Учебный день тянулся медленно, скучно. Олег едва не засыпал. Снежок валил за окном, застилая белым покрывалом асфальт. Олег лежал на сложенных руках и дремал. Географию снова отменили, географ свалил, следующим уроком была алгебра. Поняв, что на ней придётся делать умный вид, Шепс встряхнулся, потёр рукавом глаза и спустился вниз, умыться холодной водой для бодрости.
Звонок прозвенел, Лина умотала вместе с Матвеевым вниз, Олег спустился по второй лестнице, чтобы хотя бы не наткнуться на них. Джебисашвили уходила из класса чертовски злая, не хотелось раздражать её ещё сильнее. Класс постепенно пустел, и в конечном итоге сидеть на своих местах остались только Влад, с каким-то подозрительным интересом рассматривающий пейзаж за окном, и Ира, с таким же интересом рассматривающая Влада.
— От тебя тьмой прёт.
Череватый медленно повернулся, натыкаясь на хитрую ухмылку. Поджал губы. Ничего в образе Игнатенко его так не цепляло, как та муть и неясность, с которой она говорила, казалось бы, простые вещи. До Влада давно уже дошло, что именно она пытается сказать. Но Ира будто бы... Боится? Не решается? Неясно. Почему не может сказать напрямую о том, что чувствует от него?
— Мне, в отличие от Матвеева, хватает мозгов в классе дымом не дышать, — просто отвечает Влад, игнорируя внутренний голос, кричащий о том, что Ира одна из них, ей можно доверять. Так-то оно так, конечно, но Череватый путём не самых приятных проб и ошибок уже давно выяснил, что лучше дотошно всё проверить, чем снова ошибиться в человеке. Игнатенко хмурит брови. Дурачка строит. — о чём ты, душа моя?
— В отличие от кого?
— Зашёл посреди урока, — объяснил Влад. — с тёмными волосами, невысокий такой. Это Матвеев. Так что ты говорила про тьму?
— У него другая тьма. Физическая, дымовая. Понимаешь? Не такая, как у тебя, — Ира продолжала допытываться, говоря какими-то загадками, а вот до Влада будто бы стало доходить. А может он просто наконец поверил, признался, признал. Он вдруг внимательно поглядел в глаза напротив, а потом улыбнулся так доброжелательно, как будто бы только что узнал в Игнатенко какого-то старого друга. Та довольно улыбнулась в ответ. Со стороны могло показаться, что Череватому вообще ничего не стоит поладить с ней. Но если Ира увидела в нём друга, то Влад — соперника.
— Дошло наконец.
— И как ты поняла что я... Тоже? — Череватый придаёт голосу максимальное безразличие, поворачивается полностью, оглядывается на всякий случай, боясь наткнуться на потерянный и испуганный взгляд кого-то из одноклассников. Но вокруг никого нет, только Ира рядом, и Влад думает, что ему не хватает кого-то. — Ты серьёзно энергетику учуяла?
Игнатенко громко фыркает, запрокидывая голову. Влад замечает, что говорит она как-то странно, будто бы сквозь зубы. Несерьёзно. Стоило ли вообще продолжать с ней разговор о личных, опасных вещах? Влад думает, что ещё пожалеет об этом.
— У тебя свеча из рюкзака торчит.
И, убирая эту самую свечу дальше, в самый глубокий карман, Влад думает, что уже жалеет, когда Ира смотрит на него с какой-то наглой, нескрываемой насмешливостью. Череватый лишь успевает понадеяться, что этим разговором не обозначил к Ире никакой принадлежности, и снова поворачивается к окну. Бессмысленно теперь что-то отрицать.
На алгебре ситуация только ухудшается. Рядом с Игнатенко физически непросто находиться. Влад переодически чувствует, как начинает давить на горло, перекрывать дыхание. Вокруг жарко. Не выдерживая, он открывает окно прямо на уроке, терпит на себе осуждающие взгляды одноклассников и математика, и под возмущённые перешёптывания садится на место. На него смотрит Матвеев, а это раздражает ещё сильнее. Ему в первую очередь хотелось выколоть глаза.
Диме тоже невесело. Во всей этой суматохе он успел забыть о главных проблемах, а резко вспоминать о чём-то плохом всегда тяжело. Он сидит, подперев рукой щёку, и без особого интереса смотрит на кривые иксы и степени в своей тетради. До сегодняшнего дня он и не думал, что что-то может быть настолько непонятно. И он думает так не только об уроках ненавистной алгебры. Эмоции и чувства понять куда сложнее.
Поток мыслей прерывает Елена Викторовна, резко залетевшая в класс. Диме, честно говоря, хватило её жизнерадостности ещё на первом уроке. Он натягивает капюшон и молча укладывается на парту. Лина снова занята — прожигает безжалостным взглядом новенькую.
— Совсем забыла вам сказать, ребята! — вдруг хлопнув в ладоши, воскликнула учительница, мгновенно разворачиваясь и возвращаясь на середину класса, не дойдя всего каких-то несколько шагов до двери. Последние пару минут она вроде как говорила об экзаменах — Дима её практически не слушал. Лишь иногда на слух улавливал такие знакомые слова, как «важные предметы», «огэ» и «место в жизни». Матвеев закатил глаза. Когда-нибудь она сведёт учеников с ума своим безграничным оптимизмом. — У нас среди двух параллелей девятых классов должен проходить новогодний бал. Урок у вас предпоследний? — дождавшись общего неуверенного «угу», классная продолжила. — Чудесно! Значит, вместо английского бежим в коридор на сцену, там же будем репетировать. В других классах всех уже давно разбили на пары, прошло несколько репетиций, а мы, как обычно, последние. Поэтому сегодня будем наверстывать упущенное!
И Елена Викторовна пулей вылетела из кабинета, оставив после себя приторный шлейф духов. Математик чуть заметно сморщился, неловко кашлянув в кулак. Дима покосился на Джебисашвили, ожидая объяснений. Та в ответ лишь дёрнула плечом.
— Поставят в парочку кого-нибудь и станцуешь. Скорее всего меня, она вроде не зверь, знает, что мы хорошо общаемся... Хотя, чёрт её разберёт, — Лина опять перевела злобный взгляд на ничего не подозревающую Иру, зашипела. Аж кулаки сжала.
Как назло, через пару минут прозвенел звонок, и вместо перемены и следующего урока всем классом пришлось тащиться в коридор. Там их уже ждала довольная преподавательница, едва не потирающая руки от удовольствия. Как по команде, весь класс выстроился в шеренгу, из которой изредка высовывались любопытные головы. Дима сразу встал рядом с Линой, чтобы у классной не возникло ни малейших вопросов, однако судя по чересчур довольному лицу, отбирать пары она явно собиралась сама. Уже спустя несколько минут Костя стеснительно держал за руку бледную от злости Вику и изо всех сил пытался не ловить на себе злобный взгляд Марьяны. Влад стоял возле неё с хитрой ухмылкой. Матвеев посмотрел на них, и его нехило передёрнуло от представления, как он стоит с кем-то из одноклассниц за руку. Он тут же повернулся к Лине, на всякий случай касаясь её предплечья. Подошедшая классная скептически поджала губы, оглядывая их обоих, а затем снова, точно так же, как и в классе, хлопнула в ладоши. Дима снова дёрнулся, сматерившись.
— Так, вы вдвоём хотите? Сразу нет, — быстро заговорила классная, не дожидаясь, пока Матвеев произнесёт хоть слово. — Лина, вальс умеешь?
— Ну, — Джебисашвили замялась под пристальным взглядом, прекрасно понимая, что в случае положительного ответа придётся демонстрировать свои умения. — немного...
— Матвеев?
Дима отрицательно мотнул головой. Скрываться было бессмысленно — оба абсолютно бездарны в плане танцев. Елена Викторовна вздохнула, глянула ещё раз на понурых Лину и Матвеева, словно размышляя, что с ними вообще делать. Дима, воспользовавшись минутной заминкой, украдкой взглянул на Олега. Шепс стоял с Ирой в стороне, на пару тихонько посмеиваясь с оторопевших Кости и Влада. Они с Игнатенко то и дело перемигивались, улыбались друг другу, да и в целом со стороны запросто могли сойти за влюблённую парочку. Почему-то захотелось тут же отвернуться. Как-то неестественно это выглядело, напыщенно, глупо. Словно обида какая-то Диму гложет, что вот сейчас Олег Шепс так бессовестно завис на этой Ире, а не на нём. Уже привычно было чувствовать прикованный к себе взгляд холодных голубых глаз, уже спокойно воспринималась лёгкая улыбка, расцветающая на губах Олега при виде Матвеева. А теперь всё внимание доставалось Игнатенко — на Диму сегодня Шепс взглянул два раза, и улыбнулся всего один. Это даже злило, Ира забирает всего Олега без остатка, не давая Матвееву вдоволь насладиться его вниманием. Дима слишком явно ощущал тот факт, что между ними действительно что-то присутствует, что они являются друг для друга особенными и знал, что в некоторые, особенно трепетные секунды они ближе друг к другу, чем к кому-либо ещё. Дима ощущал, и вопреки любым мыслям и убеждениям касательно персоны Шепса не готов был отдавать это внимание кому-то ещё. А уж тем более этой новенькой, которая с каждой минутой раздражала всё сильнее и сильнее. Обо всём этом он даже Лине не говорил — настолько это интимно было.
— Так, Лина, ты идёшь в пару к Олегу, — распорядилась классная руководительница, пока Матвеев завис на обоих, придирчиво осматривая. При упоминании Шепса он вскинул голову и задержал дыхание, ожидая своей участи. Олег тоже повернулся, видимо, услышав своё имя. Ира натянуто улыбнулась, глядя на Лину и Диму почти что с сожалением. — Ира к Матвееву. Всё, начинаем репетировать! — учительница снова хлопнула в ладоши, а Дима от простого осознания, что он теперь с Игнатенко даже забыл испугаться.
— Чего? С Ирой?! — задохнулся он, когда вокруг все зашевелились и затолкались, желая пробраться поближе к сцене. Лина ободряюще похлопала замершего Матвеева по плечу и направилась к Олегу. Ира улыбнулась Шепсу напоследок и опустила плечи. Подошла к Диме, остановилась рядом. Матвеев заметил, как Олег со смехом поклонился и театрально протянул руку Лине. Отвернулся.
— Не умеешь танцевать? — сочувственно поинтересовалась Ира, когда Дима уже смирившись, повернулся к ней лицом и под энергичный голос учительницы взял её тяжёлой рукой за талию. — А Олег вот умеет, сказал. Ну ничего, сейчас мы с ним подтянем вас, да и поменяемся все обратно по парам. Для начала выпрями спину и возьми меня за другую руку, — начала учить она и нагло провела пальцами по пояснице, надавливая и заставляя выпрямляться. Дима, до этого совершенно погружённый в свои мысли и, честно говоря, на Иру практически не обращающий никакого внимания, вдруг ойкнул и одним резким движением расправил плечи. Игнатенко и так была чуть ниже и намного у́же в плечах, а теперь на фоне выпрямившегося Димы казалась совсем крошечной. Матвеев даже с какой-то завистью поглядел на Лину в паре с Олегом. До сих пор неясно было, кому из них он больше завидует.
Зазвучала медленная мелодия вальса, и пары одна за другой двинулись в разные стороны. Дима пропустил момент, когда нужно было начинать вести, за что получил ещё один толчок, теперь уже в ребро локтём. Шикнув, он быстро взял Иру за руку и попытался шагнуть так же, как шагнул Гецати, но вместо этого споткнулся и едва не полетел на пол. Игнатенко поджала губы, всё с той же жалостью глядя на Диму. Ему же казалось, что они танцуют какой-то более тяжёлый и замудрённый вальс, чем он есть на самом деле, иначе своё положение объяснить не удавалось. Одно дело Лина — её аккуратно ведёт Олег, указывает, что нужно делать, направляет. А когда в паре ведущий никакой, танца не выйдет — это Матвеев уже понял.
Учительница смотрела на них с другого конца зала, и по её лицу было видно, что ещё секунда — и она Диму придушит. Матвеев непринуждённо выпрямился, кашлянул в кулак, отряхивая толстовку, которой даже не коснулся пола, и снова взял Иру за руку. Музыка заиграла с начала, и Дима наконец повёл Игнатенко по залу, под её негромкие указания. Шаг назад, вправо, приставить — снова шаг, лишний. Матвеев трясёт головой, беззвучно шипит маты, игнорируя комментарии Иры, и снова шагает. Одноклассники начинают с нескрываемым любопытством поглядывать на горе-парочку из разных концов зала, а Елена Викторовна снова отматывает мелодию до начала, заставляя Диму повторять адскую пытку.
Почему-то в отличие от шарахающихся одноклассников, волнения рядом с Ирой Матвеев не чувствовал. Было разве что немного жаль Игнатенко, что ей такой партнёр достался, но эта жалость надолго не задержалась — с третьей попытки Дима окончательно запутался в собственных действиях, напрочь забыв про указания Иры, и позорно грохнулся на пол, вовремя отпустив чужие руки и не увлекая её за собой. Музыка остановилась, все пары замерли, как одна. В тишине зала тут же раздалось тихое, но отчётливое «так, ну-ка встал, блядь».
— Ир, добей меня тут, я тебя прошу, — взмолился Матвеев в ответ на попытку Игнатенко поднять его за шкирку. Ира тихо рассмеялась. Боковым зрением Дима увидел, как Олег отпустил Лину и быстрыми шагами направился к ним. Мгновенно подскочив на ноги, Матвеев состроил абсолютно спокойное выражение лица, мол, так всё и планировалось. Интересно, а могут за травматичность снять с бала?
— Все живы? Ир, ты как? — быстро подошедший Шепс нагло проигнорировал персону Димы и тут же подбежал к Ире, обеспокоенно допрашивая. Матвеев едва не задохнулся от такой наглости. Он тут значит падает, убивается, а этот Игнатенко жалеет? Дима прикусил губу, изо всех сил стараясь сдержать злость. К чёрту бы их всех послать вместе с их выступлениями и балами. Лина прячет улыбку, глядя на покрасневшего от злости Матвеева. Поменялись ролями.
— Всё в порядке, — спокойно кивает Ира. Дима ей вот нисколечко не верит — в порядке было бы, если б рядом с ней был сейчас Олег, а не он. А вот самому Олегу он уже верит. Вряд ли это простая вежливость по отношению к новенькой — Матвеев кусает губы, видя как Олег улыбается Ире и уже собирается уходить, безжалостно проигнорировав его персону.
— Нет, так дело не пойдёт, — вдруг раздаётся где-то рядом голос учительницы. Дима вздрагивает и отходит в сторону, пропуская Елену Викторовну. Та вдруг быстро подлетает к Шепсу и берёт его за руку, отводя от Иры и ставя напротив Матвеева. Олег удивлённо смотрит на него сквозь упавшие на лицо кудри, а Дима внутренне кричит от радости. Уже три раза посмотрел. — Олеж, я сейчас музыку в начало промотаю, хорошо? Покажи Матвееву, как вести нужно, чтобы он ощутил.
— С кем? — напряжённо уточняет Шепс, глядя то на Иру рядом, то на Лину в конце коридора.
— С ним. — и учительница медленно поднимает руку, а затем опускает её на плечо Диме. — Веди его. А ты смотри, как он это делает.
И Матвеев не успевает опомниться, как Олег берёт его за руки и ведёт на середину зала. Мысли разом вылетают из головы, а вытянутые от удивления лица одноклассников мешаются в одно сплошное месиво. Дима их не различает.
Шепс поворачивает его к себе лицом, касается согнутых локтей и чуть притягивает. Олегу самому дико страшно, руки трясутся, когда он так запросто проводит пальцами по чужим запястьям. Одна рука опускается на пояс, вторая придерживает руку Матвеева. Музыка звучит тихим фоновым шумом, Олег её даже не слышит, потому что сейчас Дима — его Дима — танцует с ним. Шагает ровно, аккуратно, без малейших ошибок, целиком и полностью отдаваясь чужой власти. Олег чувствует, как свободной рукой Матвеев обеспокоенно сжимает его плечо, и Шепс борется с внутренним желанием накрыть её своими пальцами, погладить, успокоить. На них смотрят, смотрят все — Влад, Ира, Лина, Марьяна и Костя, Вика, сама Елена Викторовна — но их сейчас это волнует в последнюю очередь. Они останавливаются ровно в тот момент, когда музыка затихает, а со стороны коридора раздаётся звонок. Где-то на периферии сознания Олег слышит, как учительница отпускает всех домой, как одноклассники начинают шумно собираться, но осознание реальности возвращается к нему только когда Дима вытаскивает руку из его и, разворачиваясь, уходит.
Шепс отмирает. Удивлённо хлопает глазами, оглядывается, словно бы впервые видит этот зал, этих людей. Он редко в таком состоянии бесконечной эйфории, и оно ему откровенно не нравится. Слишком тяжело из него возвращаться. Дима ушёл, оставив после себя лишь тепло рук и смятую ткань толстовки на плече, а Олег меньше всего на свете хочет сейчас из-за этого страдать. Хотя, до конца Матвеев не ушёл — вернулся из класса с рюкзаком и стоит возле Елены Викторовны, о чём-то с ней переговаривается. Всё прошло слишком быстро, но они танцевали. И касались друг друга. И смотрели в красивые глаза напротив. Интересно, где Лину носит?
Олег резко вспоминает о том, что сейчас по расписанию был английский, последний урок — и по-хорошему он должен уже сидеть в кабинете директора, слушать о своих прогулах и думать о том, что бы такого сказать Саше, чтобы тот передал директору, и их оставили в покое. Погрузившись в мысли о брате и о том, что ему делать сейчас, Шепс напрочь забывает о том, что должен позвать с собой Диму. Он вздыхает, закидывает предварительно захваченный из класса рюкзак и шагает в сторону кабинета директора. Там несколько раз стучит в дверь и терпеливо ждёт, пока донесётся усталое «входите». Олегу идти не хочется. Но он стискивает зубы и одним резким движением открывает дверь. Директор сидит за столом, сцепив руки в замок на столе, и выжидающе смотрит на остановившегося Шепса. У Олега внутри что-то переворачивается, мысли одна за другой вылетают из головы. Имя директора он забывает сразу же, как только за спиной захлопывается дверь, и он остаётся один на один с тем, кто сейчас будет его донимать самыми неудобными вопросами.
***
— Она слишком дофига хочет от нас, тебе не кажется? — сердился Дима, как-то слишком агрессивно встряхивая рюкзак и запихивая туда вещи. — Я что, с рождения должен этот ваш вальс уметь? Нет, и главное ты слышала вообще? Веди его, говорит, пусть посмотрит как надо, поучится... Из Шепса, конечно, учитель шикарный.
Лина стояла, опираясь плечом на дверной косяк и чуть улыбалась, глядя на сердитого Матвеева. Может быть он так смущение проявляет, чёрт его разберёт. С румянцем на щеках и взлохмаченными волосами Дима выглядел очаровательно — жаль, Олег его не видит. Хотя ему, наверное, танца с ним хватило. Надо будет спросить.
Они вышли вместе, уже собираясь уйти домой, как вдруг Елена Викторовна, глянув через очки, кивнула Матвееву, чтобы тот подошёл. Пожав плечами, Дима быстро сократил расстояние до стола в коридоре и кивнул Лине, чтобы та шла. Он догадывался, о чём классная руководительница будет с ним говорить. А ещё догадывался, что говорить она будет невыносимо долго.
— Димочка, здесь никто тебе зла не хочет, понимаешь? — Елена Викторовна явно пыталась наладить со своим учеником контакт, но у Матвеева сейчас контактировать вообще с кем-то желания не было. Дима закатывает глаза. Идиотская привычка, надо избавляться.
— Поэтому в ваших интересах позвонить моим родителям, чтобы я выслушал нотации ещё и от них и в конечном итоге, наверное, у меня появится желание учиться и думать, кем я хочу быть.
Со стороны Матвеев уже выглядел как человек, который роет себе могилу, но всё было чуть сложнее. Несколько минут назад учительница сказала ему, что после каникул хочет обсудить его с его же родителями. С родителями, о которых он уже несколько лет не слышал ничего. Вообще.
Диму потряхивает. Но на желание хамить это никак не влияет. Сейчас он доведёт отчаявшуюся учительницу до нервного срыва и она позвонит его родителям. Изначально ясно, насколько дерьмовую стратегию Матвеев выбрал, но останавливаться сейчас нельзя — позже он принесёт извинения.
— Мы здесь не для того чтобы наказывать тебя. Моя цель — воспитание. Воспитание, понимаешь? Это моя обязанность, как педагога. — Елена Викторовна держится хорошо. Хотя кажется, ещё минута, и Диме прилетит от неё лично.
— Много вас, с моими родителями, воспитателей на один квадратный километр.
Елена Викторовна смотрит на него чуть ли не с презрением, а Матвеев уже с нескрываемой надеждой смотрит на её телефон. Интересно, что скажет мама, если ей позвонят из школы и начнут жаловаться на старшего сына? Помнит ли она вообще о том, что у неё есть старший сын?
— После каникул я буду разговаривать с ними лично. А сейчас иди домой. — Дима сдерживает разочарованный вздох, а Елена Викторовна быстро собирает вещи и уходит. Извиниться точно придётся. Желательно с коробкой конфет. Матвеев поправляет съехавшую с плеча лямку рюкзака и быстро спускается на первый этаж. Интересно, где Лину носит?
— Вот ты где! — вспомнишь солнце, вот и Джебисашвили уже тащит к выходу. Быстро застёгивая на ходу куртку, Дима идёт за ней на улицу. В голове уже зреет очередной дурацкий план. Ни о чём не подозревающая Лина вещает что-то об Ире, а Матвеев смотрит на окна школы, пытаясь высчитать, какое в каком классе.
— Кстати, Дим, я не говорила, — она вдруг прерывается, вспоминая что-то. — пока ты там курил, к нам наш психиатр заходил. Его чего наняли-то, знаешь?
— Не знаю, — Матвеев останавливается перед нужным окном, без особого интереса отзываясь на вопрос Лины. Та этого вообще не замечает. Под ногами хрустит снег, заледеневшая щебёнка, льдины и камни. Дима наклоняется, шарит по ним рукой, подбирает нужный.
— Он короче рассказал, что когда документы подавали, указывали, что у кого-то в нашем классе или в параллельном что-то не так. Есть один ученик с галлюцинациями и подозрением на расстройство... Я вот думаю, мне кажется он тебя как раз ищет, ты не думаешь? Тогда ещё осенью допрашивал тебя, с месяц назад наверное, помнишь же? Как ты только на него в коридоре не наткнулся, когда шёл... Дима, ты что творишь?! Стой!
Но было поздно. Резкий звон стекла заглушил её голос, а сам Матвеев отшатнулся от летящих осколков, паралельно закрывая Лину. Та с ужасом смотрела, как кусок стекла медленно летит вниз, разбиваясь о твёрдый асфальт. Небольшой камень скатился следом с подоконника. Дима победно улыбался ровно до тех пор, пока из окна не высунулось разъярённое лицо директора.
— Перебор.
— Стоять! — прикрикнул он на уже дёрнувшуюся для побега Лину. — Это что такое?! Быстро поднялись оба в мой кабинет! Живо, я сказал!
Олег, едва успевший в последний момент закрыться рукавом от летящих в обе стороны осколков, теперь боялся пошевелиться, сидя на стуле. Директор носился по кабинету, как сумасшедший приговаривая о стоимости окна, а Матвеев вдруг встал на камни, зацепился руками за подоконник и подтянулся, запрыгивая сначала на разбившееся окно, а оттуда уже в кабинет. Вскоре он оказался рядом с Олегом, буквально на соседнем стуле, а Лина, крикнув с улицы короткое «я лучше через дверь», появилась через несколько минут и села рядом. Такой командой они старались выдержать на себе злобный взгляд директора. Из разбитого окна дул ветер, вскоре в кабинете стало холодно, и Дима пожалел, что выбил не дверь.
— Так, — директор наконец шумно вдыхает и выдыхает, трёт виски, прикрыв глаза, и Матвеев на это время успокаивается. Хоть не смотрит так. Зато на него смотрит Олег. Четвёртый раз за день — Дима скоро заведёт тетрадку и будет записывать. — вы двое, — он указал на Диму и Лину. — вы что под моими окнами забыли, дебоширы?
— А я что? Я его может вообще первый раз вижу, — фыркнула Лина. Матвеев закусил губу, улыбаясь.
— Я будто бы своих учеников не знаю. Ты же эта... Джеши... Джебсиш... — Дима уже зажал рот рукой, беззвучно смеясь. По лицу Лины было видно, что её терпение было на исходе ещё несколько минут назад, а теперь держится неизвестно на чём. Нужно было этот цирк немедленно прекращать — ещё несколько минут назад нужно было, до того как в голову стукнет.
— Это я окно разбил. Она просто рядом со мной была, Лина ни в чём не виновата, отпустите её, — вдруг серьёзно сказал Матвеев. Директор удивлённо приподнял брови, по очереди переводя взгляд почему-то на всех троих. Чуть подумав, наморщив лоб и пофыркав, он вдруг кивнул. Быстро поверил, однако. Значит, сам видел.
— Окно
ты разбил, да?
— Я, — с готовностью подтвердил Дима. — она правда не виновата.
Просто общается с придурками. Матвеев думает, что если у Лины из-за него будут проблемы с директором, он себе этого не простит. Надо было хоть предупредить её о том, что сейчас произойдёт, сказать как-то, чтобы шла домой и ни о чём не волновалась. Но Дима сначала делает, потом думает — и сам жёстоко платит за это, это не самое страшное. Но если в проблему втягиваются близкие люди, это так нельзя оставлять.
— Хорошо, — директор опять коротко кивает, а Матвеев счастливо улыбается. — ты пока можешь идти Джеси... Джиш...
— До свидания. — перебивает поток букв Лина, хватая рюкзак и вылетая за дверь. Дима косится ей вслед и думает, что ему уже много перед кем нужно извиниться за сегодня. Слишком много дров наломал своим желанием довести всех до ручки. Даже неясно, сердится ли Лина сейчас на него. Матвеев надеется, что нет.
— Так, вы двое, — голос директора гремит раскатами грома над головой, когда Дима и Олег одновременно поворачиваются. Обоих ждёт самая настоящая экзекуция. — Шепс, родители могут зайти ко мне после работы, к примеру? Я могу их видеть? Или, не знаю, быть может я позвоню им...
— Нет! — испуганно вскрикивает Олег, а затем вдруг осекается и прочищает горло. — Не нужно, правда. Понимаете, отец много работает, в командировки часто его зовут, не всегда может говорить, а мама на отдыхе, это, как его... В Швейцарии, вот, — на ходу затирает Шепс свою историю, выдуманную по дороге в кабинет директора. С недоверием на него косится только Дима — директора как будто бы ничего не смущает, и Олег этому внутренне безумно рад. — но после каникул, обещаю, кто-то заглянет в школу. И на собраниях родительских они тоже появятся.
— Хорошо, — опять отзывается директор, и Матвеев всерьёз начинает предполагать, что ему просто не хочется возиться с проблемами других людей, нагружать себя перед новым годом. Быть может, и с его разбитым окном всё более-менее хорошо обойдётся..? Хочется верить. Ему ведь нужен всего-то один разговор с его родителями, которые, между прочим, на собраниях тоже не появлялись уже очень долгое время. — если после каникул они не появятся, я звоню лично. — Шепс тихо выдыхает. — А что насчёт вас, Дмитрий? Что вы мне предлагаете делать с разбитым
вами окном? Когда
ваши родители появятся на собраниях?
Матвеев искренне удивляется, что директор помнит его имя, но всё ещё молчит, потому что, ну а что говорить? Он, в отличие от Олега, красивую историю не выдумал, да и кто б в неё поверил. Точно не сам Дима — с их семейным бюджетом, которые даже во времена его детства был крайне скудный и позволял лишь маленькое путешествие в другой город, ни о какой Швейцарии речи и быть не могло. Всё-таки Олег — невозможная скотина, которая не понимает насколько сильно в жизни ему повезло, что даже в богатую ложь поверит кто угодно.
— А окно? Вы представляете, какую стоимость придётся вносить за починку окна? — Матвеев только сейчас это представляет, если честно. И морщится, как от боли, потому что денег у него осталось на несколько недель, а теперь придётся отдать из самых заначек.
— Представляю. Завтра всё будет. Вы моим родителям звонить не будете..?
Какого чёрта здесь всё ещё сидит Олег, неясно. Могли бы и выгнать его ради приличия и какой-никакой, хотя скорее всего никакой, конфиденциальности.
— Придётся. — вздыхает директор, и Дима изо всех сил пытается сдержать резко вспыхнувшую радость. А вот до Шепса начинает доходить. Под удивлённые взгляды директор выходит в коридор, проходит в соседний кабинет, в котором обычно сидит Елена Викторовна. Судя по всему, ушёл брать у неё номер, а Матвеев это время нервно ёрзает на стуле, трёт пальцы и постоянно озирается, ожидая, когда там уже зайдут с номером и начнут звонить. Он взволнован, а про Олега все будто бы забыли на какое-то время. Сам Шепс сейчас слишком шокирован, чтобы высовываться.
Директор возвращается на своё место спустя несколько минут, но для Димы они тянутся бесконечно долго. На горящем экране старого телефона не получается разобрать цифр, но у Матвеева сейчас отнимается сообразительность, а весь мир мгновенно сужается лишь до предательски медленных, длинных гудков. В голове месиво из мыслей, чувств, переживаний, всего-всего, что накопилось за последние годы. Они слишком давно не говорили. И сейчас Дима услышит знакомые голоса.
Первый гудок, второй, третий. Матвеев кусает губы до крови, когда на дисплее высвечивается ноль, а из динамика доносится знакомое шуршание. Сердце замирает на несколько томительных секунд.
Но всё обрывается почти мгновенно, стоило директору попытаться сказать что-то в динамик. Секунда — и снова слышатся противные гудки. Дима замирает, глядя то на телефон, то на удивлённого директора, недовольно пыхтящего что-то про плохую связь. В голове белый шум, разочарование заслоняет собой все остальные чувства. Неужто ничего не вышло..? Матвеев даже понять ничего толком не успел, а уже провал. Он не замечает, как мрачнеет сидящий рядом с ним Олег.
— Дим, у тебя же всё в порядке дома?
Голос директора кажется обеспокоенным, но Дима чувствует себя так, будто бы он во сне, и единственное правильное решение в этом сне — соврать. Слишком много опасностей сразу.
— Всё хорошо. Они... На работе, наверное. Не услышали. Или перепутали. Или... — или Матвеев разочарован так, что даже говорит и выдумывает на автомате. В такую ложь поверить легче. Врать плохо, но зато очень легко. И сейчас он Олега прекрасно понимает.
— Я давно ещё хотел тебя увидеть и поговорить. Попросил твою одноклассницу сказать тебе, чтобы ты зашёл, — Дима почти ничего не слышит. В голове только одна мысль — им плевать, им плевать, настолько, насколько это может быть. — в таком случае не смею вас слишком задерживать. Вас обоих, — первый шок с директора уже спал, и осталась лишь лёгкая удручённость из-за разбитого окна. Дима думает, что завтра перед всеми извинится, завтра вернёт деньги, а сейчас ему нужно уйти.
И Матвеев уходит, а внутри так тяжело, так больно, как будто внутри что-то болезненно оборвалось. Наверное, если бы так не надеялся, потеря б не ранила, так, как надежда на то, что что-то в жизни пойдёт нормально. А тут Олег ещё — догоняет, ловит за плечо, вырывает буквально из мыслей. В другой ситуации Дима может бы и порадовался, что ему не всё равно, но сейчас злоба захлёстывает его с головой, не давая шансов на спасение.
Они вместе спускаются на первый этаж, Матвеев надеется, что тихо и спокойно уйдёт домой, подальше ото всех, но Олег, как обычно, не даёт этого сделать. Дима знает, что сорвётся на него. Но это на удивление, совсем не пугает, наоборот — наигранно-счастливая улыбка нарисовывается на лице, а Олег отшатывается от него, как от прокажённого, испуганно замирая и глядя в переполненные злостью глаза.
— Дим, ты зачем это сделал вообще? Это же опасно! А если бы поранился? — дрожащим голосом начинает отчитывать Шепс, видимо, вдруг почувствовав себя кем-то близким Диме, тем, кто может так говорить. Словно ещё сильнее пытается вывести. Матвеев резко оборачивается, скидывает чужую руку со своего плеча. Ему хочется сжать тонкие пальцы на чужой шее, поднять Олега над землёй, заглушить, заткнуть уже любыми способами. Но вместо этого слишком громкий голос разрезает тишину коридора:
— Зачем разбил? Ну как же! Скучно так стало, знаешь же, Олег? Захотелось пойти докопаться до кого-то, ударить там, не знаю, побесить, да!? Так это работает!? А рядом слабеньких таких дурачков не было, кто не мог бы сдачи дать. Вот и разбил. От скуки, понимаешь?
Олег не понимает. Не понимает, почему Дима почти бегом вылетает за дверь, почему становится так холодно, почему так больно от его слов. Понимает только, что земля под ногами обваливается, а всё восприятие сужается лишь до его голоса, полного презрения и ненависти. Шепс не помнит, как выходит из школы, бредёт по заснеженным дорогам, доходит до дома, как падает в зале на кровать, зажимая лицо ладонями, а отчаянный крик ломает грудную клетку, вырываясь. Больнее только видеть новые сообщения на экране телефона, а так Олег уже почти верит в сказанные слова. Бессмысленно говорить с Матвеевым о чём-либо. Ему лучше вообще к Диме не приближаться, никогда не читать его сообщений, забыть тот такой дурацкий, такой невероятно чувственный танец, но руки сами тянутся к телефону. Раньше было страшно потерять Диму насовсем — а теперь становится ясно, что ему, Олегу Шепсу, терять давным-давно нечего.
Dima_Mat
15:01
я окно разбил. а ещё много кого обидел сегодня. слишком много событий, но я хочу поделиться ими с кем-то. ты здесь, каонаси?
