Dima_Mat 06:38 смотри, какой рассвет красивый
У Димы Безликий ассоциируется с городскими напевами, лёгкими мелодиями, с перебором струн. С чистой музыкой. Дима и не думает, как выглядит сейчас со стороны для других — а в особенности для него. Хотя, от третьего лица он наверняка либо поехавший, либо романтик, раз на крыше. Или всё вместе. Kaonashi 06:39 чудесно, родной. но ты в сто раз красивее. куда полез?Dima_Mat 06:40 просто утро очень красивое, вот и захотел запечатлеть, не переживай за меня особо
Матвееву приятно, что за него волнуются, а вот Олегу уже не по себе от такого чересчур спокойного настроя. Суицид это, конечно, штука спонтанная, вряд ли стоя на крыше, Дима решит сначала пофотографировать рассвет, а затем свести счёты с жизнью, но такая неожиданная тяга к опасности Шепса всё равно напрягает. Кажется, о чём-то таком ему и говорил Саша. Матвеев прыгать и не собирался. Не сказал бы, что совсем не хочет, но просто как-то... Не то. Дима зло пнул ледяную сосульку к крыши. Та отлетела, но не скатилась с края. Чуть-чуть не дожал. Вот как Дима — совсем чуть-чуть. Не решается. Боится. Новое сообщение от Каонаси. Kaonashi 06:42 дим, слезь пожалуйста, я переживаюDima_Mat 06:44 неужто рассвет не понравился? я между прочим ради тебя здесь. питер твой не видно, зато весь мой город как на ладони
Олег думает, что Матвеев над ним наверняка издевается. А ещё думает, что если по своей воле он сейчас не слезет, Шепс притащится к нему на крышу и силой стащит, а потом привяжет его в квартире верёвками. Kaonashi 06:46 прекрасный рассвет. ты хотел спрыгнуть?Dima_Mat 06:46 пока ты со мной, я на земле, забыл? Dima_Mat 06:46 всё, не психуй. сейчас слезу
Дима смеётся почти истерически, и этот смех ему самому напоминает натужный скрип старых дверей. А ещё по щекам снова текут слёзы, и Матвеев смутно понимает, из-за чего так хочется закричать и заплакать. Может, психика ищет выход таким образом, Дима не знает. Он молча ныряет в открытый люк, быстро спускается по железной лестнице и на ходу достаёт ключи. В квартире снова тишина, она повсюду, от неё не скрыться, и Матвеев решает подключить чуточку музыки к своей жизни. Громкость на максимум, звук разбивается о стены, проходит сквозь них, разносит тишину в щепки. Вопреки всему, Диме так лучше. Он так не любит одиночество, боится оставаться один, боится думать о том, что остался. До тех пор, пока он совершенно один в этой квартире, до тех пор, пока бабушка в больнице, он будет пытаться выжить в одиночестве. Вообще, выход на крышу Матвеев обнаружил случайно. Не сказал бы, что полез туда с прямой целью вылететь, нет — чистое любопытство заставило его не проверять лестницу на прочность, не прощупывать ветхую черепицу, а просто идти туда. Может, потянуло просто, может действительно интересно стало на город с высоты посмотреть, есть в этом какая-то своя романтика. Гост таун в реальной жизни оказалось, а особенно ночью. Дима мысленно всё ещё там, на крыше — стоит и кусает губы. Красиво. До одури. Kaonashi 06:51 слез?Dima_Mat 06:51 слез
Kaonashi 06:51 умничка. сыграть тебе? Выжить и не испугаться. Хотя, в одиночестве он никогда не будет — Каонаси с ним. Матвееву очень хочется снова его послушать. Поэтому он незамедлительно соглашается, и через несколько минут получает длинное голосовое сообщение. Каонаси так восхитительно играет, что Диму пробирает до костей каждый раз. Волшебник просто этот Безликий, и никак иначе. Матвеев достаёт из холодильника пару кусков сыра, вытаскивает с полки хлеб, жадно смотрит на кофе. Может, от одной кружки и ничего не будет, а если сердце остановится, то Дима, конечно, будет ни при чём. Это все кофе, и Каонаси простит его. Матвееву умение готовить точно по жизни пригодится — хоть и ест он мало, настолько, что одного бутерброда с утра ему хватит, и он весь день ничего не будет чувствовать. Теперь со стороны он может выглядеть, как счастливчик, готовящий с утра завтрак под музыку. Если дорожки от слёз вытереть, то почти что за правду примут. Диму трясёт. Ему не нравится такое одиночество. Матвееву до одури нравится смотреть на острые ножи. Ощущать металлический холод под пальцами, проводить по заточенному лезвию. Больно. А ощущать боль очень приятно. А ещё с утра стали ломить лёгкие — видимо, всё чёртовы сигареты. Дима думает, что когда-нибудь глюки настигнут его в самый неподходящий момент, он снова закурит их, заткнёт и закупорит. С утра заболят лёгкие снова, но это не так страшно. Намного страшнее и больнее, когда начинает жечь сердце. Матвеев уже даже таблетки перестал пить — ещё один вид чёртового мазохизма. Они горькие, слишком горькие, даже хуже, чем табак, и Дима впервые так ярко это чувствует. Даже вода из-под крана горчит сильнее обычного, и Матвееву кажется, что вся его жизнь — одна сплошная ядовитая горечь, и он этот злой яд потреблять не будет. Вместо этого он снова полезет на крышу, но не спрыгнет оттуда, а лишь пройдёт по опасному краю. Оттянет свои мучения, заставит себя жить. Ради Безликого. Снова зажмёт пальцами железное лезвие, дыхнёт на ледяной металл, согревая. Дима проснётся с новой болью и вопреки всему ничего не будет делать с ней — потому что ничего её не ослабляет. Матвеев пристрастился к игре с огнём, принял её правила, и теперь каждое его действие имеет жутковатый подтекст, теперь нет страха навредить себе, нет желания показаться сильным, сильнее, чем он есть на самом деле. Чувство безысходности внутри мешается с желанием не быть. Просто не быть, умереть, любой ценой прекратить своё существование — но Каонаси расстроится, а его расстраивать нельзя. Ещё одна странная мысль — что случилось бы, если б смерть настигла его раньше, ещё раньше, чем появились такие навязчивые мечтания о ней? Диме сразу вспоминается вечер у Влада — кажется, он был так давно, ещё в прошлой жизни. В прошлой жизни он должен был умереть, по всем законам должен был. Но появился Олег. Как он оказался там, что заставило его идти на спасение жизни, жертвуя собственным временем и покоем? Ладно Лина, её настрой к Матвееву всегда был самым искренним и понятным, а вот Шепс... Шепс его ненавидит, он наверняка это даже когда-то говорил, просто Дима не помнит, а если и не говорил — неужели действий мало было в его сторону? Матвеева раздражает его собственная отходчивость и умение так быстро прощать. Последние несколько недель Олег ни разу его не тронул, ни разу не выразил негатива в его сторону, и Дима уже готов ему простить всё. Это так бесит. Может, ещё один вид мазохизма, сотый, тысячный по счёту? По правде говоря, Диме такие мысли совсем не нравятся. Вот только он сам больше не в состоянии бороться с ними. И таблетки не помогают.***
— Олег, у тебя руки дрожат. Шепс бездумно поджимает губы, смотрит на Лину, а потом куда-то вперёд. Убирает руки в карман мягкой толстовки. У Лины не выходит поймать его взгляд, поэтому и неясно, смотрит ли он на конкретный предмет, или просто задумался настолько, что уже не ловит связь с реальностью. Олег смотрит на Матвеева. Точнее, на его руки. На шею, на синяки под глазами. На губы. На пальцы, обхватывающие сигарету. На покрасневшие от мороза щёки и кончик носа. Наверное, сигарета сейчас его спасает, ему станет легче. И не стесняется ведь, никаких взглядов не боится — значит, действительно спасает. Дима курит. Сидит на подоконнике уже минут тридцать, снова в опасной близости от края. Окно открыто настежь, волосы развеваются на ветру. И не холодно ему так, температура за стеклом едва-едва успела добраться до отметки плюс два. Он стряхивает пепел вниз, на секунду поворачивается к классу. Вздыхает тяжело. Матвеев не ловит направленные на него злые взгляды. Иногда он даже слишком смелый. Вика с четвёртой парты морщится и смотрит на Диму с недовольством. Тот даже не оборачивается. Марьяна следом за ней закатывает глаза, демонстративно натягивая воротник кофты на лицо, спасаясь от сигаретного дыма. Следит за реакцией Матвеева. Наплевать ему, как было, так и остаётся. Влад отрывается от телефона, бросает на него равнодушный взгляд и отворачивается. Дима продолжает упорно всех игнорировать. Продолжает он это слишком упрямо, буквально притворяется, что не видит их всех, не замечает прямого недовольства. Шепс наклоняет голову, смотрит. На взлохмаченные волосы, на перебитые костяшки, на покрасневшие глаза. А может и не притворяется. Марьяна смотрит на Костю и вдруг жестом указывает ему на Матвеева. Олег крупно вздрагивает, оборачиваясь. У Кости взгляд грубый, решительный, и даром что до этой секунды он вовсе у двери стоял, видеть Диму не видел. Шепс мгновенно теряет нить повествования Лины, и теперь тоже, ещё внимательнее наблюдает за Димой. Каждый сустав напряжён, каждая эмоция на взводе — он готов подскочить со стула и за миллисекунду оказаться подле Матвеева. Костя кивает Романовой, медленно поднимается со стула и большими тяжёлыми шагами преодолевает расстояние от парты до подоконника, на котором сидит ничего не подозревающий Дима. И сейчас Гецати рядом с ним кажется таким жутким, неправильно гигантским и опасным. Олег смотрит, и для него всё происходящее кажется глупой замедленной съёмкой. Когда большие цепкие руки хватают Матвеева за худые запястья и с силой бросают вниз, головой об ледяные батареи, Олег пугается по-настоящему. Дима вскакивает, не успев удариться, а Шепс быстро оказывается перед ним, закрывая собой от Кости. И всё это происходит слишком быстро, буквально за считанные секунды, никто не успевает сообразить, подействовать. Сделать. У Олега адреналин по венам мешается с криками девчонок с последних парт и кашлем Матвеева, который не успел выпустить из глотки дым, и теперь пытался продышаться за спиной Шепса, то и дело задыхаясь и кашляя, стараясь прочистить горло. Олег по-прежнему стоит перед ним, по-прежнему прикрывает, а Гецати, кажется, не рассчитавший силу, теперь вскинув руки, отходит от него. Дима сжимает маленькие кулаки и едва ли не бросается с ними на Костю. Шепс ловит его за пояс и тянет назад, на себя — позже он такую чрезмерную тактильность ему оправдает, всё позже. Сейчас главное его подальше оттащить от этого кошмара. — Сука, — злобно шипит Матвеев, наконец прокашлявшись и выпрямившись перед Костей в полный рост. Взгляд почти что дикий, острый, ненавистный, а в глазах всё равно сквозит усталость. Шепс удивлённо смотрит на него, разжимает руки, позволяя Диме высвободиться и наконец сказать всё, что он хотел. Вроде ударить он его больше не попытается. Олег как-то даже гордится Матвеевым. Его мальчик очень смелый, резкий и неожиданный, от Димы много чего можно ожидать. И, чёрт, как же это мило. Он действительно не слабый. Он храбрый и решительный, он не испугается. Не испугаться он может и высоты, на самом деле. А ещё крови, петли и много чего. Шепс внимательно наблюдает за его действиями. Матвеев вырывает из ушей наушники и наматывает их на руку, убирая в карман — Олег успевает уловить из наушников гитарные лады, почувствовать и узнать музыку. Надо же, Дима решил переслушать его игру, ещё раз насладиться, снова отдаться моменту, здесь, в школе. — Ещё раз тронешь меня... Уничтожу. — судя по округлённым глазам, Гецати в шоке. Шепс в шоке тоже, но продолжает неосознанно закрывать Матвеева собой, пытается скрыть параллельную радость, восхищение, гордость. Дима может постоять за себя, Дима готов ответить тому, кто представляет опасность. Дима не боится. А ещё он только что переслушивал игру Олега. Правда, сам Матвеев ещё об этом не знает. — Что ты сказал? Расслабиться Шепс не успевает. У Кости взгляд мутнеет, злоба приливает к кулакам. Он делает шаг — Олег мгновенно вытягивает руку перед Димой. Сразу обозначает позицию, суровым взглядом объясняет, что будет, если сейчас Гецати посмеет его тронуть. Матвеев смотрит на обоих с искренним непониманием, но опасность ясно начинает осознавать. Двигается назад ближе к стене, Шепс шагает за ним, прижимая, вынуждая вжаться в неё. Гецати идёт на них обоих. Он сейчас огромный, опасный, как глыба, как гора, айсберг. Но Олег будет сражаться с ним, если потребуется. Страха он не чувствует — только злобу. Нестерпимую, пожирающиую изнутри злобу, готовую выплеснуться наружу в виде очередного удара. Может быть, ему станет легче. И тогда точно рука у него не дрогнет. Марьяна верещит где-то неподалёку, когда Шепс вдруг отлетает к её парте, больно ударяясь рёбрами о высокие бортики. Неожиданный возникший Влад значительно усугубляет ситуацию для Димы. Зачем Череватый вмешался? Для чего оттолкнул Олега, не давая защитить Матвеева? Того Матвеева, который уже вытирал кровь с губ. Костя его ударил, успел, а Влад не дал спасти. Как так вышло? — Уйди. — шикнул Череватый. — Уйди, Шепс. — Олег упрямо пытался протиснуться к Диме, вытолкнуть Влада и пройти. Череватый держал его, не позволял оказаться рядом и заступиться. Матвеев уже в одиночку вжался в стену, с ужасом глядя на Гецати. — Чёрт, как ты мне жизнь осложняешь, сволочь. — ядовито бросил Олег, глядя в глаза напротив. У Влада взгляд всегда живой, а сейчас даже, кажется, зрачки поблекли. Шепс этого не видит. Он дёрнулся на крик Димы, от которого девчонки уже оттаскивали взбесившегося Гецати, и, воспользовавшись замешательством Череватого, Олег подскочил к нему, придержав за руку и помогая подняться. Костя успел ударить второй раз, да так, что кровь залила нос и губы. Шепса начинало трясти от злости. — Стой. — Матвеев поймал Олега за руку, когда тот попытался ломануться за остальными. — Не трогай его. Если б не Влад, ты бы сейчас, а не я кровью умывался. Тебя не оправдать если что, понимаешь? — несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, и Шепс боится только покраснеть при нём. В голове начинает потихоньку проясняться, злоба утихает под мерный голос Димы, и ужасные последствия вырисовываются в голове. — Спасибо... Что помог что ли, — Матвеев благодарно улыбается, всего на секунду, и тут же возвращает на лицо маску безразличия. — но больше не лезь, лады? — он слишком привычно сплёвывает кровь, легонько хлопает Олега по плечу и отходит к остальным. Подошедший на шум директор выясняет причины несостоявшейся не-драки, каждый желает высказаться, перебивая другого, а вот Шепс молчит. Димино безразличие его в ступор вгоняет каждый раз, хотя мог бы уже и привыкнуть, что ему плевать. Ещё и не лезть просит... Неужели плевать настолько? Лучше бы он его яро ненавидел, всей душой и всем сердцем — только бы не было совсем плевать. Хоть какие-то чувства. Олег подходит к Гецати, кивком отводит в сторону, подальше от одноклассников и директора, смотрит смело, серьёзно, а у самого сердце где-то в глотке стучит. Единственное, на что Шепс сейчас надеется — его авторитет в классе ещё крепок, а Костя ещё в его формальной власти. — Ещё раз, и Влад меня не остановит. Сегодня тебе повезло, ты понимаешь? Гецати мрачно кивает. Олег всё ещё хочет его ударить, но держится — слишком палевно перед Димкой сейчас ему мстить. Шепс на секунду даже удивляется отсутствию каких-либо вопросов касательно того, почему это он вдруг заступается за Матвеева, но Костя молчит, как мертвец молчит, и Олег уходит. Напоследок смотрит на Диму — он ничего не видел. Значит, можно быть спокойным.***
— И представляешь, за меня заступился этот челик, ну, про которого я тебе тогда ещё рассказывал. Он типа меня ненавидит и всё такое, но из квартиры того нарика это он меня вытащил. И брату своему сдал вроде, тот меня в больницу отвёз, помнишь? — активно жестикулируя на том конце провода, рассказывал Матвеев. Олег шагал по улице, одной рукой прижимая телефон к уху, а второй закрывая себе рот. Хотелось засмеяться просто от нелепости сложившейся ситуации. Сейчас Шепс будет выслушивать о том, какой он плохой, как достал его, Матвеева, и вообще в аду гореть ему, а ночью Дима снова напишет и скажет, как сильно любит своего Каонаси. Олег думает, что мог быть стать неплохим шпионом. — Короче дурдом, я попросил его не вмешиваться. А у тебя что? Ты на улице? Слышу, как питерский снег хрустит. — Да, вышел вот прогуляться... Мимо кунсткамеры прохожу, прикинь! — Шепс с сомнением поглядел на тёмный гараж, прячущийся в густых ветках и вздохнул, продолжая говорить шёпотом. — Действительно дурдом. И что, ты это парня терпеть не можешь? — Если бы. — судя по звукам, Матвеев нехило так приложил чем-то о деревянный стол. Олег лишь понадеялся, что не руками — было бы жаль такие музыкальные пальцы бить. — Я к нему ничего не чувствую, ни хорошего, ни плохого. Хотя по логике должен его ненавидеть, он тот ещё подонок. Всю жизнь меня унижал, а теперь вот крутым заделался. Прикинь, живёт в хорошенькой квартирке, отец врач у него, и поганца своего хорошо пристроит. У него всё всегда будет. Он в достатке и счастливый. — У него наверняка тоже не всё гладко, — снова полушёпотом отзывается в трубке Шепс. — раз он такой придурок. Не, я его не пытаюсь выгородить. Просто... У всех свои мотивы, но он действительно перешёл черту... — Он-то ладно, у нас Гецати отбитый. Нос теперь болит. Вроде не сломан, но кровь шла, больновато было. — Дима продолжал доверчиво пересказывать все события, даже посмеивался иногда, рассказывая, как именно по лицу получил. — Гад он, но если бы Олег полез, то по сути без причины. Кстати, у этого Кости родителей вызвали в школе, а Олег просто в стороне стоял, но это правильно. Пусть лучше молчит. Его бы учителя сожрали. — А тебе-то что? — искренне удивился Шепс, на секунду заговорив громче. — Или ты как с тем парнем, который тебя чуть не прикончил? Жизнь не хочешь ломать? Дим? — Наверное. — помолчав, ответил Матвеев. — Не люблю, когда у людей проблемы из-за меня. Снова тишина. Олег аж останавливается, смотрит в экран. Дима всё ещё на линии, но почему-то примолк на несколько секунд. Шепс удивлённо приподнимает брови, но он, конечно, этого не видит. Матвеев ангельски добрый, он жалеет даже своих врагов, старается не портить жизнь даже тем, кто заслуживает самого позорного её конца. Олегу от его доброты только горше — для Димы он точно такой же гад, как и Влад, Костя и все остальные, но он будет просить не лезть, не позволит даже на грамм что-то исправить и продолжит душить своей жалостью. Шепс в шоке с него иногда, вот честно. — Занят? — Да нет. — Матвеев вдруг тихонько рассмеялся. — Просто, ну... Впервые в жизни с кем-то так открыто обсуждаю одноклассников. Постепенно Олег приближался к квартире. Лифт сломался, и идти шесть этажей пешком оказалось очень энергозатратно. Но как только из его квартиры донёсся очередной крик, усталость спала, как будто бы её никогда не было. Крикнув в трубку какое-то нелепое оправдание, Шепс сбросил звонок и влетел внутрь, вмиг отталкивая побледневшую и заплаканную мать подальше от отца. Как жаль, что нельзя просто схватить что-нибудь острое и желательно тяжёлое, двинуть как следует и избавить всех от этих мучений. Как жаль, что в этой жизни практически ничего от самого Олега не зависит, и всё, что он может — смотреть. Он словно привязанный, словно в клетке. И в этой клетке нет входа, нет выхода — есть лишь стальные прутья, боль и холод. Её невозможно покинуть. Только смириться. У Шепса в голове снова белый шум, и больше он ничего не может вспомнить.***
В квартире тихо. Это первое, что понимает Олег, когда возвращается из мыслей в реальность. Он в комнате. В коридоре нет отца. Темно и тихо — интересно, где мать? Неужто хватило смелости из дома выйти? Шепс думает, что тоже начинает бояться тишины, ещё сильнее, чем криков.Dima_Mat 17:04 ты куда пропал так резко? всё хорошо?
Кажется, Дима за него тоже переживает. А может, даже чуть сильнее, чем Олег за него. Шепсу стыдно признаться, что сердце начинает биться сильнее от одной только мысли о Матвееве. Он переживает. Олег к такому не привык. Себе нервы за остальных помотать, это да, это всегда пожалуйста. А с ним всё в порядке, всё хорошо, и плевать, что руки трясутся, а по утрам банально просыпаться не хочется, чтобы ничего не видеть. Хотя, на Диму в школе посмотреть хочется. Kaonashi 17:06 всё со мной хорошо, не переживай. позвали простоDima_Mat 17:06 ты в последнее время очень часто куда-то уходишь... у тебя точно всё нормально? я не настаиваю, правда, но всё же скажи мне, если что-то происходит, хорошо? я тоже волнуюсь за тебя
Dima_Mat 17:07 прости, если лезу не в своё дело
Ему слишком тяжело врать. Олег улыбается, думает, что, наверное, ничего страшного не произойдёт, если Дима узнает самую капельку правды — вдруг Шепсу станет легче? Конечно, всего не скажет, не хочется вредить другим своими чувствами — а вредить Диме не хочется особенно. Он будет тихим и скажет лишь часть правды. И Матвееву от неё плохо не будет, точно. Окончательно убедив себя, Олег наконец глубоко вздохнул и напечатал. Kaonashi 17:10 не переживай, родной, нет чего-то такого, что было бы не твоим делом. у меня отец иногда не особо трезвый приходит, мне приходится вмешиваться. в такие моменты бросаю буквально всё, из-за этого и пропадаюDima_Mat 17:11 чёрт возьми, каонаси, почему ты раньше мне не говорил?!!! я тебя только гружу своими проблемами, а ты молчишь блин
И злющий смайлик отправил. Шепс вдруг тихо засмеялся. Действительно переживает. Ещё и сердится, что не говорил ничего. Вроде как Олег и не считал таким уж важным делиться, говорить о своём, о себе в частности. А для Матвеева это так нужно было, оказывается. Он не молчит, ему важно слышать, а для Шепса уже неотъемлемой частью жизни стало делать всё, что необходимо Диме.Dima_Mat 17:12 короче давай так: ты будешь рассказывать мне о том, что происходит с тобой, а я о том, что происходит со мной. вместе будем что-то делать там, разговаривать, хорошо? а то я так тебя своим нытьём затоплю
Не затопит. Шепс думает, что купит себе акваланг и баллон с кислородом, и пойдёт ко дну сам, если Матвеев его затопить попытается. А вообще он, конечно, справится. Не будет особо нагружать других. Олег снова даёт обещание, снова думает, что пожалеет о нём, но даёт.Dima_Mat 17:13 у нас с тобой сейчас всё временно. пока мы дети, от нас в этой жизни мало что зависит. скоро мы станем совсем взрослыми, и тогда сможем нормально выстроить свою жизнь, так, чтобы нам комфортно было, понимаешь? не забывай об этом тоже. вся наша беспомощность в силу возраста — временное явление. мы справимся. мы вырастем и обязательно увидимся когда-нибудь) это единственное, что заставляет меня не сдаваться. мысль о том, что я когда-нибудь приеду к тебе в Питер, увижу тебя. вообще у меня дедушка из Питера, но я видел его последний раз, когда мне восемь было. тогда у меня младший брат родился
Dima_Mat 17:15 я обещаю, что как-нибудь приеду к тебе Dima_Mat 17:15 спокойной ночи, каонаси)
И снова стикер с сердечком. Олегу... Легче. Он сразу это понимает. Чувствует, как растворяется ком в горле, чувствует, как на душе становится самую капельку спокойнее, прежде сбитое дыхание выравнивается, оставляя после себя лишь слабую горечь. Олегу... Даже немного совестно, что он молчал столько времени. Придётся восполнять своё молчание. Если Диме будет нужно, он расскажет всю свою жизнь от начала до конца — лишь бы он его слушал. Это так приятно. Так хорошо, и так до невозможности необходимо ему — быть важным. А для Матвеева быть важным особенно приятно.