kenya grace — strangers
Долгие дни у Юнги не выходит выбросить из головы того парня, с которым он встретился на крыше своего старого дома в одну из ночей. Образ прекрасного юноши с выкрашенными в блонд волосами словно впечатался в разум своего рода клеймом: закрывая глаза, Юнги навязчиво видит под веками чужую улыбку и наклон головы. Юноша словно вышел из сказки, напомнив прекрасного принца. В простой чёрной толстовке и дизайнерами порезанных джинсах, он вот так просто сидел на холодной поверхности крыши, глядя ему словно в душу с грустноватой, горькой усмешкой. И голос его — высокий и наверняка в повседневности звонкий, — звучал тихо, печально.«Я Пак Чимин. Будет приятно с тобой посидеть. Люблю это место»
Словно он знал Юнги так хорошо, как его никто не знал никогда — ощущение смутное, странное тянется с той самой ночи в сегодняшний день, потому что и у самого Юнги возникло двоякое чувство при виде этого парня. Словно не только Пак Чимин хорошо знает его, но и он откуда-то был точно уверен: если развернётся сейчас и уйдёт, новый знакомый сделает шаг с этой крыши. И может быть, это будет всё странно звучать, но при виде этого парня у Юнги в действительности будто душа заболела в попытках быть ближе. Хоть на один только шаг — и объяснения этому как в ту самую ночь не нашлось, так и по сей день не находится. Может быть, это прозвучит ещё хуже, но тогда Юнги пришёл на крышу, словно в дурмане: помнит отчётливо, как глаза открыл с пониманием — нужно идти. И не разбудить Хосока ни в коем случае — тоже, словно лучший друг не пустит и резко осудит. Это всё напоминало какой-то странный, болезненный сон, где Юнги точно знал, что его дожидаются, а Чимин действительно ждал. И был самым странным незнакомцем на свете, потому что рядом с ним Мин внезапно ощутил те эмоции, которых... слишком долго не чувствовал. — У тебя прекрасная аура, — сказал ему той ночью Чимин, сидя с ним рядом и глядя на огни ночной корейской столицы. — Вызываешь доверие с первого взгляда. — Мне никто никогда не делал таких комплиментов, — ухмыльнувшись смущённо, бросил Юнги. — О, поверь, я уверен, что тебе делали их, — покачав головой, ответил ему новый случайный знакомый. — Ты просто не помнишь. — Может, и так, — и Мин плечами неловко пожал. — Я редко говорю с посторонними, так что обычно запоминаю детали. — Рядом с тобой чувствуешь себя в безопасности. — Взаимно, — внезапно признался Юнги. Они просидели вот так до рассвета, больше ни слова друг друг не говоря — и молчание это было очень уютным и трепетным, хрупким и лёгким. Невероятно комфортным, нарушаемым только лишь ветром, что гулял по высоткам. А стоило зареву робко заняться на горизонте, постепенно раскрашивая засыпающий город контрастом тёплого цвета и нежных тёмных теней, как Чимин, легко встав на ноги, мягко ему улыбнулся с негромким: — Спасибо тебе, Мин Юнги, — и в звуках высокого голоса Мин вновь услышал печаль. Глубокую, светлую, вперемешку с какой-то душещипательной нежностью: интересно, что же случилось у этого красивого юноши? Нетактично было бы спрашивать. — За что?.. — в моменте Юнги растерялся, а новый знакомый на это рассмеялся негромко и плечами пожал: — Полагаю, за то, что ты со мной посидел. Разделил со мной тишину. И уже прошло столько времени — дней, окрашенных в разное: и очень тяжёлых из-за работы; и очень счастливых — из-за того, что Чонгук, кажется, справился с внутренней болью; и простых, комфортных и тихих, — а Юнги всё не может отделаться от послевкусия той неожиданной встречи. Раз за разом внедряется в мозг образ безгранично печального, но мягкого и дружелюбного юноши, что улыбался ему так деликатно. У Юнги много лет никого не было, а последние пару лет так и вовсе глаза не желали смотреть на кого-либо. И это, наверное, странно, но... ...от мыслей об этом Пак Чимине, с которым они впервые увиделись, чтобы больше не встретиться, сердце стучит с перебоями.***
Мальчишка приятно его удивляет этим отвратительным вечером: не плачет, не истерит, не бьётся в припадках. Не устроил сцен, даже в обморок не грохнулся демонстративно — просто сидел на полу с минут пять, глядя пустыми глазами прямо перед собой, а затем, поднявшись на дрожащих ногах, только обронил тихое: — Тэхён, могу ли я переночевать у тебя? — Всегда, сладкий, — осклабившись, ответил глава сеульского клана, игнорируя скривившуюся рожу Хосока и постную — мученика, которого столько лет звал старшим братом. — Кроме трёх дат, о которых мы с тобой говорили. — В тебе нет ни капли сочувствия, — это Сокджин уже заявил, когда они спустились обратно в машину. Перспектива быть в этой квартире дольше положенного Тэхёну претит и плохо сказывается на... пищеварении, так что он отчасти благодарен Чонгуку за то, что тот решил не размениваться на обычные сериальные драмы, а предпочёл съебаться в туман и зализывать раны. — Мне в своё время никто не сочувствовал, так почему я теперь должен? — равнодушно бросает Тэхён, снимая «Порше» с сигналки и кивая пацану на пассажирское место. — Униженный и оскорблённый наследник сеульского клана, которого променяли на смертного, — резюмировал Джин, покачав головой. — Если тебе Чимин не сочувствовал, это не значит, что тебе никто не сочувствовал. — Тебя там не было, Ким, — ответил Тэхён внезапно спокойно и очень серьёзно, прекрасно давая себе отчёт в том, что Чонгук слышал каждое слово. — Тебя не было ни в сорок первом, когда он вытаскивал меня из петли, ни в сорок втором, когда он меня обращал, спасая от смерти. Ты не жил в особняке Дона Пак, не был плотно знаком с Пак Чихёном. Ты не бежал с нами на другой континент и не прожигал вечность в попытках найти своё место в мире, и, уж тем более, не жил с нами в этой квартире, которую, по-хорошему, надо бы сжечь, потому что в ней произошло столько дерьма, что рано или же поздно оно польётся за дверь. — Не кипятись, — выставив руки в примирительном жесте, спасовал тот немедленно. — Я не обесценивал то, что ты чувствуешь. Я говорю только о том, что в этой Вселенной есть миллиарды людей. Нет смысла цепляться за рану, которую тебе когда-то сделал Чимин: от этого страдаешь ты сам в первую очередь. — Я не просил тебя быть моим психиатром, — фыркнув, ответил Тэхён. — Но ведь ты и правда несчастен в своих созависимых чувствах. — Такое бывает, когда занимаешь ту должность, на которой тебя быть не должно, и на тебя вешают тьму обязательств, которые ты выполняешь лишь потому что, хотя для каждого кровососа на этой планете ты всего лишь второй сорт. Обуза. Козёл отпущения. Годы идут, мой Советник, а я всё ещё не могу, блять, понять, почему отец просто не заделал очередного ребёнка какой-то вампирше и не отпустил меня с миром, как изначально планировал после суда. — Я пока не Советник, — с постным лицом уточнил Джин, а после вздохнул: — Видимо, ты должен сыграть ту роль в политике, которую пока тяжело понять до конца. — Я не хочу играть ролей, блять! — ударив по дверце машины, рявкнул Тэхён. А затем, оборвав сам себя, коротко выдохнул, чтобы продолжить спокойнее: — Это Чимин должен был стать наследником. Всё ещё — только Чимин. Под конец прошлой жизни ему это даже понравилось: вроде как, он наслаждался каждым ёбаным днём и любил своего человека. Я всегда был в тени, и меня всё устраивало. — Что уж об этом теперь говорить, — и, кивнув в сторону тачки, Сокджин в неловкости машет рукой: — Сдаётся мне, у тебя сегодня будет насыщенный вечер. На это Тэхён не ответил, а просто сел в машину, почему-то ощущая себя невероятно разбитым. Однако сейчас, пока они едут обратно, Чонгук всё ещё приятно его удивляет молчанием: лишь побелел самую малость, очевидно, от груза вновь нахлынувших воспоминаний. Бывает. — Ты можешь мне... рассказать? — просит спустя минут двадцать пути и этого времени наследнику сеульского клана хватает на то, чтобы привести себя в чувства и успокоиться. Так что до ответа он всё же снисходит: — Что именно ты хочешь знать, парень? — Всё. По порядку. Я теперь знаю многое, но есть пробелы, допустим, в тебе, — блёкло отвечает Чонгук, а Тэхён, вздохнув, сворачивает направо к обочине, где встаёт на аварийку и немедленно терпко закуривает, приоткрыв окно со своей стороны. — Я хочу знать, вампир, — несильно давит мальчишка, осмелев окончательно и положив руку ему на бедро. Без интимных подтекстов, скорее просто привлекая внимание. — Потому что мне нужно знать, как себя защитить. И как защитить своего старшего брата. — Поверь, если гипотеза мага верна и от тебя кто-то хочет избавиться ради мести Чимину, то ты едва ли сможешь защитить хотя бы песчинку, — отвечает Тэхён. — Потому что тогда убийца точно из представителей Нижнего мира. Одним словом, вампир или маг. А ты лишь человек. И не из гениев. — Но я заслужил знать полную версию произошедших событий. Разве не так? — Полной версии у меня нет, Чон Чонгук. — Тогда расскажи мне, что знаешь, — и вид у парнишки становится очень отчаянным. Ровно настолько, что наследник сеульского клана до странного хочет потрепать его за впалую щёку. — Чимин, с которым я познакомился уже на войне, обратил меня в тысяча девятьсот сорок втором, спасая от смерти, — начинает, снова затягиваясь, — я служил под эгидой японцев и на линии фронта меня подстрелили. Мы дезертировали, он привёл меня в отчий дом и познакомил с родителями, которые меня... усыновили. Речь о Чихёне тогда даже не шла, а слух о том, что отец станет следующим Доном, был только слухом. Позже родился Чихён — наш младший брат, и тут стоит сказать, что так как я обращённый, то в вампирском коммьюнити я... ниже по ряду причин. А он был избалованным малолетним засранцем: очень жестоким, с Чимином они никогда не дружили, а после того, как маму убили Охотники, начали всерьёз враждовать. Чимин всегда был пацифистом и ненавидел любые конфликты, а ещё он старый и опытный, так что игра в великого мстителя, которую устроил Чихён, была ему не по нраву. Однако когда отец в очередной раз запел свою песню о том, что Чихёну нужно дать ещё сотню шансов, ведь он молод и горяч головой, мы покинули дом и отправились путешествовать по всему свету. — Это звучит... очень круто, — тянет Чонгук едва слышно. — Это и было крутым. Там мы подцепили Хосока, и позже решили вернуться — как раз потому, что Чихён сам отправился повидать большой мир. Мелкий всегда хотел власти, но по праву наследования костяной трон принадлежал только Чимину — и, если честно, я до сих пор полагаю, что он должен сидеть на нём по итогу. Мой старший брат... лучший из всех, — последнее Ким произносит с какой-то унылой тоскливостью, однако быстро берёт себя в руки и продолжает: — Лучший брат, лучший правитель, лучший любовник. И Чихён его ненавидел отчасти из-за того, что понимал: просто так власть он не получит. А Чимин не мог ему её дать хоть потому, что знал хорошо: если Чихён сядет на трон, то тогда нам пиздец. И вампирскому миру пиздец — потому что малой был очень жестоким. Он бы убил тебя, не задумываясь. Во мне нет сострадания к людям, но у меня есть умение мыслить на два шага вперёд. У него и этого не было. После этого они какое-то время молчат: Тэхён курит, глядя в лобовое стекло, а Чонгук продолжает изучать его внимательным взглядом, терпеливо позволив вампиру погасить шквал вспыхнувших чувств. — Я сказал тебе про три даты. Первая дата — это день моего обращения. Вторая — день рождения твоего старшего брата, с которым я не знакомился и не хотел никогда, считая, что Чимин в очередной раз разменял себя на интрижку со смертным. Я не хотел думать о том, что это... и правда серьёзно, — покачав головой, Ким щелчком выкидывает бычок за окно и снова закуривает: вторую подряд. — Даже когда он рассказал мне, что доверил нашу тайну тебе — младшему брату Юнги, я не считал, что это и правда серьёзно: в конце концов, вы лишь смертные, ваша жизнь коротка. Но после празднования дня рождения твоего старшего брата мы столкнулись с дерьмом, потому что в тот день Чихён вломился в ту квартиру, из которой мы ушли сейчас и где мы жили втроём вместе с Хосоком, и начал его шантажировать. И не Юнги даже. — А кем? — склонив к плечу голову, тянет Чонгук. — Тобой. Если Юнги он хотел обратить, то о тебе речи не шло: ты не был никак приобщён к нашему миру, а значит, был нарушением всех наших правил. Чихён в очередной раз требовал, чтобы Чимин отрёкся от права наследования и отдал ему должность наследника, но тот хорошо понимал: если он отречётся, то наш младший брат убьёт вас на месте. И тогда Чимин посчитал, что мы обязаны влиться в Совет. Но я всё ещё не желал пренебрегать комфортом ради каких-то людей — не пойми неправильно, Чон, но я всё ещё обращённый, который презираем вампирами... ну, по дефолту. И я не хотел пытаться вливаться туда, так что мы поругались с Чимином. И сильно. Настолько, что... — До суда больше не виделись, — понимает Чонгук, тихо выдохнув. — Третья из дат, я угадал? — Каждый из нас был виноват в той ситуации: я не пошёл на уступки ради самого близкого, а он не захотел понимать, насколько тяжелой была та ноша, которую он пытался взвалить на нас ради вас. Я съехал и долгое время ни с кем не общался. А потом, два года назад, меня пригласили на суд, потому что Чимин нарушил Бессмертный Устав, убив Чихёна, и его приговорят к иссушению и захоронению в склепе, а я... всё-таки должен был стать наследником. — Почему он убил младшего брата? Почему он просто не стёр мне память, как поступил по итогу? — Точных мотивов я знать не могу, но достаточно долго был знаком с каждым из них, чтобы предполагать: в этом не было смысла. Чихён бы убил тебя хоть бы и ради забавы. Просто чтоб доказать Чимину, что он может ему навредить. Он так уже поступал, эти двое действительно горели в собственной ненависти. Дальнейших подробностей я знать не могу: сейчас мы с тобой находимся во временном промежутке два года спустя, где кто-то выпустил Чимина из склепа в тот самый момент, когда ты проезжал неподалёку с родителями, и никто не может взять в толк, кому, кроме Чихёна, это может быть выгодно. А наша встреча и вовсе была чисто случайной — я даже не сопоставил все факты, пока ты в ту ночь не сказал, что у тебя есть старший брат Мин Юнги. После этой истории они долгое время молчат: Чонгук без разрешения стреляет сигарету из пачки и смотрит в окно — всё ещё бледный, всё ещё поражённый поворотом событий, однако крепко задумавшийся. И, разумеется, умеющий задать верный вопрос в тишину: — Ты же мог спасовать, верно ведь? Несмотря на то, что мы с тобой совершили обмен кровью, на том этапе ты мог исчезнуть и оставить меня не у дел, ведь на тот момент ты уже успел узнать от меня кучу важной для тебя информации. Я ведь прав? — Тогда — да, — кивает Тэхён. — Могу и сейчас, на самом-то деле: это ты самовольно не можешь уйти, но я могу освободить тебя от нашей клятвы. Да, морально это будет весьма тяжело для нас обоих, потому что у нас развилась зависимость, однако это возможно. — Но ты не ушёл, — медленно повернув к нему голову и глядя прямо в глаза, замечает Чонгук. — И не уходишь. Как сказал там, в квартире: я теперь нахожусь под самой надёжной защитой этого города. Почему ты всё ещё рядом? И в этот момент Ким, хмыкнув, отводит глаза. — Я хочу честный ответ, Ким Тэхён. И получает его — хлёсткий, словно пощёчину: — Потому что я могу тысячу раз говорить своему старшему брату о том, что ращу тебя как его палача, но я никогда не причиню ему боль. Даже если когда-то он причинил её мне. Даже если он под грузом вины теперь сам об этом мечтает. Что я, что теперь ты хорошо понимаем: ты его не убьёшь — вас слишком многое связывает. — Нас с тобой теперь, в общем-то, тоже, — усмехается Чон. — Потому что это первопричина того, что ты оставил меня рядом с собой, но ведь есть что-то ещё. Подарив ему озорную улыбку, вампир пожимает плечами: — Не понимаю, о чём ты. — Ты обещал быть честным со мной! — Я ничего тебе не обещал, Чон Чонгук, кроме того, что ты будешь кончать со мной и я буду сосать тебя, как ребёнок — молочный коктейль! — искренне возмущается Ким. — Ты жалобно попросил меня рассказать то, что я знаю, и я, будучи широким душой, поведал тебе всё, что знаю со своей колокольни! Я не сказал «я обещаю», не придумывай, а! — Я тебе понравился, да? — широко улыбаясь, тычет Чонгук прямо в яблочко. — Деликатес ты отменный, — уворачивается наследник сеульского клана. — Я понравился! — Льсти себе, мелочь. — Снобу Тэхёну понравился простой смертный парень! — Почему это я снова сноб?! — восклицает Тэхён. — «Вы лишь смертные, ваша жизнь коротка», — сделав постную рожу, цитирует Чон. — Но где ты теперь?! — На той же позиции! И этот их разговор, что был невероятно серьёзным, а после разрядился истеричной шутливостью, мог бы продолжаться достаточно долго. Если бы не нюанс в лице ярко-красного волшебного шара на другой стороне трассы, который Тэхён заметил ровно в момент, когда тот только лишь появился и был брошен чьей-то рукой аккурат в его тачку. Наследник сеульского клана среагировал раньше, чем успел даже подумать: просто схватил Чонгука в смертельную хватку, выбил с ноги пассажирскую дверцу и выпрыгнул с тем вместе так быстро, насколько хватило его сверхъестественных сил — однако взрывной волной их всё равно слегка зацепило и приземление было не самым удачным. Бежать, чёрт возьми. Связаться с Сокджином. Набрать Хосока и сообщить о случившемся. Схватить Чонгука на руки, как принцессу Диснея, и броситься прочь — за дома, за пролесок, оставив машину гореть на обочине. Доказать не на словах, а на деле, что мальчишка теперь под самой серьёзной защитой этого города. Почему этот момент во время стресса стал таким важным, он подумает позже.