***
Такие разговоры сильно расстраивали, но, по счастью, Синицын был оптимистом. Рожать не обязательно, думал он. На кой мне спиногрыз? Да и болеть необязательно. За все его семнадцать лет кроме соплей и синяков у Саньки ничего серьёзного не было. Свежий воздух и здоровое питание делают человека крепче, рассуждал он. Кто на фаст фуде сидит — дохнет быстрее. Куда лучше морковку погрызть. И тут же вспомнил толстые, аппетитные гамбургеры из рекламы, колбаски гриль и так и не попробованное мороженое со вкусом бабл гамм. С мясом тут проблем не было. Егор специально для Саньки курочку попросил. Новоприбывшим, скучавшим первое время по прежней еде, как правило, не отказывали. Егор её пожарил вкусно, с хрустящей корочкой, и картошки запëк, а Саньке обе ножки отдали. С полным животом о плохом думать не хотелось. От его овчарни до речки пять минут, и то если у каждого дерева останавливаться. Купайся, загорай, в лесу дикой малиной объедайся. В саду вишни зрели и крыжовник — мелкий, с ноготок мизинца, но очень сладкий. И ананасы в теплице — это Саньку интересовало больше больницы. — Нам бы омегу-богача, — говорил он Славику. — Ну, или как того, что ангела поставил. Чтобы спутниковые тарелки и интернет провести — тогда вообще крутяк будет. — И ноуты с айфонами в каждый дом, — улыбался Славик. — А вон там, за холмиком — КФС. Синицын замотал головой: — Бургер кинг лучше. Славик расхохотался. Если бы объявился спонсор, хорошо было бы попросить положить заново уже разбитый асфальт и поменять трубы в колонке. И плиту. Их старенькая плитка почти не работала и готовить приходилось на печке, а летом — во дворе, где Горик сложил очаг. Но говорить Саньке он этого не стал, чтобы не расстраивать. Если о чём-то сильно и долго мечтать — оно иногда сбывается. Может, когда-нибудь и будет у Саньки интернет.***
Новая течка подкатила через месяц, когда Санька работал. Работавший с ним парень принюхался и ахнул: — Конфеты, что ли? — Жвачка, — мрачно ответил Синицин, и второй парень закрутил головой: — Ну и ну! Много тут всяких перенюхал, но чтобы так… Чего стоишь — бегом дуй к Макару! Санька выскочил из овчарни и рванул к домам. Пробежал по краю поля с нежно зеленеющим овсом, проломился через кусты… И чуть не врезался в старенький военный уазик. Солдатня с поста за каким-то шутом в селение ехала. — Куда несëшься, омежка? — весело крикнули ему из машины. — А ну, стой, разговор есть! Где староста ваш? Санька, не останавливаясь, показал им средний палец и побежал дальше. Солдатикам с поста это не понравилось. Машина взревела, заводясь, обогнала Синицына и резко остановилась перед ним. Двое военных выскочили, и Санька полетел на землю от удара в челюсть. Его тут же подняли: — Ты как разговариваешь, сучонок! — рявкнул коренастый парень и тут же осёкся. — Бля-а… — Дяденька, отпусти меня, — загундосил Санька, прикидываясь дурачком. — Ой, мне домой надо! — Не, пацан. Сейчас тебе домой не надо. Миха! — крикнул он второму. — Чуешь, а? Повеселимся? — Так это… Так нельзя же… — А кто нам запретит? — Миха втягивал ноздрями и жадно облизывался. — Сам нарвался… Ничего с ним не случится, главное, чтобы не залетел. Саньку потащили к уазику, но он заверещал и принялся лягаться. Получил по рёбрам и задохнулся от резкой боли. — Выёбываться ещё будет, — пыхтел Миха, пытаясь сунуть Синицына внутрь. — А через час подмахивать начнёт и ещё просить. Чего стоишь? — заорал он на напарника. — Помогай давай! Глаза у второго уже помутнели от желания. Подскочив к Саньке, втянул его аромат и застонал: — Не доеду… Давай тут… Миха согласно кивнул: — По разику и тут можно, а потом к нам отвезем, пусть Андрон тоже порадуется. Саньку швырнули на землю и рывком содрали с него штаны. Почувствовав прикосновение к голой коже, Синицын вдруг задрожал и перестал сопротивляться. Внизу живота стало горячо, и дикое желание охватило его. — Ну вот, — пыхтел Миха, ставя его на четвереньки. — А визжал… Я первый буду. — Нет, я! — крикнул вдруг второй и одним ударом сбил Миху, который уже собственные брюки расстегнул. Миха с рыком вскочил и бросился на приятеля. Санька слышал крики и возню за спиной, но не понимал. По голым ляжкам текло, и желание стало почти невыносимым. Его первая течка была ничто по сравнению с этой. Трахаться хотелось так, что Синицына затрясло, и, заведя руку за спину, Санька стал пропихивать в себя собственные пальцы. — Тихо, тихо, — говорил тем временем Миха, заломав своего более худого напарника. — На всех его хватит. Давай вдвоём. Глянь, чё творит! — кивнул он на извивающегося в пыли Синицына, который пытался трахать себя сам. — А ещё визжал, сучонок течной. Сейчас в два ствола отжарим, может, ему так ещё больше понравится. — Порвем. — Да и хуй с ним. У них докторишка есть — заштопает. Да ещё этот урод лохматый. — Меня Макар зовут, если ты забыл, — раздался вдруг голос над ними, и солдаты синхронно вздрогнули. Макар стоял в двух шагах от них, меланхолично пережëвывая травинку. — Бог в помощь, как говорится… Вдвоём, значит, решили. А мальца не жалко? Распалённый Миха оскалился: — А ну, пошёл отсюда, ты, — низко зарычал он. — Или тоже раком встать захотел? Хватай его, Лукашев! Оба сгодятся. У худого глаза были полубезумными. Аромат Саньки начисто лишил его разума, и он бросился на Макара. Тот неуловимо утёк в сторону, и Лукашев, схватив руками воздух, не удержал равновесие и пропахал носом землю. Миха, пытавшийся подтянуть к себе Синицина, тут же яростно отшвырнул его и тоже попёр на Макара, как медведь. Что дальше произошло, он так и не понял. Просто мелькнуло небо перед глазами, и Миха оказался рядом с напарником. Попытался тут же вскочить и с воплем повалился назад. В позвоночник словно раскалённый гвоздь воткнули, и боль ослепила. Рядом тихо скулил Лукашев. — Ты… Сука… — прохрипел Миха. — Ты что с нами сделал? — Сейчас отпустит, — тихо ответил Макар, и Миха увидел, что он делает странное движение, будто растирает что-то невидимое в ладони. — Сядете в машину и уедете. Я уже раз предупреждал вас — не поверили, — и повернул ладонь. Огненных гвоздей в позвоночнике прибавилось, и Миха задохнулся от боли. И тут же разом боль пропала, как не было. И дивный аромат Саньки как растворился в жарком воздухе и запахло, как раньше: травами, землёй и немного навозом. В голове Михи прояснилось, а напарник его тихо заскулил и стал отползать куда-то вбок. — Колдун проклятый, — прохрипел Миха. — Знаешь, что я с тобой сделаю? — А хочешь знать, что я могу сделать? У тебя ведь брат младший имеется, верно? Как раз этому мальцу ровесник. А если его вот так же двое разложат? — Откуда… Откуда знаешь… — Если хочешь, могу назвать день и час, когда это случится. А для полного счастья я лишу тебя мужской силы… И Макар снова движение ладонями сделал. В глазах Михи мелькнул ужас, и он отчаянно замотал головой. — Хороший мальчик, — ласково сказал Макар. — Бери своего дружка и мотайте отсюда. Санька слышал, как заводится машина и его подняли с земли сильные руки. — Что ты с ними сделал? — простонал Санька. — Я видел… — Ты ничего не видел, — перебил Макар и повторил с нажимом. — Ничего, понял? Синицын тупо кивнул и бессильно уронил голову травнику на грудь.***
Следующие два дня Синицын, опоенный настойкой, практически проспал, а проснулся дико голодным и неожиданно злым. Он помнил рожи солдатни, пытавшейся затащить его в уазик, появление Макара, и как двое несостоявшихся насильников корчились на земле. Макар что-то сделал с ними — видать, действительно, колдовать умел. Санька ничего говорить не собирался. Его поначалу вообще это мало волновало. Зато он отлично представил, что бы было, если бы его отвезли к посту и там… От дальнейших представлений начинало бросать в холодный пот. Макар припугнул их, но Синицыну этого было мало. — Гады, — шептал он, когда никто не слышал. — Ну, я с вами ещё разберусь…***
Маленькая сторожка тут же, рядом со шлагбаумом. Дежурили на посту всегда по трое — это Санька узнал от своих. Санька долго сидел в кустах, отмахиваясь от мух, привлечённых запахом из мешка, который Синицын притащил с собой. Он видел, как старый знакомый Миха, зевая, вылез из сторожки, проорал что-то своим напарникам, и те, загорающие неподалёку, так же лениво поднялись и поплелись в дом. Уазик стоял тут же, и Санька видел, что двери машины раскрыты. По-пластунски, как разведчик, Санька подполз к уазику и забрался на заднее сиденье. — Запах мой вам понравился, уроды, — бормотал Синицын, развязывая мешок и вываливая его содержимое на сиденья. — Теперь говна понюхайте, суки… Вам это полезно будет.***
Про Макара Синицин всё же проболтался. Он такое лишь по телеку видел, а тут вживую круче любого фильма. Сначала Макар с лёгкостью положил на лопатки здоровяка Миху, почти вдвое толще его, а после оба солдата корчились на земле с выпученными глазами. Травник велел молчать и допытываться у него бесполезно, и Санька сначала расстрепал своим, вызвав изумлëнные охи-ахи у Егора и Славика. Показывал, как Макар глядел, как руками делал, а потом побежал к Николасу. Олсен — умный и мог дать объяснение, но доктор неожиданно рассердился. — Взрослый парень, а веришь во всякую чушь. — Да я сам видел! — надрывался Синицин, но Олсен отмахнулся: — Ты был не в себе. Макар, кажется, когда-то занимался дзюдо… — Да какое дзюдо! Он ладонями — вот так и вот так… а эти завыли, как собаки. Потом угрожать стали, а Макар… Ник закатил глаза: — Саша! — Импотентами, говорит, сделаю. Так они со страху чуть не обделались. Подорвались — и ходу, — только пыль столбом. — Так, Саша, иди! — отмахнулся Николас. — У меня и так дел хватает, и ты ещё со своими сказками. Санька доказывал своё, пока рассерженный Олсен его не выгнал.***
Николас травника не переваривал. Не понимал и не принимал. Доктор прекрасно знал, что Саньке Синицыну ничего не привиделось. Чудодейственные микстуры Макара — это было ещё понятно. Но омега знал разные заговоры, и шут ещё знает чего, и эти нашëптывания вызывали у Николаса пренебрежение. И смотрел Макар всегда сверху вниз с эдакой ухмылочкой. Николасу на его ухмылки наплевать, он продолжал бы считать Макара шарлатаном, пока однажды не пришлось бежать к пожилому омеге с порванным сухожилием. — Я здесь не помогу, нужно в больницу, — начал было Николас, но был бесцеремонно отодвинут в сторону. Ник возмутился, а Макар так зыркнул своими чёрными очами, что шотландец будто в ступор впал, и послушно дал себя увести из дома больного. Часом позже Николас смотрел, как абсолютно здоровый омега счастливо скакал по комнате, а ещё позже он метался по своей комнатушке, запустив руки в волосы: — Чертовщина какая-то! Я не верю… Не могу в это поверить! Макар принёс забытый им чемоданчик с инструментами и, просочившись в комнату, смотрел с усмешкой. — Что это, волшебство? — спрашивал Николас. — Я не верю в волшебство! Этого не должно было случиться. — Не верь, — пожал плечами омега. Олсен продолжал надрываться: — Это всё бабушкины сказки! Антинаучный бред! — А я — тоже сказка или бред? — улыбался Макар. — Бабушкины сказки… Моя бабка умела такое, что тебе и во сне не приснится. Я и четверти не знаю того, что она могла. Ещё у неё были древние книги. Много, наверное, там интересного было. Когда бабка умирала — орала страшно и кровать под ней тряслась. Говорили, что демоны за ней пришли. Может, и за мной придут в конце жизни. Николас слушал почти с интересом: — А бабушка что? — Два дня деревня на ушах стояла. Потом душу отдала. Но Макар так и не открыл своих тайн и не собирался ничего доказывать и показывать, и с тех пор вызывал у Николаса лишь глухое раздражение. Но им, волей-неволей, приходилось общаться и порой лечить кого-то вдвоём. Одна часть души Ника чувствовала, что происходит что-то за гранью человеческого понимания, а вторая упорно кричала: Е-РУН-ДА!