Зарисовки XIV

Последним, о чем попросила их мама, было не общаться с Оршефаном. В ту зиму по Ишгарду ходила какая-то хворь: она начиналась с кашля, потом появлялся жар, потом кости начинали гореть и болеть, добавлялся бред – треть больных так никогда и не вставала с постели. Дом Фортон долгое время берегла Халоне, но потом кухонный мальчишка заразился где-то на рынке, за ним слегли сначала слуги из кухни, потом из дома, потом рыцари… А потом мама. Их с Эмманеленом отец запер в их комнатах. Артуарель целыми днями играл с механическими солдатиками, которых ему когда-то смастерил в подарок отец Стефанивьена – хотя давно уже вырос из малышовых игр. Потом отец пришел за ними, велел замотать лица смоченной раствором трав тканью и повел по коридору в сторону родительских покоев. Мама была там: бледная, исхудавшая, с глубоко запавшими глазами, она казалась такой маленькой среди горы одеял и подушек. Эмманелен рванулся к ней, но отец схватил его за плечо, задержал, не дав подойти ближе. – Мальчики мои, – прошептала она. – Выполните мою последнюю просьбу. Когда меня не станет, ваш отец женится на той женщине. Не общайтесь ни с ней, ни с ее отродьем. Пообещайте мне. Пальцы отца так стиснули плечо Артуареля, что стало больно, но он промолчал. Эмманелен заревел вслух, похоже, из всех слов матери услышав только «когда меня не станет». Артуарель пообещал – за них обоих. Отец не женился на «той женщине», и еще несколько лет Артуарель не вспоминал об обещании, данном матери на смертном одре. Пока однажды отец не вызвал сыновей в свой кабинет. Войдя, они увидели там мальчишку – в простой, хоть и чистой, одежде, с мешком в руках. У мальчишки были серебристые с голубоватым отливом волосы, как ишгардский снег, в котором отражается небо, и Артуарель на миг даже позавидовал этому цвету – он как раз начинал интересоваться девочками и подумал, что такая внешность обеспечила бы ему больший успех, чем его собственная. А еще через миг – понял, кто этот мальчишка, и кулаки стиснулись сами собой. – Артуарель, Эмманелен, – начал отец. – Это Оршефан. Его мама умерла, так же, как и ваша, и теперь он будет жить с нами. Это ваш брат, и я хотел бы… – Он мне не брат! – крикнул Артуарель, и отец нахмурился. – Не перебивай. Так вот, я хотел бы… – Ты все-таки притащил в дом этого ублюдка! Что сказала бы мама?! Или если она мертва, то уже нет разницы? – Не перебивай! – отец повысил голос. – Веди себя достойно, ты наследник дома Фортон! И где ты таких слов понабрался? У Артуареля перехватило дыхание. Слово «ублюдок» ему принес не гнушавшийся общаться с низкородными Стефанивьен. Сам Стеф, правда, не совсем понимал, что оно значит, но у Стефа не было отца, сделавшего любовнице ребенка, пока его жена кормила старшего сына. Он бы с радостью высказал все это, глядя отцу в глаза – и пусть наказывает. Но в этот момент Эмманелен дернул его за рукав, и, обернувшись, Артуарель заметил, что у младшего в глазах стоят слезы. Тогда он схватил брата за руку и, не говоря больше не слова, вместе с ним вылетел за дверь. Его все же наказали – отсутствием прогулок на две недели. После обеда Артуарель сидел в своей комнате, читал книги или пытался учиться, но получалось плохо. Он то и дело прокручивал в голове – то, о чем предупреждала мама, все-таки произошло. Отец притащил это отродье в дом. Очень хотелось встретить этого… Оршефана… где-нибудь в темном коридоре и хорошенько поколотить, чтобы знал свое место – и если бы Артуарель молчал, это даже не нарушило бы данное матери обещание. Но, подумав, он отказался от этой идеи. Он хотел стать рыцарем, как благородный Флавьен де Фортон, основатель рода. Благородные рыцари не мстят непричастным, а в свои тринадцать Артуарель уже прекрасно понимал – Оршефан не виноват в поступках отца. Виноват был отец и только он. Это все случилось из-за него, и если уж он завел себе на стороне другого сына – пусть он с ним и нянчится. Зима в тот год была ранняя и холодная: Ишгард никогда не мог похвастаться мягким климатом, но чтобы в середине пятого астрального месяца* уже снег по колено лежал – такого Артуарель за всю свою жизнь припомнить не мог. Слуги сбивались с ног, запасая дрова и пытаясь прогреть поместье; Артуарель спал под двумя одеялами, а Эмманелен постоянно шмыгал носом. Как-то раз он проснулся среди ночи от того, что замерз. Камин погас, сквозняк от окна задувал под полог, и уши и нос совсем заледенели. Артуарель немного поворочался в кровати, пытаясь уснуть, но в конце концов сдался и сел. Если он срочно не согреется, завтра точно проснется больным – и тогда прощай тренировка на мечах со Стефанивьеном. «Кухня!» На кухне всегда, даже ночью, горели очаги, к тому же там можно было заварить согревающие травы, которые отец давал им пить в особо промозглые зимние ночи. Решив, что положение отчаянное, Артуарель закутался в халат и двинулся по коридорам. Из-под двери кухни соблазнительно пробивался луч света, оттуда веяло теплом и пахло тушеным мясом – но, дойдя до порога, Артуарель замер. Оршефан был там. Он крутился возле очага: взял из кладовки кувшин с молоком, налил в небольшую кастрюльку, поставил на огонь. Под нос он напевал какую-то песню – Артуарель ее не узнал. Пока он раздумывал, не стоит ли развернуться и уйти обратно к себе, все-таки не так уж холодно было в спальне, Оршефан обернулся, заметил его и осекся на середине строчки. – Артуарель! – сказал он после неловкого молчания. – Надеюсь, это не я разбудил тебя? Я, по-моему, как раз возле твоей комнаты в коридоре споткнулся… Говорил он спокойно и доброжелательно, в его голосе не было ни волнения, ни страха, и Артуарель вдруг разозлился на самого себя. Почему он должен бежать из собственной кухни в собственном поместье? У него уж точно прав на травяной отвар не меньше, чем у Оршефана на горячее молоко. – Нет, – буркнул он и вошел. Замерзшие уши только сейчас начали отогреваться, и он пожалел, что простоял на пороге так долго. Он взял большой чайник, набрал воды, поставил на огонь рядом с кастрюлькой Оршефана. В той уже начало закипать молоко: Оршефан снял с пояса мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько маленьких темных сморщенных плодов и бросил в кастрюльку. По кухне поплыл вкусный сладковатый запах, Артуарель помимо воли потянул носом. Оршефан заметил это. – Хочешь попробовать? – спросил он все тем же доброжелательным тоном. – А что это? – заинтересовался Артуарель. Оршефан на секунду растерялся, будто не ожидал такого развернутого вопроса, но тут же затараторил: – Это… На южные форпосты приходят торговцы, которым в сам Ишгард заказан путь, бывают и с западных островов. Это откуда-то оттуда плоды, у них есть название, но я не могу его выговорить. Если выварить их в молоке, получается вкусный согревающий напиток, как раз то, что надо в такую ночь. У меня оставалось немного, я взял их с собой, когда лорд Фортон забирал меня сюда. Артуарель отметил, что он не назвал отца отцом, и это неожиданно вызвало у него прилив симпатии. – А можно попробовать? – спросил он, и Оршефан просиял. – Конечно, тут на двоих хватит! Сейчас… Он снял с полки две большие кружки, потом, обмотав руку полотенцем, взял кастрюлю и разлил молоко – которое приобрело мягкий коричневатый цвет – пополам в обе. Одну взял себе, вторую протянул Артуарелю. – Если понравится, может, ты уговоришь лорда Фортона купить еще, когда мои запасы закончатся, – улыбнулся он. Артуарель наклонился, вдыхая пахнущий сладостью и каким-то незнакомым – но приятным – ароматом пар. Потом осторожно пригубил. Напиток был мягким на вкус, чуть сладковатым, и он действительно прекрасно согревал – в животе разлилось тепло, достигло каждой замерзшей части его тела, и даже пальцы на ногах, казалось, оттаяли. Оршефан смотрел на него, склонив голову к плечу и то и дело прикладываясь к своей кружке. В его синих – как у всех Фортонов – глазах отражался огонь очага, и стояло что-то еще. Может быть, радость? Артуарель впервые подумал о том, насколько холодно должно было быть этой осенью ему – чужаку, «ублюдку», доказательству грехов лорда Фортона. «У него ведь мама недавно умерла», – прошила его мысль, и по спине снова побежали мурашки. – Слушай, – начал он, не успев даже толком ее обдумать. – Я завтра иду на тренировку со своим лучшим другом. Хочешь с нами? Лицо Оршефана осветилось, и он кивнул.