the rasmus — livin' in a world without you
— Пусть я и сказал, что у меня к тебе разговор, показать будет проще. Юнги, который едва поставил чай перед гостем и сел рядом с ним на диван, только и может, что вскинуть брови на эти слова. О том, что он с момента знакомства и до этой самой минуты почти беспрерывно думал об этом загадочном юноше в чёрном, он сообщать, конечно, не будет. Однако отрицать всё же: даже сейчас, когда Пак Чимин, улыбаясь ему всё столь же мягко и безгранично печально, сидит фактически рядом, Юнги к нему тянет. Иррационально и без какой-либо логики хочется податься вперёд, слиться с незваным гостем в единое целое, раствориться в нём без остатка. Такое почти не поддаётся контролю, а беспочвенность силы влечения выбивает из колеи: Юнги принадлежит к тому роду людей, что никогда не позволяют себе прыгнуть с головой в омут. За все годы жизни он начинал что-либо чувствовать только после того, как установит с людьми крепкую, тёплую связь — и прямо сейчас, готовый отдаться тому, кого видит только вторично, обескуражен такими эмоциями. — Показывай, — неловко кивнув, предлагает Мин отчасти из-за того, что хочет отвлечься от непривычных ему ощущений. — После того, как я покажу, разговор будет долгим, — предупреждает Чимин, оставаясь похожим на принца из сказки. — У тебя точно есть время? — Сегодня у меня выходной, — отвечает Юнги, — но ты звучишь так, будто и сам не хочешь со мной чем-то делиться. Зачем пришёл тогда? Как ты вообще узнал, где я живу? Мы с тобой всего раз в жизни виделись, и ты в ту ночь не пошёл за мной, я помню точно. Я бы заметил. — Ты не заметил, как не можешь заметить кучу других вещей, Юнги-я, — и вот это вот «Юнги-я» отдаётся у хозяина дома под рёбрами чем-то внезапно привычным и тёплым. Полустёртым, забытым — горчит на губах ощущением, что может быть, когда-то давно, в другой жизни Юнги очень нравилось, когда Чимин его так называл. Но это ведь невозможно, чёрт побери! — Уже год как я прихожу к тебе каждую ночь, — внезапно говорит ему его новый знакомый, глядя прямо в глаза. — Смотрю на то, как ты спишь, иду с тобой на работу, возвращаюсь в квартиру — всё для того, чтобы обеспечить твою безопасность. Ты меня не обнаружил ни разу. Только лишь чувствовал, как я тебя защищаю, и думал, что сходишь с ума. Но нет, Мин Юнги, ты в рассудке. Об этом я и хочу сейчас с тобой говорить. Юнги застывает. Враз в голове вихрем проносятся все те моменты, когда приходилось жаловаться своему лучшему другу на то, что ему постоянно мерещатся тени чьего-то присутствия: словно кто-то за ним наблюдает из-за угла в магазине или даже в машине — несколько раз он, как дурак, обследовал все полки с дисками и пересматривал записи камеры, убеждаясь что на них нет никого, кроме него и самих покупателей. И постепенно обзаводился тревожным расстройством. А сейчас этот парень, которого он, кажется, совсем не случайно встретил в ту ночь на крыше, признаётся ему, что всё это время сталкерил. Каким-то чудодейственным образом проникал к ним в квартиру, а сейчас говорит об этом так буднично, будто обсуждает погоду. — Позволь мне тебе показать, — просит Чимин, глядя ему прямо в глаза: ни капли раскаяния за всё то, что он делал уже целый год как, однако мягкость чужих интонаций заставляет Юнги кивнуть в неуверенности. — Ты поймёшь, я обещаю. — Да, будь любезен хоть объяснить, какого чёрта ты делал в этой квартире, перед тем, как я позвоню копам, — с сухостью в горле говорит ему Мин. — Спорим, не вызовешь? — с мягкой улыбкой произносит его незваный гость. — Откуда столько уверенности? — Увидишь, — и, не размыкая контакта двух взглядов, он кладёт ему руку на лоб и шепчет едва различимо: — Вспомни всё, Юнги-я.***
— Я не согласен! — это Юнги буквально кричит в тот момент, когда Чимин, глядя им с Чонгуком в глаза поочерёдно, сообщает о том, какое решение он всё-таки принял. Хосок позади сохраняет молчание — как и всегда, но выглядит так, будто ему на шею вот-вот повесят ярмо, тяжесть которого он не уверен, что выдержит. Старший из братьев никогда не слыл особо эмоциональным, однако всё это было до его встречи с одним конкретным вампиром, что перевернул всю его жизнь. Вампиром, с которым они вдвоём с первых минут ощутили крепкую, странную связь; вампиром, с которым они пережили столько прекрасных совместных моментов в течение лет; вампиром, с которым они открыли истинность заново. Звучит этот феномен кроваво: истинный хищник для истинной жертвы. Однако при этом до ужаса прост — как сказал с годик назад один Чон Хосок, мельком цитируя одну небезызвестную сагу: «Ты его личный сорт героина. Чашечка кофе солнечным утром. Плюшевый плед в новогоднюю ночь. Он твой альфа, ты его омега, он твой Инь, ты его Ян, вы чувствуете друг друга максимально. Это полёт: он может пустить волну, а ты её подхватишь». Одним словом, да: лейкоциты Юнги идеальны для Чимина ровно настолько, насколько сам Чимин целиком был рождён для того, чтобы Юнги к нему постоянно тянуло. И прямо сейчас Чимин говорит, что перед судом будет вынужден стереть ему память, чтобы Мин не страдал по нему, и это ошибочно, потому что Юнги стопроцентно уверен, что даже если он не будет помнить того, с кем прожил рука об руку столько грёбанных лет, дыра в душе у него всё-таки будет. Голова может не помнить, но тело ведь знает, чьих рук касаний оно так отчаянно жаждет — знает, и другим даваться не станет. Да и как вообще можно подумать, что их с Чимином что-то может разлучить до конца?! — Я хочу, чтоб ты знал: они иссушат меня, — мягко произносит вампир, глядя ему прямо в глаза и положив руки на исхудавшие плечи. — До скончания мира я буду на грани между живыми и мёртвыми, не в силах погибнуть, но и не в силах ожить. Но Хосок должен мне: когда ты забудешь меня и я больше не смогу тебя защищать, он займёт моё место и до конца будет идти с тобой рука об руку, не позволит силам Нижнего мира обидеть тебя. — Ты понимаешь ведь, что дело вовсе не в том, будет Хосок рядом со мной или нет?.. — игнорируя слёзы, что текут по щекам, шепчет Юнги. Он всё ещё далёк от того, что зовётся излишней экспрессией: сам Чимин всегда говорил, что его привлекло именно то, что многие назвали бы скучным. Мягкость и взвешенность, железная логика и умение вести любой спор на спокойных тонах, отсутствие вспыльчивости и скомканная, неловкая чуткость, что раскрывается невероятным уютом. «Пока большинство тех, кто этот мир населяет, мечтают быть сёрферами и покорять волну за волной, рискуя нарваться на подводные рифы, я наслаждаюсь пейзажами в прекраснейшей гавани, и моя тяга к твоей тишине так сильна, насколько прекрасен ты весь в своём комфортном молчании», — так сказал как-то раз, оставив на обнажённой груди Юнги поцелуй и разбив того на осколки такой трепетной любовью к метафорам. Чимин никогда не пил его кровь. Даже тогда, когда они занимались любовью, а Юнги, находясь под ним в том безумии, что рассудок охватывает за пару секунд до финала, просил об этом и сам — для остроты ощущений. Отвечал всегда: не хочу, чтобы наша любовь носила характер насилия. Даже если то добровольно, оно всегда будет насилием и отношением жертвы и хищника, «а ты не жертва моя, ты — эпицентр моего мироздания». Хотя им обоим понятна блядская правда: Чимин — не славящийся своим самоконтролем обращённый Тэхён, и если он, повинуясь таким вот желаниям, попробует на вкус каплю крови Юнги, то остановиться не сможет. То обратная сторона той медали, что красиво зовётся их истинностью. По крайней мере, так сообщалось в тех старых книгах, которые за кусачую цену достал для них один знакомый колдун. И прямо сейчас, в этот момент, когда мир Юнги с ним прощается, тот ощущает отчётливо, что в груди рвутся бомбы. Одна за другой, одна за другой — вся душа полыхает, разорванная на сотню клочков, и как ни старался он пытаться понять, что так будет лучше, так безопаснее и таким образом Чимин всеми силами пытается сделать так, чтобы в будущем он хотя бы задумался о том, чтобы начать строить с кем-нибудь совместную жизнь... не бороться не получается. — Давай убежим, — просит надрывно, никого не стесняясь. Хосок и Чонгук отводят глаза, потому что до этой поры Мин Юнги никогда не высказывал такой острейшей концентрации боли. — Я молю тебя, Пак Чимин, давай убежим ото всех куда-то туда, где будем лишь мы с тобой, и больше — никто. Я умоляю тебя. — Я преступник, Юнги-я, — и вампир убирает руки с поникших плечей. — В нашей среде убийцу найти даже легче, чем в вашей — отобрать у ребёнка конфету. Вопрос времени только, когда они придут за мной, но я не хочу, чтобы они приходили в эту квартиру, поэтому это наша с тобой последняя встреча. И не сказать даже, что на том свете встретятся, ведь один из них так и будет существовать под воздействием магии до конца всех миров. — Мне не стирай, — внезапно произносит Чонгук. — О том, что ты спутался с простым человеком, они, может быть, ещё могут узнать, но о том, что я в курсе, знал лишь твой младший брат. Теперь он погиб, но я слишком тебя уважаю, чтобы позволить тебе стереть себя из наших голов. Я хочу, чтобы в нашем доме был хоть кто-нибудь, кто мог бы почитать твою память, Чимин. А дальше Юнги уже и не помнит: потонул в покрасневшей радужке глаз, что светилась любовью, заботой и проблеском слёз. ...А когда следующим утром глаза открывает, то не может понять, по какой же причине Чонгук выглядит так, будто всю ночь прорыдал: может быть, с кем-то расстался и говорить не желает? Чёрт его знает.***
Первые пятнадцать минут говорить не выходит: уж слишком навзрыд рыдает его такой уставший от жизни мужчина, прижимаясь к груди и растворяясь в чужих сильных объятиях; уж слишком много труда составляет Чимину не разрыдаться настолько же громко, как в это мгновение плачет Юнги. Они не целуются, нет: Юнги просто плачет, морщась от внутренней боли, и с ужасом позволяет пазлу сложиться — стали понятны и та пустота, с которой он отвергал предложения вступить в отношения, и странное чувство, когда кажется, что за тобой кто-то следит. Причиной всему был Чимин и только Чимин — никому Юнги никогда не был так предан, как этому «незваному гостю», который раскрыл себя самым ценным на свете, и никому он никогда не был так нужен, как был нужен ему. Теперь Юнги наверняка вновь ощутил в полной мере ту тягу, которая влекла его на крышу в ту злополучную ночь. Понял намёки о том, что комплименты особого рода ему уже наверняка говорили, распробовал скорбь в чужих тёмных глазах, когда они знакомились заново. Но какая уже разница, честное слово, потому что теперь, прямо сейчас, когда Чимин его обнимает, прижимая к себе, и тихонько плачет и сам, глядя в потолок пустыми глазами, всё не имеет значения. Он бы многое отдал, чтобы время остановилось и ему не пришлось больше размыкать этих объятий. Но совсем скоро будет логичный вопрос, которого Пак так боится, но всё же тот самый, промолчать о котором прав не имеет. — Как ты выбрался, чёрт побери?! — бам. Это то, что восклицает Мин, бросив тщетность попыток утереть слёзы с лица и отстраняясь. Всё ещё не целует, смотрит на любовь всей своей жизни так, как будто тот из мёртвых восстал (хотя почему же «как будто») и ждёт ответ. А Чимин, вздохнув, отводит глаза. — Почему ты молчишь? — Юнги никогда не был глупым, а за все годы их отношений уже узнал о Нижнем мире, кажется, всё. Так что, сощурившись, смотрит въедливо в родное лицо, которое Пак не может поднять на него, ведь прямого взгляда не выдержит. — О, Боже мой, ты сказал, что следил за мной год... — неожиданно срывается в шёпот. — А Чонгук утверждал, что на машину напало совсем не животное. Это был ты? Ты напал тогда? — Мы до сих пор не продвинулись в том, кому было нужно, чтобы вы с Чонгуком погибли, и почему этот кто-то решил, что будет лучшей идеей совершить такой страшный ход год спустя, — почти что беззвучно произносит Чимин. — Отчасти поэтому Хосок наверняка и велел мне вернуть тебе память: мы больше не уязвимы, я — не наследник, а прямо сейчас за вами двумя возобновилась охота. Тэхён спас Чонгука, но Чонгук уже знает всё, а если ты знать не будешь, то я тебя спасти не смогу. И никто не сделает этого лучше меня. После этого Мин очень долго молчит. До бесконечного: Чимин успевает умереть внутренне и обратно воскреснуть с тысячу раз, потому что совершенно не знает, как его мальчик отнесётся к услышанному. Плевать, что прошёл уже год: то событие разделило жизнь Юнги на две половины, где во второй он погряз в страхах и горе, которое может вылечить лишь справедливость. — Ты не виноват, — наконец, снимает он ошейник с шеи Чимина всего в три чёртовых слова. — Уверен, что и Чонгук так считает, просто в нём больше эмоций. В конце концов, вампир после того, как его иссушили и вернули к жизни назад, очень голоден, и себя не контролирует. Я верю в то, что ты никогда б не причинил боль нашей семье, если бы находился в рассудке. Я шокирован, но я знаю о вас слишком много, чтобы тебя не простить. Чимин, поддавшись эмоциям, съезжает с дивана и падает перед ним на колени, цепляясь за длинные узловатые пальцы и целуя каждый сустав. И слышит негромкий, печальный, но всё ещё до безбожного любящий смех, что его сердце сжимает в тиски и не даёт сделать вдох без ставших привычными истерических ноток. Господи, Чимин готов жизнь положить, чтобы этот парень был в безопасности. Он уже даже это как-то раз сделал. — Наследником сеульского клана стал Тэхён, да? Как я и предсказывал? — склонив к плечу голову, интересуется Мин, всё ещё выглядя весьма ошарашенным. — Тогда почему Чонгук с ним? — Потому что Тэхён всё ещё мастер самоконтроля, я полагаю, — глухо говорит ему Пак, садясь назад на диван. — Хотя мне отчётливо кажется, что Хосок должен нам денег за предоставление неправильных сведений. — О чём ты сейчас говоришь? — Я уверен почти на сотню процентов, что Тэхён и Чонгук являются истинными, совсем, как мы с тобой. А Тэхён в единственном с тех времён разговоре по душам сказал мне, что несмотря на то, что Чонгук отдал себя ему в кровавое рабство... — Чонгук сделал что?! — ...он почему-то не хочет его убивать. Совсем. Никогда, — игнорирует этот негодующий вопль Чимин. — И остаётся лишь разгадать: это феномен лично Тэхёна или после того, как вампир пробует кровь своей истинной жертвы, та может не бояться определённых эксцессов. Но пробовать это на практике я, конечно, не буду. Юнги кривит губы и, бровь вскинув, тянет: — И почему же? — Потому что я боюсь, что остановить меня не сможет никто и я стану той самой нечистью, которой проще вогнать в сердце серебряный кол, чем рискнуть вразумить, — качает Пак головой в отрицании. — Гипотеза весьма интересна, — раздаётся голос Тэхёна от входа в гостиную, — рассматривать я её, конечно, не буду, потому что мне это не выгодно. — Ты же выпил пакет донорской крови, значит, твои силы вампира сейчас обострены. Значит, ты знал, что мы здесь, — обернувшись, Чимин замечает Чонгука, конечно же. — Почему сказал о том, как вампира можно убить? Я не знал этого раньше. — Никогда нельзя угадать, кто именно взял на душу грех стать убийцей ваших родителей, — демократично заявляет Сокджин из-за спины своего подопечного, потому что Хосок, очевидно, выгнал их всех за раз, и они решили сменить место штаба. — А вдруг это вампир? А вдруг именно ты, милый Чонгук, будешь тем, кто убьёт его, а? — Или меня, если я продолжу подъёбывать, — уже не так самодовольно бормочет Тэхён и добавляет чуть побыстрее, глядя на младшего брата Юнги: — Но я хочу, чтоб ты знал: так как мы связаны, если я сдохну, то ты следом пойдёшь. — Кто-нибудь из присутствующих здесь проверял этот факт? — наигранно важно обращается Чон ко всем собравшимся. Ответом ему служит молчание. — Нет? Тогда я готов рискнуть! — Всё, в чём ты рискуешь сейчас — так это в том, что тебе абсолютно насрать, что ты оказался втянутым в связь кровавого рабства, и стоишь передо мной так, будто я не могу сломать тебе руку за это! — шипит Юнги зло и Чимин, посмеявшись, кладёт руку ему на бедро. Факт того, как Мин вздрагивает от простого касания, греет его чёрную вампирскую душу и обещает, что в будущем он получит достаточно много любви, однако прямо сейчас стоит действительно удержать смысл всей своей жизни от братоубийства, ведь: — Он красивый, богатый, потрясающе трахается, слушает отличную музыку, готовит мне завтрак в постель, когда наши ночи меня слишком выматывают, покупает одежду в три раза дороже взамен той, которую рвёт в порывах меня поиметь, возил меня на крутой тачке, пока её не превратил в металлолом какой-то злой маг, защищает меня, подвозит меня в универ. А из-за того, что он даёт мне пить свою кровь, я стал себя лучше чувствовать, у меня улучшилась память, поднялся иммунитет и я закрыл все долги по учёбе, — буднично сообщает Чонгук без капли раскаяния. — Страдать, как вы двое, за большую любовь, это, конечно, почётно, но если Тэхён вдруг захочет, чтобы я назвал его своим господином, за новый айфон я это сделаю. — А назови-ка, — поджав губы в задумчивости, предлагает наследник сеульского клана. — Всегда рад, мой господин, — явно над ним издеваясь, отзывается Чон с максимально честным лицом. — На сколько гигов айфон хочешь? — Ты давал ему пить свою кровь?! — игнорируя фарс, восклицают Чимин и Сокджин в редкой синхронности. — Вне обращения это запрещено! — громким шёпотом заявляет Чимин в возмущении. — Может, хоть после такого меня уберут с поста наследника клана, — мечтательно тянет Тэхён, тоже не выглядя ни капли раскаявшимся. — Не запрещено, но порицается обществом, — вставляет Сокджин с осуждением, но с уважением, а потом поясняет Чонгуку, замершему с удивлённым лицом: — Это принято считать за извращение. Чтобы пойти на такое, надо быть к смертному ну очень привязанным. А среди вампиров это вообще едва не табу. Хотя, как говорят, если ты вампир и занимаешься сексом с вампиром, а во время процесса он пьёт твою кровь, то ощущения просто бомбезные, нет, я не практиковал это, Ким, не смотри так на меня. — Действительно. Кто ж тебе даст? — фыркает наследник сеульского клана, а потом щёлкает пальцами: — Э, не! Знаю такого! Ким Намджуном зовут! — Пошёл этот выскочка в задницу, — с нечитаемым лицом отвечает Сокджин. — Ненавижу таких, как тот тип. Самомнения дохуя, толку нихуя. — То есть ты не любишь всех тех, кто похож... на тебя? — уточняет Тэхён. И здесь почти начинается драка, но нарушается она, в общем-то, тем, что Юнги подаёт, наконец-таки, голос: — Ты Тэхён, верно ведь? Рад спустя столько лет с тобой познакомиться. Чимин о тебе много рассказывал. А с лица того, к кому обратились, будто сходят все краски — цепенеет мгновенно, уходит вся былая шутливость, надевается маска. Что подтверждается, стоит Тэхёну немедленно бросить вполоборота: — Не взаимно, Юнги. Не думай, что мы когда-нибудь станем друзьями. И атмосфера в квартире резко меняется на крайне гнетущую.