isak danielson — power
Может быть, для кого-то то тёплое, нежное чувство, что не сковало, но согрело Чимина с невиданным трепетом, будет зваться ошибкой. Однако сам Чимин даже по прошествии времени ни за что не назовёт его таковым. Здесь речь вовсе не об уважении своего некогда выбора; не об уважении к совместному опыту или к опыту совместно нажитых лет, вовсе нет. Может быть, это глупо. Не исключено, что кто-то не поверит в такое. Однако Чимину не стыдно признать: за те четыре прекраснейших года, что они с Юнги были вместе, он ощущал себя человеком. В самом лучшем из смыслов: когда словно нет за плечами целых эпох, а ты можешь почувствовать те самые искры первой любви так отчётливо, будто ранее их никогда не испытывал. Хотя, в тот самый момент, когда они поцеловались впервые, наследник сеульского клана вдруг отчётливо понял: и впрямь никогда не испытывал. Бесконечная жизнь разделилась на «до Мин Юнги» и «вместе с Юнги», потому что ни о каких «после» Чимин думать отказывался. Но был согласен — в том, что он за всю свою жизнь не так часто рассказывал, кто он есть, а Юнги умудрился его удивить даже тут. Это было... забавно. Насколько забавным может быть та ситуация, где один человек сообщает другому, что таковым не является, и что самое время вспомнить некогда нашумевшие «Сумерки». Но с оговоркой. Десятками их. ...— Нет, на солнце мы не горим. И не сияем, как Эдвард, — с негромким смешком замечает Чимин, повернув к нему голову. Юнги, лежащий на соседней подушке, крепко задумывается, прижав указательный палец к пухлым губам, а затем осторожно так тянет: — Выходит, солнца ты не боишься? — Нет, не боюсь. Просто ночью... охота... — слегка кашлянув, он пожимает плечами, — ...удобнее. По многим причинам. — Вампиры бессмертны? — Любого вампира можно убить, так что мы считаемся смертными в прямом понимании. Зависит от возраста, опыта и порой даже везения. — Но ты не стареешь, — повернув в его сторону голову, Юнги смотрит прямо в упор. В глазах — интерес. Любопытство и любознательность, однако ни капельки страха, как его не было даже тогда, когда несколькими минутами ранее наследник сеульского клана ему клыки показал. Удивительный парень. Может, поэтому Чимин в него так сильно влюбился. — Я вампиророждённый. Какое-то время я развивался, как человек, рос и взрослел, а потом перестал. Если не буду пить кровь человека лет десять, то начну снова стареть. Есть обращённые. В этом мы с ними похожи. — Обращённые вампиры... они сильно от вас отличаются? — Да. По социальному статусу и кучей нюансов. Например, если мой младший брат не будет пить кровь около года, то сойдёт с ума и его никто уже не спасёт. А если не буду пить я, то мой вернётся ко мне, как только я хорошенько... — и, кашлянув, Чимин отводит глаза. — ...наемся. — У тебя есть младший брат? — Да, его имя Тэхён. Но он выглядит старше меня, так что на данном этапе он мой опекун. Спустя несколько лет поменяем легенду — когда мне предстоит менять школу, к примеру. Или место работы. Я вечно молод, он тоже — это часто проблема. Порой люди задают слишком много вопросов. Они плотно общаются год, не переходя каких-либо границ дальше дружбы: Чимин отчётливо видит, что Юнги не готов, пусть даже если ему порой очень хочется, и в какой-то момент внезапно решает — он подождёт. Дождётся, пока этот удивительный юноша созреет для, например, поцелуя — Чимину, конечно же, хочется, однако он ни за что не будет давить. — Я бы хотел с ним познакомиться. — Пока что не стоит. — Мне нужно задавать вопрос, почему? — В этом нет смысла. — Тогда без вопросов об этом. Договорились? — Может быть, позже, — кивает Чимин. — У меня есть ещё множество тем для расспросов, — Юнги негромко смеётся, но, в принципе, быстро себя осекает: — Если можно, конечно. Ровно триста шестьдесят пять дней крепкой дружбы с очевидной взаимной симпатией было нужно Чимину, чтобы хорошо распознать мелодию струн чужой светлой души. — Тебе можно всё, — облизнув губы, отвечает он честно. А Юнги вдруг... не спрашивает. И лицо это до ужаса близко в полумраке его собственной спальни — смущённое, подёрнулись розовым скулы. Потрясающий вид. Хорошо, что Чонгука нет дома: некому испортить момент. — Это звучало... — и, прерывисто выдохнув, Юнги отводит глаза: стучит сердце в груди, и вампир это отчётливо слышит. И теперь Мин осведомлён о таком незатейливом факте, как чуткий слух кровососов, что, очевидно, его смущает вдвойне. А кого-то из них двоих — умиляет в самом светлом из смыслов. — ...интимно? — и Чимин улыбается мягко, всё-таки не в силах сдержаться: касается чужой скулы нежно, совсем не по-дружески, и так происходит, что смотрит Юнги прямо в глаза. — Да, — отвечает тот шёпотом. Не отстраняясь. — Это всё ты виноват, — нельзя не улыбаться такому парнишке. Живёт будто сотую жизнь, как порой кажется, а в такие моменты острой романтической нежности выдаёт в себе скромного, едва-едва зрелого юношу, которому только девятнадцать исполнилось. Ровно триста шестьдесят пять дней крепкой дружбы с очевидной взаимной симпатией было нужно Чимину, чтобы понять, что больше он никогда никого, кроме Юнги, не полюбит. — Я не. — Ты да. Почему ты такой удивительный? Не боишься смерти от укуса вампира, но боишься лежать рядом с ним, потому что он тебе нравится, а ты даже не целовался ни разу. И вмиг втянут оказывается. В водоворот сильнейших эмоций Юнги, где набатом стучит яркое: «Поцелуй меня, поцелуй, прямо сейчас поцелуй, я жду этого год, я так боялся, а теперь я готов». Сопротивляться этому сложно. Но всё же — возможно, если податься назад и... — Я не боюсь, — это то, что говорит ему Мин, алея щеками, но бесстрашно подаваясь вперёд таким образом, чтобы сверху нависнуть. Изумительный и удивительный. Самый прекрасный, чистый и нежный. Чимин, на него снизу вверх глядя, широко улыбается: — Не лги, Мин Юнги. И в тот же миг позволяет вовлечь себя в поцелуй. А также в самые трагичные свои отношения. Но об этом позднее.***
Ночной Сеул безумно красив: переливается миллионном огней, шумит вдалеке, долетая до такой высоты лишь отголосками. Последний год Чимин не рисковал появляться открыто и беспардонно — пока не был уверен, что Хосок ему точно поможет. А ведь чародей с лёгкостью мог отказать: в конце концов, маги не заводят друзей, особенно, когда речь идёт о дружбе с вампирами. Даже за деньги мог отказать: дружить с вампирами их братия очень не любит, но куда меньше шабаш любит с вампирами ссориться. Но Хосок за отдельную плату согласился помочь: значит, в своих силах уверен и в крайнем случае перед кланом держать ответ сможет. Или, напротив, ни хрена не уверен, но ему нужна помощь, пусть пока он в этом не признаётся. Но чем может помочь бывший наследник сеульского клана, которого осудили за убийство родного младшего брата? Формально для вампирского социума больше он не преступник: согласно Уставу, тот, кто чудодейственно смог избежать наказания, снимает с себя все обвинения. Но это не перестаёт его делать изгнанником, который кровью и потом хочет восстановить справедливость и докопаться до парочки истин, которые так и остались загадками два года назад. Например, откуда у его лично дела ноги растут: едва ли Чимину смогли предъявить обвинения без должного повода и веских причин. Был ли Чихён просто глупцом или кто-то более умный сыграл на неприязни двух братьев правящей касты? Раньше, давно, в прошлой жизни, Чимин приходил сюда размышлять. Потом стал приходить сюда вместе с Юнги, чтобы размышлять вместе с ним в тишине, что называют комфортной. А сейчас Юнги его совершенно не помнит, потому что так было нужно, но до недавнего времени должен был помнить Чонгук, который когда-то дал клятву старшему брату о Пак Чимине никогда не рассказывать. Но Чонгуку и так много досталось, и, судя по тем метаниям, что он исподтишка наблюдал, мальчишка о вампирах забыл после аварии. Но сильно догадывается — убийца поработал до ужаса грязно, потому что спешил. Раньше, давно, в прошлой жизни, Чимин приходил сюда размышлять. Потом стал приходить сюда вместе с Юнги, чтобы размышлять вместе с ним в тишине, что называют комфортной. Однако сейчас он здесь в одиночестве впервые за года два точно, а Юнги тут уже не живёт: продал квартиру родителей, купил им поменьше в районе подальше, чтобы лишний раз не вспоминать о постигшей их всех трагедии. И здесь, при свете луны, он как никогда ощущает себя одиноким. Беспомощным. Хоть бы и в том, что сейчас, глядя на лик любви всей своей жизни, он даже не может к нему подойти. И никогда больше не сможет: будет издалека наблюдать, как Юнги неуклонно стареет, болеет, работает и — дай Бог — счастливым становится. Чимин искренне счастлив, когда счастлив Юнги. Даже если больше не с ним. Никогда больше не с ним. Он такой красивый, чёрт побери. С годами всё лучше, и светлый цвет волос ему очень идёт. Жаль, что отпечаток усталости и клеймо прошедшей трагедии просто так с лица стереть не получится — но здесь, может быть, нужно лишь время. И здоровый Чонгук, который перестаёт страдать по вампирской тематике, с самим собой не справляясь. Но и показаться Чимин тоже больше не может, чтоб стереть то, что уже было некогда стёрто: до этой поры не решался, потому что не был уверен, что психика парня это переживёт, а сейчас уже поздно — уже в курсе врач, Юнги, может, кто из старых друзей. Откинувшись светловолосым затылком на покрытие крыши, Пак только вздыхает, прикрывая глаза: ветер здесь всё столь же силён, как и раньше, однако это его по-прежнему не беспокоит. Напротив: помогает слегка охладить разум и мысли, что не могут перестать скакать от Хосока к Юнги, а от Юнги — к его младшему брату. Ему бы со своим разобраться, поскольку Хосок о Тэхёне много рассказывал — и всё из того, что Чимин о новом наследнике сеульского клана услышал, повергло его в неистовый шок. Картинка Тэхёна, который ведёт себя сдержанно, не говорит много лишнего, не принимает наркотики и старается с людьми не общаться, так сильно разнится с тем, что говорил Чимину их общий с братом знакомый, что только диву даваться приходится. Однако в этом Пак с магом согласен: очевидно, Тэхён переживал «смерть» старшего брата по-своему, и оттого слетел с цепи не хуже бешеной псины. И именно это причина, из-за которой обижаться на молчание младшего брата во время суда Чимин всерьёз никогда не сумеет. Потому что ближе Тэхёна Чимину когда-то стал лишь Юнги. И не было б в мире человека счастливее, чем мог бы быть тот Пак Чимин, если бы эти двое всё-таки смогли познакомиться и о чём-нибудь поговорить. Однако младший брат был непреклонен и на своих принципах всегда стоял до последнего, так что в какой-то момент (год на третий их с Юнги отношений) Чимин просто рукой махнул и бросил пытаться. Зря или нет — вопрос для отдельного вечера, полного мук сердечных и чувства вины. — Ох, приношу извинения. Не хотел потревожить. И, распахнув глаза, Чимин резко садится назад. Сердце начинает стучать слишком быстро: непозволительно быстро с учётом того, что чужие эмоции не выражают ничего, кроме лишь замешательства и закономерной неловкости. Их он тоже отчётливо чувствует: всё такие же мерные, как в первую встречу, абсолютно спокойные, комфортные, тёплые — Юнги только недавно проснулся и почему-то пришёл сюда. Куда дел Хосока? Неясно. Как Чон его отпустил вообще? Вдох. Выдох. Стоп. Юнги — взрослый мужчина, который теперь почти в безопасности: ему не нужен конвоир, потому что у него нет воспоминаний о мире вампиров и нарушения главного кодекса жизни всех кровососов нет соответственно. Ошибка исправлена, погрешность только одна — Чимину нельзя быть здесь с ним рядом, но здесь суть в банальных эмоциях. Вдруг проколется. Вдруг скажет что-то не то. Чимину нельзя быть здесь. Строго-настрого запрещено общаться с Юнги: слишком много тяжких грехов висит на душе, чтобы у него было право с ним разговаривать. От вдохов и выдохов на одной территории есть огромнейший риск, что всё покатится к чёрту, из гостей у которого он вернулся лишь около года назад. — Всё в порядке, — и дарит улыбку. Чимину нельзя быть здесь. Строго-настрого запрещено общаться с Юнги: от его близости больно физически, а невозможность коснуться столь любимого тела разбивает сердце на миллионы осколков. — Я могу присесть рядом? Да что там — тела. Невозможность больше коснуться души заставляет Чимина немо биться в агонии. Чимину нельзя быть здесь. Ему нужно встать и уйти. Однако же... — Да, разумеется. Я Пак Чимин. Будет приятно с тобой посидеть. Люблю это место. — Я Мин Юнги. Не знаю, почему пришёл сюда в такой час. Просто подумалось, что мне нужно быть здесь. Тебя зовёт вампирская магия, глупый, как и отчасти она заставляет Чимина продолжать сидеть здесь. Странно, что она не сделала этого раньше. Ведь когда-то вы двое нашли ответ на одну простую загадку об истинности.