***
Он стоит на краю. Так высоко, что аж дух захватывает. Матвеев оглядывается назад, вздрагивает от страха, а затем делает шаг вперёд. Перед ним абсолютно все: мама, папа, младший брат, бабушка... А позади всех стоят одноклассники. Бледные, костлявые, с искривлёнными лицами. Становится страшно до ужаса, аж руки немеют, а вены, кажется, тянут изнутри за тоненькие ниточки. За спиной пропасть — перед глазами они. Они все пришли. Они все здесь. Пахнет кровью. Дима хочет закричать, но голос глохнет, стоит только попытаться что-то выкрикнуть. Дима чувствует, как внутри поселяется страх и животный ужас, и несколько десятков фигур медленно движутся вперёд, прямо на него. Дима сдавленно хрипит, когда чья-то большая рука обхватывает его поперёк глотки. Дима резко шагает назад и летит — воздух кажется обжигающе ледяным, он остро режет горло, болезненным спазмом отдаваясь внутри. Дима наконец издаёт громкий протяжный возглас, прежде чем тело с глухим ударом приземляется вниз. Дмитрий Матвеев просыпается от собственного крика. Первые пару секунд он не понимает, где он находится и чего от него хотят. Воздуха чертовски не хватает, вдохнуть не получается, как бы он не старался. Но со временем осознание приходит, и Матвеев, отняв лицо от подушки, в которую уткнулся лицом, молча откинулся на спину, отодвигая от себя эту самую подушку. Сердце, кажется, пропустило несколько ударов, а затем забилось снова. Спать больше не хотелось. Ещё бы одна секунда — удушение. Как он умудрился уткнуться носом в изголовье и едва не задохнуться от недостатка кислорода — загадка. И вновь колючий холод. И вновь кошмары. Ему, Матвееву, итак хватило бы. Вдруг дверь в комнату Димы медленно отворилась, и на пороге появилась встревоженная бабушка. Полусонная, с трясущимися руками и напуганным лицом. — Митенька, ты чего? Что ты кричишь, маленький? — Матвеев вздрогнул и потупил взгляд. Бабушка прошла в комнату и села на край его кровати. — Прости пожалуйста. Разбудил? — Нет-нет, — замотала головой бабушка. — не разбудил, я не сплю уже. Я же рано встаю, Мить, — Диме стало окончательно стыдно, и он тут же закрыл лицо руками. Разбудил. — Что случилось? — Мне просто сон приснился, бабуль, — голос Матвеев стал куда тише. — родителей видел, и одноклассников, и... — Дима вновь потупился, когда бабушка опустила руку на его горячий лоб. — и тебя тоже видел. А потом я с обрыва упал. — Это ангелы на небо тебя несли, Митенька, — ласково ответила бабушка, погладив Матвеева по волосам. — да не донесли они тебя, неловкие ангелы какие. Вот и уронили они тебя, маленького, на землю обратно. Потому что рано тебе ещё умирать, мой хороший. — он молча закрыл лицо руками. — Не думай ни про кого, мой маленький. И не обращай внимания на взрослых — это их дело, ты тут ни при чём. Сейчас я тебе чаю с ромашкой принесу. Сразу полегчает. И она вышла из комнаты, негромко шаркая тапочками по полу. Вскоре с кухне раздалось тихое шипение чайника, и нежный аромат сушёных ромашек разлетелся по квартире. Становилось как-то даже поспокойнее. Однако, тот факт, что с каждым днём добавляется новая проблема, начинал откровенно Диму беспокоить. Недолго думая, он вытащил руку из-под подушки и начал загибать пальцы, вслух проговаривая: — Мигрени, галлюцинации, панические атаки, кошмары, невезение... — последнее явно было лишним в этом списке, и Матвеев тут же примолк, когда бабушка вернулась с кухни. От чашки чая в её руках исходил пар, стенки стали горячими и тут же согрели Димины пальцы, когда чай оказался у него. — Митенька, пойдём на кухню за стол. Аккуратнее только, — бабушка бережно приобняла Матвеева за плечи, когда тот поднялся и пошёл в сторону выхода. — расскажешь подробнее всё. И Дима, как заворожённый, следует на кухню. Там всегда спокойно, словно под защитой. Там тепло и просторно, и пахнет выпечкой. Там даже стулья мягче. — Да нечего, бабуль, рассказывать. — чай подействовал даже слишком хорошо, и теперь Матвеев успокоился окончательно, а в мозгу просела мысль: бабушке нельзя волноваться, у неё тоже с сердцем проблемы. А раз нельзя волноваться, значит и рассказывать ей о своих проблемах тоже нельзя. — Просто сон очень плохой и пугающий. Но это всего лишь сон, — Дима вымученно улыбнулся. — сейчас обратно спать лягу и всё у меня хорошо будет. Сам-то слабо верит в эту чушь. Во взгляде бабушки читается недоверие, которое он тут же развеивает своей улыбкой. И все сомнения тают в её глазах, когда она, напоследок проведя по чужим волосам, подходит к прихожей. А затем вдруг быстро начинает собираться. — Ба, а ты куда? — Матвеев спрыгнул со стула, подходя ближе к бабушке. — Время три часа ночи, за окном темно ещё! Неужели ты так рано на работу уходишь? — Дима запоздало соображает, что по сути, не разу и не видел, как бабушка уходит на работу, и поэтому смотрел на неё сейчас во все глаза. Насчёт «три часа ночи» это он, конечно, погорячился. Стрелка часов медленно приближалась к цифре четыре, но за окном было по-прежнему темно. Свет на кухне горел слабо, и это добавляло ситуации ещё большего дискомфорта. Не хватало, разве что, кровавых подтёков на холодной стене, да какого-нибудь запаха мертвечины. Тогда полноценный ужастик выйдет. С тревожностью, кошмарами и глюками. А пустой дом только навевал ужаса. — Приеду я скоро, Митя. — неожиданно сменив тон на строгий, сказала бабушка. — Я давно к сестре съездить хотела, встала вот раньше, да поезд рано уж больно ходит. Иди спи. Если с утра плохо тебе будет, не ходи в школу. Меня не жди. Еда в холодильнике, кофе не ищи даже, я всё спрятала, итак проблемы с сердцем у тебя. — Матвеев состроил недовольное лицо, но промолчал. — Я съезжу к баб Любе, давно уж не видела её... Ох, Митенька, через два поколения сердечник ты у меня, сердечник... — и под тихие причитания о тяжёлом будущем, бабушка покинула квартиру. Ошарашенный Дима, неожиданно оставшись в полном одиночестве, не придумал ничего лучше, чем последовать совету бабушки и вернуться в кровать, предварительно заперев дверь на ключ. Стоило только Матвееву добрести до кровати и забраться под одеяло, как сон мгновенно накрыл с головой. Не было сил даже пошевелиться, всё тело мгновенно сковала жуткая сонливость. Дима лишь успел запрокинуть голову повыше, дабы вновь не задохнутся на подушке, прежде чем сон окончательно скосил его сознание. И всё повторилось снова. Всё такие же бледные искривлённые лица, вот только теперь даже глаз не различить. Вновь идут стеной, словно специально желая столкнуть Матвеева вниз. И он опять падает. В этот раз падение в два раза страшнее, и в четыре опаснее. Теперь уже воздух не давит на грудь — наоборот: его слишком мало. Дима снова задыхается, сдавленно кашляя и хватая ртом капли кислорода, не дающие удушиться окончательно. Молоточки в голове колотят по вискам, ужас сковывает тело. Проснуться-проснуться-проснуться... Нужно лишь проснуться! Вокруг мелькают размытые тени, словно грачи летая над падающим телом, вверх-вниз, вверх-вниз. Проснуться абсолютно точно не получится. Не умирать, не умирать, не умирать! Полёт слишком реалистичен, чтобы не быть наяву. Матвеев чувствует, как внутри всё обрывается, когда тело снова ударяется о землю. Даже не больно. Дима мгновенно открывает глаза. Вырывается из сонной клетки, словно привязанный к железным прутьям. Отдёргивает руки и голову, и резко подлетает на кровати. Дыхание сбито целиком и полностью: руки трясутся. Становится до ужаса страшно. Очертания родной комнаты становятся донельзя странными и чужими. Тревога сворачивается в горле неприятным клубком, Матвееву до невозможности хочется позвонить кому-то, услышать чужой голос, убедиться наконец, что он не один. Бабушка, скорее всего, телефон как обычно выключила, да и не маленький вроде уже, ей по каждому поводу звонить. Остаётся только один вариант. Дима ещё несколько раз откидывает телефон в сторону, а затем хватает обратно, прежде чем наконец зайти в ВК и открыть диалог с Kaonashi. Прилетевшее от него сообщение Матвеев упорно игнорирует, когда пальцы набирают текст.Dima_Mat 04:08 слушай, мне такой сон ужасный приснился и чувствую я себя плохо, сейчас с ума сойду. просто ответь мне, я хочу убедиться, что здесь кто-то есть!
Проходит ровно шесть минут, за которые он успевает окончательно извести себя, прежде чем на дисплее, под короткой строкой «online» нарисовывается следующее сообщение: Kaonashi 04:14 Димааа, я здесь) А следом за ним ещё одно. Дима начинает думать, что Безликий — это ни что иное, как подарок ему судьбы, когда в диалоге появляется: Kaonashi 04:14 Расскажи мне поподробнее, горе луковое. Что с тобой случилось?***
Честно, Олег и сам не знает, зачем поддержал этот диалог. Вроде как Владу Матвеев нужен живым, так? И хоть между Шепсом и Димой никогда не было ничего, кроме конфликтов, сейчас это не Шепс и Дима. Сейчас Безликий, умеющий принимать любые формы, поможет успокоиться Матвеева, помочь ему справиться с тревожностью, раз тот не может сам. А он явно не может. Но раз в состоянии написать — значит жив. Лишь бы теперь разобраться, что же с ним такое. И не навредить. Это тоже важно. За окном по-прежнему темно, оттого и в квартире мрак. Дима наощупь пытается отыскать таблетки в ящике, однако ничего не находит и, бросив это дело, возвращается в кровать. Рассказать Каонаси о своей проблеме представляется чем-то невозможным, какой-то невероятно сложной задачей. Самому бы разобраться.Dima_Mat 04:15 меня трясёт очень. и сердце стучит, и ещё страшно очень, мне сон ужасный приснился, я как будто бы вообще один
Допечатал и отправил. Почему-то до ужаса хотелось плакать. Вскоре слёзы и вправду потекли, вот только легче вообще не становилось. Наоборот даже — в груди закололо. Матвеев молился, чтобы Безликий ответил ему поскорее. Иначе с ума сойдёт. У Олега на том конце провода начинало щемить сердце от беспокойства. От какого-то невероятно странного беспокойства за человека, о котором никогда толком-то и не думал в положительном ключе, не воспринимал как равного, а видел в нём лишь врага. Откуда только пошли такие мысли о нём? Да и какого чёрта Дима вообще ничего никому не говорит? Почему Матвееву так сложно попросить помощи? Не анонимно, не у рандомного человека в интернете, а у тех, кто действительно может ему помочь, по-настоящему! Зачем же так усложнять? Тут же вспоминается и Череватый, с этим ужасным пранком, который зашёл, кажется, слишком далеко. Владу Дима нужен живым. Сейчас отличный шанс узнать какую-нибудь сенсацию из уст Матвеева, и наверное, Череватому это очень понравится — успокаивает себя Шепс, чувствуя, как внутри поселяется ледяной страх, и одновременно с ним огромное желание поскорее помочь Диме, выслушать и помочь. Сейчас нужно быть рядом с ним. Kaonashi 04:15 Дима, у тебя все признаки панической атаки. Сейчас просто делай то, что я тебе скажу, хорошо? Для начала вдохни глубоко. Задержи воздух в лёгких. Потом досчитай до семи и выдыхай. Ещё раз. Матвеев послушно вдохнул. Воздух становился чуть мягче, уже не разрезал лёгкие и не давил на грудь. Задержал дыхание, тихо посчитал шёпотом: «один-два, три-четыре, пять-шесть, семь...», а потом медленно выдохнул через рот. Стало чуточку легче. Дима вновь глубоко вдохнул. Kaonashi 04:16 Лучше?Dima_Mat 04:16 намного. спасибо большое
Не соврал даже. Боль в груди немного потупилась, дыхание начинало выравниваться. Стало спокойнее. Kaonashi 04:16 Ты не один здесь, помни. Что я могу сделать? Матвеев прекрасно знает, что неизвестный Каонаси может сделать для него. Вот только не знал, насколько неуместно сейчас об этом просить. Думает минут пять, мнётся, но затем осознание своих желаний приходит быстро, и Дима быстро печатает:Dima_Mat 04:21 можно мне услышать твой голос?
Шепс на секунду замирает от такой просьбы. Сейчас отказать ему непозволительно — просто преступление. Олег не сволочь, Олег не оставит. Хочет его голос, значит будет. Он резко нажимает на звонок. Первый гудок, второй, третий... Шепс начинает думать, что совершает ужасную ошибку. С пятого гудка телефон наконец подняли, и на том конце провода послышался тихий всхлип, а за ним и неуверенное «Алло..?» — Дима? — голос слишком искажён сейчас, и Матвеев не узнает в Безликом Олега. Громкость словно снизили до нуля, и теперь Шепс говорил почти шёпотом. — Ты жив там, горе луковое? Ответь хоть что-то! Ты меня слышишь? — Слышишь, — эхом язвит голос в трубке. — я жив. Расскажи мне что-нибудь. Мне необходимо отвлечься. Я не знаю о тебе буквально ничего. Расскажи мне о том исполнителе, расскажи мне про Каонаси, — Олег замирает, не понимая до конца: удивляться ему уже ставшей второй, неожиданной просьбе Димы, или же свыкнуться с мыслью, что Матвееву всего лишь нужно слушать чей-то голос. — просто говори. Что захочешь. — Дим, я... — он мнётся. Ситуация до комичности глупая, он даже не знает, с чего начать. Но затем, вздохнув, Шепс начинает: — Каонаси — это безликое божество из аниме «унесённые призраками». Как по мне это одно из лучших творений Миадзаки, — Олег выдержал паузу. Дима на том конце провода негромко вздохнул. Шепс готов был поклясться, что сейчас он бессовестно улыбается. — этого бога Хаяо выдумал специально для своего проекта, представляешь? Это ж надо — выдумать божество... — Это он стоит у тебя на аватарке? — вдруг спросил Матвеев, чуть охрипшим от молчания, голосом. Шепс ловит себя на мысли, что ему нравится этот голос. — Да, это он. — Круто. Расскажи мне о Тони, пожалуйста. И о себе тоже. — негромко просит Дима. Голос становился всё более сонным, и отдавался лёгкой туманностью. Олег понял — Матвееву действительно помогает этот разговор. — Ты из Питера, да? Сколько тебе лет? Дима произносит свои догадки так искренне, словно бы уже сам по-настоящему поверил в это. И теперь лишь ждёт подтверждение от Каонаси. — Да, я из Питера, — выдавливает из себя Шепс, медленно перебирая гитарные струны. Врать Матвееву оказалось на удивление сложно, слова застревали в горле, и поэтому ответ на следующий вопрос оказался донельзя правдив. — мне шестнадцать. А Тони Раута я слушаю лет... С тринадцати, наверное. Когда-то давно случайно наткнулся, и теперь вот. Не отпускает. — Понятно. — голос в трубке тяжело вздохнул. — Он тоже петербуржец, да? Я смотрел что-то в интернете после этого «карнавала», и честно, — Дима переворачивается на спину и зажимает лицо руками. — это лучшее, что я только мог слышать. Теперь я хочу знать всё об этом исполнителе. Буквально всё. И все его песни прослушать. Олег довольно улыбается. Не зря ведь пост выставил, ох, не зря! Так вот, оказывается, чем можно было заинтересовать Матвеева... — У тебя что, гитара там?! Неожиданный возглас, раздавшийся из трубки, заставляет Шепса вздрогнуть, беззвучно выматериться и тут же заткнуть телефон подушкой. За дверью послышалась возня. Олег с ужасом оглянулся, всматриваясь в темноту. В коридоре ни единой тени. Он поворачивается обратно. — Да, я играю. Сегодня только она у меня появилась. — шёпотом рассказывает Шепс, не без гордости отмечая последний факт. — Сыграй мне что-нибудь. Пожалуйста. Олег практически не удивлён. Разве что маленькая толика беспокойства замирает в груди, когда он, ещё раз оглянувшись, аккуратно притягивает гитару к себе. Сыграть невероятно хочется, а уж если для кого-то... — Хорошо, Дим. И пускай он запомнит это. Шепс быстро перебирает струны, умело постукивая пальцами по твёрдому гитарному корпусу. Музыка льётся из глубины, а мотив ложится так просто и легко, словно Олег только и существовал лишь для этого момента. Захотелось спеть Диме что-то простое, близкое и понятное. — Тёплый ветер разгоняет все плохие мысли, — вдруг тихо произнёс Олег, неожиданно для себя с неподражаемой точностью воспроизводя мелодию. До этого она давалась рукам неопытного музыканта лишь однажды: и это была лучшая награда за все его старания. — от нас пахнет алкоголем... Ведь мы уже выросли. — Как хорошо... — голос медленно затихает, переходя на невнятное бормотание. Судя по всему, Матвеев повернулся на бок. И, кажется, свернулся калачиком, судя по звукам, утыкаясь в грудь. — прекрасно, просто прекрасно. Ты только продолжай... продолжай. И Шепс продолжает. Как по волшебству, не затихая ни на секунду, он тихо напевает знакомую мелодию, сливаясь с музыкой воедино. Дима замолкает. А через несколько минут в трубке слышится тихое сопение. Никто больше не говорил хриплым голосом слова-комплименты, никто больше не просил продолжать. Стало тихо-тихо. Лишь слабые вздохи изредка нарушали эту тишину. — Спокойной ночи, Дим. — прошептал Олег, аккуратно опуская гитару на пол. В ответ — слабое дыхание. Через секунду Матвеев, слабо муркнул что-то во сне, прежде чем затихнуть окончательно. Шепс молча сбросил вызов. В комнате повисла тишина. В тот момент стало невероятно грустно — словно бы Шепс вдруг потерял что-то очень важное, в один миг лишился необходимого компонента. Неужто так остро ощущается одиночество? Странное чувство. В тот момент Олегу очень хотелось верить, что Димин сон пройдёт спокойно, без кошмаров. Что Матвеев проснётся не от крика и давления в груди, а потому что солнце будет из окна светить очень ярко. Пускай он проснётся бодрым и с улыбкой. Пускай заварит себе чай с сахаром. Почему именно чай, Шепс не знал. Но знал точно — он будет рядом, даже если снова приснятся кошмары. Теперь не оставит. И именно поэтому записывает на диктофон ещё несколько лёгких мелодий для Димы, чтобы в случае чего было что продемонстрировать. А потом, аккуратно упаковав гитару в большой чёрный чехол, Олег медленно поднимается из-за стола и возвращается к себе в комнату. Там по-прежнему сопит на кровати Саша, укрытый тёплым одеялом. Он по-прежнему изредка подрагивает во сне, хмурится, иногда слабо улыбается — и Шепс начинает думать, что же такое ему там снится? А ещё, наверное, не всё так уж и плохо, и вообще — пока в этом мире есть люди, ради которых можно записывать мелодии на диктофон в четыре часа утра, с которыми можно говорить в любое время суток и о чём угодно — есть и смысл существования. Нельзя сдаваться, нельзя покидать. Необходимо идти до конца, до победного конца, пока рядом есть те самые, самые дорогие, самые лучшие и самые любимые люди. Олег засыпает, думая о нём.