Зарисовки XIV

У Фемида невысокий рост, юное лицо и белая роба. Никто не воспринимает его всерьез: он давно уже взрослый, но выглядит вечным подростком-бунтарем. Единственный для него способ добиться того, чтобы его слушали – его умение говорить. Еще в Академии его называют «сладкоголосым» – за чарующие интонации и способность заболтать любого. Однокурсники обожают это умение: Фемиду удается добиться пересмотра оценок, разрешения пользоваться методическими материалами на экзаменах и замены преподавателя, который не находит общий язык со студентами. Иногда его спрашивают, посещал ли он какие-либо курсы ораторского мастерства – и Фемид скромно пожимает плечами. Он ничем не выделяется среди других Древних. Он неплохо манипулирует Эфиром – но не так хорошо, как Фанданиэль. Он умен – но не так умен, как Эмет-Селк. Венат превосходит его в силе духа, Лахабрея – в аккуратности и педантичности, Митрон – в изобретательности и творческом таланте. Его голос – единственный, пожалуй, дар, доставшийся ему при рождении. И Фемид намерен не потратить его впустую. Когда в Совете освобождается место Элидибуса – дипломата, разрешающего споры и поддерживающего баланс света и тьмы – Фемид ни на что особо не надеется. Он слишком молод, у него пока нет особых заслуг, у него, в конце концов, белая роба – а как бы не провозглашалось в обществе равенство, все прекрасно знают, что тем, кто в белом, добиться высших должностей куда сложнее. Он подает свою кандидатуру почти наугад, из чистого интереса, посмотреть, что будет, осудят ли его за наглость или отнесутся снисходительно. Перед остальными членами Совета он выступает, даже не подготовившись – какой смысл стараться, если его все равно не выберут? Он говорит о свете и тьме, о важности поддержания баланса, о том, как споры и конфликты в Совете могут повлиять на все общество, и о том, как важна свежая кровь, представляющая свежие идеи. Его слушают. На следующий день, прогуливаясь по Элпису, Фемид встречает Лахабрею, и тот при всех называет его Элидибусом. Он младше всех в этом Совете, он смотрит на остальных с восхищением, что, пожалуй, им льстит и немного смущает. Его снова не совсем воспринимают всерьез, но теперь это ему на руку: Фемид по одному вызывает их на разговоры, и они выбалтывают, наверное, больше, чем хотели бы. Он сам не знает, зачем ему все это, зачем ему ниточки, за которые можно было бы дергать – ведь он не планирует никаких интриг и манипуляций, не собирается захватывать власть, его полностью устраивает место Элидибуса – да выше Совета и не прыгнешь. Но все равно запоминает – все, что позже можно будет использовать в убеждении. А потом приходят Последние Дни. Небо горит, земля расступается трещинами, и из них лезут чудовища, которым нет имени. Фемид в один момент остается без работы: нет больше света и тьмы, баланс которых нужно было бы поддерживать – только страдания, боль и смерть. Он не так умен, как Эмет-Селк, не так целеустремлен, как Венат, не так сведущ в магии, как Фанданиэль, и не так академически образован, как Лахабрея. Но он разговаривал с ними всеми, слышал их мысли – их мнения. В одном все сходятся: это конец. Надежды нет: все, что они могут – это попытаться умереть достойно и, по возможности, сохранить хоть что-то из своих достижений – чтобы в случае, если этот мир когда-нибудь будет населен вновь, их существование принесло пользу. И тогда Фемид понимает, что момент настал. Он просит Совет собраться вновь. Всем, естественно, не до того, все сражаются – но призыв Элидибуса сложно проигнорировать. Здание Совета уже разрушено, поэтому они собираются в подвале, стоят кругом – двенадцать. Азем не явилась, может быть, она оказалась слишком далеко или не смогла вырваться – неважно, Фемид обойдется и без нее. Он окидывает их взглядом. Большинство грязные, потные, в запыленных робах – с водой начались перебои еще в самом начале Последних Дней. Все с оружием: Фанданиэль с посохом, Эмет-Селк опирается на здоровенный, размером с Фемида, двуручный меч – и где только откопал такую мачту? У всех на лицах печать бесконечной усталости, а в глазах – пустота обреченных. Фемид думает о том, что через минуту это выражение изменится, и улыбается. Наклоняет голову к плечу и самым сладким голосом, на который способен, говорит: – Я знаю выход. Мы сможем остановить Последние Дни. Это будет стоить нам кровавых жертв, множества жизней – но мы и так обречены. Поэтому я предлагаю выбрать меньшее зло и призвать к силе, способной на большее, чем можем мы. Он говорит – они слушают. И, еще не закончив, Фемид знает – они согласятся.