Ненаписанное письмо

      Турнир мог бы показаться весьма занимательным зрелищем, если бы только в этот день не было так жарко и душно: на Лантену шла гроза, громоздилась у окоема багрово-фиолетовыми тучами, глухо ворчала. — Мы вымокнем на награждении, — предрек Альмейдо, то и дело касаясь кончиками пальцев виска, отмеченного шрамом. — Сир, может, мятного отвара? — предложил Раэллис. — Увы, сегодня не спасет, — покачал головой король. — Ничего, после турнира будет несколько часов до праздничного приема, успею передохнуть.       Королева Маэллис, сегодня чувствовавшая себя из-за жары совсем нехорошо, отказалась даже от наблюдения за турниром с балкона, выходящего на ристалищное поле. — Вы же мне потом все-все расскажете, да? Баженка, ты не хочешь пойти? — Ото я нэ бачи, як дурни вальчэ! — фыркнула та. — Я лепш дывы за ты, бо ж зусим блиды, дай бо зэлэны!* — Присмотри, сестричка, — с тревогой обнимавший свою жену, Альмейдо покачал головой. — Лекарь не сказал, когда это пройдет? — Сказал, — вздохнула Маэллис. — Может, через пару декад, может, через месяц. — То нэ е добрэ! Алади, мушэ ходы до диду, прошэ билкы, — заявила Бажена. — Что? Какие… а, травы! Думаешь, помогут? — Мушэ! Горскэ билкы! Крев горскэ у дьецы важэниш, горскэ питво мае быше!** — Хорошо, Баженка, я сейчас же пойду и попрошу у деда травы, если ты обещаешь, что они помогут. Раэ, присмотри.       Король умчался, разом позабыв о том, что должен не бегать по дворцу, а важно шествовать. Да и плевать ему было на протокол сейчас, когда Лис с каждым днем все тяжелее носить его ребенка. Невольно в голову закрадывались мысли, что это наказание за смерть Лайениса. Хвала Небу, Ринташ быстро пресек их, выспросив у встревоженного до крайности юного короля причину его раздрая. — Чушь, Алади. Небо не наказывает никого, тем более за то, что ты освободил проклятую душу. Баженка права, однако, твоя Лиска носит дитя горской крови, твое дитя, а на тебе след Стража, его благословение за чистый дар. Вот и тяжко ей. Травы помогут, доверься. — Вам я верю, — твердо сказал Альмэ, принимая у него завернутый в полотно поставец со склянками и мешочками.       Так и вышло, что голова у короля болела не только от некогда полученного ранения и близящейся грозы, но и от тревоги за супругу. — Сир, право, лучше бы я остался исполнять свой долг перед ее величеством, — тихо заметил Раэллис, в третий раз наливая в кубок Альмейдо чистой холодной воды. — Может, ты и прав, Раэ. Но там Бажена и мои побратимы, там гвардейцы, лекарь… Все будет хорошо.       Ринташ Несавит с нескрываемым интересом поглядывал на турнирное поле, но и к разговору внука с его фаворитом прислушивался. — Усэ бышэ добры. Нэ чэкаш злэ. — Наждам сэ.***       Гроза надвигалась. В полном безветрии обвисли флажки и вымпелы рыцарей, гербовый стяг над королевской трибуной, даже плюмажи на шлемах — и те, казалось, поникли. Храпели кони, лязгал металл, натужно орал рожок распорядителя, вызывая у короля желание пристрелить его или вырвать эту проклятую медяшку из его рук. — Сир? Вам плохо? — Ничего, Раэ, я перетерплю. Просто гроза.       Юноша сел рядом, осторожно, нарушая протокол турнира, взял короля за руку. Просто подержать, показать, что рядом. И в темных глазах забрезжила улыбка, не тронувшая губ, сурово сжатых в линию.       Закончился турнир, как и ожидалось, под тяжелыми косыми струями ливня. Громыхало так, что Раэллис, награждающий с позволения короля победителя, не слышал сам себя. Однако и венец чемпиону, и серебряную ленту любимцу публики вручил, вымокнув до нитки — пришлось выйти из-под навеса. Впрочем, навес тот тоже был временной преградой дождю, потому что возвращались во дворец верхом. Но на пути домой король уже оживился, словно гроза смыла головную боль и усталость. Осталась только тревога за королеву, и Альмейдо вместе с Раэллисом, не сговариваясь, не успев переодеться в сухое, поспешили к ее покоям.       Горские травы помогли, или, как и обещал лекарь, все прошло само собой, но через декаду от слабости не осталось и следа, наоборот, прибавилось сил, и Маэллис взялась за помощь любимому супругу, снимая с его плеч хотя бы хозяйственные хлопоты двора. Раэ разрывался напополам: с него-то никто не снимал обязанностей адъютанта, а сопровождать ее величество следовало неотлучно. Поесть он успевал только благодаря тому, что ел теперь за одним столом с королевской четой и маленьким принцем Альмерисом. А то бы и вовсе забывал об этом. Через декаду такого издевательства король приказал ему помогать ее величеству. — Я как-то справлялся до твоего появления, Раэ, справлюсь и сейчас.       Сказано было с заботой и лаской, но Раэллис все равно ощутил себя обиженным, хотя и понимал, что это глупо. Он просто физически не может разорваться надвое. — Сир, мне кажется, я занял чужое место… — И кем бы ты не желал быть? — усмехнулся Альмэ, зная, что к королеве Маэллис юноша почему-то искренне привязался.       Раэллис покраснел и опустил голову. Он не мог выбрать.       Не только он один считал, что занял чье-то место. Тут и гадать не надо было, какое именно место: маркиз Вивианн Эмениа прекрасно помнил и то, как выследил принцев, увлеченно целующихся на дальней галерее, и как неслышной тенью следовал за ними, наблюдая, и как выгибается под уже тогда сильным и красивым будущим королем рыжий принц, и как чутко откликается он на ласку. Помнил и то, как донес королеве на братьев, и скандал с ни в чем не повинным Альмейдо, и свое желание хоть ненадолго получить его в свое пользование. Не сложилось. Проклятая старуха, Элланис, желчно ухмыляясь, спросила, неужели же он в самом деле рассчитывал на то, что получит королевскую кровь в подстилки? Это королю можно трахать рыжего принца. Можно хоть сожрать. Но не ему, Вивианну Эмениа, тогда еще графу, старшему сыну маркиза Эмениа. Через два года он стал маркизом, но к исполнению своей мечты так и не приблизился: следовало сначала поднять на ноги маркизат, почти разоренный стараниями батюшки, чтоб его подземельники драли! А потом все завертелось так быстро, что опомнился он лишь на коронации Альмейдо, который теперь был от него, пожалуй, еще более далек, чем четыре года назад, в Анстранне. Но смутная надежда не оставляла, звала, цепляла, манила. Особенно когда узнал о том, кого выбрал себе в адъютанты юный король.       Он был немного похож на Лайениса, такой же высокий, белокурый, с такими же светлыми, серо-голубыми глазами. Такой же широкоплечий и мускулистый — за формой он следил и не брезговал физическими упражнениями. Этот же… Раэллис — почему его в Наордэе не убили? — напоминал бледную тень безумного короля. Безопасную тень. Над которой Альмейдо мог бы властвовать. Втайне Вивианн надеялся, что, переборов свой страх, король оглядится и найдет более достойного любовника. Он оказывал те знаки внимания, что пришлись бы по душе юному монарху, он умудрился остаться при дворе, не вляпаться ни в один из заговоров и доказать свою полезность. Он был сносным хозяйственником, чему доказательством служил его собственный майорат. Вивианн старался маячить на глазах короля как можно чаще и оказываться ему как можно полезнее, все еще питая некоторые надежды.       На приеме по случаю выбора Рыцаря королевы он постарался попасть в первые ряды, поближе к тронному возвышению. И когда прозвучало имя адъютанта, ничуть не удивился: должно быть, мальчишка надоел, а это — почетная отставка. Он практически уверен был в том, что королева назовет не фаворитку, а фаворита, и потому, когда дамы разочарованно застонали, проскользнул вперед, пряча торжествующую улыбку. Когда взгляд королевы на миг задержался на его лице, внутри что-то екнуло и замерло… А потом его будто ударили под дых, обрушив на голову тяжелую глыбу разочарования и злобы. Если бы взгляды могли убивать, Раэллис Стэйар упал бы замертво в тот момент, когда браслет фаворита украсил его руку.       Он был старше, не намного — всего лишь на четыре года. Но даже четыре года становятся весомым сроком, когда дело касается опыта в интригах при дворе. Шесть лет при Эдерихе и еще два при Лайенисе были хорошей школой для юного маркиза. Он прошел всю иерархическую лестницу от пажа до помощника при советнике по сельскому хозяйству: маркизат Эмениа славился своими черноземами и пшеницей, и о сельском хозяйстве Вивианн был вынужден выучить все, что только возможно и необходимо знать хорошему лорду. Он в самом деле был там на своем месте. Но хотелось иного. Хотелось, чтобы это ему благосклонно кивал король, к нему приходил вечером. Хотелось получить, наконец, возможность сжать эти раздавшиеся плечи, пометить следами эту гордую, сильную шею. Выгнуть так, как захочется, показать, кто из них в постели будет сверху. В памяти словно живые вставали видения-воспоминания. Правда, тонкокостный мальчик, рыжий чагратский жеребенок из этих видений вырос. Только не в жеребца, которого можно обуздать, а в солнечного льва, который сам кого хочешь обуздает. Рыжая Тварь!       Не вышло стать ближе, и это несказанно бесило Вивианна Эмениа. Это он должен был быть на месте Раэллиса, он! И нужно было только угадать момент, когда белобрысая мелкая сволочь окажется в одиночестве. Убрать его — и королю придется выбрать другого фаворита. Пусть не сразу, время будет, чтобы проявить себя.       Он следил, оставаясь, как ему казалось, абсолютно незамеченным, в предвкушении потирал руки: на трех не самых легких должностях Раэллис долго не продержится. Ему уже сейчас тяжело, а всего-то прошел месяц. Он уже устал, ходит по дворцу полусонный. Казалось, судьба ухмыляется благосклонно. Королева полюбила сидеть в садовой беседке, дальней, густо заплетенной плющом. Раэллис прибегал туда за полчаса до нее, проверить, все ли в порядке. Потом появлялись горцы и ее величество. Иногда — и сам король. Лучше места и времени не придумать и не выбрать. Вивианн, не будь он так ослеплен жаждой обладать и желанием убрать мифическую помеху, понял бы, что явно свихнулся. Хотя… нет, не понял бы — безумцы считают себя нормальными априори.       А если бы дал себе труд задуматься, понял бы еще и то, что слишком гладко все шло в его подготовке к покушению на фаворита. Слишком. Ни проклятые горцы не заметили, ни стража не обратила внимания на проскользнувшего в сад придворного, которому там в это время ошиваться было незачем. Шел к беседке и видел маячившую там белобрысую шевелюру. В руку сам собой прыгнул эфес шпаги, он ускорил шаг, взбежал по ступеням — и замер, наткнувшись на промораживающий до самого нутра ледяной взгляд короля. — Потрудитесь-ка объяснить, кэй Эмениа, что вам понадобилось здесь, да еще и с оружием в руках.       Объяснял Вивианн в допросных дворца, и то, что слышал король, заставляло его хмуриться и мрачнеть. Позже, ночью, Раэллис, долго набиравшийся наглости и смелости, спросил: — Сир, что теперь… с ним..? — Как ты думаешь, Раэ, я страдаю таким смертельным недугом, как всепрощение?       Успевший перепугаться, юноша выдохнул. — Не думаю, мой король. — И правильно. Тех, кто посмеет покуситься на мою семью, на моих близких, я буду казнить без жалости. Вивианн Эмениа был хорош на своем месте — как лорд и хозяйственник. Но никакая полезность не перевесит его предательства. Безумное, болезненное желание обладать, поверь, я знаю, что это такое, но это не искупает. — Ему хотелось… — Раэ сглотнул, не закончив, не сумел заставить себя продолжить кощунственную с его точки зрения мысль.       Альмейдо усмехнулся и рассказал, словно бы возводя своего фаворита на ступеньку выше на своем пьедестале доверия: — Когда-то он подсмотрел за мной и Лайё. Видимо, впечатлился настолько, что донес на нас королеве Элланис, в надежде на то, что опального принца отдадут ему. Не спрашивай, где в это время был его разум, и какими путями шла его логика. У безумцев она своя, извращенная. Королева-мать спустила его мечты в выгребную яму и тем самым дала толчок к развитию его мании. Он ведь даже отца убил, думая, что если графу не обломилось — обломится маркизу… Отравил и все спихнул на свою мать. Не будем о нем, и без того мерзко. Иди сюда.       И Раэ с готовностью придвинулся, ласками пытаясь смыть с души своего короля эту горечь.