Ненаписанное письмо

      Альмэ спускался с гор не один, его сопровождала десятка молодых горцев. И не с пустыми руками: у него за пазухой, зашитый в плотную кожу от влаги, хранился свиток тонкого пергамента, на котором все бароны Наор-Дагэ, в том числе и наследник казненного старейшинами за убийство Стража барона Забраша, подписались под составленным Тингом договором о переходе горных баронств под руку принца. С условием, что Альмейдо Ларадэй сделает все для объединения страны, как это было до Гнева Небес. И свою часть договора Альмэ собирался выполнить во что бы то ни стало.       Но пока что принц шел, машинально переставляя ноги, не имея желания и сил удивляться тому, как отодвигается перед ними и смыкается позади них завеса ревущего и жалящего снега. Стражи вели маленький отряд, оберегая его от лавин, осыпей и зверей, но они не собирались снимать с гор опоясавшую их завесу бурь, дабы не давать ларадским войскам искушения вновь начать кровопролитие. В сердце принца, казалось, бушевала такая же буря, и спасения от нее не мог дать ни один Страж. Раз за разом он прокручивал в голове слова Вискола, сказанные на прощание, пытаясь отделить боль и гнев от разумных доводов. Но пока не мог. Ему нужно было время, время и одиночество, а это пока было недоступно. В конце концов, ему не хватало опыта и терпения. Ему было девятнадцать лет, на его плечах лежала колоссальная ответственность за тысячи людей Наор-Дагэ, за тысячи солдат Ларада, за всех погибших в горах и живых. Она давила, как могильная плита, но она же и поддерживала. А ему хотелось банального тепла, чтобы рядом был кто-то, кто бы мог положить ему руку на плечо в момент, когда он пошатнется под тяжестью этой ответственности.       Но все, на кого он мог бы опереться, погибли… Впрочем, все ли? В какой-то момент Альмэ даже замедлил шаг, «стукнутый» этой мыслью в самое темечко. Шедший за ним след в след Дешта едва успел уклониться от столкновения и удержать равновесие, схватившись рукой за стволик молодой сосенки:       - Что такое?       Альмэ впервые со дня смерти Стража усмехнулся, впрочем, не слишком жизнерадостно:       - Да вот, дошло, что я дурак.       Горец философски пожал плечами:       - Бывает. Это хорошо, что дошло само.       Принц пару секунд смотрел на его невозмутимую физиономию, потом рассмеялся. И только усилие воли и стиснутые до хруста кулаки не дали ему сорваться в истерику. Не время и не место. Это он слишком хорошо понял. И плевать на возраст. Если бы все монархи Ларада, да и не только Ларада, обращали внимание на то, сколько им лет, все было бы в мире печально.        «Я слишком Йиржа Твар, чтобы снова чувствовать себя ребенком, - мысль была непривычной, но правильной. - Кажется, мое детство закончилось еще в той библиотеке. Или не начиналось? Может быть, что его и не было. Впрочем, кто из отпрысков королевских семей мог бы похвастать безоблачно-счастливым детством? Что-то я сомневаюсь, что таковые отыщутся в анналах истории…»       Путь вниз, до предгорной равнины, занял два дня. И большую часть этого времени Альмэ потратил на выстраивание линии поведения с командованием армии. О разговоре с братом он даже не думал. Просто потому, что не будет никакого разговора, в этом он не сомневался. Будет схватка, дуэль. Потому что снова подчиняться, позволять арестовать себя, заковать в цепи и бросить в тюрьму Альмейдо не собирался. Если для блага страны нужно будет уничтожить безумного монарха, никакие братские чувства не станут в этом препятствием. Все они закончились в тот момент, когда Альмэ сбежал из Анстранна. Остался даже не гнев - злиться на свихнувшегося по вине материнского проклятия брата было бы попросту грешно. Осталась жалость, смешанная с усталостью.       На кромке наорских лесов он остановил свой маленький отряд.       - Дальше я пойду один. Возвращайтесь.       Дешта упрямо мотнул головой, нахмурив роскошные соболиные брови:       - Господар Ринташ приказал проводить тебя до самой крепости и остаться с тобой. Что я ему скажу?       - А что я скажу вашим матерям, если вас убьют в Наордэе? Ларадцы злы, вас будут провоцировать, горячая кровь не позволит вам смолчать. Нет, - принц вскинул ладонь, повелевая горцу молчать, - я верю в твое самообладание. Но Стерх, например, не пропустит насмешку мимо ушей.       Стерх, высокий, статный, лицом чем-то напоминающий хищную птицу, именем которой звался, криво усмехнулся:       - Володар праве, не стише е, Дешта. (49)       Дешта, которого сделали десятником в этом походе и который втайне гордился этим, набычился, сжимая кулаки:       - Тьху, дрезда крев! Чи на те господар кази? Чи в нас зовсим розумення нэ е? (50)       Альмэ обвел глазами остальных, жестом приказав отойти, развернулся к Деште и резко сжал ладонями его плечи:       - Брат мой, послушай!       Выражение лица юного горца изменилось так резко, словно его окунули в сугроб головой. Альмэ был для них не просто господарем, он был - володар, хоть и вел себя без заносчивости. Но до сих пор не называл никого из горцев братом.       - Я не могу и не должен рисковать вашими жизнями. Ты отведешь десятку домой. Скажешь - я приказал. Оспорить мой приказ ты не можешь, он выше слова господаря Ринташа. Да? - принц смотрел прямо в чуть растерянные глаза юноши, требовательно и жестко. И Дешта отвел взгляд, опустил голову.       - Так, володарэ.       - Дзенку, братэ.       Альмэ постоял у крайних деревьев, глядя, как силуэты горцев в белых свитах скрываются в туманно-снежной пелене выше по склону. Поправил пояс и ремень вместительной кожаной торбы, тронул ножны неразлучной своей шпаги и зашагал, проваливаясь в глубокий снег, напрямик к мрачно-настороженной, похожей на серую тучу, крепости Наордэй. Было утро третьего дня от начала их пути из Акхала-Раг и середина второй декады со дня гибели Стража Вискола. И смерти капитана Геллара, о которой Альмэ старательно запрещал себе думать и в которой чувствовал себя непоправимо и страшно виновным.       За десяток стае от ворот крепости Альмэ остановил арбалетный болт, взметнувший фонтанчик ледяной крошки из-под его ног.       - Стой, кто идет!       Принц даже улыбнулся против воли: оказывается, за прошедшие почти три полных декады отвык от чистого ларадского произношения.       - Совсем охренели эти горцы! Уже под стены в одиночку шарахаются.       Альмэ задрал голову, капюшон белого горского плаща упал на спину, открывая ярко блеснувшую в утреннем свете рыжую гриву:       - Я не горец, парень. Позови генерала Шеллерана.       Через десяток минут ожидания заскрипели створы ворот, открывшихся ровно настолько, чтобы мог протиснуться один человек. Альмэ вошел и удивленно хмыкнул: генерал Шеллеран встречал его едва ли не при полном параде, четко по Уставу отдав честь.       - Ваше высочество, я ждал вас.       - Простите за задержку, кэй генерал. Новости?       Эстарис Шеллеран кивнул:       - Так точно, сир. Идемте в крепость, вам надо отдохнуть и выпить горячего вина.       - Докладывайте.       По пути в кабинет генерала Альмейдо узнал, что буквально с минуты на минуту ожидается прибытие его величества в крепость, и король будет явно не в самом добром расположении духа. Если не сказать хуже.       - Это уже неважно.       - Вам удалось? - на лице генерала мелькнуло выражение безмерного удивления, изрядно повеселив принца.       - Как вы думаете, кэй Шеллеран, я эти две декады там, в горах, елки околачивал? - он вынул из-за пазухи пакет, украшенный цветными нитями и драгоценными бисеринами цветов баронских гербов.       - Простите, ваше высочество, - стушевался генерал. - Я сказал глупость. Просто… Мы за вас очень волновались. Вы рисковали жизнью.       - Я рисковал вашими жизнями, если бы мне не удалось задуманное.       - Так что же, перемирие?       - Лучше, кэй Шеллеран, много лучше. Мир, баронства Наор-Дагэ присягнули на верность короне Ларада.       - Вам, ваше высочество, - невозмутимо уточнил генерал, глядя на горские одеяния принца.       - Мне. И это тянет за собой некие последствия, вы понимаете, - Альмэ скрестил с генералом взгляды, как клинки, и через пару ударов сердца удовлетворенно прищурился, глядя, как тот склоняет голову и опускается на одно колено, выдернув из ножен свою боевую шпагу и протягивая ее на вытянутых руках вперед.       - Я прошу принять мою присягу, сир.       - Позже, кэй Шеллеран. Когда все закончится, когда вам не будет нужды предавать свою присягу моему брату. Я не хотел бы вешать вам на душу груз вины, достаточно того, что уже ее гнетет. Встаньте, - Альмэ пронаблюдал за сменой выражений на открытом лице честного служаки и спросил, стараясь, чтобы голос не сорвался:       - Где его похоронили?       Эстарис Шеллеран с трудом подавил невольную дрожь. Этот человек, юный и хрупкий внешне, внутри казался генералу выкованным из лучшего чагратского булата, а его проницательность иногда попросту пугала.       - У западной стены, рядом с его семьей.       - Проводите меня.       Альмейдо стоял у засыпанного снегом холмика с грубо обтесанным куском гранита, пытаясь понять, почему в смерть Ирвина ему не верится ни на капельку, почему в сердце нет такой боли, которая должна быть, а только ощущение долгой, но не окончательной разлуки? Почему ему упорно кажется, что если написать капитану письмо, через некоторое время придет ответ? Генерал Шеллеран замер почетным караулом чуть поодаль, тактично отвернувшись, полковник Ильтариа, подошедший чуть позже, тоже молча маячил на краю зрения, не то ожидая внимания своего принца, не то наблюдая за ним. С восточной стены раздался сигнал тревоги.       - Королевский кортеж, кэй генерал! Показались! - запыхавшийся вестовой подбежал, отдавая честь.       - Возвращаемся, господа, - Альмейдо тронул пальцами надгробье, как будто коснулся плеча самого Ирвина, ненадолго прощаясь. Развернулся, встречая одинаково испытующие и чуть обеспокоенные взгляды мужчин. - Все в порядке. Идемте.       Крепость и лагерь вокруг нее пришли в упорядоченный хаос, из которого очень быстро выкристаллизовалось почти правильное парадное построение войск по родам и подразделениям. За декаду, прошедшую с момента сообщения о грядущем высочайшем визите, командиры успели натаскать солдат в построении по тревоге. А вот внешний вид ларадцев вызывал жалостливое недоумение. Только офицеры выглядели более-менее пристойно в парадной зимней форме, которая с начала кампании лежала в походных сундучках и была извлечена на свет только все ту же декаду назад. И они отчаянно мерзли в ней, совершенно не приспособленной к холодам Наора. Солдаты же, в походном обмундировании, кое-как отчищенном от грязи и крови, в разбитых сапогах, с хмурыми и серыми лицами, шмыгающие отмороженными носами, вовсе не выглядели победоносной армией, которую желал лицезреть монарх.       Его величество Лайенис Ларадэй въехал в лагерь при полном параде, на белом жеребце, которого специально для этого момента везли в специальном крытом фургоне в обозе. На лице короля явственно читались недоумение и гнев: «Что это? Моя армия? Это сборище оборванцев?» Да, из столицы после парада уходили стройные бравые полки пехоты, молодцевато гарцевала на ухоженных лошадях кавалерия, развевались яркие вымпелы и знамена частей. Сейчас перед ним выстроились понурые, отощавшие клячи, люди в одинаково серых от грязи тряпках, на лицах которых не читалось верноподданнического восторга. Ни проблеска долженствующей быть радости при виде любимого монарха!       Король мрачнел с каждым шагом недовольно всхрапывающего и дрожащего от холода жеребца. К моменту, когда он въехал в распахнутые ворота крепости, только слепой не понял бы, что его величество в бешенстве.       - Ваше величество, - генерал Шеллеран был бледен, но взгляд короля встретил твердо, не отводя глаз, даже перегнувшись в предписанном поклоне. - Мы счастливы лицезреть вас в крепости Наордэй.       - Н-да? Счастливы? - в голосе короля слышалось воистину гадючье шипение. - Во что превратилась моя армия, во что вы ее превратили, генерал?       - Может быть, вы изволите пройти в тепло, сир? - на скулах Эстариса Шеллерана заиграли желваки, но голос остался спокойным. - Я готов доложить вам обо всех передвижениях армии и приказах, когда вы немного отдохнете после долгого пути по бездо…       Договорить ему не дали. Альмэ, стоящий в третьем ряду выстроенных во дворе крепости офицеров, поморщился, когда голос брата сорвался на визг:       - Молчать! Трус! Я тебя повешу!       Пора было прекращать этот фарс. Пора заканчивать позорную страничку истории Ларада. Он глубоко вдохнул морозный воздух, задержал дыхание, расправляя плечи и приподнимая подбородок. Его движение не осталось незамеченным. Стоящий впереди полковник Ильтариа чуть повернул голову, вопросительно приподняв бровь.       - Пропустите меня, кэй полковник, - принц выдохнул это очень тихо, но так, что Карин Ильтариа даже не подумал возразить.       Что может быть правильнее, чем выйти вперед, встать, чуть качнувшись с пяток на носки? И плевать на горские одежки, которые так и не пожелал сменить, на растрепанные, непослушные волосы, кое-как заплетенные в свободную косу. И что может быть труднее, чем посмотреть в выцветшие от чужого, тяжкого, как свинец, проклятия глаза брата? С которым ты большую часть своей жизни был одним целым, соединенным незримой пуповиной связи. Что может быть проще и больнее, чем улыбнуться ему и потянуть шпагу из ножен. Вот так, молча, без вызова, без объявления поединка, безо всех и всяческих формальностей, которые на самом деле не нужны ни тебе, ни ему. И навстречу рвется ярким отблеском солнца на клинке боевая шпага, отцовская, с потертой, потускневшей рукоятью и гардой в мелких зарубках и царапинах.       Как просто его убить. Он ведь брал уроки фехтования у того же мэтра Абели, что и ты. И умеет ровно столько же, сколько умел ты, пока не встал напротив капитана Геллара на замковом дворе Анстранна. А ты научился убивать. И потому салют-приветствие выходит у тебя неуклюжим, как у давно забывшего придворные финты. И потому он думает, что ты станешь легкой добычей.       И ты ждешь первого удара своего короля, своего брата, любимого и насильника. Ловишь этот удар даже не глазами – сердцем. И вплетаешься в него, шагая вперед так, чтобы прижаться на мгновение грудью к груди. А потом мгновенно разорвать дистанцию, со скрежетом стали по стали, с искрами, невидимыми в полуденном солнце. Снег под ногами, утоптанный до каменной твердости, необычайно бел и слепит, но ни солнце, ни отраженный от снега свет не мешает тебе. Ты чуешь каждое движение брата, как свое. Чувствуешь, когда его рука проваливается в пустоту, обманутая твоим уходом в сторону. И как твоя рука медленно, будто во сне, движется вперед. Краткое сопротивление кожаного колета и сорочки, чуть более долгое – плоти. Ты перехватываешь его запястье, снова придвигаясь вплотную, не отпуская эфеса украденной в Анстранне шпаги. И смотришь в глаза, в которых зрачок расширяется от боли, скрывая серо-голубую радужку. Ты отражаешься в них. Даже когда проворачиваешь лезвие в ране, вгоняя его глубже, так, что острие прорывает ткань и кожу одежды на спине Лайё, сверкая кармином. Он задыхается, приоткрывая сухие губы, между которыми блестит слоновой костью полоска зубов. Так близко, что ты можешь поцеловать их. Но не станешь. Незачем ловить его последний выдох. Звенит осиротевшая сталь его шпаги, падая на твердый снег.       - Я люблю тебя, брат. Иди в Высокое Небо легко.       А вокруг тишина, звенящая, как хрусталь. Или это играет флейта Вискола? Стража нет, это звучат струны солнечных лучей, это мир скорбит по проклятому королю за тебя. Потому что в твоем сердце только усталость и облегчение: брат теперь свободен, и душа его, очистившись от злобы, вознесется в Небо, станет там звездой. А потом вернется в мир, когда пожелает.       Альмэ уложил брата на снег, отбросив окровавленный клинок. Поднялся, глядя на замерших сплошной стеной солдат и офицеров.       - Война с Наор-Дагэ окончена. Баронства присягнули на верность Лараду.       И стена качнулась, взревела, пугая ворон:       - Небо, храни короля!!!