Шестнадцать аккордов безумия

      В Очагах Наслаждения жизнь бурлила, как и желал их повелитель. Огромный город был забит толпами жителей, предававшихся развлечениям, разгульным пирам и оргиям. Окружавший его Великий лес, также наполненный жизнью, не давал никому проникнуть сюда без благословения даэдрического принца Сангвина, как и уйти без его на то позволения. Звучали песни и истошные вопли, лились вино и кровь…       Сангвину было скучно. Принцы даэдра, хоть и создавали свои планы так, чтобы те удовлетворяли все их прихоти, частенько испытывали скуку, ведь за тысячи лет любое удовольствие может наскучить. И тогда их внимание обращалось на Нирн, План смертных, в поисках развлечений и веселья. Правда, смертным, как правило, весело отнюдь не было.       Сангвин особенно тяжело переносил скуку и однообразие, поэтому, почувствовав, что в его План прибыл другой Принц даэдра, он даже оживился. Мгновением позже перед Князем Разгула предстал не кто иной, как Безумный бог, Шеогорат.       Шеогорату нравилось бывать в гостях у собрата: их сферы влияния часто пересекались, да и вечный бедлам Очагов Наслаждения весьма походил на развязные вечеринки, проводимые порой в Блиссе. Но сегодня у Безумной звезды были другие планы, а именно — визит в Нирн. И, судя по скучающей физиономии Сангвина, тот готов был поддержать любую авантюру такого рода. А посему Шеогорат, театрально взмахнув рукой, устроил сырный дождь для окружавших его зевак. Судя по довольному гулу — задумка удалась. После чего открыл портал, и заявил:       — Внимание! Следующая остановка — Сыр… сюр… Суран!       После чего оба даэдрических лорда, сменив обличье, чтобы не выделяться среди смертных, вошли в портал. И оказались на зелёных полях Аскадианских островов — высокий бледный бретон с глазами разного цвета, одетый в тёмное, и бодрый старик-имперец с седой бородкой в вычурных одеждах мага. Так и вошли они во врата Сурана — города, принадлежащего Дому Хлаалу, настоящей жемчужине Аскадианских островов и гнездилищу страстей и пороков.       Улицы города были заполнены толпами людей и меров со всех краёв Тамриэля, шум, производимый ими, оглушал. Мало что напоминало здесь мрачный и ханжеский Морровинд, разве только рынок рабов будто говорил, что чужестранцев в Морровинде может ожидать не только веселье. Да какой-то унылый данмер, будучи в изрядном подпитии, пронзительным голосом возвещал скорый приход Индорила Неревара Воплощенного:       — Красная гора сеет пепел и мор! Время Воплощения близко!       Тоскливые увещевания пророка скоро надоели Шеогорату. Тем не менее, он подошел и бросил тому кусок сыра. В этом не было ничего особенного: пророк Элвил Видрон кормился такими подаяниями каждый день, а посему без малейшего смущения впился в сыр зубами. И тут же истошно взвыл.       Уже отойдя от несчастного данмера и собирающейся вокруг него толпы, Принцы даэдра услыхали новые откровения пророка: теперь он во всеуслышание объявлял, что сам является воплощением, о котором твердил ранее. На сей раз из толпы в него прилетело нечто менее аппетитное — гнилой клубень батата, а затем ещё и ещё…       Теперь уже Сангвин, а нынче Сэм Гевен, решил развлечь приятеля, и увлёк его в «Дом земных наслаждений Дезель», практически единственный бордель на всем Вварденфелле, открытый для широкой публики. Там тоже было достаточно шумно, но именно так, как ценил и любил хозяин Очагов Наслаждения. Дымили факелы, томно изгибались танцовщицы, в воздухе стоял уверенный запах местного пива — мацта, и суджаммы — ликера из вяжущих ягод комуники. И откуда-то, словно украдкой, тянуло сладковатым дурманящим ароматом скумы.       Сэм Гевен приметил тощего данмера в унылой зелёной робе послушника Храма, который периодически поглядывал на танцовщицу-бретонку, делая вид, что увлечён своей кружкой мацта. Одежда, выбранный напиток, а также тощий кошель бедолаги указывали на то, что на благосклонность жрицы любви ему рассчитывать не приходится, если только не вмешаются высшие силы. И силы, конечно же, вмешались.       Ловко завладев вниманием послушника, слегка хмельной бретон в тёмном предложил ему выпить за знакомство. Ни до, ни после этого случая Тирнуру Тирано не доводилось пить столь странного напитка, оказавшегося у его собутыльника с собой: не вино и не бренди, но с привкусом того и другого, обманчиво легкое, но бьющее в голову с силой бешеного кагути. Очень скоро паломник опьянел так, что не заметил, как куда-то исчез его собутыльник. Однако кошель щедрого бретона никуда не пропал, а так и остался лежать на лавке, будто ожидая хозяина.       Первой мыслью честного послушника было вернуть пропажу, но набитая золотом мошна будто звала его оставить всё себе и предаться веселью. Немного посопротивлявшись, честность уступила алчности, а Тирано ударился во все тяжкие, не зная, что печать Лорда Разгула уже стоит на его душе.       В это же время Матис Эрайшах, брат хозяйки суранского трактира, пребывал в умеренном подпитии и как следствие — хорошем настроении. Лениво восседая за стойкой почти пустого заведения, он только думал снова приложиться к бутылочке флина — умеют же н’вахи выпивку делать! — как сразу двое этих самых н’вахов пожаловало в его заведение, легки на помине. Пробурчав себе под нос: «Чужестранцы достали!», Матис лениво поднялся с места ожидая заказа.       — Сыр. Хочу сыр. Местный, из жирных жуков. Самый большой кусок, что у тебя есть, — надменно произнес седой имперец.       — Вы имеете в виду скаттл, сэра? — притворно-елейным голосом отозвался Матис. — Один момент, сейчас посмотрю.       Пыхтя, он достал из-под прилавка большую голову морровиндского сыра, лежавшую там уже без малого год, запыленную, слегка погрызенную крысами, на которую он частенько ставил свои башмаки, когда сидел без дела. Этот товар он и предложил надоедливому имперцу.       — Самый свежий товар, с вас девяносто шесть дрейков, сэра, — угодливо произнес Матис, и только глаза его издевательски сверкнули. За залежалый товар он взвинтил цену почти в два раза! Как и большинство торговцев Морровинда, Матис ненавидел официальное название имперской валюты, «септимы», употребляя жаргонное, полученное ею за изображение дракона на реверсе монеты.       Увидев «свежий товар», имперец скривился, как от мыла слоад, внимательно посмотрел в глаза торговца и молча двинулся к выходу из лавки, махнув рукой своему спутнику.       — Заходите к нам ещё, сэра! — издевательски голосил вслед Матис, которого от флина вовсе развезло. — Непременно! Товары такие свежие…       Но не прошло и часа, как Матис Эрайшах вдруг исчез из-за прилавка, к немалому удивлению забредших местных, оказавшись висящим прямо в воздухе на маленьком островке перед недавними знакомыми. Старик-имперец ехидно ухмыльнулся, заметив растущий страх в глазах торговца.       — А вот и ты, мой маленький данмерский друг. Нехорошо, знаешь ли, обманывать покупателей и вручать им гадость вместо сыра. Сыра! Это же сыр, жалкий смертный! Накажу, непременно.       Матис пробовал умолять злобных магов отпустить его, обещал, что больше никогда… — но был встряхнут так, что прикусил себе язык до крови.       — Отпущу, непременно отпущу, — кипятился страшный маг. — Но сперва маленький урок, для твоего же блага… Топтался ногами по сыру — вдруг раскипятился он снова — как… как мерзкий грязекраб. И это торговец! Торговец? Торговец гря-зе-краб.       С последним звуком этих слов облако магии накрыло завопившего Матиса, но, вроде бы, больше ничего страшного не произошло. Он лежал ничком на песке, прикрыв голову… клешнями? Торговец вновь вознамерился закричать, но новое тело — тело крупного грязекраба — лишь издало серию скрипящих звуков.       — Ну-ну, не беспокойся, данмер, это лишь временная мера, я же не Мерунес какой-нибудь. Выполнишь мое задание — станешь прежним, — рядом с несчастным бывшим данмером тяжело шлёпнулся увесистый кошель, набитый монетами. — Здесь десять тысяч септимов. Твоя задача — приумножить их, ваши обычные торговые дела-делишки, знаешь ли… До, скажем, ста тысяч, товарами и золотом. Причём честно. Теперь ты самый честный торговец здесь. Ха-ха, грязекраб-торговец!       Стоящий рядом Сангвин довольно скалился — ещё бы, прогулка удалась на славу! Но хотелось ему напоследок тоже сотворить что-то этакое…       — И ещё, смертный. За то, что ты был пьян сегодня, когда обидел моего друга… И за то, что не угостил меня, Сангвина — будешь наказан похмельем на весь срок, пока не обратишься в прежний вид. А это, — несколько бутылей разнообразных напитков раскатилось по песчаному берегу, — на продажу. Продашь их — появятся новые. Но откупорить их ты не сможешь. Удачной торговли!       Матис-грязекраб остался один, мучимый ужасом и жаждой. Бутыли с флином и суджаммой и впрямь не поддавались его клешням, а стоило их разбить — исчезали, тут же заменяясь на целые. Долго, очень долго он учился после издавать звуки, похожие на осмысленную речь. И шептал, мучаясь:       — Как я хочу пить… как я хочу пить… никто не знает… как я хочу пить…       Наконец на островке послышались тяжёлые шаги. Люди! Терзаемый страхом и надеждой, он засеменил навстречу, с надсадным скрипением, через которое доносилось:       — Грязекраб. Торговец. Читайте по губам. Э, части рта? Читать мои части рта? Что-то тут не так. Но ничего. Ещё одна из загадок жизни. Да. Покупать будем что-нибудь? Или будем болтать целый день?