Ненаписанное письмо

      В Анстранн король прислал целый обоз. Мебель, одежду, достойную опального принца, книги, перины, меха. Безделушки. Целый сундук безделушек. И еще один – с бумагой, перьями, тушью. Трех лакеев. Альмэ, увидев все это добро, возжелал удавиться на шелковом шнуре от полога, тоже присланного братом. Он не был дураком и прекрасно понял: будь его заточение кратким, как обещал брат, Лайё прислал бы всего лишь пару сундуков. Надежда угасла, как закат на вершинах гор.       Пока слуги и солдаты таскали вещи и приводили в порядок отданное принцу западное крыло крепости, Альмэ сидел, кутаясь в старый волчий плащ, на вершине Дозорной башни, придумывая для себя причины, по которым ему не стоит броситься с нее, закончив этот фарс раз и навсегда. Грел мех, грело воспоминание о двух днях рядом с Лайё. Но, как пронизывающий ветер, все тепло выдувало понимание, что слова брата были приправлены изрядной долей лжи. О, как это по-королевски. Обнадежить, обрадовать. И снова предать.       За ним пришли, когда небо над башней уже стало цвета благородного вина, густо-лилового, и на нем, как алмазы на бархате, засверкали близкие горные звезды. Комендант, тяжело, одышливо сопя, взобрался на вершину башни и прогудел простуженным басом:       - Ваше высочество, что же вы? Здесь холодно.       - Все хорошо, капитан Геллар. Я не замерз, - а голос звенел ледышкой на ветру. - Я сейчас спущусь.       Комендант пожал плечами и развернулся. Уже ступив на крутую лесенку, не оборачиваясь, он сказал:       - Что бы ни случилось, мой принц, не стоит лишаться надежды.       Альмэ усмехнулся и вдруг всхлипнул. Сжался в комок, пытаясь задавить предательские, сухие, рвущие душу рыдания. Прижался к оказавшемуся вдруг рядом капитану, который гладил разметавшиеся по плечам рыжие волосы заскорузлой ладонью и молчал.       - Надежда?.. На что, капитан? На что мне надеяться?..       - Надежда есть всегда. Она умирает только с нами вместе. Поверьте старому вояке, ваше высочество.       - Хорошо, капитан, я постараюсь… поверить.       Чуть позже, отогреваясь горячим вином с пряностями в новой спальне, приготовленной для узника, Альмэ сидел в удобном мягком кресле напротив камина. Рядом с ним сидел комендант, потягивая все тот же глинтвейн.       - Капитан Ирвин…       - Можете звать меня просто Ирвин, ваше высочество, - улыбнулся комендант.       - Тогда и вы зовите меня Альмэ. Мне так привычнее. Так я хотел спросить, почему вы выбрали именно Анстранн? Я ведь помню, что вам предлагали службу в столичном гарнизоне.       Капитан Геллар покачал головой и пригубил вино.       - Я не гожусь для столичной свистопляски. Всю жизнь на границе с северными баронствами, а потом ранение. Если бы не это, остался бы в Наордее, там привычнее.       Альмэ исподтишка разглядывал коменданта, только сейчас уразумев, что этот седовласый, мощный, чем-то похожий на медведя мужчина не так уж и стар, а его одышка вызвана вовсе не излишней тучностью, а, скорее всего, именно ранением.       - Простите, Ирвин, а сколько вам лет? – за разговором принц как-то забыл уже о собственных горестях, стало видно, что он совсем еще мальчишка, ведь шестнадцать – не возраст.       Капитан прищурил светлые, цвета лучшей ларадской стали глаза и склонил голову к плечу, усмехаясь:       - Я родился в один год с вашим батюшкой, Альмэ.       - О! – теперь принц смотрел на него во все глаза, сравнивая с королем Эдерихом. В самом начале заточения капитан казался принцу стариком. Но теперь Альмэ видел, что таким его делали шрамы на лице да седина. Отцу было немногим за сорок, значит, и капитану столько же? – Вы кажетесь старше!       - Военная служба на границе не слишком красит, - Ирвин наклонился и подбросил в камин еще поленце.       - Вы мне расскажете? – смущаясь и краснея, попросил принц, прикрываясь бокалом с вином, как придворные прелестницы прикрывались веерами.       - О чем, мой принц?       - Ирвин, я же просил! Обо всем! О службе, о северных баронах, о войнах…       Капитан Геллар вздохнул, поставил свой бокал на столик и отчески потрепал юного пленника по плечу:       - Конечно, Альмэ, я расскажу тебе.       Вечерние посиделки у камина за бокалом вина и разговорами стали для Альмэ отдушиной, как и прогулки по стенам крепости, самовольно устроенные комендантом, хотя пленнику не позволялось выходить дальше Сторожевой башни. Но капитан Геллар понимал: еще года взаперти Альмэ не переживет. И без того пленник был на грани отчаяния. А король приказал сделать все, чтобы его брат оставался в добром здравии телесно и душевно. Для чего королю Лайенису понадобилось мучить младшего принца, за которым не водилось иного греха, кроме несчастной любви к венценосному брату, комендант Анстранна не понимал. Но решил сделать все, от него зависящее, чтобы пленник, чувствуя себя в клетке, не убился об ее стены.       Альмэ же снова, как и в первый год, писал письма. Писал, запечатывал… и сжигал в камине. Он понимал всю тщетность своих просьб и слов о невиновности. Понимал и причину заключения. Вернее, ему так казалось. Как же, король не может себе позволить оставить на свободе своего любовника, который, к тому же, единокровный брат ему. Для всех, кроме самого короля и матушки, Альмэ оставался принцем. А верить ли словам королевы, он не знал. Душа не желала верить.       Год катился к повороту, медленно, как язык ледника. Так казалось принцу. Однажды, сжегши очередное письмо, он решил, что хватит маяться дурью. И занялся рисованием, благо, были задатки. На скучных штудиях по экономике и торговым соглашениям он часто портил пергамент рисунками коней, птиц и замков, а иногда и карикатурами на наставников. Карикатуры получались куда забавнее и живее самих прототипов. Сейчас же принц рисовал то, что видел. Горы на плотных, мелованных листах получались как живые, а замок-крепость, виденная издалека и вблизи, полнилась суровым очарованием. Альмэ рисовал солдат, и те, грубые, замкнутые, начинали несмело улыбаться, узнавая себя. А потом принц взялся мучить коменданта, заставляя его позировать. Ирвин сначала хмурился, отговариваясь делами. Но в долгие зимние вечера дел в занесенной снегом крепости не было. И капитану пришлось согласиться.       Разглядывая тушевый набросок, со всем тщанием и усердием нарисованный Альмэ, Ирвин не знал, смеяться ему или злиться: принц изобразил его в генеральской форме и с жезлом.       - Тебе дивно идет эта пурпурная перевязь и орден святого Иринея, - лукаво усмехнулся паршивец, прикусывая кончик пера. И капитан все-таки засмеялся.