Ненаписанное письмо

      Ради того, чтобы улыбка счастья на лице Маэллис не померкла и не превратилась в жалкую гримасу боли и страха, Альмейдо был готов наизнанку вывернуться. Особенно сейчас, после всех торжеств этого дня, когда кэр Альбин проводил их к опочивальне и торжественно затворил за ними двери. Глупый ритуал, над отменой которого в их случае Альмэ бился, как лев, но все равно проиграл. Зачем им эта первая брачная ночь, если Лис уже не девица, и окровавленных простыней не будет? Но дед объяснил, хвала Небу, что эта ночь не для Альмейдо, она для его жены. И должна стать для нее той самой первой, которой ей не досталось из-за жестокости и глупости его брата. Эта ночь ей — чтобы ощутить себя настоящей женщиной, желанной, любимой, достойной счастья. — Ты жил у нас и видел наших женщин, Алади, — говорил дед. — Ты видел их разных. Видел, как одни шли, пряча глаза и не смея поднять головы, а другие летели, как гордые соколицы. Все это зависело от их мужей. Сам подумай, какой ты хочешь видеть свою Лиску.       А Альмэ вспоминал не горянок, а свою бабку по отцу, королеву Изанн. Как гордо она всегда держала голову, как грациозно плыла по паркету дворцовых переходов, какая спокойная, легкая улыбка была у нее, плавные жесты изящных рук. И как она смотрела на деда. Ее глаза — такие же темные, как у него — всегда загорались потаенным светом, когда он был рядом. Да, Альмэ было всего пять лет, воспоминания того времени частично забылись, частично покрылись легким флером патины, как старые медальоны. Но эти картинки сейчас казались удивительно ясными, будто он увидел их лишь вчера. «Я помню вас. Я постараюсь сделать все так, чтобы Маэллис стала похожей на тебя, бабушка».       Двери за их с Маэллис спинами сомкнулись с легким лязгом, и они остались одни в королевской опочивальне. Здесь королева еще никогда не бывала, комната эта была совсем не той, где обитал Лайенис. И сейчас она оглядывала светлую и просторную комнату с любопытством, за которым прятался страх и нервозность. — Ли-и-ис, — Альмэ так жалобно протянул это, что она даже встревожилась. — Я боюсь! — Чего? — Ну… вообще. Я же… То есть, ты понимаешь, я ни с кем… — он опустил глаза и покраснел, как мальчишка.       Маэллис прижала ладонь ко рту, но смех все равно прорвался, она расхохоталась, не в силах сдержаться, отпуская из себя весь страх, все глупые мысли, всю неуверенность. О, Небо! Она навыдумывала себе столько всего… Там, за дверью остался грозный, жесткий, с ледяными глазами король. Сейчас рядом с ней стоял немного растерянный и смущенный юноша. Тот, в которого она влюбилась давным давно, пять лет назад. — Лис, ну, не смейся. Я очень постараюсь сделать все, как надо, чтобы тебе было… — Тс-с-с, — она прижала палец к его губам, потом обняла, касаясь щекой его щеки, немного колючей. — Мы вместе сделаем, хорошо? Ты и я. Вдвоем. Я тоже немножко боюсь, что тебе не понравлюсь.       Он прижал ее к себе, крепко и бережно, сдерживая силу. — Ты не можешь не нравиться. Ты очень красивая, Лис. Такая… настоящая.       А дальше все получилось — не без стеснения, конечно, —, но само собой. И у Альмэ хватило терпения и выдержки, чтобы не испортить все спешкой и лишней суетой, а у Маэллис — любви, чтобы не замирать в его руках, отвечать на поцелуи и ласки. И слушать сбивчивый голос, мешающий ларадский и наорский, услышать, как он хрипло выстонет ее имя, хотя собственный пульс дикими барабанами стучит в ушах, унося ее в полуобморочное состояние. И потом обнимать его, слизывая со щек горько-соленые капли. А ей совсем не больно и хочется потянуться, как разнежившейся кошке. И, одновременно, не шевелиться, вслушиваясь в себя. В ту глубину, где, как круги от упавшего в воду семени, затихают волны испытанного удовольствия.       А потом, когда он все-таки нашел в себе силы и поднялся, чтобы принести кувшин с еще теплой водой и полотенце, обтереть ее и себя, когда они жадно напились прохладного травяного чая в уютном молчании и легли в постель, Маэллис опустила голову на его плечо и подумала, что должна запомнить этот день на всю жизнь, как первый день ее счастья. Настоящего, полного, солнечного и теплого.       Альмэ же в этот момент не думал ни о чем. Он просто спал, обнимая жену, без снов, без подспудной тревоги и напряжения. Впервые за последний год, да и не за один, наверное.       Утро началось для короля очень необычно: по нему кто-то прополз, пыхтя и упираясь коленками в живот. От этого кого-то пахло по-детски приятно, молоком, он устроился под боком, повозился еще немного и засопел. Альмэ открыл глаза и осторожно повернул голову, скосил глаза и не сумел удержать глупой улыбки, которая самовольно вылезла на лицо и заставила разъехаться его губы чуть не до ушей. Между ним и Маэллис, еще сладко спящей, улегся малыш Альмерис. Судя по всему, ему было весьма уютно и спокойно, он спал, приоткрыв розовый ротик. Луч рассветного солнца воровато подбирался по подушке к рассыпавшимся локонам Лис и ее лицу.       Альмэ подумал, было, встать, но неожиданно для себя уснул снова. И проснулся только от того, что кто-то осторожно приоткрыл дверь, заглянул и тихо сказал: — Я же говорил, его высочество здесь, незачем было поднимать панику.       Голос принадлежал Раэллису. Альмэ, усовестившись, тихо выбрался из-под одеяла, укрыл сына и жену и принялся одеваться. Умыться можно было и в смежной комнате, чтобы не разбудить спящих плеском и звоном. Он вышел, на ходу затягивая пояс, обозрел виновато потупившихся нянек, адъютанта, лакеев, вскинул бровь: — Что за незапланированное сборище? Раэ, воды для умывания в мой кабинет. Все остальные — вон отсюда. Королеву и принца не будить, как проснутся — так и проснутся. Завтрак накрыть в Желтой столовой.       Пусть празднует столица, но у него есть дела. Конечно, просидеть за бумагами хотя бы пару часов ему не позволят, но просмотреть самое неотложное он успеет. — Раэ, и кофе мне.