Шёпотом

***

Tamino — Cigar

      — Я сейчас вернусь, пей чай пока, ешь, я сейчас. — Чимин с мокрым гнездом на голове и обмотанным полотенцем на торсе суетливо уходит, хлопнув дверью. Что-то ему резко понадобилось на улице, деталей не уточнил. Хосок остаётся в уютном тёплом доме. Музыка доносится из динамиков побитого телефона, о существовании которых он успел позабыть. Связь давно пропала, невозможно позвонить кому-то или принять звонок. Всё перестало иметь смысл слишком давно, однако музыка, играющая с этого телефона, заставляет его прикрыть глаза и банально насладиться звучанием из прошлого. Наверняка всякий исполнитель гуляет среди мертвецов по земле, а в лучшем случае ему кто-то прострелил или, возможно, пробил голову, чтобы больше не пел. Точнее, убого не кряхтел с нечеловеческим голодом. Слушая тихие мотивы, Хосок ощущает себя странно, и смысл обретается в этом, казалось бы, бесполезном телефоне, со спокойствием приходит. Будто растворяется, погружаясь в невесомое состояние, напоминающую грань между сном и явью. Кажется, что это не по-настоящему. Распаренной кожей чувствует малейший сквознячок, дующий из приоткрытого окна, и то за рёшеткой находится, как и другие вместе с входной тяжёлой дверью. Ночная тишина, снаружи на верёвках висит тщательно выстиранная одежда, которую они вместе до посинения тёрли от следов грязи и гнили в мыльной воде, а затем выжимали, скручивая. Чимин всё причитал его, что не умеет стирать как следует, а то самое невидимое пятно — тем более плохо вывел. Поглядывая на улицу, Хосок улыбается от воспоминаний получасовой давности. Затем смотрит на решётки и не понимает смысла в них, ведь они так портят идиллию этих мягких стен с поношенными обоями в мелкий цветочек, что даже заставляет его дёрнуться, тряхнув головой. Предпочитает не смотреть. Лучше смотреть на обои в мелкий цветочек, предполагая, кому этот дом принадлежал до случившегося, потому что Хосоку кажется, что Чимин бы не выбрал подобный дизайн. С другой стороны, от отбитого человека что угодно можно ожидать, и Хосок ожидает. Вспоминает, как часто фантазировал о когда-то живших владельцах домов, в которых он останавливался на передых в своём бесцельном скитании. Восстанавливал в воображении картины когда-то прежней жизни. Капли воды с мокрых волос всё ещё стекают по телу, и Хосок слегка подтягивает спадающее полотенце в области паха, опершись локтями на стол, обхватывает ладонями своё лицо. Вздыхает и тяжело выдыхает. Перед ним снова зелёные яблоки в чаше и кем-то испечённая булка. Чуткий нюх улавливает дивные ароматы заваренного чая с листьями ромашки. Всё это для него сделал Чимин после бани. Они, даже не одевшись, вместе залетели в дом. Тот в гости позвал, и Хосок даже не стал отказываться, желая продолжить так называемое знакомство. Они бежали по кромешной тьме улицы, прикрываясь полотенцами. Все люди уже давно спят, и у всех разные планы на грядущий день, но они старались быть тихими. Хосок сидит за столом и жуёт самую вкусную булку на свете, запивая чаем, ещё немного и из глаз прорвутся слёзы наслаждения. Его кумарит после водных процедур, он практически уснул, пока Чимин поливал горячей водой с ковшика, растирая тело с заботой. Подшучивал над ним. Хосока это заставило чувствовать себя так немощно, как никогда в жизни своей не чувствовал, даже находясь при смерти, и до того приятно было, что и уходить не хотел из тёплой влажной бани. Они молчали, изредка перекидываясь парой слов, словно так и должно быть. Словно они слишком давно друг друга знают и понимают, что кардинально идёт вразрез с их первой встречей и странным общением. Пожалуй, эта безумная прогулка за стены стремительно быстро изменила отношение друг к другу. По крайней мере, Хосок точно понял о том самом — «жить одним днём». Чувствует, как покинуло его желание отторгать навязчивого человека, наоборот, не против будет и даже рад. Ощущает, как внутри что-то оживает, то, что умерло давно, а сейчас опаской дикаря пробивается, точно травинка сквозь асфальт.       — Я нашёл! — Внезапно Чимин врывается, весь на радостях и в счастье, держа рыжего кота на руках. Тот сидит у него на согнутом локте, вцепившись лапками в плечо, съёжившись. — Чего ты стесняешься, а? Наглый рыжий усатый проблядун! Не прикидывайся! — Чимин поворачивается оголённой спиной, чтобы показать выглядывающую мордочку. Подходит ближе к Хосоку, слегка присев в коленях.       — Красивый… — удивлённо шёпотом тянет, протянув ладонь, гладит по голове, ощущая мягкую шерсть. Сам не осознаёт и не замечает, как уголки губ дрогнули, растянувшись в скромной улыбке. Хосок не помнит, когда последний раз видел кошек или других животных. Он до сих пор удивляется, когда видит здесь кур, коров и даже лошадей. Успел и там поработать, не поднимая головы, помогал ухаживать за ними.       — Ты ему однозначно нравишься, слышишь, как мурчит? — Чимин отдирает кота от своего плеча, а затем усаживает на чужие худощавые колени. Хосок в моменте засиял, улыбаясь ещё шире, принялся аккуратно гладить, и даже боится, что сделает что-то не так. Наклонился к нему, схватив в охапку, глазам своим не верит.       — Ты его не видел что ли? Он везде по территории бегает.       — Нет, не замечал…       — Это мой кот, и если бы не он, я бы уже давно пустил себе пулю в висок, клянусь. Этот кот — настоящая местная легенда, у этого проныры замашки пса. Я с ним выживал, — с гордостью заявляет Чимин, наливая себе чай, а затем хватает яблоко из чаши и смачно откусывает. Стоит рядом и наблюдает, как котяра разлёгся вдоль чужих коленей кверху пузом, а Хосок, загипнотизированный, гладит и ни на секунду не останавливается. Не смеет отвлекаться. Кот забрал всё внимание на себя. Чимин от этого чувствует согревающее тепло изнутри, отчего ему очень хочется обнять Хосока. Несмотря на своё непрекращающееся желание тактильности, с места всё равно не сдвигается, решив, что не будет мешать пушистым нежностям.       — Как-то раз, когда я отправился на разведку со своей командой, он за мной увязался. Я до сих пор не понимаю, как ни я, ни другие этого не заметили за два дня пути. Представляешь, сука, за стены побежал, где его за две секунды могли сожрать! Хосок молча кивает, прекрасно осознавая плачевность ситуации, пока Чимин тщательно прожёвывает яблоко, взяв короткую паузу перед продолжением истории:       — И так забот хватало, а тут ещё и он у меня на руках. Пришлось взять с собой. Себя бы и других защитить, не то что… Короче, на третий день он вырвался у меня из рук и удрал хер пойми куда. Если совсем откровенно, я мгновенно начал плакать, я так распереживался, думал, всё… Сожрут его, и не дай бог я его сейчас найду разорванным где-то. Но нет! Чимин бросает огрызок в мусорное ведро с расстояния, чётко попав, а затем присаживается, придерживая полотенце. Устраивается напротив Хосока и сам тянется гладить рыжего, не удержавшись.       — Мы все бежали за ним, а затем услышали его орущее «мяу». Я тогда думал… Господи, да заткнись ты, идиот, ты же всех сейчас призовёшь, разорвут тебя… Ну и кто бы мог сомневаться, со всех сторон повылезали гниляки, но это ничего… Мы их быстро всех положили, а потом, когда в себя пришли и по сторонам огляделись, обнаружили никем нетронутый магазинчик, небольшой такой, на трассе. Не знаю, почему мы раньше его не заметили, но мой кот нас привёл туда. Мы ещё потом, помню, пять дней оттуда всё выносили, столько еды, вкусностей, консерв и даже чипсов! А ещё ему сухой корм перепал! Пир! Как видишь, живой и невредимый, но с тех пор я более внимательный. Второго его побега я не переживу, и твоего тоже, Хосок. За уход в самоволку я караю, здесь все об этом знают, — выделяет принудительной интонацией, понизив тон голоса, хмурит брови с пристальным взглядом исподлобья. Тишина повисла в воздухе на минуту, и Хосок на себе чувствует давление, однако продолжает гладить кота, не поднимая взгляда.       — И правда, местный герой… — шепчет в ответ, отвлекаясь, наконец, от рыжего кота. Подняв голову, разглядывает уже довольного и разнеженного Чимина, который, скорее, сам в кота превратился. Так же ластится на его коленях, рассказывает истории, подобные мурчанию, и так интересно их слушать. — А имя у него есть?       — Да, Чонгук его зовут, — кашлянул Чимин, и кот сразу же повернул голову в его сторону, навострив уши, тем самым показывая, что он откликается.       — Чонгу-у-ук… — тянет Хосок, и тот снова поворачивается к нему, растягивая пасть в зевке, демонстрирует острые клыки. — Своеобразное имя для кота.       — В честь моего друга, лучшего человека на свете, которого я когда-либо знал. Если бы не он, я бы уже давно пустил себе пулю в висок, клянусь. Они даже характером похожи, поэтому… Мне иногда кажется, что он живёт в теле кота, но это так, моя больная отбитая голова придумывает… Хосок несколько растерялся, потому что почувствовал и понял, что, кажется, неосознанно надавил на очень больную точку. Оказывается, у Чимина они есть. Глупо было думать, что их нет. Все этим страдают, каждый кого-то и когда-то потерял в этом безнадёжном мёртвом хаосе. Хосок всматривается в фотографии квадратной формы, прибитые к стене, на которые впервые мельком обратил внимание, только войдя в дом.       — Извини, не хотел.       — Нет, всё нормально, правда, и ты в ту сторону смотришь. Это и есть Чонгук. — Оборачивается резко Чимин, кивая на стену, а затем встаёт и уходит. Кот резко спрыгивает и бежит за Чимином по пятам. Хосок совсем не обижается.       — Куришь? — доносится из комнаты, наконец.       — Давно не курил, — чуть громче отвечает Хосок, снова повернувшись к столу. Делает глоток уже остывшего чая.       — А будешь?       — Буду. Откуда у тебя такая роскошь?       — Надо уметь искать и воровать, скажи спасибо рыжему Чонгуку, — смеётся Чимин, снова появившись в проёме кухни с пачкой сигарет в руках. Принимается вытаскивать канцелярские кнопки из фотографий, за счёт которых они держались на стене. Одна из них упала, и рыжий кот тут же среагировал, начал гонять лапкой по полу, играясь. Чимин у него отбирает, чтобы не укололся ненароком. Протягивает Хосоку сигарету, чиркнув спичкой о коробок, а затем и себе прикуривает, ровно раскладывая фотографии на столе. Подставляет железную чашку вместо пепельницы, после чего останавливает указательный палец на одном из изображений.       — Это мы здесь ещё совсем зелёными были, первый год службы, обычные рядовые. Как тебе мой причесончик? Мне идёт под двоечку? Хосок, сидя на стуле, разглядывает фото: практически лысый Чимин, на вид помладше в военной форме, обнимает своего друга за шею, скорчив рожу. Тот самый Чонгук в абсолютно такой же форме и «причесончиком», на голову выше, телом покрупнее. Широко улыбается, и, скорее, придушивает, зажав шею Чимина. От фото веет радостью и беззаботностью былых времён, когда конец света с мертвецами ещё не считался обыденностью.       — Ну, если честно, ты смешной, как и твой друг. — Хосок глубоко затягивается, с непривычки ощущая разъедающий дым в лёгких, заставляющий его раскашляться. Он стряхивает пепел в чашку, взглянув на стоящего рядом с ним Чимина, сравнивает с фото, а затем снова начинает разглядывать изображение.       — Вот и я так думаю, поэтому я давно перестал брить голову. Контракту я ничем не обязан уже как… Как давно, они вон, — резко отмахивается, будто от надоедливой мухи, — за стенами гуляют в пизде планеты, так что… Хоть какой-то плюс.       — А здесь ты с кем? — Обращает внимание Хосок на другую фотографию, выдвинув её пальцем вперёд, выбивая из ряда всех остальных. На ней Чимин выглядит постарше, телом покрепче, более возмужавшим, однако с такой же стрижкой под двоечку и в военной, но видоизменённой, форме. Скорее всего, из-за другого звания, наверняка повышенного. Он держит маленькую девочку на руках, и та улыбается, обнимая его. Чимин морщится со светящейся улыбкой во все тридцать два.       — Вы похожи, это твоя сестра младшая?       — Нет, это моя дочуня, Сохи, — спокойно отвечает Чимин, дрогнув уголками губ. — Конечно, она на меня похожа, вся в своего нерадивого папашу. — А затем заливается в смехе, однако у Хосока начинают трястись поджилки от догадки, что девочки нет в живых. И всё же, несмотря на это, осторожно уточняет шёпотом:       — Она здесь?..       — Нет, гуляет где-то далеко за стенами, как и Чонгук, — как ни в чём не бывало отвечает, взъерошив свои влажные волосы, а затем откидывает голову, глядя в потолок. — Может, они вместе гуляют, и я всё-таки надеюсь, что далеко. У Хосока почему-то мурашки по спине бегут от услышанного. Его богатое воображение рисует живых жизнерадостных людей с фотографий, превращая их в голодных ходячих мёртвых монстров. Душу и тело пробивает ужас от того, с каким горьким взглядом безумия смотрит на него Чимин после, опустив голову, несмотря на внешнее спокойствие и улыбку.       — Я практически всю свою жизнь развлекался, гулял и трахался, и военная служба мне не помешала. До поры до времени. Мы с Чонгуком ой как куролесили с девчонками в увольнении, сам понимаешь… Вот только он, в отличие от меня, в конечном итоге нашёл невероятную девушку и искренне полюбил её. У них завязались настоящие отношения, в общем, я даже завидовал и вместе с этим очень радовался за него. У меня никогда такого не было, как-то так всегда по жизни было, я просто… гулял. По-всякому, Хосок, понимаешь? Налево, направо, вверх, вниз, по диагонали, зигзагом… Крестиком, не знаю, как ещё объяснить.       — Предельно понятно объяснил. Нагулялся, получается. — Кивает Хосок, сдерживая смех, не отрывает глаз с маленькой девочки на фотографии в синем платье.       — Получается, так… — вздыхает тяжело Чимин, присаживаясь рядом. Разливает снова чай.       — Женился?.. — осторожно спрашивает Хосок, обхватив ладонью горячую чашку, делает глоток и внимательно смотрит на Чимина.       — Нет, я просто охуел от жизни. Её мама, с которой я один раз погулял, ни слова мне не сказала о своей беременности, более того, как оказалось, от неё я подхватил ВИЧ. Окей, это не оказалось уж и такой проблемой, я поддерживал необходимые показатели на терапии и продолжил службу. Уже потом, через три года, со мной связались и сообщили, что она умерла, но основная цель звонка была другой — ребёнок остался без матери. Я ещё удивился, мол, а я при чём? А мне такие: «Вы отец девочки». Можешь представить мой ахуй, я даже не знал, что у меня дочь есть! Я обычный контрактник без целей в жизни, какой ребёнок?! Почему я об этом узнал только через три ёбаных года?       — Да, Чимин, должно быть, это пиздец, — Хосок начинает смеяться, наблюдая, как тот проживает эмоции ещё раз, погрузившись в далёкое прошлое славной жизни. Ему больше нечего сказать, и слов подобрать не получается. Лучше всего получается только слушать.       — Я просто не знал, что делать, ходить на курсы папаш-одиночек, или что вообще мне делать? Как я должен обращаться с ребёнком и воспитывать его? Ты меня видел вообще? — Чимин выставляет напряжённые ладони, окидывая себя ими, брови его взлетели вверх с вопросительным взглядом. — Я же конченый!       — Кончено, видел. Вижу сейчас. И как ты с этим справился? Имею в виду, с дочерью.       — Уволился со службы досрочно, потому что я внезапно стал родителем-одиночкой, так ещё и дочуне ВИЧ по наследству от матери перешёл, короче, блять, пиздец полный… Я остался с этим всем один на один, с ума сходил, а Чонгук продолжил службу. Он обеспечивал свою девушку, она не работала, поэтому я часто обращался к ней за помощью, звал к себе, или мы с Сохи у неё гостили… Она мне очень помогала, особенно когда Сохи была совсем маленькой, она… Невероятная девушка, клянусь, я очень был рад за Чонгука.       — Почему-то я уверен, что ты смог хорошо воспитать свою дочь. — Хосок приобнимает Чимина, прижав к себе. Ловит себя на мысли и чувстве, что это довольно приятно. Всё происходящее прямо сейчас. В целом.       — Ты прав. — Чимин берёт другую фотографию и расплывается в улыбке, глядя на неё. — Когда в школу пошла, она сразу всем сказала, что папа у неё военный, и что всем пиздец, если кто обидит. Я никогда её не заставлял учить уроки или сильно стараться, она сама всё делала, или просила у меня помощи. Для неё я был номером один и чуть ли не Богом, но… Она просто не знала, что её папаша долбоёб, на самом деле… Но клянусь, я очень старался, и заложил свою жизнь ради Сохи. Её появление кардинально изменило всё. Никогда бы не подумал, что со мной может такое случиться.

IAMJJ — Supersonic

Хосок до сих пор не знает, что ответить, какие слова подобрать. Всё, что он может сделать, это искренне зажать в объятиях чуть сильнее. Всё, что он чувствует, это ни с чем не соизмеримую горечь от утраты, наблюдая убитое выражение лица напротив с натянутой улыбкой. Разглядывает вместе с Чимином другую фотографию: на ней он держит за руку повзрослевшую дочь, которая ростом чуть выше его бёдер. Ответственный папа одет в обычную гражданскую одежду из светлой рубашки и свободных чёрных брюк, каштановые волосы уже отросшие. Всё так же улыбается и светится от счастья. За вторую руку девочка держит того самого Чонгука, и, кажется, тот стал ещё выше, ещё крупнее, чем на других фото, неизменным осталась стрижка под двоечку. Четвёртый участник фотографии — милая и красивая девушка с длинными чёрными волосами, свободное бежевое платье из тонкой ткани по ветру развевается. Аккуратная шляпка на голове ещё больше подчеркнула нежность в её образе. Она присела рядом с Сохи, придерживая свой живот. Хосок понимает, что эта девушка была беременна. Чонгук положил ладонь на её плечо, стоя позади.       — Знаешь, дочуня любила мне закатывать истерики: «Папа, а когда приедет дядя Чонгук?!» — Чимин искажает интонацию, изображая детский голос. — А я ей: «Скоро у дяди Чонгука будет ребёнок, и он больше никогда к тебе не придёт!». Она расплакалась, и, короче, я больше так не шутил. Сохи его так обожала, что постоянно меня сводила с ума, я уже и не рад был, что вообще с ним познакомился! В общем, это последняя фотография до того, как произошло то, что произошло. — Откладывает снимок в сторону, потянувшись за пачкой сигарет.       — Сколько тебе лет, Чимин? — почему-то Хосока внезапно вдруг заинтересовал этот вопрос. Наверное, потому что первое впечатление может быть обманчивым.       — Мне… тридцать два, вроде как. — Закуривает вторую. — Чонгуку тоже было бы тридцать два, если бы он не ушёл гулять два года назад. Дочуне было бы десять. А тебе сколько лет?       — Я перестал считать в двадцать пять, думаю…       — И как давно ты перестал считать?..       — Лет пятнадцать назад?.. Не знаю.       — Почему?..        — Так получилось. Для меня, если честно, конец света изменил не так много. — Хосок отводит взгляд, наблюдая за котом, который ластится и трётся о его ногу под столом. Хватает рыжего на руки, держа его над своей головой, разглядывает, как у него усы смешно шевелятся. — Как ты с Чонгуком познакомился? — спрашивает между делом. — Человеческим, имею в виду. Чимин понимает, что Хосок не готов ему ничего рассказывать о себе и своей жизни. Он просто переводит тему. Чимину до безумия интересно, он жаждет знать о нём всё, однако снова одёргивает себя, решив ответить на вопрос:       — Мы из одного детдома, и это было его идеей пойти в военное. У него всегда были ебанутые идеи, и я их, что? Правильно! — Кивает. — Поддерживал и воплощал. Если я отбитый на голову, то у Чонгука вообще головы не было, так что… В нашей крепкой дружбе я был голосом отбитого, но разума. Смотрел фильм «Тупой и ещё тупее»?       — Нет. — Хосок укладывает кота на спину, держа его как ребёнка, гладит по шее и тот мурчит довольно в ответ.       — Ты что? Как ты мог? — Чимин искренне удивляется, расплываясь в улыбке. Хосок одичало продолжает нежиться с котом. — Ладно… Короче, я тупой, а Чонгук ещё тупее. Такой формат.       — Возможно, вам с Чонгуком было известно больше, чем обычным гражданским, учитывая вашу профессию. Может, ты знаешь что-то, почему это случилось? Как так вышло?       — Нет, не знаю, и никогда уже никто не узнает, но… Спустя время я понял, что предпосылки были. До последнего молчали и хранили в секрете. Меня принудительно мобилизовали в конечном итоге, хотя по закону я уже давно ничем не был обязан. В какой-то момент государство перестало защищать мои интересы, более того, шантажировали ребёнком. Самое интересное, что началось всё очень тихо, не было никакого официального объявления о чрезвычайной ситуации. Я связывался с Чонгуком, и он мне докладывал из штаба, что начали всех по-тихому отправлять пачками хер пойми куда, хер пойми зачем, и пачки эти не возвращаются. Никакой информации. Я, конечно, удивился и начал переживать за него, но даже не думал, что меня призовут.       — И ты пошёл?       — Конечно, я пошёл. У меня не было выхода, они же до моей дочери доебались, и у Чонгука не было выхода. На тот момент ему уже перекрыли дорогу, чтобы домой не вернулся. Нам было не впервые в горячих точках ебашить, но то место, куда нас закинули, было совсем не этим. Мы получили очень простой приказ: уничтожать всё, что шевелится. Никаких предупреждений о том, что это, блять, жрущие монстры в человеческом теле. Как их убивать, почему, что?.. Что вообще происходит?       — Как вы выжили?       — Не знаю, Хосок, как-то, как обычно… — Чимин затягивается, нахмурившись, постукивает пальцем по столу, залипнув в одну точку, продолжая:       — Меня туда доставили, а Чонгук уже был там. Мы просто два месяца ебашили в этом гнилье. Ебашить у нас получалось лучше всего, сколько себя помню. Все сдохли, разумеется, и как бы ни пытались сдержать или противостоять этому, мертвецы только множились, потому что сжирали наших сослуживцев. Они заново вставали, и мы уже их убивали, этот бесконечный круг просто никак не мог закончиться. Хосок внимательно слушает, а рыжий кот, кажется, уже уснул на его руках. Чимин наклонил голову вбок, часто затягиваясь сигаретой. Смотрит пустым отсутствующим взглядом, буравя стол. Яблоки ему уже совсем не интересны, как и чай с ромашкой. Дым витает в воздухе, и пространство кухни уже перестало быть таким тёплым и уютным.       — В конечном итоге, мы с Чонгуком плюнули на все эти приказы, они больше нам не поступали, потому что было некому их раздавать. У нас появилась новая цель — до дома добраться, неважно, как. У меня ребёнок, у него беременная девушка, на которой он ещё не успел жениться. Эти два месяца я слабо помню, и, оказывается, это дерьмо уже успело распространиться в невъебических масштабах. Когда мы вернулись… Улицы города уже были напичканы этими голодными ублюдками, и у нас нихера ничего не было, одна сраная пуля в стволе, мы просто бежали, как могли. И когда, наконец, прибыли, дверь была нараспашку, всё разрушено, дом был полон какими-то левыми трупами, и в их числе… Мой ребёнок и его беременная девушка. Я оставил Сохи вместе с ней. Я, кажется, головой тогда отъехал, когда увидел свою дочь, точнее, это была уже не она… Ворвался туда и устроил погром, а Чонгук за мной побежал, выпроводить хотел… Он мне всё кричал: «Пошли, идиот, пошли, не смотри на неё, не смотри! Пойдём!» — С силой проворачивает окурок о дно кружки, выдыхая оставшийся дым из лёгких.       — Мне искренне жаль, Чимин. Это ужасно, — перебивает Хосок, стараясь обратить на себя внимание. Он всё ещё не может подобрать слов, и, наверное, никакие не будут уместны. Просто касается напряжённой ладони Чимина, а затем сжимает, переплетая свои пальцы с его. Это совсем не вяжется с тем человеком, которого он видел в лесу. С человеком, который с особой жестокостью растаптывал мертвецов, пиная их головы. Наверняка свою злость на них срывал, никак не успокоившись в безумии.       — В какой-то момент, — продолжает всё же, едва взглянув на Хосока с прищуром, — Чонгук стал голосом разума. Он меня волочил из этого дома, по лицу хуярил, чтобы я в себя пришёл, рот мне затыкал. Понятия не имею, почему он был таким спокойным и собранным, как он мог вот так держаться? Он же видел, что его любимая женщина, блять, с вываливающимся кишками и, извини меня, пустым животом, в котором был их ребёнок, и его тоже наверняка сожрали… И всё равно.       — Думаю, — снова перебивает Хосок, наблюдая, что Чимин запутался в словах на эмоциях, — он ещё давно смирился и заранее себя к этому готовил. Без надежды. А ты надеялся.       — Да похуй мне, я его, блять, ненавижу, и до сих простить не могу, что не дал мне сдохнуть прямо там. — Чимин начинает раздражаться и повышать голос, ёрзая, и рыжий тут же очнулся, спрыгнув на пол с непонимающим и сонным выражением морды. — Ещё и этого с собой прихватил! — Кивает в сторону пушистого. — Просто подобрал рандомного кота! Блять! С улицы, где гнилые гуляют! Как он его вообще нашёл живого?! Понятия не имею… В этом весь Чонгук. Хосок запоминает это, в своей голове откладывает, впитывает его эмоцию, чтобы отложить в архив памяти. Он стал теперь предельно внимателен не только к обществу мёртвых за стенами, но ещё и к Чимину, сам того не осознавая.       — Клянусь, лучше бы меня сожрали. Чонгук ебанутый на голову, блять, какой же он ебанутый! Ты бы знал! — Качает головой, тяжело вздыхая. Хосок, сам от себя не ожидая, встаёт молча и подходит к Чимину за спину, не отпускает его ладони, а затем обнимает, крепко зажав. Облокотился подбородком на его оголённое прохладное плечо. Кот пару раз мяукает, ведь хозяин почему-то ругается, упоминая его имя.       — Понимаешь, Хосок… — У Чимина руки трясутся, и он хватается ими за чужие. В то же время поверить не может, что одичалый сам к нему подошёл с таким трепетом. Он этого не просил и не ждал, и хотел бы получить от него объятия не при таких убогих унизительных обстоятельствах. С другой стороны, от Хосока он готов получить и любые обстоятельства, и любые объятия. Времени как обычно мало, а один день не может быть бесконечным. Чувствует себя капризным ребёнком, вспоминая поведение своей дочери.       — Мы же в пиздец полный потом попали, там без вариантов было однозначно. Я думал, ну, всё, отмучился, наконец, и Чонгук отмучился, и мы сейчас сдохнем уже, только потерпим немного, пока нас как свиней будут жрать… Пуля была всего одна, и мы решили, что она никому не достанется, чтобы не так обидно было. Но этот ублюдок просто внезапно, как самый конченый еблан во Вселенной, кинулся в толпу гнилых, отвлёк их и крикнул мне: «Проваливай, Чимин! Ещё увидимся!».       — Не злись на своего друга, он тебе спас жизнь, — шепчет Хосок с закрытыми глазами, чуть покачиваясь.       — Как не злиться? Нахуй мне такая жизнь? Я бежал с этим котом на руках без оглядки, пока на этого еблана толпа шла, и… Я даже писку его не услышал, пока его там по кругу пускали, блять… Мои ноги сами бежали, клянусь, я даже не хотел бежать. Кота жалко было.       — Я тебя очень понимаю, поверь мне, Чимин.       — Верю… — тяжело вздыхает, а затем целует в тонкое предплечье, прикрыв глаза. Хосок чувствует, как парень успокаивается, и вместе с тем тишина снова заполняет пространство. Уткнулся ему в шею, молчит, продолжая покачиваться слегка.       — Ты уже засыпаешь на ногах. Пойдём спать, — шепчет Чимин, потихоньку выбираясь из его объятий, хватает Хосока за руку и ведёт в комнату, задев пальцем выключатель тусклого света. На пути скидывает раннее, прикрывавшее пах, полотенце. — Ты же останешься?       — Останусь, конечно. — Хосок садится на скрипящую кровать, всё ещё не отпуская чужой ладони, разматывает своё полотенце и аккуратно откладывает в сторону. Сквозь тьму разглядывает Чимина, его нагое тело. Красивое. Не может не согласиться с этим, и ведь не такое худощавое, как у него самого. Проводит пальцами по его бёдрам, слегка притянув к себе. Хосок не совсем понимает, что между ними. Видимо, одна безнадёга и непонимание, почему они не сдохли. Хосок осознаёт, что хотел бы дожить своё оставшееся время с ним, отбитым таким, и неважно, какой долгой будет эта жизнь. Концепция «одним днём» кажется самой подходящей, и ведь миловидный парень далеко не сумасшедший в своих убеждениях в сложившихся обстоятельствах. Он даже не парень, а мужчина без морщин. Чимин кладёт руку ему на плечо и слегка надавливает, тем самым укладывая Хосока на бок, а затем и сам ложится, прижавшись к нему со спины своим телом. Обнимает его, поглаживая по груди, уткнувшись в затылок.       — Есть что-нибудь, чего ты боишься, Чимин? — шепчет, поглаживая его ладонь.       — Я бы соврал, если бы сказал, что нет. Что-то я наговорился, не хочу больше, — бубнит едва разборчиво.       — Мне интересно. — Хосок поворачивается на спину, укладывая Чимина на свою грудь, и тот котом устраивается, прилипнув к нему от долгожданности телесной. У Чимина эти слова красным ярким шрифтом со звуком сигнализации в голове мигают. У Хосока хоть в чём-то проявился интерес, это обязательно надо поощрить, как сына за сделанные уроки. Куда лучше, чем апатичное уставшее безразличие ко всему.       — У меня сердце останавливается каждый раз, когда за стенами я встречаю гниляка в военной форме или ребёнка, особенно, если вылазка на дальние расстояния. Я не боюсь смерти, мне давно плевать на жизнь, но это зрелище вгоняет меня в тихий ужас. Каждый раз я смотрю на именную вышивку военной формы, копаюсь в этом дерьме, чтобы убедиться, что это был не Чонгук. Давно я не видел военных, и, надеюсь, что больше никогда не увижу. Много времени прошло, а мне всё кажется, что Чонгук с дочуней доковыляют сюда, и тогда я точно… Всё.       — Буду с тобой ходить на вылазки, думаю, с меня больше будет проку за стенами, чем внутри. Ты сам говорил, что бойцов почти не осталось. Я отличный кандидат в смертники, ты сам свидетель. Бред бредом, однако Хосок уже представляет, если подобное вдруг случится. Что же будет с тем самым бессмертным неуловимым Чимином, который с безумной жесткостью разрывает мертвецов? Остановится? Не сможет себя защитить? Окаменеет? Что будет, если он увидит гнилое лицо своего друга или дочери? Чимин же отбитый, травмы на травме гниют и физические, и психические, ему и померещиться ведь может в конце концов, не дай Бог. Хосок, понимая это, предложил свою инициативу исключительно для того, чтобы его уберечь. Безразличие отошло в сторону, и его место заняло банальное волнение за человека.       — Попридержи коней. Ты просто не понимаешь сейчас, но ты не в себе немного. Тебе отъесться надо как следует, в себя прийти, отоспаться, а уже потом и всё остальное.       — Не в себе?.. — Расплывается Хосок в улыбке, а затем ощущает, как к нему крадётся волна истерического смеха. Три секунды, и она его накрывает до боли в животе и судороги в теле. Он загребает Чимина в охапку, целует, и тот ощущает кожей своего лица влагу. Чимин облизнул эту влагу, почувствовав солоноватость чужих слёз. Наблюдает, как у объекта его любви, наконец, прорывается загнанная плотина. Считает, что ничего страшного в этом нет. Заразительный у Хосока смех, невротический, дикарский, что и сам удержаться не может. Заливается вместе с ним, уже вообще не понимая, почему, и с чего всё началось. Чимин хочет, чтобы Хосок побольше смеялся, а ещё разговаривал с ним словесно, телесно, телепатически, как угодно. С другими необязательно. Их всё равно осталось не так много. Успокоившись, Хосок целует Чимина как в последний раз, и планирует делать так постоянно, пока долгожданная смерть не постучится. Наваливается на него сверху, вгрызается, сжимает гуляющими ладонями мягкое тело, с каждой секундой понимая, что эффект безумия принимает обратную форму желания жить. С ним. Чимин мог только мечтать в своих фантазиях о том, что Хосок с ним делает сейчас. Одичало проявляет любовь, стимулируя возбуждение своими тонкими невероятными пальцами. Не позволяет Чимину и вздохнуть лишний раз. Рыжий и пушистый Чонгук убежал через открытое окно, изворотливо миновав решётку.

***