Ненаписанное письмо

      Наутро, как и предсказывал капитан Геллар, Альмейдо было худо. И даже не столько от выпитого вечером вина, сколько от стыда перед комендантом. Нет, надо же было так напиться, как несмышленышу, да еще и сопли развесить кружевами! Однако этот вечер принес и другие плоды. Альмэ проснулся с чувством, что, рассказав Ирвину о своей жизни до заключения, он будто стряхнул с себя что-то, как липкую паутину.       Юноша поднялся, придерживая раскалывающуюся голову, добрался до умывального таза и долго плескался в холодной воде, пока не унялась боль. Потом оделся, поминутно прикладываясь к кувшину с водой, в котором плавали листики чанхейской травы. Капитан был мудр: воду он принес еще с вечера, и она успела настояться. Жажду и остатки неприятных ощущений как рукой сняло. Альмэ застегнул теплую куртку, накинул на плечи плащ и выглянул из комнаты. Обычно у выхода на лестницу Сторожевой башни дежурил солдат. Сейчас его не было. То ли отлучился, то ли капитан снял охрану. Всплыла подлая мыслишка: «Вот он, шанс покончить со всем раз и навсегда! Пока никто не остановил – бегом на башню!» Альмэ усмехнулся и отбросил ее прочь. Поступи он так, это значило бы, что он сломался, раздавлен, как червяк каблуком. А еще он бы предал Ирвина. Принц не сомневался: не уследившего за пленником капитана ждала бы казнь. Меньше всего Альмэ хотел бы коменданту Анстранна подобной судьбы.       Он спустился на второй этаж, заглянул в длинный коридор. Здесь он еще не бывал. Возле окна торчал солдат, Альмэ кивнул ему.       - А где комендант?       - А вон, третья дверь. Доброго утречка, ваше высочество, - улыбнулся тот. Принц ответил жизнерадостной усмешкой, невольно трогая еще чуть побаливающий висок. Постучал в тяжеленную дверь, отбив себе костяшки. И вошел. На кабинет в понимании принца эта комната походила меньше всего. Конечно, стол там был, заваленный свитками, картами, отчетами и перьями. На маленьком столике у камина стоял кувшин, тарелка с холодным мясом и валялся огрызок хлебной краюшки. За занавеской в алькове притаилась узкая койка. Не расстеленная. А комендант спал, уткнувшись лбом в локоть. Судя по всему, как работал с ночи, так и уснул, не раздеваясь.       Альмэ обуял бес любопытства. Он на цыпочках прокрался к столу и заглянул Ирвину через плечо. Почерк у коменданта был четкий, почти каллиграфический, но документ он прикрыл ладонью, и взгляд юноши выхватил только: «выяснить», «странное поведение», «его величество» и «срочно». Альмэ поежился, раздумывая, не принесут ли его ночные откровения капитану проблем, отступил назад и позвал:       - Капитан Геллар!       Ирвин встрепенулся, с тихим стоном распрямился из неудобной позы. Обернулся.       - Аль… Ваше высочество?       - Доброе утро, - принц смущенно улыбнулся. - Я зашел поблагодарить вас за настой, он мне очень пригодился.       - Не стоит благодарности, - а вот взгляд у коменданта был настороженный, будто он ждал какой-то пакости. Альмэ не стал юлить и спросил сразу:       - Что-то случилось?       Ирвин вздохнул, кивком указал на кресло у почти погасшего камина.       - Присядьте, ваше высочество. Ларад объявил войну наоритам. Как только установится сухая погода в северной части страны, начнут собирать войска. Я не понимаю, с чего вдруг? Какая муха укусила короля? Ваш батюшка был мудрее, он ссорил баронов между собой, и это давало Лараду отсрочку нападения. Сейчас же бароны объединятся, и еще неизвестно, кто вернется с этой дурацкой войны ощипанным, а кто с перьями.       Альмэ прикусил костяшку указательного пальца, задумавшись. Потом покачал головой:       - Я не знаю, что его подвигло на такой шаг. Отец сам объяснял нам с братом политику в отношении с баронствами. К кому и как следует относиться, чтобы держать под контролем. Не понимаю, неужели Лайё все забыл?       - Это плохо. Но сделать мы все равно ничего не можем. Остается только ждать результатов. Приказать, чтобы подали завтрак, ваше высочество?       - Прикажите, капитан. Только сначала ответьте мне на один вопрос, - юноша склонил голову к плечу, внимательно глядя на Ирвина, тот кивнул, не зная, чего ожидать. – Вы сняли охрану со Сторожевой?       Мужчина нахмурился, но потом его лицо посветлело, и это сказало Альмэ больше, чем слова. Охрану комендант не снимал и не собирался. Но то, что Альмэ с башни не сиганул, оставшись без присмотра, Ирвина порадовало.       - Можете не отвечать, я понял. Клянусь честью, капитан, я не стану кончать с собой ни при каких обстоятельствах. Это не в моих интересах, - принц улыбнулся. - А теперь можете отдать приказ о завтраке, я как раз почувствовал, что страшно голоден, и еще я хотел бы пригласить вас присоединиться ко мне. Все-таки приятнее трапезничать в компании, нежели одному.       - С удовольствием принимаю вашу клятву и ваше приглашение, мой принц, - серьезно кивнул комендант.       Собственно, с этого дня никто Альмэ не караулил, в одном крыле замка не запирал. Юноша бродил, где ему хотелось, смотрел на тренировки солдат, сам тренировался с новичками вместе, потихоньку перенимая навыки не придворного щеголя, но воина. Прогулки по крепости и на свежем воздухе быстро сказались на его здоровье и внешнем виде. Он уже не казался бледной немочью, хотя белая, тонкая кожа в золотистых веснушках и не загорала. Зато чуть выгорели волосы, стали более светлыми. Через месяц, когда в Анстранне запахло весной, Альмэ уже не так часто пропускал удары коменданта и даже вполне сносно парировал. Капрал Орте Сайрас научил его метать каэт, раз уж драться им принц учиться был не в состоянии. Вся крепость покатывалась с хохоту, когда Альмэ брался швырять нож в старый деревянный столб, служивший мишенью для тренировок. Сначала каэт летел куда угодно, только не в цель. Потом бил в дерево не тем концом, запущенный неправильно. Потом отскакивал, не втыкаясь, потому что не хватало силы броска. Но когда у юноши впервые все получилось, как надо, поздравить подошли все. Альмэ готов был провалиться сквозь булыжники от смущения.       Он не прекратил рисовать, правда, теперь портретов не писал, только сценки из жизни крепости. И горы. Он часто думал: нашел бы он хоть какую-то прелесть в окружающем мире, если бы был в Хорнете? Ответа не было. Возможно, там он не протянул бы три года. Оставалось лишь благодарить Небо и подземных духов за то, что имеет.       В пятый день лета, хотя он только назывался так, а в Анстранне еще только теплилась весна, коменданта спешно вызвали в столицу. Судя по всему, отчитываться, скольких солдат он может отдать в ходе будущей кампании. А на седьмой день в крепость приехал король. Альмэ готов был молиться на капрала Орте, который дежурил в тот день на Сторожевой. Увидь брат, что пленник, которому не полагалось и на башню-то носа казать, по двору разгуливает да с солдатами тренируется, не сносить коменданту головы. А так, пока кавалькада всадников ехала от заставы до крепости, Альмэ успел домчаться до своей комнаты, ополоснуться холодной (греть было некогда) водой и, переодевшись, сесть за стол, разложив перед собой незаконченные рисунки. Впопыхах он даже страха не ощутил. Только захолодело внизу живота, как от нехорошего предчувствия. Когда дверь распахнулась, ударившись о стену, он медленно поднялся, глядя на короля:       - Добро пожаловать в мою скромную обитель, ваше величество, - про себя порадовавшись, что голос ровный, не сорвался, не подвел.       - Прямо такую уж скромную? – Лайенис захлопнул дверь и запер ее на засов.       - Не хотите освежиться с дороги? Слуги согреют вам воду…       - Не хочу! – рявкнул король, срывая с себя заляпанный дорожной грязью плащ. Альмэ прикусил язык, чтобы не съязвить. Только вскинул бровь, не зная, что выглядит точь-в-точь, как король Эдерих в юности.       - Мне раздеться? Или ваше величество предпочитает рвать мои сорочки? – колкость все же сорвалась с языка быстрее, чем он сообразил. Лайенис сгреб его за ворот, заставляя смотреть снизу вверх, запрокидывая голову:       - Кусаешься, сучонок?       - Что вы, сир, в мыслях не было, - слукавил принц. Губы его растягивала холодная, чуточку сумасшедшая улыбка, такая, какие иногда бывают у фарфоровых кукол. Он и чувствовал себя такой вот куклой. И от этого страх, не успев родиться, умер. Ну и что, что сейчас его снова втопчут в грязь? Ведь не его вовсе, а куклу. Потом только отмыть эту грязь, и куколка снова будет радовать глаз. А если не сопротивляться, то еще и целой останется. Его швырнули на ковер, который, впрочем, не смягчил каменных плит пола и их встречи с коленями принца. Грубая рука ухватила распущенные по обыкновению рыжие пряди, но Альмэ даже не поморщился, безропотно приподнимаясь и открывая рот. Он уже понял, что ему предстоит. Противно было, хоть плачь: даже король после целого дня в седле благоухает не розами. Но он не позволил гримасе отвращения отразиться на лице.       - Удивительно, шлюхам из простонародья достаточно одной минуты, чтобы понять, что от них требуется. Шлюхам королевской крови требуется два с половиной года для того же, - голос у Лайениса был насмешливо-довольный, чуть задыхающийся от возбуждения. Альмэ запомнил его слова, но не отреагировал, продолжая неумело, но старательно работать языком. Впрочем, надолго короля не хватило. Юношу толкнули к столу, он только и успел, что сдвинуть на самый край чернильницу и рисунки, чтобы не испортить их. Снова было больно, но не так, как в прошлый раз. Он не сопротивлялся, даже постарался расслабиться. Но никакого удовольствия от процесса не получал. Даже странно было вспоминать, что когда-то ему хватало пары движений Лайё внутри его тела, чтобы кончить. Сейчас было просто неприятно. К его изумлению, вскоре его отпустили.       - Что, я тебя не возбуждаю? – Лайенис навис над съежившимся на ковре юношей, он был разозлен. В прошлый раз ему понравилось сопротивление, слезы, неприкрытая боль брата. – Ты холодный и вялый, как падаль.       Он наступал, Альмэ потихоньку отодвигался, пока не уперся спиной в кровать. Вот теперь ему стало страшно. Потому что он понял, что нужно брату. Ему требовалось ломать, дать выход злости. Несопротивление Альмэ только делало хуже.       - А вы не думали, ваше величество, что мне может быть просто неприятно? – осведомился принц, пытаясь одернуть задравшуюся сорочку. И эта фраза, сказанная с неприкрытой злостью, словно сорвала последнюю ниточку, удерживавшую короля от насилия…       На этот раз Альмэ все же потерял сознание, когда боль в избитых и, кажется, треснувших ребрах, зверски заломленных и связанных руках, и вообще во всем теле превысила меру терпения. Впрочем, в себя он пришел довольно скоро - от выплеснутой на лицо ледяной воды. И все продолжилось, пока за окнами не забрезжил рассвет. Лайенис оставил его, как и в прошлый раз, связанным. Альмэ услышал, как отдавались приказания, как король со свитой отбыл из крепости. Но у него не было сил даже пошевелиться, не то что пытаться освободиться. Дышать было больно, разбитые губы ссохлись в одну рану, запекшуюся коркой, полотно изгвазданных простыней приклеилось к телу смесью крови и семени, стягивая кожу. Но юноша понял одно: несмотря на телесную боль, душа у него словно онемела. Тот, кто насиловал его, не был его братом. Это был зверь, по недосмотру Небес облаченный в тело человека. У него не было разума и души. Альмэ лежал, по его щекам текли слезы, он оплакивал умершего любимого, вернее, образ, созданный им самим. Потом в дверь постучали, не дождались ответа и открыли. Капрал Орте, как ранее Ирвин, не стал ничего говорить. Молча разрезал стягивающие руки принца обрывки шнура, осторожно поднял его и уложил на сорванное с кровати покрывало, на пол. Накрыл плащом, приказал согреть воды.       - Сможете сами вымыться, ваше высочество?       Альмэ попытался сесть, но левую руку пронизала острая боль, а в ребрах будто вспыхнул подземельный огонь. Он покачал головой.       - Не беда. Я помогу, если вы… не против?       Юноша разлепил губы, чувствуя свежую кровь, потекшую по подбородку:       - Помогите, я не смогу…       Позже, вымытый, намазанный снимающими боль и заживляющими мазями, перебинтованный и уложенный в чистую постель, он попросил Орте:       - Капитану не говорите. Надеюсь, я приду в норму до его приезда…       - Вы уверены, мой принц? – капрал осторожно дотронулся до его лба, проверяя, нет ли жара.       - Ирвин и без того рискует. Ему незачем знать… это. И… спасибо.       - Мы сделаем для вас все, ваше высочество, только прикажите, - с горячностью воскликнул Орте, и Альмэ невольно улыбнулся: капрал был старше его лет на десять и, кажется, готов был по первому слову последовать за опальным принцем хоть в пасть к ведьмам. Юноша не понимал, чем он так полюбился анстраннцам? Потому что капрал говорил явно не за одного себя.       - Я приказываю вам быть осторожными и не показывать своих чувств его величеству.       Приказ Орте не пришелся по душе, но он только резко кивнул.       К возвращению капитана Геллара Альмэ все же поднялся с постели, хотя сломанная рука оставалась в лубках, а нижнюю губу теперь рассекал надвое тонкий шрам, постоянно напоминавший о себе привкусом крови, заживая медленнее остальных ранок. Говорить Ирвину ничего не понадобилось, хотя капрал, несомненно, доложил о происшествии. Когда комендант влетел в комнату принца, тот сразу же поднял руку:       - Не надо, молчи, Ирвин, ничего не говори. Как видишь, я жив и почти цел. Его величество был несколько… раздосадован моей холодностью.       Мужчина не нашелся, что ответить. Только осторожно коснулся холодных пальцев губами, склоняя голову. Альмэ покраснел, но руки не отдернул.       - Все в порядке. Поверь, даже это не заставит меня изменить слову.       - Мой принц, я обещаю…       - Ты обещаешь ничего не предпринимать, не мстить, не выказывать своего неодобрения его величеству. Поклянись!       Он ожидал всего, но только не Малой вассальной клятвы, произнесенной капитаном. Это была ответственность. Отныне и навсегда, приняв ее, он отвечал за все действия Ирвина и его людей. Альмэ поднялся и коснулся склоненной головы мужчины ладонью.       - Я принимаю твою клятву, Ирвин Геллар. Встань, мой первый рыцарь.       И ничего удивительного и неправильного не было в легком прикосновении обветренных губ капитана к сухим, прохладным губам принца.       - Я запомню все и воздам за все, когда придет время, - мужчина осторожно провел пальцем по отмеченной шрамом губе Альмэ, словно стирая след этого намека на поцелуй, и отнял руку. Принц улыбался, вслушиваясь в себя. Отвращения к прикосновению не было. Но и иного отклика в себе он тоже не почувствовал.