Ненаписанное письмо

      Разговор с королем оставил в душе адъютанта неизгладимый след. Казалось бы, что такого было сказано в тот вечер? Всего лишь слова. Однако все дело было в том, кем и как они были сказаны. И в том, что чувствовал сам Раэллис. Наверное, это можно было назвать наваждением, колдовством, чарами Стражей Севера, которые навсегда поселились в холодных, темных глазах Альмейдо. А просвещенные мужи Востока назвали бы это харизмой вождя, притягательной силой его разума. Факт оставался фактом: Раэллис готов был преклоняться перед королем безо всякой на то надобности. Впрочем, вскоре у него не осталось времени и сил даже на мысленное восхищение. В столицу прибыли горцы. Лантена сошла с ума.       По поводу сопровождения наоритов по стране Альмейдо еще сразу же после коронации отправил в Наордэй депешу с приказом. При всем желании сорваться из столицы и проводить деда от форпоста он не мог - в Лантене было слишком много дел, чтобы он мог позволить себе отсутствовать еще месяц. В том, что именно Ринташ Несавит станет посланником гор при дворе ларадского государя, Альмэ даже не сомневался. Дед должен помнить тот разговор и понимать, что только ему под силу помочь, указать и направить внука, чтобы не натворил ошибок в управлении горцами. Уж больно отличны нравы Ларада и Наор-Дагэ.       Король оказался прав. Когда он выехал встречать горцев к воротам города, именно Ринташ был во главе кавалькады наоритов. Дед привстал на стременах, отвешивая внуку положенный по протоколу поклон, дождался ответного, и его невысокая лохматая кобылка скакнула вперед, притерлась боком к жеребцу Альмейдо, а Ринташ запросто обнял внука. Тот, хоть и понимал, что весь приветственный протокол летит псу под хвост, ответил на объятие сердечно, шепнул на ухо старому горцу: - Диду, тэскнич быше. Цнело за ми по вас. - Важко быше? То я вже тут (53). - И то добре, диду.       Люди глазели, переговаривались, обсуждая отношения их нового короля и извечных врагов. Мало кто на самом деле помнил, кем была королева-мать, Эдерих, в свое время, не заострял внимание, откуда именно он привез себе жену после первой Наоритской кампании. Ну, наоритка, мало ли – из приграничного гарнизона. А среди солдат не принято было мыть кости любимому королю.       Вместе с Ринташем приехали не только умудренные опытом горцы, но и молодежь, уже знакомая Альмэ: Дешта, Стерх, Сповиш, даже Баженка, отпущенная Хранителем в Ларад с наказом «подыскать добрую жену господарю». Альмейдо опешил, услышав из уст девушки эту фразу, растерянно заморгал. Баженка рассмеялась, горцы подхватили хохот, а у юного короля отлегло от сердца. Не может такого быть, чтоб теперь все не стало лучше, потому что не может, и все. К нему приехали родичи по крови и дед – дед обязательно ему поможет, если не делом, так мудрым словом. И ноша, которую он на себя взвалил, приняв корону Ларада, стала казаться не столь уж и непосильной. - Бажена, а ты еще замуж не выскочила? – Альмэ чуть пригнулся в седле, наклоняясь к девушке. Та фыркнула, покачала головой: - Та ще ни. Чи цэ ты замае? - Нэ замае мы, не вважа, як ты дид здобры?       Девушка снова рассмеялась: - То я ж з Дештою, штее трапы, Алади?(54)       Альмейдо только нахмурился слегка: мир – миром, а он не обольщался, что всю заразу из своего окружения вычистил. Да и самые разумные люди, бывает, сходят с ума, если предоставляется шанс отомстить, а тут у многих солдат в Наоре товарищи погибли. Король подъехал к Ринташу. - Нужно за молодежью приглядывать. Боюсь, что их могут начать задирать, тем более кто-нибудь прицепится к Бажене, и парни за клинки схватятся. - Буды дывы, не замай ты, - старый горец похлопал внука по плечу. И, с трудом подбирая слова, спросил: - Ты аще не одружэ? (55) - Ты не затем ли Баженку привез, дед? – сощурился Альмейдо. – И не думай даже, я ее в жены не возьму, Деште поперек тропы не ступлю. - Ни, не те розумишэ. Бажену узявшэ, бо… як то… до послуг? - Я понял, диду, то е добре, - кивнул Альмэ, думая, что веселая и непосредственная девушка в окружении Маэллис может помочь королеве немного оттаять. Все-таки здешние фрейлины воспитаны не так, в них слишком много пиетета перед властью, слишком крепко вбиты правила этикета, а Маэллис сейчас нужен кто-то, кто стал бы для нее отдушиной, глотком свободы. Даже не так – не глотком, а свежим потоком ветра. Баженка таким потоком стать могла.       До дворца они доехали, непринужденно беседуя. И это были самые спокойные минуты с момента прибытия представительства Наор-Дагэ в Лантену. Потому что то, что началось потом, можно было назвать как угодно – «светопреставление» было самым нейтральным словом для обозначения бедлама, который, как цветной вихрь горской пляски, подхватил все и всех и закружил. И – странное дело – Альмэ стало вдруг так легко и… правильно, что это даже напугало. А потом все глупости из головы выдуло свежим ветром, словно наориты принесли с собой его со снеговых вершин Наор-Дагэ. И глаза короля засверкали темным, живым огнем.       Маэллис и сама б себе не объяснила, каким образом она понимает эту девочку-наоритку, мешающую ларадский с горским так, что получалось нечто невообразимое, сыплющееся твердым звонким горохом на зеркальный паркет. И фрейлины могли морщиться сколько угодно, а королева впервые за шесть лет смеялась искренне и громко, глядя на кругло-возмущенные глаза наоритки, когда той предложили переодеться «в подобающие статусу одежды». - Тьху, дрезда крев! Цэ шо е? Це одяг? Та скорш мы у торбу вскочи!(56) - Что? Бажена, я ничего не понимаю, милая, помедленнее!       Наоритка махнула рукой, схватила королеву за запястье: - Ходи! Ходи до мы, бачи одяг! – и потянула куда-то в комнату, отведенную ей, неподалеку от покоев самой Маэллис – неслыханная честь для чужачки. Королева послушно переставляла ноги, увлекаясь чернооким вихрем, все еще посмеиваясь. Ну что значит «увидишь одежду»? Чем девчонке шелковые роброны не по душе?       А когда она увидела разложенные Баженкой по постели горские одежки, понимание пришло само собой. Да, горянка не привыкла носить сковывающие движения корсеты, множество нижних юбок, тяжелых от крахмала и кружев. Маэллис погладила кончиками пальцев полотняные вышиванки и тканые из крашеной шерсти юбки – яркие, полосатые, как чаргатские арбузы. - Хэй, гарни дивка, та в сим – мов спуза. Роздягны!(57) – Баженка бесцеремонно раздернула шнуровку корсета королевы, фыркнула, стоя за ее спиной, приподняла обеими руками красивые, округлые груди, которые корсет нещадно прижимал, делая и без того не идеальную фигуру еще более некрасивой. – Ты дывэ, дывэ, аще е! Дьеци смокчи?(58)       Маэллис залилась жарким румянцем, каким-то чудом понимая горянку. - А… Да, я кормила ребенка грудью. Не хотела отдавать чужим, у меня свое молоко было. - Добре! То е добре! Добри одруга до Алади – аще дьеца народише, сама годуватими.       Королева не сразу поняла эту фразу, но когда до нее дошел смысл, голова закружилась от смеси чувств, Маэллис едва удержалась в сознании. - Баженка, ты с ума сошла? Я? Женой его величества?       Горянка утвердительно кивнула, растеребила ленты корсета совсем, сдернула его прочь. Серым облаком упали к ногам Маэллис юбки, а руки Бажены уже оглаживали резкий изгиб талии, крутые – «толстые, о, Небо, какие они толстые!» - бедра. - Добре, добре, дивэ, дьеца носи, народы добре. Перш важко быше?       Маэллис кусала губы, пламенела румянцем, но кивала. Да, первые роды дались ей тяжело, Альмерис родился большеголовым, потом, правда, все выправилось. - Баженка, ты правда думаешь, что король этого захочет? Меня – в жены? Я же… - и не могла подобрать слов, чтоб объяснить, что она грязная, запачканная, не годится юному королю в пару. Что ему бы такую, как горянка – свободную, не боящуюся громкого голоса и резких жестов, не вздрагивающую ночами от кошмаров. - Гарни дивка, та дурни-ы-ы! – покачала головой Бажена. – Не стримчи, Лиска, аще зтеплэ ты, цилуватэ, мов у мед пирнати.(59)       Маэллис не нашлась с ответом, а пока она открывала рот, как рыбка на суше, подбирая слова, Баженка окончательно стянула с нее всю одежду. И принялась одевать в горские одежки – новые, взятые из собственного сундука с приданым. Ей-то что, она себе еще нашьет сорочек, Дешта вон обещал узорного шелку на юбки купить. А королеве сейчас нужнее. Баженка все понимала, видела уже и взгляд такой – что от пола с трудом поднимается, и походку человека, которого долго и упорно били, приучая терпеть и ни звуком боли не выдавать. Ей было жаль эту молодую, но уже такую уставшую женщину. А жалеть ее в глаза значило б унизить. Вот и смеялась сейчас горянка, внутренне обмирая: а ну как не понравится Алади ее самоуправство? Здесь он совсем иной, чем был в Акхала-Раг. Строгий, замкнутый, словно цепей на себя навешал и на сто замков кованых закрыл. Где и делся тот бесшабашный юноша, сладко целовавший ее на празднике Перелома Года, так сладко, что она едва не забыла, кому косы плела, мимоходом позавидовав той, кого будет дарить государь такими поцелуями, женившись. И хвала Высокому Небу, что Дешта того не видел. Вот сейчас нарядит она королеву – господарку – красиво, да как поведет ее гулять, как покажет Алади! Не может того быть, чтоб он не увидел, какая красавица тут у него под боком одна-одинешенька. А то, что с дитем – оно ж и лучше, сразу видно, не сухое чрево у жены будущей, раз сына народила, и еще родит, и не одного. В том, что король примет мальчика как своего ребенка, Бажена даже не сомневалась. Не такой человек юный господарь, чтобы от крови брата отказаться.       Маэллис смотрела в зеркало – высокое, во весь рост, в тяжелой, вычурной бронзовой раме – и не могла понять, кто это там? Кто эта незнакомая ей девушка, так робко улыбающаяся, в ярких, бело-ало-синих одежках, с хрустальными бусинами и синими лентами в уложенных короной вкруг головы косах? Кто она, посмевшая выставить на обозрение высокую грудь, облитую белым тонким полотном, подчеркнутую вышивкой и почти лежащим на ней тяжелым монистом? - Ото е добре! – Баженка отошла на пару шагов, полюбовалась. – Ото е – ты. - Лис… какая ты красивая… - донеслось от двери. Альмейдо стоял, прислоняясь к косяку плечом, прижав руку к груди. И смотрел тепло, с прячущейся в глубине глаз улыбкой, и самую капельку удивленно, словно увидел ее – настоящую – в первый раз.