Ненаписанное письмо

      Альмэ никогда не думал, что в горах можно увидеть такое яркое, красочное действо, как этот праздник. Женское население Акхала-Раг и окрестных селиц (44) блистало разноцветными лентами, цветами из ткани или бисера в косах, монистами поверх расшитых тем же бисером кожушков и яркими, клетчатыми и полосатыми юбками. Мальчишки и парни чуть младше покойного Саллина строили снеговые городки на краю площади, парни, которым уже разрешено было постоянно носить сабли, похвалялись своей выносливостью и силой, скинув кожушки и оставшись в одних вышиванках (45) и замшевых душегрейках, да шерстяных портах, заправленных в высокие сапоги. Альмэ, спустившись от моста к площади, недолго стоял в сторонке. Его заприметили - сложно не увидеть огненные косы чужака, тут же окружили и увлекли в группу молодежи. Там, в самой середине, яростно спорили о чем-то двое парней. Раскрасневшиеся, разрумянившиеся, похожие на бойцовских петушков, они наскакивали один на другого, бурно жестикулируя и сыпля словами, как горохом.       - Что это они не поделили? – спросил Альмэ у оказавшегося рядом Дешты, того юноши, который затеял танец два дня назад. Дешта хорошо говорил по-ларадски и временами помогал Альмэ переводить слишком быструю горскую речь соплеменников. Он ухмыльнулся, пригладив короткие черные усы:       - Да выясняют, кто из них на кулачках сильнее.       - Так и дрались бы, там и ясно стало б, - недоуменно хмыкнул Альмэ.       - Так сейчас раззадорятся и подерутся, - расхохотался горец. - А сам не хочешь?       Принц с сомнением посмотрел на нарядный новенький кожушок, подпоясанный алым кушаком, в котором было тепло и уютно, будто всю жизнь носил наоритские одежки, вспомнил о красивой сорочке, расшитой золотистым и черным шелком, и пожал плечами:       - Только если без кровавой юшки, вышиванку неохота закапать.       - А ты нос береги, - вокруг уже смеялись, расслышав разговор. Альмэ и сам улыбнулся: это был необидный смех, тут так было принято. Это было нормально для наоритов: острые подначки, быстрая схватка. Резкий говор, где много гортанных, обрывающихся звуков, горячие объятия и не менее горячая ненависть, мгновенно вспыхивающая и не гаснущая даже в реках крови. Дикие, иногда казалось, первобытные нравы. И в то же время Альмэ будто вернулся домой после долгого и изнурительного пути. Это был его народ. Он чувствовал ту часть крови, что текла от них в его жилах. Жаркая, пьяная. Дикая кровь Наор-Дагэ. И другая его часть: рассудительная, спокойная, от отца. Та, что позволяла любоваться всем вокруг, что двигала его рукой, когда он рисовал. Ларадская. Там тоже был его дом, и он тосковал по нему. Эта двойственность стала ощущаться так остро в последние дни, почти сводила с ума. Заставляла совершать странные, продиктованные не разумом, а чувствами поступки.       Юноша встряхнул головой. Зазвенела серьга, шелестнули перья в косах.       - А я не против размяться, Дешта. Можем и выйти в круг, на кулачках.       Загомонили вокруг, по плечам ударили чьи-то ладони. Внутри снова поднялась пьянящая волна горячей, горской крови, азарта, веселья. Он окунулся в нее, принимая правила игры.       Дешту он побил, поставил ему великолепный синяк под глазом, помял ребра. Невысокий, гибкий, он не производил впечатления сильного противника, и это обманывало окружающих. Ему было жарко даже без кожушка, волосы липли к потному лбу. Он смеялся и пил крепкое вино на травах из рога вместе со всеми, по кругу. Плясал в хороводах, обнимал девушек. Его целовали в чуть колющиеся светлой щетиной щеки, в губы. Праздник кружил его в своем хмеле, как вишню в прозрачной чаше с наливкой. Пока вдруг не стали стихать все разговоры и смех.       Тишина катилась волной. Горцы замирали и склонялись в глубоких поклонах. А на площадь вступали тонкие, укутанные в белоснежные меха и волосы, существа. Стражи. Они пришли все – двенадцать Стражей Полуночи, ледяных ведьм. Шли, как плыли в тумане, в ореолах своих прозрачных, струящихся и стелющихся волос. Перед ними расступались, давали проход к центру площади. Там, вкопанный в землю, возвышался ствол мачтовой сосны, украшенный лентами и ветками рябины, бисерными нитками и флажками из ярких тканей. Шедший впереди Страж, похожий и одновременно совсем не похожий на Вискола, вскинул руку. Из его ладони выплеснулась белоснежная лента, сверкая гладким шелком и серебряным узором. Обвилась, как змея, вокруг столба до самой вершины. Наориты разразились выкриками, ударили в ладони. Стражи улыбались, казались такими древними, несмотря на лишенные возраста лица. Эта древность и мудрость были в их глазах – синих, сверкающих, как небеса над Наором.       - Сейчас будет что-то, - значительно произнес полушепотом Дешта, снова невесть как оказавшийся рядом.       - Что?       - Смотри. Слушай.       Альмэ смотрел, широко распахнув глаза. Наорит сказал верно: это было «что-то». Это было таинство, словно бы молитва. Стражи выстроились кругом – одиннадцать. А Вискол, легко узнаваемый по своей огненной пряди в волосах, отошел немного в сторону. В его руках оказалась тонкая, прозрачная флейта. Альмэ уже слышал ее раньше, тогда, перед первой встречей со Стражем. Тогда она звала и плакала. Сейчас… Сейчас она тоже звала, но радостно, приветствовала перелом года, наступающее время тепла для младших, смертных братьев, обещала не оставить их, вернуться, когда лето пойдет на убыль, а лето в горах короткое.       Одиннадцать стражей кружились в плавном, странном танце. Потом ритм мелодии Вискола сменился, стал резче и быстрее, и танцоры тоже задвигались иначе. Вокруг их круга стало рождаться кольцо пошире – из юных наоритов и наориток, и еще одно – из старших. Люди клали руки друг другу на плечи, мужчины и женщины, вплетались в песню флейты голоса. И вскоре долина загремела никогда ранее не слышанной Альмэ песней, гимном Перелому года. Он не знал ее слов, но пел вместе со всеми, просто потому что иначе было невозможно. Никто не понял, как и куда пропали Стражи. Только что их белоснежные фигуры мелькали впереди, и вот – растаяли, и музыка звучит уже совсем иная, земная, резкая и быстрая, кольцо танцоров распадается на пары. А потом Альмейдо оказывается снова в компании парней возле разожженных костров, откуда умопомрачительно пахнет жареным на угольях мясом. Сочные куски обжигают гортань жаром и остротой специй, вино лишь слегка может притушить этот пожар. Неспешное действо Стражей выветривается из головы, как странный сон, оставляя по себе лишь отголосок чего-то щемяще-нежного. Как голос ледяной флейты.       Как он оказался в цитадели, он и сам не понял. Просто в какой-то момент огляделся и понял, что уже не в долине, а идет по вымощенному серыми камнями двору, на стенах горят факелы, их пламя рвется на холодном ветру, а над головой – огромный купол неба с гроздьями и россыпями бриллиантовых, острых и пронзительных звезд. Он был достаточно пьян, в крови еще гуляли отголоски веселья, но душа устала от шума и круговерти и хотела покоя. Ноги гудели, наплясался он знатно. Да и подрался после танцев и вина еще пару раз – на скуле саднила царапина, а ребра слегка ныли. Кожушок на нем был распахнут, и стылый зимний ветер стремительно выдувал из тела жар. Альмэ запахнул полы, вошел под сумрачные своды цитадели и поднялся по центральной лестнице на второй этаж, отыскал уже привычно свои покои в западном крыле. Здесь не запирали дверей. Даже в тот первый день, когда его только привели в Акхала-Раг, горцам и в голову не пришло запереть чужака. Над ним еще посмеялись тогда: он мог выйти и добраться до кухни, попросить еды и горячего. Но не сделал этого.       Альмэ вошел в свою комнату и остановился у порога, изумленно рассматривая сидящего на постели Стража. Вискол перебирал волосы, повернувшись к нему боком и слегка наклонив к плечу голову. Смотрел очень внимательно необычно потемневшими глазами, без обычной искринки в глубине сапфировых провалов.       - Тебе было весело на празднике, принц Альмейдо? – первым нарушил повисшее молчание Страж.       - Очень. Ты пропал так быстро, что я опомниться не успел. Я хотел сказать, что ты очень красиво играешь… - Альмэ замолчал, будто слова куда-то испарились и из глотки, и из сознания, хотя только что их теснилось великое множество. Вискол был без своей всегдашней накидки. Обнаженный и прекрасный, как мраморная статуэтка, на серой шерсти волчьего покрывала.       - Спасибо, это приятно слышать.       И снова молчание, Альмэ слышал только бой крови в висках и тихий шелест перетекающих, как волны медленной реки, волос Стража. Он сделал шаг, второй, и вдруг оказалось, что стоит, упираясь коленями в край ложа, почти нависая над Висколом. Протянул руку, касаясь легких прохладных прядей. Они словно бы сами ластились к нему, текли сквозь пальцы.       - Можно, я заплету тебя? – Альмэ уже знал, что у горцев в обычае было плести косы тем, кто нравится. Такой невинный намек на возможную близость, доверие со стороны того, кому плетешь, ведь он поворачивается к тебе спиной. Для Альмейдо вырвавшиеся слова неожиданностью не стали, хотя он совсем не то хотел сказать. Но страж только наклонил голову в знак согласия и чуть сдвинулся, отдавая себя в распоряжение ларадца.       Плести безумно длинные волосы оказалось нелегко, но и не так сложно, как Альмэ думалось. Они сами проскальзывали через пальцы, свиваясь в толстую косу. В какой момент ладони юноши оставили их в покое и легли на тонкие точеные плечи? Он и сам не понял. Вискол чуть вздрогнул, будто от озноба, но не отстранился, напротив – чуть откинулся назад, прижимаясь к горячим рукам. Альмэ сел на постель, нажал, вынуждая Стража еще сильнее облокотиться на себя. Вискол запрокинул голову, будто волосы вдруг обрели вес и потянули ее назад. Перед лицом юноши оказался его висок, тоненькая, полупрозрачная кожа, под которой, совсем как у человека, билась синеватая жилка. Он коснулся ее губами, горячими и сухими. А дальше все было как во сне. Вискол повернул голову набок, поймал его губы своими с запахом ветра и снега. И мир закружился и рухнул в темную бездну, где жар сменялся холодом, желание - неловкостью, страх – страстью. Не было больше ничего во всем мире под Высоким Небом, кроме этого поцелуя. Длящегося и длящегося, как страшная и прекрасная в своей смертоносной мощи и красоте горная метель…       Он проснулся далеко за полдень, в одиночестве. На столе стояла доска, накрытая полотенцем, от которой исходил аромат свежевыпеченного хлеба и мясной похлебки, в окна било яркое зимнее солнце. Голова немного болела после количества выпитого накануне вина, но в целом самочувствие было удивительно хорошее. Альмэ сел, откидывая покрывало. Он не мог понять: приснился ему Страж или реально был? И не понимал собственных сумбурных и противоречивых желаний: хотелось, чтобы это оказалось сном, и наоборот, чтобы было на самом деле. Юное тело требовало своего, оно не желало смиряться с запретами, которые на него налагали хозяин и война. Телу нужна была любовь и ласка, а не только еда и движение. Альмэ прикусил губу, стараясь заглушить болью возбуждение. Он здесь все-таки не для танцев, драк и попоек. Ему нужно готовиться к Тингу. Это будет потяжелее всех схваток на Наор-Дагэ.       ______________________________       44 - Селица – населенный пункт в горах, обычно с населением около 50-100 человек.       45 - Вышиванка – вышитая по вороту и рукавам, иногда и по подолу нательная рубаха длиной до середины бедра с разрезами по бокам, которая носится навыпуск, подпоясывается широким тканым поясом.