kalafina — lacrimosa (instrumental)
— Ты не продвинулся в этом расследовании? — и ни «привет» тебе, ни «как дела твои?». Вампиры не изменяют себе абсолютно во всём, что касается их суперважных проблем. Из-за того, что у них беспорядки, никто не должен ни есть, ни спать, ни даже трахаться — мир просто обязан остановиться и тут же начать решать их коллизии. А тут, понимаешь ли, беспорядок, умноженный надвое. У этих кровососущих токсинок наверняка уже почти что истерика. Забавен тот факт, что один из зачинщиков прямо сейчас стоит перед ним. Даже не поздоровался, сволочь. Хосок-то продвинулся — на пару шагов и для себя. Он посетил склеп Сеула, оценив остатки своих же печатей, позже — смотался на территорию этого парня, Намджуна, и изучил местный склеп. На этом его путешествия кончились: сунувшись было на юг, он оказался вне допуска к склепу тех мест — Хранитель выставил стражу. Дон не дал приказа расследовать эту цепочку событий, никто из вампирской среды к нему не пришёл и не стал угрожать переводом на карту за информацию, которую он смог получить. Даже Чимин, который сейчас стоит перед ним, не предложил ни одной грёбанной воны. Так что с чего ему отвечать? — Нет, — говорит, опуская хвост мыши в настойку. Тот в склянке мутно-зелёного цвета обращается в пыль, и по этой причине Хосок начинает мешать жидкость в сосуде. — Врёшь ведь, — замечает Чимин, вскинув тёмную бровь. Он действительно выглядит лучше с момента их крайней встречи: светлые волосы аккуратно уложены, вещи — постираны, нет запаха пыли и нищеты. Где бывший наследник сеульского клана смог разжиться деньгами, колдун не имеет понятия, но в Зал Совета тот точно не приходил, иначе бы Ким Сокмён, трясясь от страха и злобы, уже тут поселился, тряся котлетой из вон и требуя снять со старшего сына своего Дона заклятие «вето». И Хосок снял бы — перебей тот ценник Чимина, за которое Чон получил четвёрку с девятью нулями после неё. Хотел семь, но немного продешевил, уступив по знакомству. Так что если б Сокмён предложил ему, например, десять, то дело бы быстро решилось. Чимин, скорей всего, умер бы уже до конца, Тэхён на фоне повторной утраты бы точно поехал башкой и прирезал весь Зал Совета, включая что Дона, что его подчинённого, Чонгук бы стал волен от оков вампирского рабства, а Мин Юнги бы продолжил жить жизнь обычного юноши и помогать младшему брату по жизни. Едва ли он заведёт себе, так сказать, традиционную пару, но лет через пять будет готовым вступить в отношения. Если бы Чимин всё-таки умер, всем было бы проще. Кроме Хосока, потому что тот продолжает быть скованным обещанием первым — проследить за Юнги до его смерти, — что дал Чимину; и прибит к полу вторым оказался.«Мне плевать, какую он с тебя потребовал плату, но чем бы это ни оказалось, удвой».
— Да, вру, — сообщает маг вслух, не отвлекаясь от склянки. — Куда чаще, чем говорю что-то правдивое. Возможно, я соврал тебе даже сейчас. Никогда не узнаешь. — Что ты узнал? — давит Чимин, садясь на диван без приглашения. Может быть, в этом есть свой резон — когда-то он сам его покупал. Совсем, как эту квартиру, которую перед самым убийством Чихёна успел переписать на Хосока — так сказать, подарил за ненадобностью. В конце концов, они все были уверены в том, что это конец. — Тебя ебать не должно, — миролюбиво говорит чародей. — Но ебёт почему-то, — хмыкает Пак. — Я хочу знать, из-за кого погибла семья близких мне смертных. Твоего лучшего друга и... — Ты забыл закавычить, — напоминает Хосок. — У меня нет друзей. Поэтому ты можешь хотеть знать всё, что угодно, но мне наплевать. А если вдаваться в полемику, то семья твоих «близких смертных» погибла из-за тебя. Год назад ты убил их обоих после того, как покинул темницу и кто-то дал тебе попробовать крови. Скорее всего, сначала ты напал на отца: дверь водителя была вырвана с корнем. Выпив его, принялся и за мать, потому что она была ближе. А когда убил и её, то уже успел слегка прийти в себя и нашёл в тачке третьего. Им был Чонгук. Ты узнал его, а он — тебя, потому что когда ты собрал нас троих перед судом, то он умолял тебя не стирать ему память. Твоя человечность тебя подвела и, стирая её там, в машине, ты накосячил с испуга и слабости. И сломал парню жизнь. — Ты изучил дело, так? — Чимин задаёт этот вопрос, покачав головой. — Я пытался понять, кто мог быть причастен к этому делу, — парирует Чон. — И что ты надумал? — вертя в руках свой мобильный, интересуется бывший вампирский наследник. — Я не скажу это тебе просто так, — и вибрирует сотовый: опустив глаза на экран, Хосок ухмыляется уведомлению о переводе числа с шестью нулями, а потом смотрит в упор на незваного гостя. — Я не уверен, что мы можем подвязать сюда убийство Чихёна, потому что между его смертью и твоим «воскрешением» прошёл целый год. А с другой стороны, — и, задумчиво сев на диван рядом с Чимином, маг трёт подбородок. — Не зря ведь говорят, что месть — это то самое блюдо, что горячим не подают. А если в ваши дела год назад вмешался Чонгук, потому что везде любил сунуть нос, то его могли попытаться убрать. Однако сейчас он об этом не вспомнит, если только ты не вернёшь ему то, что забрал. — Если бы он сунул нос, его бы постарались убрать, — замечает Чимин. — Ой, не факт, — кивает Хосок головой в отрицании. — Во-первых, стоило к нему присмотреться — и всё становилось понятно. Парня «почистили», неаккуратно и сломав ему психику, однако! — и, вскинув вверх указательный палец, чародей резюмирует: — Мы можем взять худший исход. — Это какой же? — Предположим, что кто-то действительно решил удовлетворить свою жажду мести, перебив твоих близких людей твоими руками. Но Юнги тогда в машине отсутствовал, а Чонгук чудом выжил, — и Хосок, крепко задумавшись, поджимает тонкие губы: — Значит, месть не свершилась. Они оба поломаны, ты пострадал, но ты страдаешь... не так, как страдал бы, если б они всё же погибли. Но едва ли убийца хотел, чтобы ты в будущем связал это событие со смертью Чихёна... или чего-то ещё. Возможно, он намерено выжидал ровно год с момента суда, чтобы так тебе отплатить. Так что, как вариант, он сейчас затаился опять. Однако Чонгука ему не достать, по крайней мере — пока. Чистой случайностью вышло такое, что... — ...он под самой надёжной защитой этого города, — раздаётся от входа насмешливое и, повернув голову в сторону двери в гостиную, чародей видит аж троих человек на пороге. И фактически чувствует, как цепенеет Чимин рядом с ним. — Слышал всё, я надеюсь? Ты, вроде, неглупый, — тянет Тэхён, повернувшись к Чонгуку, который, сохраняя молчание, переводит взгляд с Чимина на лучшего друга своего старшего брата. И вновь на Чимина. И опять — на Хосока. — Мне кажется, это было... too much, — тянет верная тень наследника сеульского клана — Сокджин, замерев за спиной своего подопечного. — Меня так раздражает, что ты почему-то уверен, что можешь приходить в мой ёбаный дом каждый раз, когда тебе только вздумается, — вместо приветствия чеканит Хосок, глядя Тэхёну прямо в глаза. — А разве я не могу? — склонив к плечу голову, задаёт Ким встречный вопрос. — Почему я вас не почувствовал? — шепчет Чимин себе прямо под нос. — Как давно ты пил кровь? — с насмешкой интересуется его младший брат. — Неделю назад, — опустив глаза в пол, шелестит бывший наследник сеульского клана, явно разбитый видом Чонгука, что всё ещё сохраняет молчание и смотрит на него прямо в упор. — Я очень изнеможён. — Вот и ответ, — замечает Тэхён, пока Хосок, покачав головой, посылает длинными пальцами вверх жёлтые искры и материализует в руке пакет с донорской кровью. Пак было руку протягивает, однако колдун, головой покачав, замечает: — Пятьдесят тысяч вон за услугу. И ещё пятьдесят — за экстренность случая, — вздохнув с раздражением, Чимин достаёт телефон и совершает ещё один перевод. — Верни мне мою память, — наконец, раздаётся в лёгкой заминке их препирательств. Чимин, с жаждой высасывающий кровь из пакета, смотрит на Чонгука взглядом покрасневших от поедания глаз, после чего, осушив тот до конца, выдыхает с негромким: — Ты не хочешь знать всю правду, Чонгук. Просто поверь, ты не хочешь. — У тебя не было права на то, чтобы забрать её у меня, — сжав в кулаки руки, цедит парень. — Из-за тебя я превратился в посмешище. Меня порекомендовали ему на обед из-за того, что я — городской сумасшедший, которого никто не будет искать! Так что да, мать твою, я хочу знать всю блядскую правду. Я хочу знать, из-за чего я попал в кровавое рабство и я хочу знать, кто ты, блять, такой, чтобы когда-то определить тяжесь твоего наказания. — Мой старший брат, — поясняет ему Тэхён равнодушно. — Сердобольный говнюк, что поплатился за то, что когда-то влюбился в уже твоего старшего брата. — Ты... бывший парень Юнги? — хмурится юноша. — Да, Чонгук, — кивает Чимин. — Мы с тобой были знакомы и неплохо дружили. Перед тем, как меня решили казнить, ты попросил не стирать тебе... ах, чёрт побери! — цыкнув зло, он поднимается, пересекая комнату всего в пару быстрых, невидимых смертному глазу шагов, и кладёт руку мальчишке на лоб. — Хотел? Получай. Он стоит к Хосоку спиной, но тот знает: вновь покраснели глаза, удлинились клыки, когда Пак поймал чужой взгляд. Так всегда происходит, когда кровососы применяют свои возможности. — Доволен собой? — интересуется маг уже у Тэхёна. — До поросячьего визга, — с улыбкой говорит ему наследник сеульского клана. — Осуждаешь меня? — Не-а, — и, плечами пожав, Хосок просто закуривает. — Мне всё равно. Но, блять, не смей больше приходить сюда без разрешения, иначе я тебя прокляну. Это не шутка — я не хочу тебя видеть ближайшую вечность. Или, по крайней мере, до тех самых пор, пока ты не сядешь на ваш ёбаный трон — там нам уже придётся сотрудничать. Если будешь платить. Вампир усмехается. Но ненадолго, потому что уже спустя пару мгновений Чимин делает два шага назад, а Чонгук, болезненно выдохнув, оседает прямо на пол квартиры, где когда-то и случилось то самое, за что любовь всей жизни его старшего брата когда-то приговорили к высшей ответственности.***
— Это безумие. Это то, что произносит Хосок в тот самый день, когда Чимин, пьяный вдрызг и заплаканный, приходит домой, предсказуемо обронив ставшее привычкой «Тэхён-а...», что уже какой раз растворяется в комнатах без какого-либо ответа. Уход младшего брата Чимина весьма подкосил: ровно настолько, насколько могло подкосить всё живое планеты исчезновение воздуха или вроде того, однако Чон не психолог. По крайней мере, не этому сыну вампирского Дона: у Чимина нет прав ощущать себя преданным из-за того, что он успел предать сам; и у Чимина нет прав сейчас выть тут белугой, ведь всё, что случилось — закономерная лажа, к которой он бодренько шёл последние годы. У Чимина нет права на слёзы из-за того, что с уходом Тэхёна их дом опустел, из-за чего теперь здесь по-своему страдает каждый из тех, что остался. «Я люблю его» для Хосока не аргумент и слушать больше он его не намерен: если Тэхён не мог осознать, как Чимин умудрился так крепко спутаться с простым человеком, но из крепкой братской любви допускал сие абсурдное проявление чувств, то чародей этому парню не родственник и даже не друг, чтобы на постоянной основе терпеть это нытьё. Тэхён уважал что-то настолько же вечное, как и они втроём, Хосок же вообще не уважает великое чувство, считая его худшим злом на Земле. Ради любви было сотворено столько ошибок, столько смертей, столько глупейших на свете вещей — он в полном отказе от этого чувства. Наверное. Может быть. Есть вещи такие, в которых порой ты не можешь признаться даже себе. — Я люблю его, — пьяно блеет Чимин, уткнувшись лбом в сидение дивана. Чертыхнувшись, Хосок дальше отсаживается. — Чихён угрожает их семье из-за меня. И даже если я уступлю ему власть... — Мне наплевать, — замечает маг между делом. — ...он не отступится, — игнорирует Пак. — Поэтому убийство — единственный выход. Если мне нужно будет убить за то, что мне дорого, я не подумаю. Совет по мне ссытся. Я лучший для них. Это будет ударом по социуму. — Это безумие, — повторяет Хосок против воли. Потому что Чимин зашёл сюда со словами «Я решил убить своего младшего брата». — Тебя будут судить — и иссушат по итогу. Никому не будет пользы от такой жертвы, а Тэхён потеряет двух братьев за раз. — Плевать на Чихёна, а Тэхёна я уже и без того потерял, — ухмыляется пьяно наследник сеульского клана. — «Я», «я», «я»! — фыркает маг. — Для парня, который решил пойти на подобную глупость ради других, ты слишком эгоистичен. И инфантилен. Ты решил променять свою вечную жизнь на жизнь двух обычных людей, чей век для нас равен мгновению. Ты решил «спасти» смертных ценой страданий бессмертных. Ты знаешь, что это значит? — И что же? — Твой Юнги поубивается по тебе с пару лет, после чего либо до конца оклемается, либо... не оклемается. Но он когда-то умрёт и перестанет страдать. А знаешь, кто не умрёт? Кто не оклемается? — Кто же? — Твой младший брат, которого ты сам обратил, не спросив у него разрешения. Тэхён не сможет состариться, но от тебя сильно эмоционально зависим, а потому обречён на вечные муки. — Он не будет сильно страдать, — пьяно улыбается Пак. — Нет, блять, он будет, поверь, — закатив глаза, сообщает Хосок эту истину. — Ты переоцениваешь вашу с ним ссору. — Тебе не понять, — наконец, произносит Чимин едва слышно. — И слава Богу, блять, что мне этого никогда не понять. По крайней мере, мне бы хватило рассудка не влюбляться в кого-то... неправильного, — и, плечами пожав, чародей лишь закуривает. Но молчание немного затягивается. Ровно настолько, чтоб Хосок глаза опустил и столкнулся с грустным, но хитрым прищуром чужих карих глаз. — Мне жаль тебя, Чон, — мягко признаётся Чимин, и, чертыхнувшись, маг уже хочет тему было сменить, потому что она откровенно достала своей душещипательностью, на которую он, чёрт возьми, не способен. Однако его сосед по квартире меняет вектор их диалога куда раньше, чем он успевает отреагировать: — Но у меня есть идея, как сделать так, чтоб мой Юнги не страдал ни единого дня. — Мне наплевать, — напоминает волшебник. — Помнишь, что мы дали тебе это место и пообещали взять с тебя плату попозже? — не слушает Пак. — Такое сложно забыть, — киснет Хосок. — Когда я сотру Юнги память, чтобы он не мучился от боли ко мне... — и, шумно сглотнув, вампир прикрывает глаза. — Обещай мне, что будешь следить за ним до его старости, Чон. Хотя бы издалека. Чтобы он был в безопасности. Такова моя доля платы за всё, что я когда-то для тебя сделал. — Хорошо, — нехотя отвечает его собеседник. — Договорились. — Клянись. И, коротко выдохнув сквозь сжатые зубы, колдун цедит тихое: — Окей, хорошо. Я клянусь.