кричащем буйном пламени бесконечные ошибок, когда нет выбора и жалеть не о чем. Нечаев прокручивает ручку, приоткрывая окно ровно на половину. Тёплый свежий воздух задувает в салон, безмятежно разгуливая по нему и теряясь где-то на задних сиденьях. До нужной деревни оставались считанные километры, а на лице невольно появилась слабая улыбка. Когда конечная цель была наконец достигнута, Сергей паркуется у самого домика и глушит машину. Выглядит тот вполне обычным деревенским домом, огороженный красивым, хоть и старым, деревянным забором. Позади виднеется небольшое количество земли, уже усаженное чем-то. От домика веет необъяснимо родным, тёплым и радостным, словно вновь попадаешь в детство, приезжаешь на лето погостить к вечно добрым бабушке с дедушкой, у которых всегда полно сладостей и развлечений. Виктор даже не дёрнулся, уснув почти мёртвым сном. Будить почему-то его совсем не хотелось, и майор, вылезая из машины, обошёл её, открыл дверцу со стороны инженера, и аккуратно подхватил того на руки. Он, впрочем, продолжил мирно спать, свисая на чужих руках безвольной тряпичной куклой. Нельзя было сказать, что Петров был лёгким, он всё же был крепко (хотя равняться с Сергеем уж точно не мог) сложенным мужчиной, но и тяжёлым назвать его язык не поворачивался. Чужой вес казался привычным, а тело тёплым. Закрыв дверцу машины ногой, майор направился в дом.