Ненаписанное письмо

      Дни казались похожими один на другой, как янтарные капельки четок. Сколько раз Альмэ перебрал тридцать и три бусинки, в молчаливой и безответной молитве взывая к Небу? Он не считал. В крепости была своя крохотная часовенка, купол которой был безыскусно покрашен голубой краской, потрескавшейся от сырости и старости, и расписан поверх белыми облаками и желтыми звездами. Там, где полагалось бы стоять центральному алтарному камню в виде круга, было лишь углубление в каменном полу, закрашенное все той же желтой краской, которую едва можно было различить под слоем пыли. Когда Альмэ спросил о молельне и его провели сюда, он опешил. Потом приказал своим слугам чисто вымести и помыть часовню. Комендант даже пару солдат выделил в помощь. На следующий день в святое место можно было войти без опаски расчихаться прямо во время молитвы. Для принца на полу расстелили ковер, и он остался наедине с Небом и своими мыслями.       Их, этих мыслей, было великое множество. И от этого казалось, что в голове пусто, только что-то гудит на грани слышимости, как горный шмель, попавший в паутину. Альмэ пренебрег правилами и сел на ковре, скрестив ноги. Четки были отброшены в сторону, он потянулся и сдернул с косы ленту, распуская волосы. Золотисто-рыжий водопад накрыл плечи и спину. В древности таких, как он, рыжих посвящали в служители Неба. Считалось, что они ближе к той высшей силе, что владеет людскими судьбами, ибо их волосы похожи на лучи солнца. Жрецы растили длинные гривы, чтобы энергия звезды входила в них. В детстве Альмейдо коротко стригли, в отличие от брата. За три года волосы отрасли ниже лопаток, здесь не было кому указывать, надо ли стричь пленного принца. Юноша перебирал прямые, текучие, как шелковые нити, пряди, постепенно возвращая себе ясность мыслей.       Он больше не желал быть игрушкой злобы и похоти брата. Нужно было уходить из Анстранна, но как это сделать, не обрекая на смерть Ирвина и его людей? В крепости было сорок шесть человек, считая старую кухарку Ланну, жену капрала Сайраса и его же маленького сына. И если этих троих еще можно было отправить подальше, например, в Арканат, что неподалеку от столицы, то что делать с остальными? При желании, конечно, Анстранн может запереть ворота и держаться пять, восемь, двенадцать декад, пока не придет зима. Но потом кончатся припасы. Повторить судьбу Наордэя? Уж лучше пусть Лайенис его убьет!       С другой стороны, началась война, дробить силы и отправлять даже сотню рыцарей на осаду какого-то горного замка король не станет… Но тут в голову Альмэ приходила мысль, что брат свихнулся, и оценивать его действия с точки зрения нормальной логики нельзя. Значит, может быть и осада, и штурм.       Была еще одна мысль. И, наверное, она являлась единственно верной в том хаосе, что терзал юношу. Он тряхнул головой, каскад волос взвился и опал, сверкнув в лучах солнца, падающих сквозь узкие бойницы под куполом. Альмэ принял решение.       К исходу лета рука у него зажила, хотя теперь немилосердно ныла на смену погоды. Впрочем, тренироваться ему это не мешало, отнюдь. Комендант только радовался, замечая успехи юноши. Успехи, как ни странно, были. Альмэ словно наверстывал упущенное время, впитывая знания, как губка. За какие-то два месяца он очень изменился. Прежняя, чуть виноватая улыбка исчезла, теперь, если он и улыбался, то в темных глазах вспыхивал жесткий огонек. Шрам на губе его не портил, только придавал шарма. Как и эта не показная серьезность.       Казалось, принц чего-то ждет и готовится. Впрочем, капитан и без того знал, чего именно ждет его пленник. Десятого дня осени. В Анстранн доходили сведения о вялотекущей кампании против северных баронств. Войска Ларада никогда прежде не вели битв в горах, а горцы имели печальный опыт набегов на приграничные долины. В мелких стычках прошли весна и лето, но король не отступал от своего плана подчинить баронства. Поэтому вблизи границы собирались войска, строились укрепленные лагеря. Королевство замерло в преддверии войны, по селам и городам разъезжали вербовщики: его величеству не понравилось то, что ополчение, присланное вассалами, слишком уж малочисленно.       Кроме всего прочего, Ирвин получил информацию от доверенных лиц, письма к которым Альмэ тогда видел у него в кабинете. Когда остатки защитников Наордэя разъехались по другим гарнизонам, связи они не потеряли. У капитана было, кого спросить, что происходит с монархом Ларада. Несколько его бывших сослуживцев теперь служили в гвардии в столице, а наордэйская выучка сделала из каждого рядового солдата не просто военного, но разведчика. Вести от них приходили просто пугающие: король был непомерно жесток не только к брату, но и к жене, и даже к годовалому сыну относился слишком требовательно.       «Это если не сказать больше. Ты знаешь, Ирвин, я умею заводить знакомства. Мои источники информации – служанки и горничные, а от слуг тяжело утаить неблаговидные поступки в таком осином гнезде, как дворец. Кто-то из камеристок королевы видел ее плачущей, кто-то заметил не слишком хорошо замазанные пудрой синяки на ручках принца Альмериса. Одна придворная дама поделилась с другой, мимо случилась горничная… А что знает одна женщина, то знают все. Прости за многословность, отвык излагать четко, мой капитан. Впрочем, я так и не успел выяснить, было ли подобное поведение характерно для его величества ранее. Но, если судить по разговорам придворных, то они отмечают лишь «еще большую жестокость», из чего могу заключить, что и принцем Лайенис был не ангелом. Кроме того, при дворе шепотом и с оглядкой поминают твоего подопечного, о котором ранее судачили, как о сущем подземельнике в личине ангела. Теперь же люди склоняются к мысли, что юный Альмейдо попросту выгораживал старшего братца, за что, в конце концов, и поплатился заключением. Пару раз до меня доходили слухи о том, что, если кампания в Наор-Дагэ будет проиграна, стоило бы сместить старшего из братьев и надеть корону на младшего. При условии, что он еще жив. Это все касательно старшего из Ларадэев.       Теперь о вдовствующей королеве Элланис. Искренне надеюсь, что письмо попадет в руки именно тебе, иначе ждет меня виселица, а я как-то не горю желанием сплясать в петле. Так вот, старая змея успешно прикидывается умирающим ужиком, но хватки на горле власти не ослабляет. Лайенис находится под ее полным контролем, даже указы, которые он издает, сначала должна одобрить королева-мать. Я думаю, тебе это о чем-то да скажет. Я подозреваю, что именно с ее указки начата эта идиотическая и бессмысленная кампания. Король Эдерих, да примет его Небо, был мудр и дальновиден. Он знал, как управляться с баронами Наор-Дагэ.       Касательно расследования гибели покойного короля. Как ты и писал, жеребец Эдериха взбесился из-за колючки под сбруей. Кроме того, что он скинул короля на камни и корни, проклятая скотина еще и наступила ему на грудную клетку. Конечно, его величество не выжил после такого, с его-то ранениями в последней наорской кампании. Я слышал, что в случившемся обвинили личного конюха короля, бедолагу повесили. Потом был обвинен принц Альмейдо, но это и вовсе ересь: принц отца любил, ты сам это видел.       На сем отчет заканчиваю, чтобы сказать тебе лично пару слов. Бросай ты этот гиблый Анстранн, Ирвин. Приезжай хоть на пару дней, пройдемся по кабакам.       С братской любовью, Огюст Стасси».       Комендант перечитал письмо дважды, потом невесело усмехнулся и бросил его в камин. Помешал угли и пепел, чтобы не осталось и клочка несгоревшей бумаги. Если бы он мог! Но бросить Альмэ снова, когда заявится его братец-тиран, он не мог. В ожидании десятого дня осени внутри будто скручивали тугую пружину ненависти, горячей и жгучей, как кислота. Ирвин не знал, как сдержится при виде венценосного ублюдка, а еще менее представлял себе, что будет делать, когда Альмэ вновь будет биться, хрипя от боли, под братцем-насильником.       Было странно видеть отрешенно-спокойное лицо Альмэ, который, кажется, больше не боялся приезда Лайениса. Капитан Геллар даже решился поговорить с принцем, опасаясь того, что тот задумал убить себя. Но юноша, когда Ирвин заикнулся о подобном исходе во время очередных их вечерних посиделок, только улыбнулся и отставил на столик почти полный бокал:       - Капитан, мой драгоценный тюремщик и первый рыцарь, неужели вы столь мало верите в мое слово?       Ирвин стушевался: слову принца он верил безоговорочно. Альмэ поднялся из кресла, взял из ларя еще поленце и подкинул его в камин. Вытер руки чистым платком и остановился у кресла капитана. Его ладонь легла на спинку, обитую потертым бархатом, так близко, что через тонкое полотно рубашки Ирвин чувствовал тепло пальцев юноши. Альмэ заговорил тихо и спокойно, как будто вел светскую беседу о погоде:       - Мой король желает видеть во мне шлюху, причем покорное и безответное тело его не интересует. Ему нужен отклик. Любой. Буду ли я кричать под ним от страсти или от боли – ему равно приятно. Но, к сожалению, я не могу дать ему первое, а второе он великолепно умеет брать сам. Так чего мне волноваться? – пальцы передвинулись, легли на плечо капитана, чуть сжались. – Да, эмоции мои от подобной перспективы далеки от положительных. Но если я не могу ничего изменить, пока не могу, к чему заламывать руки и страдать от еще не случившегося? Молчи. Я знаю каждое слово, которое ты желаешь мне сказать, и напоминаю о клятве, что ты принес.       Ирвин обмяк в кресле, опуская голову. Принц был прав. Даже если весь гарнизон Анстранна взойдет на плаху за него, это не спасет Альмейдо. Наоборот, прибавит боли.       - Ты можешь мне помочь? – юноша все так же стоял за спинкой кресла, опираясь руками на плечи капитана, теперь же еще и наклонился немного. Рыжие пряди рассыпались, касаясь щеки Ирвина, и его дыхание пресеклось на какую-то минуту. Мужчина сглотнул и вынужден был откашляться, прежде чем сказать:       - Что будет угодно ва…       Альмэ быстро положил ладонь ему на губы, прерывая. Ирвин четко чувствовал небольшие мозоли, натертые рукоятью шпаги, тепло и легкий запах чернил.       - Мы условились, что ты не зовешь меня титулом в приватных беседах. А угодно мне будет выпить на ночь маковой настойки с вином. Я слишком чутко сплю и просыпаюсь от шагов дозорных.       Ирвин с трудом вник в сказанное, тем более что принц медлил отнять ладонь от его губ. Никогда прежде капитан не испытывал подобных чувств. Они опьяняли и пугали. Капитан сам отвел руку юноши, обхватив тонкое, но жилистое запястье.       - Да, мой принц, я принесу вам настойки.       - Благодарю, Ирвин.       Принц потянул руку к себе, и пальцы коменданта нехотя разжались, отпуская. Альмэ сделал шаг к своему креслу и плюхнулся в него, как дурачащийся мальчишка, задрав ногу на подлокотник. Улыбнулся, в глазах плясали отсветы камина.       - Все-таки мне нравится здесь, капитан. Куда лучше, чем даже в столице. Хотя природа сурова, а зимы долгие, как волосы ведьм.       - Зато здесь красиво, согласись? – Ирвин был благодарен паршивцу за смену темы, за этот легкий тон, в котором он отыскал спасение от бури внутри себя.       - О, да! Особенно вереск! Если бы только у меня были краски! Передать всю прелесть пустошей невозможно в карандаше или туши.       Беседа покатилась плавно, как равнинная река, но через пару десятков минут иссякла сама собой: Альмэ принялся зевать, вежливо прикрываясь ладонью. Капитан встал:       - Я сейчас принесу тебе настойку и пожелаю сладких снов.       - Спасибо, - принц улыбнулся, устраиваясь в кресле поудобнее и протягивая руку к бокалу. Спать он не желал, но сыграть сонливость удалось блестяще. Капитан поверил.       Пять минут спустя комендант вернулся с небольшим флаконом темного стекла с плотно притертой пробкой. Поставил его на столик.       - Не больше трех капель, Альмэ.       - О, да, я знаю. Мне часто приходилось ее пить, чуткий сон – мое проклятье, - принц медленно поднялся, потягиваясь. Огонь камина обрисовал очертания его тела, просветив полотно сорочки насквозь. Ирвин снова сбился с ритма дыхания. А юный подземельник в личине рыжего ангела подошел на расстояние шага и посмотрел темными, как омуты, глазами прямо в смятенную душу мужчины. Сделал еще полшага. Протянул руку и провел пальцами по короткой бородке капитана.       - Мягкая, странно. Поцелуй меня. Как тогда, после клятвы.       Ирвин, словно завороженный его словами, словно это был ведьминский заговор, наклонился и коснулся расслабленных, нежных губ, чувствуя рубчик шрама на нижней. Отстранился.       - Спасибо. И доброй ночи, мой первый рыцарь, - принц легко толкнул его в грудь, заставляя сделать шаг назад, и закрыл перед обалдевшим капитаном дверь.