Когда-нибудь ты будешь закопан в землю.
Когда…?
***
Ощущение смерти дырявит навылет, превращая тело в бесполезное решето. Обоих охватывает ощущение внезапной, колючей неловкости: Леон не может смотреть, предательски отводя взгляд к мёртвому пилоту; Карла не может собраться с мыслями, чтобы сказать хоть что-то — и оба они калеки в своём уродливом, перманентном состоянии. Огрубевший палец бесцельно касается бледной кожи на женской руке: там ожог из детства; там царапина из вчерашнего, там синяк из сегодня — ведь Карла больше не заживает. Она кажется до пугающего потусторонней и безжизненной: за её дрожащую улыбку едва ли зацепишься; в её плавающем, расфокусированном взгляде совсем не согреешься. Это было похоже на то, как два мертвеца, два стародавних приятеля из жизни, повстречались по ту сторону и не узнали кости друг друга. Он должен был знать, что именно этим всё и закончится; должен был винить себя — и только — ведь ответственность за случившееся лежала лишь на его, Леона, плечах. Ты же ведь обещал. Ты же клялся. Побожился, в конце концов — и снова не справился. Мог ли он вообще искупить хоть грамм своей вины? — Прости, что не пришёл раньше, — голос тихо отслаивается с языка, как освежёванная кожа. Шелестит и коротит так, что самому становится больно, ведь только ему и должно быть. Больно. Карла заторможенно моргает, бесцельно глядя перед собой, и не думает ни о чём. В голове цветы-пустоцветы пускают корни, прорастая сквозь прорези глазниц, и вот — яблоки, блёклые, уже выцветшие — болтаются во вне, растерзанные и кровавые. Только успей отсчитать секунды до собственного самоуничтожения. — Но пришёл же, — она вяло отталкивается ладонью от каменистой поверхности, собирая в разжатый кулак последние силы, и отстраняется от Леона. Неуютно ёжится на колючем, промозглом ветру. Шумно сглатывает, вспарывая глотку, и роняет шарнирную голову на колени. — Криса нет с тобой. Он же не…? — Нет, конечно нет, — Кеннеди спешно качает головой, подрываясь на месте. Его и самого пробирает на окоченевшие детали, морозит могильным холодом и сдавливает отбитые наглухо внутренности. — Он в порядке, просто… заканчивает то, с чем не справлюсь я. Карла поджимает губы, неловко кивая. Думать о том, что они могут не досчитаться Криса по возвращении домой — увы — не хотелось. Он же тоже был дорог. Он же тоже был нужен. И ей, и Леону, и Клэр — всей их маленькой, ущербной ячейке, чтобы было за кого уцепиться, ведь по одиночке такие никогда не живут долго. Здесь то ли первозданная тишина, то ли в голове так безобразно и пусто, но Карла варится в вязкой, влажной смоле пустоты, не обращая внимания на расколотый взгляд Леона, блуждающего по ней с безутешной робостью. Он смотрит на неё — в неё, в то самое варево — и с ужасом думает: ей вряд ли страшно теперь; она вряд ли понимает, что происходит сейчас; она вряд ли осознает, что случится дальше. А дальше будет хуже — потому что так всегда и бывает. Ему стоило поднять запретную тему раньше, но Кеннеди, наивно полагаясь на свою природную везучесть, полагал, что кошмар обойдёт его стороной. — В этот раз всё будет серьёзнее, — Леон опускает голову, смиренно сцепляя руки в замок; так, чтобы пальцы изнывали от хруста и ломоты, ведь зачем ему то, что он не смог бы дать властям на отсечение, лишь бы эти зарвавшиеся псы не тронули то, что в цену для него выше целого мироздания. — Правительство знает. Карла понуро опускает голову, по-детски подтягивая колени к груди. Она заставляет себя дышать через силу, придавая телу чуть больше живости, но, если бы Леон только знал, как пусто сейчас внутри; знал, сколько сомнений Вонг и Перкинс — каждый со своей целью — наплодили в ней, заставляя Монтенегро растаскивать себя на тщедушное недоверие. Можешь ли ты смотреть на меня как раньше? Кеннеди всё же замечает, каким внезапно стылым становится её взгляд. Конечно, он мог бы списать это на стресс и нечеловеческий испуг. Мог бы. Но не стал. Что-то между ними менялось, и Леон не мог понять, где зарыли подвох в этот раз: они встретились, как и всегда, после вынужденной разлуки, утонули в тепле, расплавились в жаре осторожного поцелуя — всё же было так нормально, если это слово вообще когда-либо им подходило. Нет. Нормально, чёрт возьми, никогда не было. — Ада рассказала. Леон стискивает челюсть, чувствуя, как лицевой нерв предательски щемит, и жмурится до невзрачных пятен перед глазами. Не замечает сам, когда кулак сжимается так, что от натяжения едва ли не лопается ткань тактической перчатки, и медленно выдыхает. Так сколько секунд до взрыва? — Не верь ей. Я знаю, что это звучит как оправдание, но, пожалуйста, Карла, — Кеннеди двигается резко, хватаясь за угловатое плечо, и перемалывает сквозь пальцы хлипкие кости. В нём внезапно много агрессии для человека, которому действительно стоило бы оправдываться. Но он хочет достучаться, пробиться сквозь засовы и стены, которые Карла так равнодушно — запутавшись и не разобравшись — возводит между ними; докричаться до её оглохшего разума; влить в кровь через системы фильтрации — очистить от старого и больного. Что ж, измученный изверг. Леон изнывает от ненависти к себе не меньше, чем от ран, оставленных свинцом и осколками; ему противно ощущать, как те затягиваются с течением времени; ему мерзко осознавать, что он возвращается с миссий, растерзанный до безобразия, говоря себе молчаливо — мол, в этот раз мне точно конец — а после встаёт с постели пружинистым шагом и бежит спасать этот блядский мир, которому гореть бы в аду за то, что тот с ними сделал. Ему неизменно грязно уживаться с собой в своей голове — ведь настоящий Леон, мальчишка из прошлого, не сделал бы и половины из того, что натворил он сейчас. Леон отшатывается внезапно, судорожно глотая раскалённый, заряженный воздух, и поднимается на ноги. Карла остаётся внизу, маленькая точка перед ним — и лучше бы — совсем недосягаемая. — Ты не знаешь и половины о ней, Карла. Ты ничего не знаешь. Поэтому, пожалуйста, ради собственного блага, не доверяй. — Она была весьма убедительна, — Монтенегро шумно выдыхает, вглядываясь в обглоданный диск заходящего солнца. Оно режет, заставляя почти кровоточить, но девушка смотрит, не отрываясь, в приступе болезненной аномалии. — В чём? — Леон почти рычит, поджимая губы и мрачно прищуриваясь. — В чём, Карла? Карла ощутимо вздрагивает, будто их цепляет месивом из тротила — всё трясётся и качается, а здесь только ветер да обглоданный солнечный диск. Взрывается не здесь, но там, где не видно, и это ощущение ни с чем несравнимая пытка. — В том, что ты хотел меня защитить. Тяжёлая линия плеч предательски опускается. Мозг кишит червями и обливается кровью. Уголок обветренных губ дёргается с непонятной ему болью. Говори, просто скажи хоть что-то. Пульсирующий отсчёт смывает всё то, что должно быть зарыто — и Леону правда становится вполовину легче. — Хотел. И хочу. Это никогда не изменится. Дрожащая рука тянется вперёд и замирает, сталкиваясь с невидимым препятствием. Препятствий нет, они все — уже давно — лишь начинили рассудок, но нет штуки сложнее, чем слепые зоны собственного сознания. Леон прокручивает сломанные шестерёнки, убеждая, что всё закончилось хорошо, потому что Карла всё-таки рядом и в состоянии гораздо лучшем, чем он рассчитывал её найти. Ада, в конце концов, не солгала хотя бы в этом. Наверное, впервые на его скромной памяти. И проблема отчасти вытекала отсюда. Вонг ведь любит хаос — она создана для него, как и он создаётся ею. Безумие в чистом виде. — Вас многое связывает, очевидно, — Карла нарушает молчание внезапно и резко. Так, что грудину распирает от дыхания, вставшего колом. Больше, чем со мной. Не говорит, но подразумевает. — Ты никогда не рассказывал. Кеннеди сухо поджимает губы, чувствуя, как затхлость вязко касается языка. Что-то стопорит, заземляя. — Да. Да, чёрт возьми. Солгать было бы глупо, да и ради чего? Жизнь не перепишешь, и Ада была для него всем непозволительно долгое время. Каждая встреча урывками на поле боя, любое напоминание о ней и тайное послание с вишнёво-кровавым отпечатком губ на бумаге — всё как награда. — Она моё неотъемлемое прошлое, от которого мне не сбежать, — он тихо признаётся, втягивая голову в плечи, будто от этого станет легче, но легче никогда не бывает. Тяжёлая рука ерошит слипшиеся от пота и грязи волосы, ворочая отголоски истлевающих мыслей. — Но ты моё настоящее. Тело в лихорадке. Леон густо выдыхает всё лишнее и ненужное, оставляя лишь щемящее признание и надежду на то, что им всё-таки по пути от самого Эль-Пасо и до конца, когда бы тот не настал. Карла сжимается на полу, подавляя тихий всхлип. Леон действует на неё, как анальгетик и наркотическое опьянение — и лечит, и доводит до сумасшествия, но без него никуда и никак. В ней ещё мёрзнут те дни без него, наполненные всепоглощающей пустоты, когда организм изживал себя сам, плотоядно откусывая по кусочку. Хотелось ли Монтенегро снова погрязнуть в этом безумии? Нет. В конце концов, она прошла этот путь ради него — хотела помочь, спасти, а вышло наоборот. Аду лепили из другого теста — по собственному ли желанию или ситуация была куда глубже и острее, Карлу едва ли заботило — но с Леоном они были схожи. Оба такие всесильные, стойкие, как закалённое стекло: один рушит, второй — собирает. Находил ли он утешение в её слабости? — Прости, я не должна была, — девушка пожимает плечами, и непонятно, за что она теперь извиняется. За то, что рисковала собой; за то, что посмела усомниться. Кеннеди выберет сам. — Ты так долго не возвращался, а потом… под дверь подкинули записку с координатами. — Она выманила тебя. Намеренно, — Леон кивает с пониманием, наконец-то находя в себе силы придвинуться к Карле плечом к плечу. Становится теплее. — Ты не должна была. Но не буду отрицать, что Ада оказала нам услугу. Если бы не она, я мог бы не успеть. — Да уж, для похитителя эта женщина была весьма… милой, — Карла неловко хихикает, хрипло и с придыханием. Уголки губ подрагивают в болезненной, вымученной улыбке. — Она случайно не оканчивала курсов медсестёр? Так нежно у меня ещё никто кровь не брал. — Боюсь представить весь список её талантов, — Кеннеди вяло бормочет, бросая на Монтенегро долгий, изучающий взгляд, и сам не может сдержаться. Рука избавляется от защитной перчатки и тянется к подбородку, заставляя Карлу смотреть на него. Он искренне рассыпается в ностальгирующей, ноющей улыбке, пытаясь разглядеть себя на поверхности дрожащих зрачков. — Ты улыбаешься, — Леон говорит на выдохе, чувствуя, как ледостав в груди наконец-то трогается. Её лицо совсем близко, и оно заполняет в нём пустоту. Правда, смотрел бы вечно, стараясь запомнить любой жизненный след, отпечатавшийся в гладкости белой кожи. — Просто смешно стало. Не всё же мне плакать, — искусанные губы медленно шевелятся, отвечая. Карла не скрывает вины и виновности ни в тоне, ни в засыпанных мелкой крошкой глазах. — Я действительно расклеилась. Уже давно пора перестать жалеть себя. Ну, было и было, что ж теперь. Под рёбрами тихо скулит, и Леону не нравится, в какое русло перетекает их неуклюжая потуга поговорить. «Эй, собственная мать пустила тебя в расход», — это не просто было. Дерьмо случается, и в жизни Кеннеди его столько, будто где-то прорвало канализацию, но… его так не предавали. Враги ему чужие и чуждые — так, раскадровка людей в секундах — поэтому болит в нём только отчасти. Предала ли его Вонг? Леон ответит — нет. Ведь она ничего не обещала. — Мы уже говорили об этом, — Кеннеди убирает руку, нервозно разминая затёкшие пальцы. — Тебе нечего стыдиться, время не излечило никого из нас. Но это же время дало нам то, в чём мы нуждались больше всего. — И что это? — Карла шумно сглатывает, моргая. Вена на шее пульсирует и мигает, как маячок. — Мы. Просто мы, — Леон отвечает тихо, понижая голос до щемящего шёпота. Искреннее, чем способен. Правда. — Почти как в тот вечер, помнишь? — Конечно, — Карла отвечает с заминкой и насмешливо морщится. — Только тогда мы были в моей квартире, и нас не окружали трупы наёмников. — Сделаем вид, что это добавляет пикантности.***
Крис появляется ни с чем спустя пару часов пугающего затишья. Он живой, Перкинс — нет; старик предпочёл сгинуть вместе со своим детищем, устроив акт кровопускания, и это, увы, не обрадовало. Они, считай, упустили главного подозреваемого — и виновного, потому что его злодеяния доказаны задолго до — и начальство едва ли наградит их за заслуги. Ну, и к чёрту. Когда на шахматной доске оказалась Карла, Леон просто хотел возмездия. Может быть, он его получил. Может, нет. Ещё не успел разобраться. Главное, что у них было время на передышку, а о плохом они подумают уже после. Вертолёт покидает площадку под манёвренным управлением Рэдфилда, и Карла наконец-то позволяет себе допустить эту приятную мысль — они вернутся домой в том же составе, что и прибыли. А, главное, тихо (если не брать в расчёт оглушительный треск лопастей): система самоуничтожения осталась нетронутой, поэтому Крис, подчистив за собой особо компрометирующие следы, отправил на место специалистов, которым он доверяет. Их же работа подошла к концу. — Даже не верится, что мы улетаем, не устроив после себя грандиозный «бум», — Карла усмехается, устало привалившись к жёсткой металлической стенке. — Обычно там, где ступит наша нога, остаются только руины. — Всё бывает в первый раз, — Крис хрипло отзывается, зажимая между зубов тлеющую сигарету. — Хорошая была поездочка. Отделались лёгким испугом. — Говори за себя, — Монтенегро фыркает, мрачно хмурясь, и, будто спохватившись, растерянно моргает. — Вирус… Он ведь уже в городе. Жителей не будут эвакуировать? — Мои парни с этим разберутся, не волнуйся, — мужчина снисходительно отвечает, бросая на неё встревоженный, покровительственный взгляд. — Отдохните оба, лететь ещё долго. Карла жмётся к Леону, ища в нём немного тепла и уюта. Вырубается быстро и накрепко: Кеннеди осторожно укладывает её на скамью, заботливо укрывая старой-новой кожаной курткой, и перемещается в отсек для пилота. — Ты бы тоже прикорнул, что ли, — Рэдфилд тяжело вздыхает, сминая губами сигаретный фильтр. — Плоховато выглядишь. — Не хочу, — Кеннеди лениво запускает в волосы руку, бесцельно треплет чёлку, и прислоняется к холодному стеклу. — Думаю. Сам знаешь, о чём. Не знаю, удастся ли мне снова убедить их. Я не выполнил своё условие, Карла была втянута. — Она не была заражена, — Крис стискивает линию челюсти, не отрываясь от чёрной линии горизонта, и мрачно выдыхает. — Но для всех она потеряла память после событий в Эль-Пасо, — Леон сжимает кулак, жмурясь до белёсых мошек перед глазами. — Сомневаюсь, что во второй раз эта уловка прокатит. Кеннеди выжидает долгую, гнетущую паузу. Отчаянье душит, и он в рваном жесте обхватывает себя за горло в попытке хоть немного оттянуть тугой ворот тактической футболки. Леон не плачет, но глаза отчего-то предательски слезятся — и ему легче списать всё на высоту и перепады атмосферного давления. Давление, чтоб его, не только атмосферное. — От допроса ей уже не уйти, в любом случае. Возможно, полиграф мало что покажет, но… ты же знаешь, как мы работаем. — Знаю, — Крис нехотя соглашается. Он напряжён не меньше, ведь «если бы там была Клэр» стучит в височной области, заставляя содрогаться от ужаса. Сестра с Карлой всё же в чём-то похожи, да и по-ублюдски это, когда страдают те, кому не посчастливилось принять на себя роль жертвы. А заставлять страдать они умеют лучше, чем переводить за зря кислород. — Но послушай, Леон. Не может не быть выхода. Карла под твоей протекцией, и до этого момента она не вызывала никаких подозрений. То, что случилось, ЧП, но никак не ваша с ней вина. — Будто это кого-то волнует, — Кеннеди тихо рычит, мазнув раздражённым взглядом по профилю Криса. — Мне дали шанс, только один грёбаный шанс. И я его упустил. — Вися в воздухе в вертушке, мы мало что можем сделать, Леон. Я тоже не оставлю это просто так, ты же знаешь. Найду нужные каналы, подключи все имеющиеся связи. Что-нибудь да придумаем. В конце концов, она не представляет угрозы. — Чёрт, зачем она только… — Леон слабо стонет, не скрывая отчаянья и боли, навалившегося на него. Глаза против воли закрываются, и в башке генерируются картинки более мрачные, чем те, что представлялись до этого. Холодная допросная. Карла. Агент, но не он. Другой; тот, что не станет церемониться, а выбьет руками и ногами желаемые — не правдивые, это важно — сведения в угоду своего жирного послужного списка. А Леон будет смотреть. Да. Его подведут к непроницаемому окну, словно в насмешку, и скажут — не отводи взгляд; наслаждайся шоу, ведь его устроил именно ты; ну, как? Дерьмово. Будь у него возможность, он бы взял всю вину на себя, лишь бы ему дали весомые гарантии, что Карла останется неприкосновенной, но система держится на соплях, и это уже давно пропускают мимо ушей. Гарантий не дадут, потому что тех не существует. Слово вылетит, и его можно найти, ведь в какой-то момент на вас поселился жучок, а вы и не заметили. Думали, мир открыт и прозрачен — ни-хе-ра. — Теперь собираешься винить её? Кеннеди вскидывает голову резко, как от пощёчины, и с безотчётным ужасом взирает на Рэдфилда, меняющегося до неузнаваемости: восточный загар горячих точек сходит с лица землистыми пятнами; глаза блестят, но не отсветом приборной панели, а чем-то иным, чем-то более сложным, отчего кровь в жилах стынет и меняет своё направление. — Что ты несёшь? Я никогда не… — Нет, ты сделал это. Она всё бросила ради тебя, наплевав на свою жизнь. И если бы Карла знала наперёд, что будет дальше, то повторила бы это снова. Потому что она всегда выберет тебя. И плевать, как дорого ей придётся заплатить. Леон пристыженно выдыхает, обессиленно роняя голову на грудь. Мышцы ноют, позвонки трещат и отзываются неприятной, потягивающей болью, но, впрочем, плевать. Он же, в самом деле, не собирался её винить. Как бы посмел? Нет. Это выше его сил. Никогда. Но ошибка была, и за неё нужно расплачиваться, а Кеннеди, как бы ни попытается извернуться, не сможет укрыть её своим телом — и это единственное, что может его волновать. Как раньше уже не будет — и это то, что жрёт его мясо на живую, медленно препарируя ножом и вилкой по всем правилам столового этикета. — Я боюсь за неё, Крис, — морщина на лбу пролегает рвом, а первая слеза, и последняя, предательски лопается в мешочке и попадает на свежую царапину. В глазах нет взгляда, и там лишь пустые дуры, уже наполовину червивые, ведь Леон умирает по сто раз на дню, как мифическая тварь, и, переродившись, снова обретает человеческий облик. — Я так устал кого-то терять. — Сказал тогда, скажу и сейчас… — Рэдфилд понижает децибелы голоса до раздирающего на части хрипа. Это похоже на то, как молния бьёт в громоотвод и бежит дальше, выводя из строя всё, к чему успевает дотянуться в своей беспредельной тяге к уничтожению. И всё же лицо его больше не слоится землистыми пятнами; загар с горячих точек проступает под недельной щетиной, а в глазах мгновенно теплеет. — Ты не потеряешь. Кто угодно, но не ты. Леон не отвечает, отворачиваясь к окну, и не видит ничего. Крис роет ходы, зависая над удаляющимся Глендейлом. Глендейл спит спокойно и отказывается умирать. Карла теряется в этой цепочке и не хочет найтись.