***
Kayar — Rewind
— Конечно! Плевать ты хотела, а, знаешь, почему?! — заходится в гневных эмоциях женщина пожилых лет в грязном комбинезоне. У неё срывается голос из-за кома в горле, наверняка выступившие слёзы спровоцировали. Большой разведённый костёр играет огнивом и потрескивает, подсвечивая её заплаканные глаза, отражающие блики. Волосы седые собраны под косынку, кажется, она даже не переодевалась и не умывалась после работ в поле. Десять часов вечера, на улице уже темно и не осталось алых следов от заката. Наконец, стало прохладнее и свежее. Благодать. Хосок сидит молча на земле, наблюдая свидетелем за спорящими на вечернем собрании. Он на них исправно ходил, присутствовал и внимательно слушал. Приспосабливался к обществу людей, вместе ел с ними, жаря мясо и попивая чай, запоминал разные истории чужих жизней, услышанные в кругу. Как-то раз даже самогона опробовал, люди и об этом не забывают в таких безнадёжных обстоятельствах, умеют, могут, производят. Казалось бы, жизнь прекрасна, если бы не одно «но». Сегодняшнее собрание организовали именно по этому поводу, касающийся лично его. Хосок уже сам понимает, что теряет выстраданное терпение вместе с этой пожилой женщиной, никак не успокаивающейся. — Потому что не твои дети! Не твои внуки! Не твой муж, в конце концов, прямо сейчас находится где-то с голодными мордами! Вот поэтому тебе плевать! А мой внук ушёл и не возвращается уже три недели! Сидишь здесь, забот не знаешь, пока наши жизнями рискуют каждый раз! И хоть бы что, конечно! Привыкла и ни черта ты не ценишь! — И что ты предлагаешь?! — отвечает ей молодая, относительно её возраста, девушка, выбившись вперёд, поближе к костру. Её длинные каштановые волосы убраны в косу, а с внешним видом, как и все, явно не заморачивалась — вышла в ночной сорочке, предварительно уложив ребёнка спать. Хосок и эту девушку знает, пришлось с ней познакомиться в общей столовой в тот день. Она приходится матерью тому мальчику с кудрявыми каштановыми волосами, а ещё женой Намджуна, который прямо сейчас тоже присутствует здесь — его напряжённый образ мельтешит сквозь огонь, сидит напротив. Хосок выглядеть его пытается, а затем замечает, какой у того уставший вид. Намджун сутками дежурит, глаз не смыкая, и всё же он кивает ему понимающе, выходит на зрительный контакт. Хосок приходит к выводу, что они прекрасно поняли друг друга на этот раз. — Ты предлагаешь отправить к ним подмогу? Кого? Детей? Стариков? Людей, которые оружие ни разу в жизни не держали?! Кого, я спрашиваю? Людей, которые не приспособлены к выживанию против мертвецов?! Для чего? Чтобы у нас ещё люди погибли?! Может, ты сама отправишься? Смирись уже, мне жаль, но они не вернутся! — Дрянь! — кричит пожилая женщина, влепив звонкую пощёчину трясущейся ладонью. Взгляд её злой, и в то же время отчаянный. Слёзы снова начали бежать по морщинистой коже лица. — Не смей их хоронить, Доти. Не смей. Если надо, я сама пойду за ними. У нас есть не только старики и дети, мужиков полно! Не вижу проблем, чтобы собрать группу. Намджун резко поднимается и бежит к образовавшейся стычке, чтобы хоть как-то утихомирить пыл, иначе Бог его знает, чем закончится конфликт двух женщин. Его жена держится за щеку и пятится, успокаиваясь потихоньку, дыхание восстанавливает. Намджун заслоняет её собой, тем самым образовав барьер. — Извини её, Люси. Не слушай, — обращается он в суете, наклонившись, ведь она такая маленькая пожилая женщина, однако нрав её стойкий и иногда даже суровый. На жалкую старушку она совсем не походит, явно имеет уважение среди народа. Хосок даже подумывает, может, отсидела в женской колонии свои многочисленные годы. В то же время она одна из тех самых, кому не всё равно, и те самые булки именно эта женщина печёт. Он уже успел к ним привыкнуть на ежедневной основе. Остальные присутствующие сейчас молчат, опустив головы, изредка перешёптываются между собой. Общину охватило всеобщее волнение, хаос раздора и тревоги. Прошло три недели вместо положенных «неделю, может, полторы». Хосоку не привыкать, он с первого дня с ума сходит, не понимая, как до сих пор сохраняет выдрессированное спокойствие, хоть и внешнее. Ему абсолютно безразлична смута в обществе из двухсот человек, у него есть только одна причина для волнения — не вернувшийся Чимин. Хосок каждый день перечитывает оставленное письмо, особенно предложение, в котором он указывает максимальные сроки отсутствия. Каждый день рвался за стены, и каждый раз ему не удавалось этого сделать. Смирившись окончательно, что никто не позволит ему уйти, от безысходности присоединился к Намджуну, когда тот заступал в смену дежурства. Залезал к нему на вышку, наблюдая привычную обстановку с гуляющей смертью. Выглядывал всё, может, Чимин с ребятами где-то между деревьями бродит, вот-вот и к стенам прибежит, может, приползёт? Хоть как-нибудь уже?.. Намджун постоянно твердил, мол, всякие обстоятельства бывают, но переживать не стоит. «Поверь мне, я очень хорошо знаю Чимина, и он точно не пропадёт. Да, он взбалмошный, но совсем не идиот, как может показаться. На самом деле очень осторожный и смышлёный парень, из любой задницы выберется. Чёрт, да я даже больше тебе скажу, он монстр в каком-то смысле, поэтому вернётся. Он не может не вернуться, у него же кот!..» — рассмеялся тогда Намджун, потягивая сигарету и смотря в бинокль. Хосок его угостил и сам закурил, вгрызаясь взглядом в пространство с высоты, что очень удобно, если бы не солнечное изнуряющее пекло. Хорошо, что соломенную шляпу нашёл в доме Чимина, напоминающий, скорее, чёртов секонд хенд. И так шёл день за днём в убеждении, тупом ожидании и сумасшествии. Сроки действительно затянулись как никогда, отчего Хосок уже не знал, на какую стену лезть. За это время он с Намджуном смог найти какой-то общий язык, пока вдвоём сидели на вышке, однако Хосок всё равно не смог выклянчить разрешение на дежурство хотя бы внутри стен. Сторожила оказался очень позитивным и добрым человеком, но на этом никак нельзя было сыграть: приказы от потерявшегося Чимина никто не отменял. Намджун, как и другие дежурящие, покорно и верно их выполнял, несмотря на отсутствие командующего: лишний рывок на неположенный сантиметр в сторону стен — и дуло в затылок. — И я вам всем говорю, слышите меня? — Резко поднимает голову Хосок на пожилой отчаянный голос, прекращая разглядывать ночное небо со звёздами в прострации. Женщина вышла вперёд, оглядывая каждого, поджав губы. — Не смейте их хоронить! Если они не вернулись, значит, им нужна наша помощь, возможно, они отсиживаются где-то, а вы… — шмыгнув, вытирает ладонью скопившиеся слёзы на кончике носа. — А вы забыли обо всём! Конечно, вам плевать на моего внука, но давайте я вам напомню! Когда малыш Чимин пришёл к нам, у нас появилась дисциплина, порядок, чёткие правила и распределение обязанностей по нашим силам и возможностям. Еда перестала для нас быть острой проблемой, как и безоговорочная безопасность! Каждый из нас начал спать спокойно в своих домах, потому что он укрепил стены! Он! Занялся нашей безопасностью! С его приходом мы начали нормально жить, игнорируя полную задницу, в которую превратилась наша планета! Он обучал моего внука, он помог ему! И знаете, что?.. Хосок, не выдержав и потеряв всякое былое терпение, резко поднимается, чем обращает на себя внимание всех сидящих вокруг костра. Ранее он посещал собрания общины, особо не выдавая своего присутствия. Его будто никто не замечал, а сейчас все смотрят, словно в первый раз увидели. Нахмурившееся лицо отчётливо вырисовывается под огненным освещением, добавляя мистические узоры упавшими тенями. Игра света довольно занятна, особенно для детей. Хосок подходит к пожилой женщине со спины и кладёт руки на её подрагивающие плечи от всхлипов. Бабуля не обращает на это внимания, продолжая отчаянно вещать: — Эта иллюзия может быстро рухнуть, потому что кто будет управлять ей? Исходя из соображений вашего потребительского отношения, вы не думали, что будет, если наш малыш Чимин действительно погибнет вместе с остальными? Не думали? Кто будет возиться в этом дерьме, кто будет искать и добывать продовольствие? Защищать нашу землю? Вы, что ли? Да вы все сдохните, потому что привыкли на всём готовом здесь сидеть и не видеть другого мира! И сейчас, когда впервые ему, моему внуку, а ещё и двум бойцам, которых никто не ждёт здесь, требуется помощь, вы поджали хвосты, позорные ублюдки! Лицемеры! Если они и погибнут, то только по вашей вине, и вы сдохните автоматически! Помяните мои слова! Подумайте об этом хорошенько! Вам плевать, потому что это не ваши близкие люди! Вам плевать, потому что вам хорошо сидеть в уютной насиженной норе! А кто её для вас сделал, а? Мне казалось, нас всех сплотило общее горе два года назад, но я очень ошиблась! Сидите на своих задницах ровно и ничего не предпринимаете, пока они там… Даже говорить страшно! Хосок, слушая активно жестикулирующую престарелую, разделяет её мнение, хоть и не обладает обширным альтруизмом. Даже если бы там не было Чимина, всё равно бы пошёл, просто потому что действительно в силах не сдохнуть, помочь и дать отпор голодным мордам, как минимум. В то же время он понимает обычных мирных жителей, которые рады выстроенной Чимином иерархии. От Намджуна он также узнал, или, вероятнее всего, услышал во второй раз эту самую дисциплину и чёткие правила: 1. Женщины не выходят за стены. В большинстве своём община держится на женском кропотливом труде: выращивание овощей и бобов в сезон, уход за скотиной, поддержание порядка, приготовление пищи, и, самое главное, воспитание детей как самое дорогое, что осталось для человечества. Можно сказать, жизнь откатилась на несколько веков назад, возрождая цивилизацию каменного века. Несмотря на бессмысленность реальности, выжившие дети всё равно учатся грамоте и письму, и, опять же, этим тоже занимаются женщины. Все когда-то работали по различным специальностям, соответственно применяют свои навыки по назначению. 2. Чимин не забирает отцов у детей и мужей у жён. Здесь таких большинство. Если у мужчины есть семья, он остаётся внутри и помогает в охране, обороне и тяжёлых физических работах. Если потребуется, отправится и на поля помогать, и за скотиной ухаживать, и за готовку примется, гремя половником. Нет ничего, чем бы здесь мужчины не занимались. Намджун — один из самых ценных людей общины, потому что имеет звание единственного квалифицированного врача. Своими знаниями и навыками охотно делится с окружающими, ведь это действительно самый нужный инструмент для выживания. В случае беды он единственный, кто сможет оказать помощь быстро, чётко и профессионально. Врача нельзя терять ни при каких обстоятельствах, и его максимум — сидеть на вышке внутри стен, в крайнем случае отстреливая мертвецов на большой дистанции. 3. Идут те, кому нечего терять. К сожалению, их осталось в меньшинстве. У них нет детей и жён, они хорошо обучены и прошли отбитое личное наставление со стороны Чимина — те самые, которых здесь никто не ждёт. «Я несу ответственность за эту территорию, а также за всех людей, кто здесь живёт. Они почему-то на меня все понадеялись и надеются, верили и верят в меня. Я тоже в них верю, забочусь и делаю всё, что в моих силах» — Вспоминает Хосок, досадно улыбнувшись от сделанного вывода: перенадеялись, переверили в него и обнаглели. Иерархия работала как швейцарские часы до определённого дня, и люди горя не знали, пока главная шестерёнка не дала сбой, выпав из механизма без вести. В то же время, никто не готов искать эту шестерёнку вместе с её не менее важными винтиками, чтобы вернуть в работающий механизм. Никто не готов рисковать, чтобы выбраться за стены. Никому не хочется терять близких. Страх овладел. Что же делать тогда собираются? Хосоку непонятно. Эта пожилая женщина единственная, кто прослеживает причинно-следственное не только из-за переживания за своего внука, но и от уважения к «малышу Чимину». Это тот самый случай, когда возраст действительно свидетельствует об именитой старческой мудрости, а не деменции. Хосок ещё в первый день готов был кинуться вдогонку, но, к сожалению, по приказу самого командующего это было невозможно. Что б его, этого Чимина, уже зла на него не хватает. Любовь, пожалуй, кроет злость и ненависть по отношению к нему, точно козырная припрятанная карта. — Пожалуйста, не переживайте… — шепчет Хосок, наклонившись за её спиной, сжимает дрожащие плечи посильнее, чтобы обратить на себя её внимание, наконец. — Я пойду. — Тут же переводит взгляд на своего надзирателя, сидящего рядом со своей женой. Намджун, чуть приоткрыв рот, щурится в ответ. Хосок кивает ему в ожидании зелёного света, и товарищ-сторожила отмахнулся, тяжело вздохнув. Они точно поняли друг друга на этот раз. Приказ отбитого командующего только что отменился официально, после чего добавляет уже громче, чтобы все услышали: — Я пойду один, не будет никаких жертв, все останутся на своих местах. — Ой, господи… — Оборачивается тут же седая Люси, дрогнув. Кажется, только сейчас поняла, что за ней уже давно кто-то стоит и пытается хоть как-то успокоить. — Хосок, сынок, а я тебя и не заметила! — Д-да… — кашлянул неловко в ответ. — Куда ты один пойдёшь? Ты что такое говоришь? Группу надо собирать! На кой чёрт я до людей пытаюсь достучаться? — Нет, не надо, это бесполезно. Я могу вас понять, правда, просто доверьтесь мне. Я своё дело знаю и сделаю всё, что смогу. Хосок действительно может её понять, потому что где-то там пропал человек, которого он, как бы странно ни было, но полюбил. Чимин был прав, у них было слишком мало времени, чтобы побыть вдвоём. Хосоку было мало времени, чтобы в себя прийти и очнуться в осознании: жить одним днём самая верная стратегия. Что ещё остаётся делать в этом буквально сгнившем мире? Поймал себя на мысли, что пожалел о тех днях, когда отгонял его, отказавшись от любого вида взаимодействия. Поймал себя и на другой сильной мысли, что хотел бы втащить ему хорошенько, может, отбитую башку прибить, как только увидит. Хосок уже так настрадался, накопив в себе эти жрущие эмоции панической тревоги и тоски, что готов выплеснуть их, еле держится уже. Точнее, любовь свою показать готов. Как есть. Только бы найти Чимина, чтобы громко заявить о своих диких чувствах к нему. Проявлять нежность особо не получалось, но отбитый и не жаловался особо, скорее, наоборот. — Я с тобой пойду, это же самоубийство в одиночку отправляться! Как же ты один-то?.. — Как обычно. Прошу, останьтесь, вы здесь нужны намного больше. — Хосока позабавило её смелое рвение, отчего улыбается в ответ. Уже представил, как отправился бы с ней за стены, и чем бы это могло закончиться на самом деле. Увы, но не забавной смертью, ведь забег на несколько километров — стандартная процедура от погони и засады со стороны мертвецов. Бабуля бы с этим точно не справилась в силу возраста. — Сынок… Люси обнимает его, расплакавшись от чувств, что хоть кто-то её понимает и поддерживает, хоть кто-то готов пойти на риск ради помощи, а если ещё глубже — ради будущего всех. Уткнулась ему в серую ветровку, крепко зажав трясущимися руками. Хосок всё больше и больше чувствует себя до невозможности неловко, и всё-таки приобнял её в ответ. — Ты же знаешь, где я живу. Моя дверь всегда открыта для тебя, булочки тебя ждут, я дам тебе с собой! Уверена, вы подружитесь с моим Джо, когда вернётесь… Малыш Чимин с ним быстро подружился. — Д-да, спасибо вам… — У Хосока сердце кровью обливается, ведь он не может дать абсолютно никаких гарантий, что её внук Джо и правда вернётся. Если в Чимине он ещё хоть как-то уверен, потому что посчастливилось наблюдать его в деле той ночью в лесу, то насчёт другого человека… Только надежды. В то же время, думая о Чимине, Хосок тоже начинает ощущать убогие приливы надежды, сместившие былую уверенность. Она растворялась сама собой с каждым днём его затяжного отсутствия. Хосок понимает, что, на самом деле, уже ни в чём не уверен, и это действительно будет для него самоубийством, если он обнаружит их… Свежими мертвецами. Хосок уже ни в чём не уверен, знает только, что давно пора ему выдвигаться, предварительно обговорив план действий с Намджуном, а также то самое направление, ранее засекреченное от него. Успокоив женщину, он провожает её к остальным сидящим, слегка подталкивая, а затем снова высматривает свою победную добычу: — Слышь, мужик, я уточняю ещё раз, что с приказом? Отменён? — Подходит, пока собравшиеся начинают расходиться по домам. Намджун кивает своей жене, чтобы она ступала домой, потому что он ещё немного задержится. — Да отменён, отменён… Так точно! — надув щёки, с тяжестью и шумом выпускает воздух. — Ну, мало ли, я просто не хотел бы поймать пулю. Новый приказ остальным в карауле передашь? — Уже… — рассмеялся Намджун, слегка толкнув в плечо с опущенным взглядом в землю, а затем, подняв голову, хмурится досадно. — Хосок. — Что? — Иди уже, готовься. Рад был встретить тебя. — Похлопывает по плечу, снова демонстрируя свою широкую улыбку. Хосок чувствует и видит, что Намджун, кажется, смирился, потеряв последнюю надежду именно сегодня. Он не верит в хороший исход, а язык не поворачивается в открытую озвучить, в отличие от своей жены. Его взгляд безумно сожалеющий, прощающийся с ним. — Хоронить меня не спеши. Так точно? — Так точно… — неуверенно тянет, как-то совсем не по-военному, не по уставу. — Смотрю, ожил ты неплохо за это время, на поправку идёшь, но… Почему ты так рвёшься? Я понять всё не могу, ты либо такой же отбитый, но косишь под адекватного, либо… — Представь… — Хосок расплывается в улыбке, перебив, пытается подобрать слова, — что ты познакомился, предположим… со своей женой. Через три дня вы уже сыграли свадьбу и провели брачную ночь, не хватает только медового месяца. Всё произошло очень быстро в ваших отношениях, тем не менее, ты «её» полюбил. Потом «она» резко уходит за стены, приказав тебе сидеть смирно как псу, выставила идиотом, потому что забота у неё такая, понимаешь? А потом и вовсе пропадает на три недели без вести, не возвращается в положенные сроки. Намёк понятен? — А-а-а… — В озарении светится Намджун, подняв брови. — Так точно. У тебя всегда такие «жёны», — выделяет чуть громче слово, — были? — Никак нет, товарищ главный врач. О последствиях известно, в лечении не нуждаюсь. Я пошёл собираться. Жди меня у ворот. Хосок уже практически не обращает внимание на реальность, он резко разворачивается и уходит, прокручивая в голове последующие действия. Наконец, руки развязали. Давно пора было.***