placebo — protège moi
Когда Чимин после их расставания возвращается к жизни в богемной вампирской среде, Тэхён за ним в кои-то веки не следует. Быть одному спустя столько лет кажется диким, неправильным — и в какой-то всё-таки степени он чувствует то, что называется кризисом. Впервые за всю свою жизнь после того, как Чимин его обратил: с того самого дня они ни разу не ссорились и расставались лишь максимум на пару недель, зная, что всё равно есть друг у друга. Сейчас же всё по-другому — и Тэхён в прямом смысле крошится, совершенно не зная, что ему с собой таким делать. Источником той самой силы, какой он столько хвалился, оказался тот, к кому дверь отныне закрыта — и вовсе не потому, что Чимин выбрал любовь вместо семьи. Это Чимин — нечто подобное когда-то определённо должно было с ним всё же случиться, и его младший брат давно был готов к чему-то такому. В его голове это было... нормальным. Когда Чимин звонит раз в неделю или они встречаются где-нибудь в городе, чтобы хорошо провести друг с другом время. Или тот самый внезапно оказывается не таким уж и раздражающим, и по этой причине Тэхён неожиданно может терпеть чужое присутствие на их территории. К чему готов не был, так это к тому, что они перестанут общаться. К тому, что Чимин настолько определит свой жизненный путь, что поступится с собственным принципом и всё же решит взять процент за когда-то подаренное, да ещё и в таком некрасивом ключе. Тэхён жуткий гордец, когда дело не касается его старшего брата, однако есть в мире вещи, которые простить невозможно — ни в одном из раскладов. И в глазах наследника сеульского клана он видел целый спектр эмоций в момент, когда тот стоял в коридоре, не мешая ему уходить. Пак не предпринял ни единой попытки, чтобы его всё-таки остановить — едва ли Тэхён бы послушал, конечно, но такой человеческий жест бы смог смягчить многое. Ким смотрел ему прямо в глаза не больше секунды — когда обулся и распрямился. Во взгляде Чимина было так много: и гордость, и боль, и желание высказаться, и сожаление — но вместе с тем там был всё же и выбор. Не в пользу Тэхёна. И по этой причине приёмный сын Дона не обернулся ни единого раза, когда покидал их пристанище. Будет глупым считать, что Тэхён был готов не получить в ответ то, что чувствовал сам: в конце концов, как бы обидно в конкретном контексте то ни звучало, Чимин и правда оставался его благодетелем на протяжении всего того времени, что они провели подле друг друга. Самым близким на свете, самым важным и наиценнейшим — уйти от такого, закрыв как и входную дверь, так и дверь в своё сердце, оказалось так сложно, что впору расплакаться. Оказавшись на улице, Тэхён очутился там во всех смыслах того выражения: идти ему некуда, ни друзей, ни знакомых — он всегда принадлежал к той категории личностей, что не распыляли себя на знакомства, обзаведясь только лишь парой друзей, зато на всю жизнь. И, оказавшись один, он вдруг понимает: всё то, чем он жил все эти годы, на самом-то деле не принадлежало лично ему. Тэхёну не нужны были друзья, потому что у него был Чимин. Тэхён не нуждался в деньгах, потому что у него был Чимин. Тэхён смотрел свысока на всех смертных, потому что с ним рядом всегда был Чимин, который никогда не умрёт своей смертью. Тэхён никогда толком не был привязан к семье, куда его много лет назад привели, лишь потому, что его семьёй всегда был лишь только Чимин. Все его ценности, приоритеты рушатся разом: стоя под фонарём, как в какой-то дораме, которые так любит Хосок, Ким в какой-то момент отчётливо ждёт остановку картинки для душещипательной музыки с рекламой «Самсунг». Но этого не происходит, конечно. И, возможно, его путь разрушения начался именно здесь — в том самом месте, где в Зал Совета он не возвращается просто из принципа, сняв жильё на другом конце города и утонув в анализе собственных чувств и эмоций. О том, что Чимин всё же вернулся к жизни святоши с целью выполнения всех озвученных планов, ему говорит зашедший в гости Хосок — чародей уже хорошо закрепился в сеульских кругах, став главным источником магии для сеульского клана. И всё идёт, как по маслу: Чимин когда-нибудь становится Доном, Хосок получает постоянный источник дохода, а есть просто Тэхён. Тот самый Тэхён, который должен был всё же погибнуть в сорок втором. — От него все ссут кипятком, так что Чихён сильно отстаёт в этом рейтинге, — говорит ему Чон, попивая «Бакарди» из небольшого стакана. — Игра очень рисковая, потому что ваш малой — та ещё гнида, и спрогнозировать, как он будет вести себя, сложно. Под ударом могут оказаться как и сам Чимин, так и эти его... как их там? Чон Чонгук, Мин Юнги? — Мне наплевать, как их зовут, не хочу даже помнить, — отвечает Тэхён, коротко цыкнув. Каламбур ситуации заключается в том, что та самая маска, с которой он когда-то сроднился, дала сильную трещину и навеки повисла на его испуганной роже, но он почему-то всё ещё продолжает говорить и поступать так, будто она всё-таки целая. И Хосок, отчётливо видящий боль и отчаяние, почему-то изменяет себе и своей любви к грубой честности, и позволяет ему играть эту комедию. Хотя, может, ему всё равно. Наверняка всё равно: в конце концов, он колдун, а они всегда выбирают лишь тех, кто побогаче. Зачем пришёл тогда — ни хрена не понятно. Едва ли сейчас Тэхёна можно звать выгодным другом: это Чимин, а не он, занял выгодный пост. Не за Тэхёном таскается напыщенный сын Ким Сокмёна, который дозрел унаследовать папочкин пост. И не ему лижут жопу все члены Совета, уссываясь от превосходства и силы. Тэхёну отец даже не позвонил ни единого раза за последние лет этак семь. — Какого хрена ты вообще делаешь здесь? — задаёт он очевидный вопрос, косясь на Хосока. — Мне захотелось бухнуть, а я точно знаю, что ты слишком высокомерная задница, чтобы у тебя в доме был плохой алкоголь. — Ты можешь позволить себе пить любой алкоголь, Чон Хосок, и делать это в любом месте мира. Но почему-то ты всё же припёрся ко мне. — А ты не рад меня видеть? — вскинув тёмную бровь, уточняет колдун. — Нет. — Нет? — Пошёл к чёрту, — вздыхает Ким тяжело и закуривает, сидя прямо на стуле. — Твоя поддержка здесь неуместна. О ней никто не просил. — О нет, Ким, ты об этой нужде прямо-таки кричишь, — замечает Хосок. После чего вздыхает и сам: — Я уверен, что он тысячу раз пожалел о том, что... ну, не сказал. Но ты понял. — Он тебе рассказал. — Конечно, блять, он мне рассказал, я его личный психолог уже несколько месяцев! Мы с Юнги заебались!.. — и осекается. Тэхён усмехается. — «Как и сам Чимин, так и эти его... как их там». Лжец. — Лжец, — не спорит Хосок. — Но я всё-таки здесь, а не там. — Я тебя не просил. Мы не друзья. Маги не заводят друзей. Так что колись, Чон Хосок, почему ты пришёл? И, почесав в темноволосом затылке, чародей какое-то время молчит, словно подбирая слова и что-то тщательно взвешивая. А затем, покачав головой, отвечает: — Сдаётся мне, в будущем ты станешь тем самым парнем, о котором в напыщенных вампирских кругах будут все говорить «у меня есть своего рода связи». — Не думаю. Я не собираюсь посещать Зал Советов. — Ты — может, и нет, но в жизни бывают порой обстоятельства, когда нас и не спрашивают, — комментирует Чон. — Я стороны хорошо выбираю, Тэхён. И, помяни моё слово, в своих выборах я не ошибаюсь. Тэхён не понимает, о чём говорит этот чертила. Не понимает до конца разговора, не понимает, когда закрывает за ним, наконец-таки, дверь, не понимает, когда остаётся один. А когда через пару дней на его пороге возникает тот самый сын Ким Сокмёна, сообщая о том, что ему, Ким Тэхёну, необходимо присутствовать на суде Пак Чимина, наконец-то осознаёт смысл сказанного. Хосок — чародей, который не заводит друзей: он никогда не поможет бесплатно, сколько бы вы с ним совместно говна ни хлебнули. Но что-то от человека в нём, видимо, всё-таки есть, раз он попытался Тэхёна предупредить. Тэхён же не понял. И вынужден, вот, молча наблюдать за картиной, как его старшего брата, закованного в священные цепи, судит его же приёмный отец за убийство их общего младшего брата.***
Чонгук пребывает в этом дерьме уже целый месяц. За целый грёбанный месяц он, в принципе, почти что привык к наличию в жизни новых фокалов, что связаны со сверхъестественным. Он даже привык к факту регулярного секса со всевозможными играми, начиная с шибари и заканчивая внезапными фразами этого чудика. Чем-нибудь в духе: — Давай сегодня поиграем в любовников, Чон? — и смотрит сверху вниз и склонив к плечу голову. Святая невинность с глазами красного цвета и рядом острейших зубов, которые легко могут вспороть (и, конечно же, вспарывают) кожу Чонгука. — А мы, что, обычно играем в «World of Warcraft»? — ситуация не была бы настолько абсурдной, если бы член Тэхёна в этот момент не замер внутри. И если бы Чонгук не был бы так раздражён невероятным желанием кончить. — Нет, ты не понял, — дует губы Тэхён. — Я хочу сегодня заняться любовью. Но в шутку. — Охуенная шутка, — Чонгук пытается насадиться теснее, но тщетно: стоит ему сдвинуться хотя бы на миллиметр, как вампир подаётся назад, не позволяя случиться лишним движениям. — Ты издеваешься?! — Да, — и широко улыбается. — Трахни меня! — Займись любовью со мной! — Ты канючишь, как маленький! У меня сейчас член упадёт! — Проблемы с потенцией? В таком юном возрасте? — Нет, просто у меня не стоит на детей! — В таком случае, — не без гордости изрекает этот придурок, — я даже рад, что ты порой можешь звать меня дедушкой. И после этого без предупреждения трахнул. Нет, даже не так: простите, конечно, за грубость, но простым словом «трах» нельзя назвать то, что Тэхён сделал с ним — тут, скорее, подходит пошлое, гротескное «выебал». А потом встал, сходил в душ, бросив Чонгука в постели, смыл с себя всё непотребство, оделся в элегантные шмотки и превратился в супермодель. Невероятно серьёзную, весьма раздражённую супермодель с полосками тонких колец из белого золота — и вот к такому Чонгук привыкнуть не может. За весь этот месяц он видел Тэхёна в различных его вариациях: отчаянно выпившим, истерично настроенным, ветреным, невероятно смешливым — а времени они друг с другом проводят достаточно. И редкий момент, когда тот внезапно начинает собираться куда-то, выбивает из колеи достаточно сильно: в такие моменты Тэхён из того, кто провоцирует глаза Чонгука закатиться к затылку, действительно превращается в кровавого принца, и этот контраст заставляет все внутренности как-то сладостно сжаться. Может быть, подозрением, что этот вампир рядом с ним позволяет себе хоть немного расслабиться, чёрт его знает. Может быть, некой догадкой, что за душой у Тэхёна скрыта трагедия, о которой он ему не рассказывает — и едва ли он должен. А вот Чонгуку в какой-то момент отчаянно хочется знать, что именно заставляет его повелителя бывать... слабым с ним. То, как смеётся Тэхён, когда сильно выпьет, никогда не походит на смех человека, которому действительно весело: особенно, когда вусмерть пьян. Порой Чонгуку даже мерещатся слёзы в чужих чёрных глазах. — Я хочу, чтоб ты знал, в какие дни меня беспокоить нельзя, — это то, что Тэхён сообщает ему уже через неделю после заключения их договора. — Не ищи меня, не приходи сюда, не пиши, не звони. Их всего три. — Внимательно слушаю, — Чонгук снова голый, снова в роскошной постели, снова покусанный и с ветерком в голове и слабостью в окрепших ногах. Он не знает, как это работает, но после того, как они начали трахаться и Тэхён начал использовать его в качестве полдника, тело стало вновь... в норме. Будто и не было года депрессии, поиска, тщетных попыток установить причину смерти родителей и одержимости всем сверхъестественным, до чего Чон мог дотянуться. Юнги даже спросил, в какой зал младший брат записался. — Первая дата: февраль, восемнадцатое. Вторая — март, девятое. Третья — июнь, двадцать шестое, — тон вампира становится сжатым, отрывистым. Будто конкретные дни могут жечь даже словесно. — Могу ли я знать, что они означают и почему тебя нельзя беспокоить? — Чон осторожничает. Тэхён может быть легкомысленным, может быть дерзким, раздражённым, может быть даже жестоким, но редок момент, когда он настолько серьёзен. — Можешь, конечно. Первая дата — день моего обращения. Вторая — день, когда моя жизнь разрушилась. Третья — день, когда я умер вторично. Я напиваюсь и теряю контроль над собой, — и пожимает плечами с такой невиданной лёгкостью, что становится ясно — это игра. — Убивать тебя я пока не планирую. Так что не приходи. Даже если я тебя вдруг позову, тебя здесь быть не должно. — Ну, вторая дата точно никак не может быть тобой забронирована даже в теории, — отвечает Чонгук. — Это день рождения моего старшего брата. Я, он и его лучший друг договорились всегда его праздновать вместе и... И замечает: красивое лицо цепенеет. Ровно настолько, что Тэхён будто слегка впадает в безумие: начинает негромко смеяться и бормотать что-то под нос — так тихо, что Чонгуку приходится сесть, чтобы расслышать хоть что-нибудь. Но выходит только обрывками. — ...пришёл с дня рождения, точно... не приглашали... младший брат, да... — Что за дерьмо?! — этого, впрочем, достаточно, чтобы в душу Чонгука закрались... подозрения. Настолько сильные, взвинченные, что Тэхён вдруг неожиданно вздрагивает, как от пощёчины, и неприязненно морщится, выходя из своего странного транса: — Не эмоционируй так сильно, пожалуйста — аурой душишь. Это весьма раздражает. — Какой день рождения? Какой младший брат? — давит Чонгук, ощущая, как руки мелко дрожать начинают. — Что ты, блять, знаешь, и не рассказываешь?! И видит: Тэхён смотрит на его сжавшиеся вмиг кулаки. С гадкой ухмылкой. ...Чонгук пребывает в этом дерьме уже целый месяц. Месяц он врёт старшему брату о том, что просто нашёл себе парня, месяц врёт про качалку, месяц трахается и даёт наследнику сеульского клана пить свою кровь. И целый грёбанный месяц не может его расколоть, что за херня случилась тогда, и что означал этот бессвязный поток тихих слов.