***
До центра города было близко. К тому времени они успели смыть с лица кровь и плотно натянуть на тела свои черные плащи, дабы никто не видел, что было под ними скрыто. Широкая и высоченная фигура Эймонда уверенно шла по улицам, то и дело оборачиваясь к Визерье, которая молчаливо поспевала за ним, с большим энтузиазмом разглядывая людей и местность. Злоба спала с ее лица, наполняя удивлением и замешательством. Визерья раньше никогда не выходила в эту сторону мира, и все это было для нее в новинку: запахи (далеко не приятные), грязь, люди. А когда она увидела какого-то мужчину, имевшего падшую женщину прямо на одной из улочек, она ошеломленно приоткрыла губы, затем, сделав для себя какие-то выводы, многозначительно приподняла бровь. Эймонд, который неприметно наблюдал за ней, ухмыльнулся. Он повел ее в более-менее приличную сторону улицы, где вовсю кипела жизнь, что игнорировала конец осени. — Что за праздник? — подала голос Визерья, не отрывая взгляда от народа. Большой костер из старых тряпок и сломанных ножек от стульев и столов служил большим теплым светилом, около которого танцевали женщины и мужчины, а дети, устремив к огню палки с проткнутыми протухшими овощами или старым хлебом, сидели небольшим кружком. — Плебеи любят утешать себя плясками и играми, чтобы не замерзнуть как мухи, — ответил Эймонд. Визерья медленно подошла к костру и протянула окаменевшие руки. Ей сразу же стало тепло, а затем жарко. Эймонд стоял рядом, наблюдая за ней. Языки пламени игрались в ее зрачках, от которых сейчас не осталось и капли пурпура. Глаза ее горели, но лицо было как у мертвеца. Интересно, что будет, если капнуть в нее немного жизни? «Тебя это интересовать не должно», — мрачно повторял внутренний голос, взывая к разуму. Визерья лишь игрушка в его руках, бессмысленный документ. Когда они выиграют войну, Эймонд найдет способ избавиться от нее. Однако, когда пьяный в хламину нищеброд протянул ей бокал с чем-то странно пахнущим, после чего Визерья, испугавшись, случайно прильнула к Эймонду, он толкнул мужика со всей злостью. И затем больше всего он разозлился на себя. — Наверное, он хотел угостить, — произнесла Визерья, издеваясь над ним. — Неужели? — Эймонд, словно сильно удивившись, уставился в упор. Тут его выражение изменилось, когда Эймонд увидел одного из прислужников Отто, мальчугана, что доносил все грязные и нужные сплетни деснице. Быстро затащив Визерью за угол одного дома, Эймонд замер. Алисента предупреждала, что старик не успокоится. Он не должен был узнать сейчас. Не время. — Что случилось? — недовольно спросила Визерья, выглядывая из-за угла. — Стой тихо! — одним движением Эймонд прижал ее к стене и наклонился ближе, заслоняя собой, чтобы их лица не было видно. — Кого ты там увидел? — не успокаивалась Визерья, но стояла послушно, без резкостей. — Свою «подружку»? — А ты уже ревнуешь? — насмешливо поинтересовался Эймонд. Как ей вообще такое могло прийти в ум? Неужели она смеет сравнивать его с Эйгоном? Если бы не его веление стоять тихо, Визерья рассмеялась бы. — Он идет сюда. Молчи, — Эймонд еще ближе прижался к ней, до неприличия близко, хотя только что проведенный ритуал имел право обелять их грехи. Он чувствовал ее упругую грудь, что нервно вздымалась и опускалась, чувствовал ее дрожь по телу. Она вдруг очень неожиданно замолчала. «Не смотри на нее, не смотри», — шептал голос. Но Эймонд не сдержался. Повернув свою голову к ней, он встретился с ней глазами. Визерья смотрела прямо на него, казалось, проедала его душу, пытаясь пробраться в мысли. То ли строгие, то ли злые глаза. Может, всё вместе. Эймонд даже не пытается их прочесть: ему туда пути нет. Он и не ищет, опускает глаз на плотно сжатые губы. Хочется провести по ним языком, попробовать их на вкус, заставить мертвенную Визерью вспыхнуть и загореться, — заставить покрыться красным и румяным. Чтобы посмеяться, поиграться. Это лишь извращенные фантазии, грязный интерес, похоть, не более, думалось принцу. А Визерья боялась, действительно горела, но причину и сама не знала. Ей хотелось, чтобы Эймонд отошел, вернул ей воздух, ведь на миг что-то сковало в груди легкие, заперев медным ключом. Но… Было что-то другое. Взращенное одиночеством и скрытой нуждой в приятном, не плотском вовсе. Душа сгорала из-за незнания, что за странности в ней происходят. И это пугало. Как пугало направление его взгляда, что смотрело прямо на ее губы. От страха пальцы болезненно впились в порезанную ладонь, из-за чего Визерья тихо выдохнула, не сдержавшись. Когда Эймонд сам отпрянул от нее, Визерья свободно вздохнула, хватая себя за плечи и пытаясь успокоить взволновавшуюся душу, что пошла рябью как по воде.***
Его комната представляла собой довольно опрятное и уютное место. Камин топил комнату в душном тепле, пахло чем-то приятным, тяжелым. Пахло Эймондом. Визерья ходила вдоль комнаты, трогая вещи, задерживая на них взгляд и интерес, пока Эймонд, скрестив ноги, сидел в кресле перед камином и наблюдал за ней, как она свободно ходит по его покоям и узнает его другую сторону. Как бы он не хотел ей этого позволять, а выбора нет. Красивые подсвечники и изысканные зеркала стояли на полках у стен, на его столе аккуратной стопкой лежали книги про историю и философию. На прикроватной тумбе Визерья нашла склянку, пахнущую травами. Не стала трогать, но получила ответ. — От головных болей. Они довольно часто изгрызают мой мозг после того, как твой племянник забрал мой глаз, — произнес Эймонд, скривив лицо презрительно. Визерья не ответила ничего, лишь посмотрела на чёрную повязку. Ей не было страшно видеть там пустую глазницу, чего она только ни видела в замке первого мужа. Ей было страшно представить боли, что терзали принца каждый день, может, несколько часов безостановочно, или мысли о собственном уродстве. — Тогда ты сказал, это был равный обмен. — Я был ребенком, видел страдания матери, которые не мог облегчить никто. — Значит, ты не считаешь, что долг за твой глаз выплачен, — Визерья поставила на место маленькую статуэтку золотого дракона и подошла к окну. — Нисколько, — Эймонд высокомерно поднял подбородок. Ясное небо. Звезды горят, но так далеко, что невозможно и насладиться ими. Визерья видит подобное небо впервые после жизни на Дрифтмарке, где очень часто бывало непостоянное небо и яркие звезды. — Когда-то я так же стояла у окна Веларионского замка. Хотела спрыгнуть, — Визерья пожала плечами, будто рассказывала о чем-то незначительном. — Тогда я видела на небе силуэт дракона, похожего на Вхагар. Это был ты? — Ты хочешь предаться воспоминаниям прошлого? — А ты хочешь, чтобы я разделась? — принцесса не повернулась к нему, хотя чувствовала, как он прожигал ее лопатки своим хаотичным взглядом. — Если бы я хотел, на тебе уже ничего не осталось бы. Визерья улыбнулся лишь губами, но глаза ее оставались холодными, пока Эймонд смотрел на нее сухим взглядом, каким смотрят на откушенное яблоко, чья корка уже пожелтела и уже не будет прежней, чей вкус больше не покажется сочным, сладким и утоляющим жажду. Молчаливое оскорбление осталось между ними и уже пускало швы разлада в их супружескую жизнь. Поднявшись с места, Эймонд подошел к кровати и разделся, не трогая повязку. — Но чтобы убедить, нужны доказательства. Хотя бы выдуманные, — он кивнул Визерье бровью, указывая на одежду. Она дрогнула на секунду, затем, убедив себя, что они лишь разденутся и не более, сняла платье. Мягкой кожи коснулась холодная простыня, тут же покрывая ее мурашками, и даже камин не мог согреть Визерью. Эймонд улегся спиной к ней и молча лежал, кажется, уже засыпая, а она не могла сомкнуть глаза, боясь, что он может передумать. Прижав колени к груди, Визерья обняла себя за плечи. Нет, тут она действительно в безопасности. Это всего-то ночь в одной из комнат ее когда-то родного замка, а человек рядом — лишь Эймонд. Да, лишь Эймонд, теперь выглядевший как абсолютно чужой мужчина.***
Может, это все было неправильно? Может, Эймонд лишь усугубил и так шаткую ситуацию? Эймонда всю ночь терзали эти мысли. Когда же он проснулся, то все представлял себе то женское худое тело, что предстало перед ним этой ночью, на которое он сейчас не мог смотреть. Костлявая, бледная, с маленькой упругой грудью. Еле заметные шрамы и странные синяки виднелись даже под тусклым огнем свеч. Что с ней творилось на Дрифтмарке? Не выдержав, Эймонд все же взглянул на Визерью. Она спала тревожно, даже не успокаиваясь во сне, хмурила брови и порой дергалась всем телом. Тонкие серебряные волосы, раскинутые на подушке, казалось, потеряли свой блеск. Но лицо с острыми чертами оставалось все таким же удивительно красивым. Словно раненая лань или змея. Никогда не дракон. Почему он желает ее? Эта мысль совсем очевидна, что нельзя не признаться себе в этом. И почему чувствует жалость, когда видит ее сейчас такой слабой? Визерья всегда строит из себя холодную суку, но на самом деле в ее душе много боли. Она сломана на части. Возможно, это лишь благодарность за то, что она когда-то проявила заботу о нем в прошлом. В далеком детстве. Он не переставал думать о ней все годы, часто пролетал над Дрифтмарком и убеждал себя в том, что не питает ничего приятного к сестре. Даже вчера Эймонд втаптывал себя в ложь, а ведь он способен заботиться. Он просто слишком справедлив и всегда возвращает долг, поэтому не может ненавидеть Визерью. Эта мысль показалась настолько смешной, что Эймонд едва сдержал улыбку. Они похожи. Не иначе. Заставив себя остановиться от раздумий, Эймонд только хотел подняться, как в покои резко, с треском распахнув двери, ворвался яростный десница, заставляя Визерью испуганно проснуться, вздрогнув всем телом. Его глаза налились кровью, а изо рта брызгала слюна с ядовитыми словами и проклятиями. — Глупцы! Седьмое пекло! Думали, я не узнаю об этом? Думали, король не узнает?! Эймонд быстро поднялся и накинул на Визерью покрывало. — Не забывай, с кем разговариваешь, мой лорд-дед, — процедил он, надевая рубашку. — Я предупреждал, Эймонд, — Отто вплотную подошел к внуку, сверля его глазами. — Король требует вашей аудиенции. Немедленно. Кинув разъедающий злой взгляд на Визерью, прижимавшую одеяло к груди, десница развернулся и вышел, оставив их в холодном молчании и страхе.