Tutte le strade conducono a Roma

      До дома добрались в полнейшей тишине, только было слышно шуршание колес по ночному асфальту. Мыслей никаких не было, поэтому Виктория занимала себя тем, что исподтишка разглядывала мальчиков, с которыми у нее с минуты на минуту случится неизбежный серьезный разговор. Томас смотрел прямо, невидяще и рассеянно, словно разом утратил фокус, и оттого сердце Вик сжалось почти до боли — ему еще долго будет мерещиться черное дуло. Итан сидел вполоборота, чтобы чуть что предпринять любые экстренные меры, не смотря ни на Викторию, ни на кого-либо еще. Наверное, он тоже был зол (не так сильно, как Дамиано, конечно, в этом его никто не переиграет), ведь черную дымку в обычно нежных глазах Вик прекрасно видела. Ей безумно сильно хотелось коснуться его лица, поцеловать многочисленные родинки на щеках и лбу, умалить волнение и заверить, что теперь все в порядке. Вот только Виктории до отвратительного надоело врать им — уж слишком часто она такое вытворяла в последнее время.       Лицо Дама она могла разглядывать только через зеркало заднего вида, и то, что Вик там видела, ей категорически не нравилось. От него за километр несло желанием разнести все здесь на мелкие куски, что уж говорить о замкнутом пространстве машины. Дамиано пылал этими чувствами, неудержимыми в особом своем понимании, и Виктория лучше кого-либо знала, как отчаянно ему хочется все это выплеснуть. И неважно как — через музыку или же ссору, причем последнее в данных реалиях наиболее вероятно.       Невольно вздрогнув, Вик опустила глаза в пол, бесконечно раздраженная этим молчанием, этим моторным жужжанием, этой нелепой неловкостью, которая сейчас натянулась между ними всеми подобно леске. Пара минут до того, как вся текущая ситуация либо разрешится, либо усугубится — и это зависит только от нее. Виктория не считала такое распределение ролей несправедливостью, ведь в сущности сама и создала эту ситуацию, разбираться с ней тоже наречено ей. Уж в самый последний раз за этот день Вик сумеет побыть сильной.       — Приехали, — коротко объявил Дам, и все четверо, как завороженные, уставились в черные пустые окна дома. Чили наверняка уже спит и ни о чем не ведает, счастливое создание. Виктория дернула уголком губ, первой выскакивая из машины. Она даже видела, как напрягся Томас, словно испугавшись очередной ее попытки побега. Нет, сегодня Виктория решила покончить со всеми недомолвками раз и навсегда.       Они не говорили весь короткий путь по тропинке до двери, и даже когда Дам щелкнул ключом, никто из них не осмелился даже на слово. Тяжесть давила на сердце маревом и невысказанными эмоциями. Вик вдруг ощутила прилив всего того страха, в котором она жила и продолжает жить последние несколько дней. Страх, который пожирает ее изнутри, которым так сильно хочется с кем-нибудь поделиться, чтобы было не так больно. И вот, она стоит в парадной, рассеянная, сама не понимающая свои чувства, и хочет, так отчаянно хочет рассказать обо всем тем, кто смотрит на нее в ожидании и слепой вере.       — Я… — она задохнулась воздухом, судорожно сжав кулаки, и исподлобья посмотрела на всех троих. На Томаса, который словно замер в прыжке, едва сдерживая свой порыв подойти к ней. На Дамиано, давно утратившего весь свой угрожающий вид, в его глазах бурлило море безудержной тоски — тоски по ней, по Вик. На Итана, уставшего, измотанного, но желающего не меньше Дама узнать всю правду и наподдать всем тем, кто посмел портить Виктории кровь. Знала бы она сама, кому нужно наподдать.       — Все хорошо, Винченсо, — тихо напомнил Томас, когда молчание до неприличного затянулось. — Если ты не можешь сказать…       — Нет! — кажется, Вик и Дамиано крикнули это одновременно, удивленно переглянувшись.       — Хватит уже молчать, — Виктория криво усмехнулась и передернула плечами, отвернувшись чуть в сторону. — Первое письмо пришло пару дней назад на лицейскую почту. Там мне высказали все, что думают обо мне и моих взглядах на жизнь, — ухмылка ее стала жестче и злее, мальчики сделали к ней по шагу, словно намеревались взять в кольцо. — Почту я удалила, тогда мне начали писать комментарии под постами — уже с угрозами. Я не восприняла их всерьез… а Лео умолял рассказать вам.       — Так он в курсе, — как-то задумчиво протянул Дамиано, скорее как аргумент, а не обвинение.       — Что там писали? — еле разлепив губы, спросил Итан, внимательно и жадно глядя ей в лицо. Вик до боли в деснах сжала зубы.       — Что-то по типу, паршивая овца все стадо портит, — она широко ухмыльнулась, чувствуя, как начинают дрожать колени. Все сильнее хотелось опустить глаза, все ближе мальчики подступали к ней. — Что я проклятая оголяющая себя извращенка, не имеющая права на то, чтобы развращать еще и вас. Что я шлюха, — на этом голос ее сорвался, а Томас вздрогнул — вспомнил лицейские побои. — Вчера написали комментарий под постом, где предупредили не гулять ночью, а сегодня…       — Тебя выследили? — Дамиано, казалось, даже не пытался скрыть своего рыка.       — Перед нападением отправили в личные мое же фото в клубе, — кивнула Виктория, торопливо изучая его лицо. — Этот тип сказал, что его заказали. Томаса бы не тронули, я поняла, сумасбродный сталкер ни в чем вас не обвиняет, — по ее губам скользнула мимолетная улыбка, но тут же погасла, когда она встретилась с ошарашенным взглядом Томаса.       — Об этом ты сейчас думаешь? — едва ли не крикнул он, шумно вздохнув. — Ты могла умереть, Вик, ты понимаешь? Если бы я не успел… пришел бы чуть позже, — голос его безжалостно сорвался, и он закрыл рот рукой, не зная, куда деть вторую, и стал хвататься за косяк. Его напряжение отразилось в воздухе, полоснуло молнией. Итан среагировал быстрее всех, обняв Томаса так крепко, как мог, и торопливо принялся шептать ему что-то на ухо, успокаивая.       — А что я могла сделать? — беспомощно и виновато проскулила Виктория, обхватив себя руками, словно пыталась спроецировать объятия Итана, и прикрыла глаза.       — Рассказать нам, tesoro mio, — осторожно сказал Дамиано, беспокойно поглядывая то на Томаса, то на Вик. — А ты молчала.       — Я не могла, — она упрямилась, защищаясь от него всеми возможными средствами, хотя могла просто разрыдаться на его груди и покончить с этим раз и навсегда. — Это только мое дело.       — Ты ошибаешься, — терпеливо сказал Дам, а Итан только неодобрительно выгнул бровь — сейчас все они были явно не на ее стороне. А еще больше, чем упрямиться, Виктория хотела обнять Томаса и заверить, что с ней ничего бы не случилось. — Это очень даже наше дело. Ты — наше дело, Виктория. Твои проблемы. Переживания. Страхи. Все вот это дерьмо — это наше дерьмо. Мое, Итана и Томаса. И мы не откажемся от него никогда в жизни. И будет славно, если ты поймешь это, — его голос резал не хуже ножа, а Вик стояла пристыженной девчонкой, не решаясь продолжить спор, чтобы не разрыдаться.       Дамиано был чертовски прав, и это выводило ее из себя, потому что в качестве контраргумента ей ответить нечего. Виктория бы не потерпела того, чтобы, например, Итан вздумал утаивать о своих тревогах, которые бы глодали его душу. А сама она позволила себе такое, смешно надеясь на то, что все обойдется. Она смотрела на чуть успокоившегося Томаса, изнывая от вины перед ним, и не решалась подойти к нему, ведь считала, что не имела на это права. Как и Дам, наверное, мечется на месте, боясь шагнуть к ней. А ведь до обидного просто можно подойти к нему и обнять, чтобы сердцем к сердцу, чтобы глаза в глаза. Решить все этим — и двигаться дальше, ибо бой еще не окончен. Но Вик стоит в этой клятой парадной, а между ней и избранной ею семьей почти пять с половиной шагов. Смешно, как в комедии.       — Я не хотела, чтобы вы волновались об этом, — наконец призналась она, все же позорно всхлипнув, но тут же взяла себя в руки, вздернув подбородок. — Я не хотела вот этого, — Вик обвела пространство рукой. — Потому что я знала, как вы отреагируете. Я не хотела быть слабой, — голос сорвался на шепот. — Я ведь сталкивалась с подобным еще в лицее, — Виктория неосознанно бросила взгляд на Томаса, и он ответил ей тем же. — И думала, что справлюсь. Я ведь всегда сражалась с вековыми стереотипами и прочей дрянью. Меня никто не защищал — даже учителя. Некоторые даже поощряли издевательства надо мной, потому что гребаное общество не готово поверить в то, что кто-то вздумал бросить вызов их загнивающим изнутри правилам, — Вик перевела дух. — И эти письма и комментарии — да и что? Подумаешь, какой-то умник решил напомнить мне, какая я ничтожная, это ведь… ничего не значит.       — Но для тебя — значит? — спросил Итан, и взгляд черных глаз прошарил ее изнутри, изучая самые потаенные мысли.       — Да, — Виктория не стала врать. — Да, потому что я еще не до конца справилась с собой. И это моя проблема, — она с вызовом взглянула на Итана, но он лишь вскинул брови, не отводя глаз.       — Наша проблема, — поправил Дамиано, словно это было простой нелепой оговоркой, а не неправильными истинами. Викторию это разозлило. — И что мы будем делать дальше, tesoro mio?       — Я все рассказала, чего ты еще от меня хочешь? — и все же она вспылила.       — Чего я хочу? — Дам, кажется, тоже устал сдерживаться, сделав к ней вкрадчивый шаг. — Чего. Я. Хочу. Виктория? — чеканя каждое слово, повторил он. — Я хочу засыпать и просыпаться с мыслью, что ты и вы все в безопасности. Хочу знать, что ты счастлива и любима в любое время дня и ночи. Понятно, тебе? Этого я хочу. И если даже ты продолжишь щериться на меня, я не перестану этого хотеть всем своим сердцем.       Стало невыносимо тихо. Виктория даже слышала, как тикали часы где-то в верхних комнатах и работал забытый кондиционер. Она смотрела в светло-карие глаза напротив, узнавая в них все то, что они в себе таили для нее одной. Смотрела и постепенно осознавала свою ошибку: решила, будто утаивание проблем есть ее собственная сила. Вик было страшно стыдно за то, что она сотворила с теми, кого выбрала самостоятельно, никто ведь ее не принуждал. За то, что подвергла Томаса опасности, за то, что наговорила Итану, за то, что бежала от Дамиано, когда он отчаянно пытался ее догнать. И лишь в ее силах сделать этот последний, самый сложный шаг к ним навстречу. Они ведь ждут.       И Виктория сделала его, будто взлетела.       Сначала она почувствовала объятия Дамиано, как и всегда отчаянно нежные и бесстыдно собственнические на опасной грани баланса. Он хаотично огладил ее плечи, прижавшись губами ко лбу, и шумно задышал, словно Вик, наконец, позволила ему вынырнуть из пучины темной тревоги. А она лишь громко всхлипнула, с ужасом понимая, что очередной порции слез ей уже не удержать. Томас обогнул Дама, прижавшись к ней со спины, и его длинные пальцы сомкнулись на ее животе, даруя незримое упокоение. И вот этого упрямая Виктория избегала последние несколько дней, самостоятельно лишая себя жизненно необходимого умиротворения.       Итан скользнул в их круг завершающе и осторожно, ни капельки не тревожа. Сложил широкую ладонь на ее затылок и хрипло дохнул на щеку теплом. Вик судорожно открыла рот, будто выброшенная на берег рыба, и в панике заозиралась по сторонам, в самый последний раз пытаясь понять, все ли правильно она сделала, что рассказала. Но когда Дамиано с присущей ему ласкою поцеловал самый уголок ее губ, убедилась — правильнее и быть не могло.       Она любит. Господи Иисусе, как же сильно Виктория любит их.       И самое гармоничное во всем этом было, наверное, то, что мысль о смене парадной на более приятную обстановку коснулась их всех. Вик с удовольствием почувствовала, как Томас принялся целовать ее шею, а Дам слегка толкнул ее, побуждая шагнуть в сторону комнат. Вечер был еще не окончен, — Виктория ухмыльнулась, — ведь своего прощения она еще не получила. Громче слов могут быть только касания и близость, которых Вик лишила всех четверых по собственной глупости.       — Простите, — прошептала она в губы Дама. — Простите меня.