jason walker — echo
Когда ты колдун, тебе неведомы правила, кроме, быть может, лишь одного. Оно негласно, по сути, к исполнению не обязательно, однако же так получается, что каждый из их касты магов следует ему неуклонно. Лишь потому, что то надиктовывают обстоятельства жизни: чародеи, как и вампиры, имеют свойство жить вечно и обладать большой силой. И властью. А ещё, вообще-то, особым влиянием: каждый волшебник чертовски богат из-за специфики собственных сил. Вернее, из-за того, как же они в этом мире востребованы. Если подумать, вампиры и люди так любят смотреть на всех сверху вниз, но без чародеев они абсолютная глупость. Кто дарует вампирам возможность размножиться? Кто закрывает печатями их склепы с преступниками? Кто, в конце концов, дарует им защиту от солнца? Кто поможет знающим людям с их гнилыми делами? Когда-то Хосок был весьма добродушен. Когда-то лет сто назад или вроде того, когда ещё жил в родном Кванджу и помогал местному магу: одним словом, учился. Был чутким и добрым, не понимал, почему Кан-хённим постоянно проявляет всю глубину малодушия: помнится, к учителю пришла богатая женщина с просьбой помочь её годовалому сыну, что болел лейкемией. Хённим назвал свою цену, у той не хватило и, собственно, дверь за ней благополучно закрылась. Хосок тогда был подростком. И только спросил у учителя, почему он не пожелал спасать ребёнка если уж не бесплатно, то хотя бы за чуть меньшую сумму. На что Кан-ним, покачав головой, ответил коротким: — Вот когда подрастёшь, будут у тебя имя и деньги, которые каждый будет хотеть занять у тебя, тогда и поймёшь. Я и за тобой слежу, в общем-то, потому что мне Ковен башляет. Тогда Хосок не понимал ни черта. А потом вырос, начал слоняться по всей Корее и осознал смысл услышанного. Примерно на третьем вампире, которому не хватило баблишек на то, чтобы зачать горе-наследничка, и тот решил начать угрожать, за что был убит огненным магическим шаром. И ничего за это Хосоку, в общем-то, не было, потому что он чародей. А когда ты колдун, тебе неведомы правила, кроме, быть может, лишь одного. Оно негласно, по сути, к исполнению не обязательно, однако же так получается, что каждый из их касты магов следует ему неуклонно. Лишь потому, что то надиктовывают обстоятельства жизни. Вампиры и люди — любители смотреть на всех сверху вниз. Однако при всём своём высокомерии каждый из них будет рад сесть тебе на голову, стоит только лишь раз кому-то бесплатно помочь: эксплуатировать будут до тех самых пор, пока не оставят тебя таким же иссушенным, как сушат с недавних пор смертников и иных политзаключённых. Поэтому маги к ним никогда не привязываются. Рассрочек им не дают, в положение, конечно, не входят: нет денег — проваливай к дьяволу. Хосок был милым когда-то. Лет сто назад, когда ещё обучался своему мастерству у старика Кан-хённима в Кванджу. И с тех пор, как вырос, на третьем вампире хорошо осознал: за бесплатно он работать точно не будет. Никогда, ясно вам? Не даст кому-то собой помыкать, не позволит дёргать себя на рассвете очередного прекрасного дня, подзывая к себе на другой конец города, словно собачку, а ещё... — Да ты в говно, батенька, — присвистнув, он с ноткой брезгливости пинает Чимина носком дорогого ботинка, а затем, окинув взглядом бедную тесную кухню с копотью на стенах и потолке, только кривится: — Хотя если бы я жил в такой вот халупе, то тоже трезвым бы не был. Так что не осуждаю. — Причина не в этом, — тихо отвечает вампир, лёжа на пыльном полу и изучая трещины на потолке с невероятной внимательностью. — Хочу ли я знать? — вскинув бровь, задаёт маг вопрос. А затем, потерев подбородок, пожимает плечами: — Думаю, нет. Так что бывай. — В тебе благодарности совсем не осталось, я посмотрю, — раздаётся хриплое снизу. — Я уже выполнил свою часть уговора, — напоминает Хосок. — И даже бесплатно приехал сюда из тёплой постели своего «лучшего друга», потому что в телефоне ты звучал так, будто вот-вот откинешься. К слову, это ты можешь мне возместить, потому что дохнуть ты явно не собираешься, а быть твоим психологом я не желаю. Даже за миллион баксов, чувак, без обид, ты слишком раздражающе много ноешь по бывшему. — У меня нет денег, маг. — Ты смазливый. Устройся в вебкам. Быстро поднимешься. Чимин фыркает совершенно без толики смеха, а затем, вздохнув, нащупывает рядом с собой зажигалку и пачку, чтобы начать курить лёжа. Выглядит вайбово: не будь Хосок чертовски брезгливым, лёг бы сейчас рядом с ним, как в старые-добрые, и тоже бы затянулся со вкусом. Проблема кроется в том, что каждый из них уже давным-давно не тот, кем был раньше. Глядя сейчас на Чимина, колдун хорошо понимает: те времена, которые они втроём когда-то разделяли друг с другом, стоит иногда вспоминать с теплотой, но не держаться за них в настоящем. В конце концов, Хосок уже хорошо расплатился с обоими братьями за ту услугу, какую они ему оказали, изгнав с территории предыдущего мага. С Тэхёном пути разошлись аж с суда: тому дали няньку Сокджина, и на этом история их товарищества окончательно кончилась — средний сын Дона погрузился в новую жизнь, полную жажды мести, бунта и роскоши. С Чимином они год не общались после того, как тот уничтожил своего младшего брата, а последнее время Пак, скорее, мешался со своей извечной депрессией, нежели стремился что-то и правда решать. А ведь когда-то он был весьма уважаем. Даже Тэхён смотрел ему в рот настолько же слепо, насколько слеп был Чимин, не замечая, как сильно к нему привязан конкретный высокомерный засранец. Или же не сколько слеп, сколько глуп. Поговорить бы с Тэхёном о его старшем брате сейчас... хотя тот всё равно не скажет ни слова. — Тэхён трахнул Чонгука, — тем временем апатично вещает с пола Чимин. — О, — неожиданно. — Чонгук умеет быть не только сильно травмированным, но и ноги свои раздвигать? — Прекрати ёрничать, Чон. Чонгук — живой человек. Не нужно издеваться над ним из-за того, над чем он невластен. Он отдал Тэхёну себя взамен на то, что он поможет ему найти убийцу родителей и его покарать. Отдал себя в рабство, чтобы я умер. — Зная аппетиты Тэхёна, Чонгук, скорее, сторчится от вампирских укусов или обкончается насмерть, — и колдун кривит губы, поймав чужой полный осуждения взгляд. — Из нас троих только ты всегда любил смертных, — пожимает плечами. — И только ты к ним привязывался, а я хочу не играть в пай-пацанчика хотя бы с тобой. Мальчишка достаточно жалкий. И слабый. За эти два года он ни хрена не продвинулся, мне твоего бывшего парня порой даже жаль становилось. Столько тащить на себе и не ёбнуться — сильно. — Привязался к нему? — скривив губы в усмешке, тянет Чимин. — Не, — отмахнувшись, Хосок всё же присаживается на край небольшого стола и достаёт из кармана пачку дорогих сигарет, — но зауважал, не могу не признать. Судьба у парнишки весьма невесёлая: потерять всю семью... — Чонгук ещё жив, — резко садясь, заявляет Чимин. — Если он добровольно сдал себя в рабство после того, как они двое обменялись кровью, то ты абсолютно беспомощен, — пожимает плечами Хосок. — Даже если захочешь спасти его, то не сможешь. Он будет искать Тэхёна — связь образована. Ну а так как мы говорим о Тэхёне, то по итогу пацан не жилец. Там без шансов. — Шанс есть, но он звучит, как абсурд, — постучав по полным губам подушечкой пальца, бормочет вампир. — Тэхён сказал, что Чонгук показался ему слишком вкусным. Мы с тобой ведь понимаем, что это может быть, верно? — Я не хочу знать, — честно сообщает Хосок, поднимаясь обратно. — Мне абсолютно плевать что на Чонгука, что на Тэхёна — с последним наши пути уже вообще давно разошлись. — После того, как меня осудили? — интересуется Пак, повернув к нему голову. — Да, — не видит маг особого смысла скрывать очевидное. — Сразу после того, как я выполнил свою часть уговора. И, плечами пожав, идёт прямо на выход, оставляя Чимина смотреть себе вслед. Квартира действительно очень дерьмовая: казалось бы, в ней живёт сам старший сын вампирского Дона, который никогда не знал нищеты, и в таких ужасных условиях. Во всех смыслах этого слова: едва ли положению этого парня можно теперь позавидовать, ведь одно дело — когда ты порой фыркаешь сам и покидаешь родную общину, но совершенно другое — когда тебя из неё изгоняют. Вампиры и правда не смогут осудить его снова: согласно их правилам, если осуждённый так или иначе выходит из склепа, то на то воля Божья и отныне он чист. Но кровососы — те ещё снобы, и среди них были и те, кто почитал такое дерьмо, как Чихён, так что репутация этого парня безнадёжно испорчена, как ни крути. И совесть жрать будет до скончания века. Не хотел бы Хосок хоть когда-либо оказаться на его месте: жить с пониманием, что стал убийцей родителей своего не просто любимого, но и, кхм, истинного, наверное... сложно? С другой стороны, на его месте Хосоку не быть: потому что он не вампир и никогда им не будет, привязанностей никогда не имеет и ко всем в своём окружении относится лишь как к источнику заработка. Жизнь научила. Если бы магу было совсем не плевать, он бы спросил сейчас у Чимина, как он вообще за год смог достать деньги на то, чтобы снять такую халупу и заплатить ему за заклятие права на вето. Расценки у него не из дешёвых. Но ему всё равно. — Эй, Чон, — окликает бывший наследник сеульского клана уже почти что на выходе. — Могу ли я знать, что он в итоге с тебя попросил? — Можешь, я даже не возьму с тебя денег за это, — отвечает Хосок, покачав головой. То, что некогда было знаменитым тандемом двух обожающих друг друга братьев, кануло в лету вместе со смертью одного из них, и сейчас здесь ничего не осталось, кроме обиды и жажды соперничества. Со стороны только Тэхёна, скорее всего, и дело отнюдь не в политике: не нужно быть гением, чтобы понять, как сильно Ким не желает быть преемником Дона. Здесь примешано явно что-то ещё. Что-то такое, что заставило среднего сына сделать старшего своим кровным врагом, — но не уверен, что хочешь. — Хочу, — твёрдо произносит Чимин. — Ты пожалеешь, — предупреждает колдун, обернувшись к нему почти у порога. — Я и так бесконечно жалею о ряде вещей, — замечает вампир абсолютно спокойно. — Поводом больше, поводом меньше, как говорится. — После того, как тебя осудили, он пришёл ко мне и сказал: «Мне плевать, какую он с тебя потребовал плату, но чем бы это ни оказалось, удвой», — честно отвечает Хосок. — Так что, да, только поэтому я не стал твоему бывшему бойфренду просто коллегой или приятелем. Бывай, Пак. И больше мне не звони просто так: без пятидесятипроцентной оплаты вперёд я не приеду. И, выходя за дверь, уверен, что тихий задушенный всхлип ему не послышался.***
— Кстати, у меня есть вопрос. Это выглядит странно. Всё вокруг выглядит странно, начиная со странной тяги уже поутру, когда Чонгуку всю ночь напролёт снится Тэхён, и заканчивая вечерним телефонным звонком с отрывистой диктовкой адреса прямо в динамик. По крайней мере, так думал Чонгук, когда ловил у дома такси, чтобы поехать прямо туда, где его уже ждали какое-то время — потому что странности дня на этом не кончились. Тэхён был вдрызг пьян, когда открыл ему роскошную дверь каннамской квартиры, груб самую малость, когда втаскивал его внутрь за ворот толстовки и ненасытен во всех чёртовых смыслах, потому что под ним Чон успел кончить три раза, а сколько крови в процессе он потерял, даже страшно подумать. — И какой? — с невесёлой усмешкой интересуется Ким, молчавший до этой минуты. А сейчас, вот, лежит на роскошной кровати (тут балдахин даже имеется), ослабший, в кровоподтёках — и говорит еле-еле. Но интереса в нём всё-таки больше, чем здравого смысла, и именно поэтому он заводит очередной разговор, совсем не уверенный в том, может ли он спросить у Тэхёна, почему тот пьян вусмерть, выглядит абсолютно разбитым и прямо сейчас хлещет «Бурбон» из горла, сидя голым на тёмно-бордовом ковре в изножье постели. — Разве вампирам не запрещено рассказывать? Ну, о себе. Простым людям. Просто ты так легко мне всё выложил, разве тебя не накажут? — «Тайна существования высшей расы — вампиров, должна сохраняться вовеки веков: смертные о ней знать не должны ни при каких обстоятельствах. Исключение только одно: если вампир собирается приобщать смертного к тёмному миру», — напевно явно цитирует Ким, повернув к нему голову. — Это то, что говорит Бессмертный Устав — наш свод нерушимых законов. Изнурённый кровопотерей и сексом Чонгук еле-еле, но всё же садится, глядя на него сверху вниз с любопытством: — Ты собираешься меня... приобщать? — и перед тем, как ответить, Тэхён делает очередной глоток виски: — Ты уже, так сказать, приобщён, зайка мой, — и пьяно хихикает. — Ты отдал мне себя после того, как мы обменялись друг с другом кровью. Заключил особый контракт, который отдал мне тебя в рабство. Теперь твоё тело моё, твоя жизнь — моя, и только я могу разорвать эту связь. — Но я же живу у себя дома, разве не так? — хлопает глазами Чонгук. — Тебе не прислуживаю, ни в чём не нуждаюсь. Ты просто мне позвонил, оплатил мне такси, трахнул меня и попил моей крови. Где тут негативные стороны? — Многие своих рабов пользуют в прямом смысле этого слова. Люди становятся быстро зависимыми от вампирских укусов. Как... от героина или вроде того: смертные забывают даже о том, что им нужно есть. Вампиры этим и пользуются: когда один раб умирает, заводят себе кого-нибудь нового. Это просто я классный, — пожимает плечами вампир. — Не люблю спать с кем-то в кровати, не люблю, когда кто-то мельтешит в моём доме, жужжит над ухом всякую хрень... не люблю Ким Сокджина, короче. — Кто такой Ким Сокджин? — робко интересуется Чон. — Мой Советник, — пожимая плечами, отвечает Тэхён. — Я пока не Советник, — раздаётся от входа в спальню. Повернув голову, Чонгук тихо айкает, после чего лихорадочно и как можно быстрее старается прикрыть свою наготу одеялом с наволочкой из чёрного шёлка — из-за упадка сил это получается медленно, однако новоприбывшему, кажется, на всё наплевать. Черноволосый мужчина с широким разворотом плечей смотрит лишь на Тэхёна — злым взглядом красных глаз с густым слоем подводки на веках, для устрашения откинув длинную чёрную чёлку. — Вот он, — апатично замечает Тэхён, указывая на порог большим пальцем, — Ким Сокджин. Пришёл к нам сюда прямиком из две тысячи седьмого. Кстати, — и, пьяно хихикнув, снова смотрит на незваного гостя. — А где ты был в тот период? — Сентябрь сжигал, — закипает вошедший, — как тебя сейчас буду жечь, пьяная сволочь! — Он порой нервный, — полностью его игнорируя, продолжает Тэхён, пожимая плечами. — Но ты привыкнешь. Даже я привык. Порой его можно просто не слушать, тебя никто не осудит, поверь. — А... что значит «советник»? — робко интересуется Чон, попеременно глядя то на хозяина дома, то на вторгшегося сюда, очевидно, без приглашения молодого мужчину. — Ну... тот, кто даёт советы правителям, — пожимает плечами его... теперь повелитель? Любовник? Как Чонгуку теперь следует называть этого парня? И тут Тэхён, себя хлопнув по лбу, снова пьяно смеётся. А затем поясняет с улыбкой: — Забыл сказать тебе, да... я же наследник сеульского клана вампиров. Что-то наподобие кровавого принца, окей? И Чонгук ощущает, как его рот открывается даже не в шоке, а вполне себе ахуе.