Корни Яблони

Неделя жизни с Риддлами тянулась до неприличия долго в те часы, когда Том был вынужден взаимодействовать с отцом или бабушкой. Слизеринец готов был поклясться, что они оба нарочно отменяют свои обычные дела, лишь бы не давать ему побыть и минуты в одиночестве. Поначалу это было даже интересно и, в некоторой степени, информативно, однако уже к концу третьего дня внимания окружающих стало слишком много для одного подростка. Том… не привык к такому. Совсем. Каждый его шаг, каждое слово, каждая реакция — каждую минуту от него чего-то ждали. Понравится ли суп? Как относится к поэзии Байрона? В доме или на улице больше времени проводит? Каким бы ни был вопрос по форме, суть его сводилась к единому «Тебе же здесь нравится, да?». Именно это и душило, чем бы Том ни занимался в течении дня. Единственным, кто не сконцентрировал всё своё внимание на Томми был, как ни странно, Томас Риддл. Он точно ястреб, с высоты наблюдал за происходящим, но не вмешивался и давал всему идти своим чередом. Обычно к концу ужина именно дедушка переключал внимание сына и жены на себя, тем самым, будто бы специально давая Тому возможность улизнуть и побыть одному. Расслабиться, будучи стенами отделённым от чужих выжидающих взглядов. Дома, да даже в школе такого не было. Там, в Хогсмиде, всё было живым и настоящим, у всех были интересы помимо Тома. И у мамы, и у Тони. Конечно, приятно, когда тебе пытаются угодить, однако стойкое чувство второго дна с каждым днём всё больше отбивало любое желание продолжать эту игру. Время близилось к обеду. Стараясь удержаться и правильно вести бархатистую вороную лошадь, Том Долохов, время от времени, бросал быстрые взгляды на свободно едущего рядом отца. Вот уж в чём его опыт был виден сразу. На лице Тома Риддла красовалась лёгкая, полная наслаждения моментом полуулыбка. Они ехали по холмам неподалёку от особняка и леса. Отец, полный энтузиазма, этим утром просто предложил научить Тома держаться в седле. Согласившись на эту, без приуменьшения авантюру, парень быстро понял, что верховая езда — точно не о нём, однако родитель стал мягко, но твёрдо настаивать, что это лишь от нехватки навыка. Стоит Тому освоиться, и он также полюбит это чудесное занятие. Также, как все Риддлы. «Бесит» — проскочила мысль в голове юного волшебника, прежде чем отец подъехал ближе, очевидно намереваясь начать разговор. — У тебя великолепно получается для первого раза, — с улыбкой заверил мужчина. — Спасибо, — вежливо кивнул парень, неумело командуя живому транспорту остановиться. Да чтоб он ещё хоть раз сел на лошадь… — Знаешь, когда я был в твоём возрасте, то частенько ездил по этим холмам и лесу, — предался воспоминаниям мужчина и Том понял, что очередного «семейного» разговора ему не избежать. — Видишь ту тропинку? Если проехать по ней, то можно выйти к небольшому ручью с множеством мелких порожков. В августовскую жару там особенно хорошо. — Это безопасно? — чуть нахмурился Том — Да, вполне. Чего здесь бояться? — Я слышал, в Литтл-Хэнглтоне водится множество гадюк. — Ам… да, есть гнёзда, — замялся на секунду Риддл. — Но они далеко от этого места. Не их среда обитания. — Отнюдь, — покачал головой Томми, имеющий явно лучшее представление о змеях. — Гадюки любят прохладные водоёмы, болота и вообще влажные места. У ручья их напротив должно быть… — Их там нет, — всё с той же несколько напряжённой улыбкой перебил Риддл, делая самый примирительный и всеведущий вид. — Давай не будем об этих подлых скользких тварях. Я хотел предложить проехать до ручья, прежде чем возвращаться. Как тебе? «И ведь не о змеях же говорит» — хмыкнул про себя Томми, в слух, тем не менее, сказав: — Почему бы и нет? Даже если там всё кишит змеями я могу просто попросить их уползти. — Извини, «попросить уползти»? — на отцовском лице вместе с остатками улыбки появилось недоумение и беспокойство. — Да, — кивнул Том, касаясь разума Риддла. Он вспомнил, как уродливый мужчина, внешне напоминающий обезьяну, говорил со змеями на парселтанге. Конечно, для маггла это выглядело как простое шипение, но Томми прекрасно понял, что перепалка между волшебником и змеёй шла за право пользования грядками и яблоней возле колодца. — Я умею говорить со змеями. — В смысле, шипеть на их языке? — Да, в некотором роде. Это парселтанг. Я понимаю его также хорошо как английский, — с каждой фразой выражение лица Тома Риддла становилось всё более болезненным, а в памяти всплывали всё новые и новые образы с говорящими на парселтанге людьми. Томми оказался почти разочарован. Будучи любопытным ребёнком, он ещё на первом курсе Хогвартса узнал о том, что все известные носители парселтанга приходились потомками одному-единственному волшебнику. Салазару Слизерину. Раньше это не давало Томми покоя, он искал, где и как род Мраксов мог пересечься с Григоровичами, но теперь, когда вскрылась грандиозная афера маман… очевидно, что Том Риддл припоминал ближайшую родню матери. И, откровенно говоря, Томми ожидал увидеть… большее. Особенно от потомков одного из основателей величайшей школы волшебства. — Том, это… это язык безусловно интересен, но пообещай мне кое-что, ладно? Не нужно говорить со змеями на глазах у людей. — Почему? — почти машинально вскинулся подросток. — Потому что другие люди тебя неправильно поймут, — тон и взгляд у него был заботящимся, оберегающе-наставляющим. Только вот Томми не верил. Не потому что он предвзят, а потому что в воспоминаниях отца довольно чётко прослеживалось отношение Риддлов к дару змееуста. Во всяком случае, отец явно не на пустом месте вспомнил Мраксов. Может всё же стоит попросить местных гадюк покусать его? Нет, слишком наивная идея.

***

— Потому что другие люди тебя неправильно поймут, — как можно спокойнее ответил Том Риддл сыну, стараясь держать себя в руках. Нет. Он не позволит чтобы его ребёнок шипел на змей, изображая, что что-то там понимает! Это не парселло-танг, или как там Том обозвал «великий талант великих потомков Хрен-Знает-Кого», это банальная педагогическая запущенность и внушение с самых малых лет. Зла на эту жабу-Мракс не хватает! Вбила ребёнку в голову, что они умеют разговаривать со змеями, тот с малых лет их повадки выучил и думает теперь, что может с ними говорить, как с людьми. Один раз ляпнет это в приличном обществе и всё, его на смех поднимут, если не сочтут сумасшедшим! Том же буквально ничего не знает о нормальном мире. Не разбирается в обычных школьных науках, не знает политического устройства ни мира, ни даже родной страны. Когда он будет всё это нагонять? Куда пойдёт учиться дальше? Кем будет работать? Прозябать в этом Хогсмиде, как Мраксы существуют в своей мерзкой лачужке? Магия и прочие жуткие фокусы, это, конечно, замечательно, но даже Чарли до войны работал в самой обычной пекарне, что открыл муж его кузины. Том Риддл сам уже несколько раз пожалел, что не выучился на юриста за все эти годы. Он не позволит совершить единственному сыну ту же ошибку. К слову об ошибках. То заявление Тома по прибытии в Литтл-Хэнглтон… Риддл не понимал и не принимал эту ересь! Что значит «Я — не Риддл»?! Точно Меропа накрутила ребёнка перед отъездом! Назвала их сына каким-то абсурдным именем, дала эту жуткую фамилию и научила говорить всем Риддлам назло! Поначалу, Том Риддл думал, что это может быть ещё как-то связано с застенчивостью парня, что это внушение Меропы, мол, Риддлы никогда его не примут и он всегда будет чужим. Но нет. Робость Тома ушла, а вот позиция так и не поменялась. Чем больше открывался Тому сын, тем больше открывались и недостатки, зачастую откровенные промахи в его воспитании. Уже устаревшая чопорная вежливость граничила с откровенно дикими повадками, какие не в каждом захолустье встретишь. Чего только стоила одна позавчерашняя выходка! И ведь все удивились, когда он сказал, что знает лучший способ приготовления мяса летом, а что в итоге? Соорудил костёр, обложил его булыжниками (и ведь не лень их было таскать и мыть), с утра, как сказала Энни, замариновал небольшие куски мяса с луком солью и перцем, настрогал свежих длинных веток, почистил их от коры, десять минут нанизывал мясо и какие-то овощи на эти ветки, а потом довольный пошёл жарить их на костре! Дикость и каменный век какой-то! И это ещё, благо, матушка рядом с ним весь день была… Отдельного упоминания заслуживало прожорливое мохнатое существо, по недоразумению названное котом. Две охотничьи собаки столько не едят, сколько один этот кот, успевающий и своё сожрать, и у вышеназванных собак ещё мясо стырить! И ладно бы он просто ел за троих, ладно, что каждый день шугает и строит двух собак, плевать, но эта туша оккупировала кресло Тома Риддла в гостиной и приноровилась точить об него свои внушительных размеров когти. Ещё и смотрит при любом удобном случае как на мышь! Том Риддл взял сына на конную прогулку, подумав, что возможно именно так сможет его к себе расположить, но какой там! Том-младший лошадь-то в первый раз в жизни увидел, до сих пор боится, даже проехав на ней пару километров. — И всё же, я был прав, — отметил ребёнок, когда они спешились у ручья. Том Риддл недоумённо поднял глаза на сына и, проследив за его взглядом, на миг застыл. Длиннющая гадюка ползала в ногах его лошади! — Том, не подхо… — договорить он не успел. Том-младший зшипел что-то змее, также, как это делали Морфин и Марволо, якобы разговаривая между собой. Гадюка тут же повернулась к нему, приподнялась, словно и правда слушая, несколько раз высунула язык, что-то прошипев, и, ПОКЛОНИВШИСЬ, шустро уползла прочь. — Здесь несколько гнёзд чуть выше, — тем временем проинформировал довольный ребёнок. — Но они сюда не поползут, пока мы здесь. Такие душки, не то, что в Запретном Лесу. Мужчина, тем временем, просто осмыслял увиденное. Нееет. Нет, нет и нет, его сын не будет таким же психом как эти проклятые Мраксы! Том Риддл уже собрался было подробно объяснить парню, почему он больше не должен «разговаривать» со змеями, но вовремя заметил, что тот, не отрывая взгляда, рассматривает что-то меж деревьев вверх по ручью. Том посмотрел туда же. Ничего. Просто деревья. — Том, — позвал он, и сын тут же к нему повернулся. — Что там? — Показалось, — задумчиво кивнул парень. — Возвращаемся? — Да, — кивнул Риддл, бросая ещё один взгляд на деревья чуть вдалеке.

***

Едва ли не выбежав из леса на опушку к дому, Морфин Мракс начал перебирать все ругательства, которые только мог вспомнить. — Сучий выродок… — выплюнул он, стараясь отдышаться и до сих пор не веря. В тысячный раз обшаривая одни и те же места в поисках хотя бы намёка на утерянное кольцо, Морфин издали увидел Тома Риддла и его уменьшенную копию, уезжающих к лесу. Удивление наличию у маггловского пижона отпрыска быстро сменилось злостью, продиктованной уже завистью. В конечном счёте, желание поглумиться исподтишка взяло верх над здравомыслием, и Морфин, успев добраться до ручья раньше, выловил самую большую гадюку, наказав ей цапнуть одну из лошадей Риддлов за ногу. Спрятавшись в зарослях выше по течению, волшебник принялся ждать, в мыслях красочно представляя испуг и негодование слишком много возомнившего о себе маггла. Однако же, тем кому предстояло удивляться и негодовать, на деле оказался сам Морфин. Когда мальчишка заговорил с гадюкой на парселтанге, когда она послушалась его вопреки приказу Морфина… «последний» представитель древнего чистокровного рода Мракс осознал, что последним он вовсе не являлся. Это ввело его в ступор. Он не отрываясь смотрел на уменьшенную копию Риддла, и не понимал. Эта дура умерла давным-давно. Сгинула и поделом ей. Однако же, успела выдавить на свет ребёнка от презренного маггла. Маленькая дрянь, осквернившая их кровь! Она что, забыла, что Мраксы не терпят предателей крови, особенно в их семье?! Но змея… почему она поклонилась ему? Почему ему, а не Морфину?! А потом он почувствовал взгляд. Пронзительный, разбирающий на состав взгляд, обжигающий даже сквозь буйные заросли. Мальчишка не отрываясь смотрел прямо на него. Первым порывом было вскочить на ноги и бежать, бежать прочь, спрятаться в доме… но Морфин точно остолбенел. Неизвестно, как долго бы продолжался его ступор, если бы маггловский пижон не отвлёк внимание своего отродья. Они довольно быстро уехали восвояси, да только вот змея к тому моменту уже доползла до притаившегося Морфина. Змееуст тут же приказал ей убираться прочь, однако гадюка не послушалась, напротив, вознамерившись укусить. Несколько раз увернувшись, мужчина отбежал в глубь зарослей. Змея же продолжила наступать, совершенно не реагируя на все попытки Мракса её «заговорить». И тогда Морфин испугался. Также сильно, как в день осознания смерти отца. Не помня себя, он ринулся к дому, однако, на полпути всё же вспомнил, кого нужно винить в любой ситуации, и страх породил ещё одну эмоцию — гнев. — Сучий выродок, — выплюнул он, отказываясь верить в то, что видел собственными глазами. Солнечный летний день становился всё более и более мерзким. Ветер окончательно стих из-за чего влажный в любое время года болотный воздух душил, будто дурманя сознание. Волоча за собой ноги, волшебник побрёл к хижине. «Если эта дрянь выжила, то она могла убить отца» — пульсировала мысль в начинающей трещать по швам голове Морфина. «И если это была она, то и кольцо, и медальон сейчас в ручонках этого маггловского отродья…» Запнувшись за непривычно крепкий куст, Морфин упал на высокую траву. Сил, чтобы встать, практически не было. Перевернувшись на спину, он раскинул руки и устремил взгляд в небо. Ни облачка. Какое же скотство.

***

Мэри Риддл играла на фортепиано, пока сын и внук не вернулись с конной прогулки. Она давненько не садилась за инструмент, особенно по собственной инициативе, однако сегодня душа сама потребовала сыграть что-нибудь… эдакое. Пальцы, пусть не такие гибкие как в молодости, по-прежнему быстро летали над клавишами, а чистый звук уносил разум женщины в самые счастливые мгновения её жизни. Когда её сыну шёл пятый год, не было на свете женщины более счастливой, чем Мэри Риддл. Те далёкие, беззаботные годы без войн и прочих бед даже из воспоминаний излучали свои тепло, радость, беззаботность. Мрачноватый старый особняк окутывал уютом, хотя, именно эта черта не исчезла и по сей день. И Том. Этот новый Том был просто копией её маленького, милого Тома из прошлых лет. Да, он уже довольно высокий, голос уже сломался, да и знакомы они всего-то неделю, но… разве могло материнское сердце не полюбить родную кровь? Нет, Мэри, чьи сомнения и тревоги рассыпались тот час, как она увидела внука, не могла даже представить, как можно было бы не принять его? — Мама, — с порога поприветствовал женщину, выглядящий уставшим Том Риддл. — Том, милый, — лучисто улыбнулась мать, и тонкая сеточка морщинок потянулась от уголков её глаз. — Как прогулка? Всё прошло благополучно? И где Том? — Пошёл искать своё мохнатое чудище, — небрежно бросил он, бросив брезгливо-раздражённый взгляд на ободранное кресло. — Милый, не говори так. Это просто большой кот, а коты все своенравны и неуправляемы. — Главное, чтобы и он не пошёл по этой кошачьей дорожке… — он сел на лавочку рядом с матерью, понизив голос почти до шёпота. — О чём ты, милый? Что-то произошло на прогулке? — Ничего из ряда вон, мама, но… эта ведьма хорошо промыла ему мозги своими «фокус-покусами». Помнишь… даже несколько раз мы с тобой видели, как эти Мраксы шипели то друг на друга, то на змей? — Да, конечно помню. Так Том… тоже…? — Мгм. И как его от этого отучить, как объяснить, что не должны вести себя так люди, я не знаю. Просто надеюсь, что постоянные одёргивания и замечания возымеют эффект, — он провёл ладонями по лицу. — Я хочу, чтобы он остался здесь, мама. Хочу, чтобы у него было лучшее будущее. Но он словно дикий зверёк: и в руки не даётся, и в лес всё норовит убежать. Фигурально, конечно, но от того не легче. Мэри много чего могла сказать сыну. Начиная от повторения отповеди четырнадцатилетней давности, и заканчивая рассуждениями о том, как верно поступить сейчас. О, ничто не могло бы сдержать её столь редкий гнев, вспомни она ненароком о матери единственного внука, её поступках и её отвратительном воспитании, очевидно, напрочь лишённом любви. Она бы полностью согласилась с сыном: мальчик их диковатый, к ласке не привычный, зажатый так, словно целиком в узкий корсет затянут. Вместе с сыном сокрушалась она бы о том, что Том рос не в их доме, не во внимании, любви и заботе. Мэри так многое могла сказать сыну в тот момент. Но вместо тысячи слов, мадам Риддл просто обняла Тома, положив любимую черноволосую голову себе на надплечье. Они справятся. Они со всем справятся.

***

Проходя по небольшому, аккуратному палисаднику, снаружи огороженному высоким каменным забором, Том Долохов наткнулся на удивительную картину: В большом плетёном кресле-качалке, запрокинув голову и приоткрыв рот спал дед, мерно храпя едва ли не в голос, а на его коленях вольготно раскинул в разные стороны лапы Мант, также немного запрокинув назад приоткрытую пасть, и тоже, пусть и не столь громко, храпя. При том. Дед даже во сне аккуратно и методично почёсывал пузо развалившегося на спине кота, а низл, в свою очередь, гладил чешущую его руку своим длиннющим и на удивление чистым хвостом со скоростью маятника в напольных часах. И при всём при том, держащий в страхе риддловских собак белоснежный великан даже не собирался вцепиться в чужую руку, что прежде на памяти Тома, происходило только с профессором Дамблдором, дядей и крёстной. Зная «милейший» характер низла, все не-Долоховы здраво опасались к нему лезть без высочайшего усатого дозволения, а тут… чудеса, да и только. Почувствовав пристальный, насмешливый взгляд самого младшего хозяина, воспринимаемого низлом, не иначе как бестолковым котёнком, Мант лениво приоткрыл левый глаз, немного дёрнул ушами и болтавшейся в воздухе передней лапой, потянулся, и, как ни в чём не бывало продолжил свой послеобеденный сон. Еле сдерживая себя от смеха, Том прикрыл нос и рот рукой, как вдруг услышал со стороны задней двери шаги и негромкое: — Мистер Риддл? Вы здесь? — Достаточно громко, чтобы обратил внимание бодрствующий человек, но по-прежнему тихо, чтобы не разбудить спящего. — Мистрер Ри… а. Это Вы. — со смесью разочарования и раздражения смерила Тома взглядом горничная. — Дедушка сейчас спит, Энни. Случилось что-то сро… — Это не Вашего ума дело, — наглым образом перебила девушка и, словно не замечая Тома, пошла ровно вперёд. Парню пришлось едва ли не отпрыгнуть в сторону, чтобы не столкнуться с ней. Можно было бы не двигаться и стоять на месте, но именно этого она и ждала. Нарочно бы упала, громко вскрикнула, подняла бы шум и устроила целое представление о том, что её притесняет новоявленный сын предмета воздыхания. Да-да, и эта идиотка втрескалась в образ прекрасного, мрачного и «стерпевшего жестокий удар судьбы» героя, до кучи добровольцем помогавшего защищать родину. Любую вежливость она воспринимала как подавляемую доброту, ведь прекрасно знала, что когда-то женщина нанесла Тому Риддлу настолько глубокую рану, что более он не доверяет ни одной особе. Однако Энии, не первая и не последняя, кто свято верила, что если будет как можно чаще путаться у него под ногами, то однажды он к ней привыкнет и вот ТОГДА… она растопит его холодное сердце, исцелит израненную душу и счастливо будет в качестве жены навещать вместе с Томом Риддлом могилки его родителей. Красота? А то. Как в половине бульварных романчиков на вечер. И всё же, к чести Энни, работу свою она выполняла без каких-либо нареканий. Томми был вынужден признать сей очевидный факт, как и то, что в мечтах этой двадцатилетней девушки ему не было вообще никакого места. В идеале, Томми вообще не должно существовать. По её мнению. И юному Долохову с каждым их столкновением становилось всё тяжелее не поддаваться соблазну наслать какое-нибудь простенькое заклятье. Чтобы жить спокойно не мешала. Убедившись, что Томас Риддл и правда спит, Энии тут же ушла. Вот и замечательно. У Тома тоже было одно важное дело, которое нужно было обязательно сделать перед грядущей ночью.

***

Солнце клонилось к горизонту, утопая в море деревьев Запретного Леса. С Астрономической Башни, во всяком случае, открывался просто потрясающий вид на это зрелище. Меропа жалела, что в детстве не могла наслаждаться ни красотой Шотландии, ни величием Хогвартса. Но, зато её сыновья смогли. — А хотите, я Вам погадаю, профессор? — подставив лицо тёплому ветру спросила женщина, в блаженстве закрывая глаза. — Неделя прошла с нашего ритуала по вызову некоего фантастического проклятья, усыпившего половину Хогсмида. Сжальтесь над этой деревней, миссис Долохова, — добродушно посмеялся Альбус, любовавшийся на тот же вид в нескольких шагах справа. — Хотя, от предсказания я и правда бы не отказался. Вопрос о том, как они вообще оказались на Астрономической Башне, был довольно интересным. Дамблдор просто пришёл к ним с Тони в гости, поинтересовался, не вспомнила ли Меропа чего про их пьяное полуночное колдунство, и по ходу беседы они как-то незаметно дошли до самого Хогвартса. Альбус предложил посмотреть на закат с астрономической башни и… собственно, вот. Словно и не с ней вовсе это происходило… — Всё настолько плохо? — Единственное так и не покорившееся мне ремесло. Хотя, теорию я знаю прекрасно. — А с Ним.? Он… может пытался связаться, или, может, вдруг затих? Сорвалось может что-то у этих борцов за «Общее Благо»? — Нет. Дела не хуже, чем неделю назад. Но и, увы, не лучше. Геллерт что-то готовит, он уже несколько месяцев как залёг на дно. Ищи теперь чёрную кошку в чёрной комнате. — Министерство, да? — понимающе посмотрела на мужчину Меропа, и так знавшая ответ. — Да… а знаете, к Мордреду. Просто таро. Посмотрим, есть у меня дар прорицания или как обычно. У Вас в кабинете есть карты, профессор? — Зачем нам куда-то идти, миссис Долохова? — Улыбнулся Дамблдор и достал из кармана волшебную палочку. Сделав один взмах, Альбус повесил над ними какой-то невидимый купол, под которым ветер совсем не дул, а затем превратил платок в колоду гадальных карт, протягивая Меропе. Перемешивая карты, гадать ведьма решила самым элементарным способом. Профессор трансфигурации внимательно за ней наблюдал, в то же время, не давя. Ему… было любопытно. Удивит ли его ещё чем-то ведьма-самоучка, начавшая свой путь в магии с приворотных борщей. Перевёрнутый «Мир». «Страшный Суд». «Паж Мечей». «Повешенный». Перевёрнутый «Король Пентаклей». «8 Жезлов». Перевёрнутые «5 Кубков». «8 Мечей». — … Боюсь, профессор Дамблдор, прорицатель из меня ещё хуже, чем из Вас, — невесело хмыкнула Меропа, ожидавшая некоего озарения. Просто красивые картинки — как обычно. Нагадать «чистокровный потомок САМОГО Салазара Слизерина» могла не больше шарлатанки на маггловской ярмарке. — Что ж, у каждого свой талант, — тон его был ободряюще-наставляющим. — Пусть этот и оказался не Вашим. И всё же, взгляд его внимательно скользил по картам, словно Дамблдор что-то упорно высчитывал. Что ж, Меропа рассудила, что если это ему поможет, то её гордость в очередной раз пострадала не зря. — Жаль, что Афина сейчас занята, — вздохнула Меропа, выходя за пределы не пропускающего ветер купола. — Вот уж кто никогда не ошибается в предсказаниях. — Да, у миссис Лавгуд потрясающий талант. Огромное упущение, что я так и не сумел переманить её из «Флориш и Блоттс» на должность профессора прорицания. Неужели там настолько хорошо платят? — Не лучше, чем в Хогвартсе, уверяю Вас, Альбус, — усмехнулась в ответ Меропа, однако тут же будто сникла. — Но её дети уже давно выросли. Там она всяко ближе к ним, чем здесь. — Зная Тома, он не задержится на Вашей родине. Слишком уж привязан к Вам и Антонину. К слову, как у Вашего старшего сына дела? Его не искали бывшие… «друзья»? — Нет. Полагаю, они считают его мёртвым. — Вот и хорошо. Проблемой меньше. И всё же осторожность не повредит. Вы втроём можете оказаться в опасности, если сторонники Геллерта прознают о дезертирстве. — Я живу с мыслью об этом не первый месяц, профессор. Каждую ночь тяжело засыпаю с ней, и каждое утро боюсь тишины из-за неё. Но сейчас, увы, я не знаю места более безопасного, чем наш дом. Если всё же случиться так, что на мой порог придут… что бы и кто бы это ни был, я не позволю навредить моим детям. Только через мой труп. Министерства это тоже касается. Их следующий разговор не продлился долго. Профессор проводил Меропу обратно до дома, и, когда ведьма уже готовилась скрыться за дверью, вдруг сказал: — Если Вы переживаете за Тома из-за нашего с Вами «ритуала по вызову демона», то не стоит. Тома Риддла мы тогда проклинать не стали именно по этой причине. — Вы что-то вспомнили, Альбус?! — ахнула ведьма. — И не забывал. Просто временно изъял нашу с Вами память. — Ну и шуточки у Вас, профессор. До свидания. — До свидания, миссис Долохова, — улыбнулся Альбус, про себя добавив: «Мне жаль, но все воспоминания об этом проклятье должны храниться у меня. Так будет безопаснее».

***

Шёл третий час, как Том Риддл, включив небольшую лампу, просто сидел за письменным столом в своей комнате, сверля взглядом зелёное сукно. Все прошлые попытки найти общий язык с сыном пошли коту под хвост. Матушка просто рассказала о том, в какой прекрасной школе учился Том и в какие престижные университеты он хотел поступать в двадцать лет. Сын тогда улыбнулся и начал рассказывать про свой этот Хвогвартс, и, Когда Том спросил его о планах после этой «учёбы», мальчишка вдохновлённо ответил, что будет претендовать на пост преподавателя по защите от тёмных искусств, а после и на директорское кресло. С детства у него мечта такая. А потом была ссора. И из-за чего? Из-за предложения матушки попробовать отыскать внуку более классическое и обычное занятие, чем волшебство! Том Риддл был полностью с ней солидарен и попытался мягко втолковать Тому, что для него же получить ещё и обычное, как он выразился, маггловское образование, было гораздо лучше, чем ограничится Хогвартсом. И тут сын вспомнил про Меропу, вполне себе успешную без какого-либо образования вообще. На здравый аргумент, что она последняя, кого стоит брать в пример, Том спросил: «Почему?». И это было не недоумение или интерес, о нет, Том Риддл прекрасно знал этот провоцирующий тон и этот насмешливый взгляд, ибо сам был таким. «Ты не имеешь ни малейшего представления о том, какие люди меня вырастили и как я привык жить» стояли в ушах Тома Риддла слова, после которых сын был отправлен отдыхать в свою комнату после, очевидно, слишком утомительного дня. Шёл уже третий час, как Том Риддл, включив небольшую лампу, просто сидел за письменным столом. Тусклый жёлтый свет толком не освещал даже стул, не то что всю комнату. — И долго ты собрался здесь так сидеть? — раздался не утративший с годами твёрдости голос отца, облокотившегося на дверной проём. Вскинув растерянный взгляд на родителя, Том Риддл спросил, несколько удивлённо: — О чём ты? — Тяжело, когда разбиваются все ожидания, так красиво возлагаемые на ребёнка в собственных мечтах, а? — Отец, как понимать… — Буквально, — грозно припечатал Томас, не терпевший, чтобы кто-то перебивал его наставления. — Услышь его, в первую очередь, а потом уже себя. Ты ведь и правда ни малейшего понятия не имеешь, как его растила, прости Господи, мать. Меня тоже передёргивает от одной мысли об этой «милейшей» ведьме, сын, однако встань на место Тома. Стал бы ты терпеть, если бы я почти открыто стал унижать твою мать за её спиной? Если бы я говорил, что она не воспитывала тебя, что ты не знал ни ласки, ни любви, лишь ледяную и бездушную заботу прислуги? — Отец, это совершенно иное. — Нет, Том. Это не совершенно иное. Будь ты прав, этой ссоры бы не произошло. Ты слушаешь сына, но совершенно его не слышишь. Он очень часто говорит «мы», когда рассказывает о Хогсмиде. — Он и его кот. Может быть ещё и этот… «брат». — Тони. Он старше на десять лет, вполне обычная разница для братьев. — Они не братья. — Это говоришь ты. А твой сын искренне считает иначе и готов отстаивать это мнение, что красноречивее многих ваших с Мэри игр в Шерлоков Холмсев говорит о среде, в которой он рос. Том, он не ребёнок. Осмелюсь предположить, что он отчасти даже взрослее тебя. И поэтому ваши с Мэри сюсюканья вперемешку с гипер-контролем не приведут ни к чему, кроме как к подобным сегодняшней ссорам. Вы думаете, что эта ведьма его накрутила, заморочила голову… зря, он весьма умный и начитанный мальчик, не боящийся высказаться. Таких можно накрутить в моменте, но не на целую неделю. — Ты не видел, каким забитым он был с ней. — Правда? А может, дело было в тебе? — Во мне?! — Вот представь, живёшь ты себе спокойно, ходишь в школу, строишь планы на лето, в твоём ближайшем окружении всё просто и стабильно, и вдруг появляется совершенно незнакомый человек, забирает тебя из родного дома, гиперопекает, и пытается убедить в том, что мир, в котором ты прекрасно до этого жил ужасный и не правильный, и если ты не согласен, то это потому что ты ещё глупенький несмышлёный ребёнок, за которого этот незнакомый дядька и должен принимать решения. Но, Том, твой сын уже вырос. И вырос в любви, что бы вы с Мэри там себе ни надумали. — Отец, ну ты-то откуда это знаешь? — А я просто слушал его. С самых первых минут. — Абсурд. — Знаешь, что будет после того, как он вернётся домой? — Словно не слышал старик. — Он вернётся сюда в лучшем случае трижды. На похороны. — Отец… — Да помолчи ты. Насильно мил не будешь, я думал это-то ты прекрасно понимаешь. Твоя главная проблема в том, что ты презираешь тот мир и то общество, что его вырастили, невежа и невежда. Это значит, что ты презираешь и Тома. — Но это не так! — Он стойко терпел твои увлечения и твои взгляды неделю, пытался показать заинтересованность в том, что хоть как-то любил сам. Тебе не кажется, что это должен быть не односторонний процесс? — Я пытался заниматься с ним тем, что ему интересно… — Нет, Том. Ты не пытался. Ты пытался навязать ему свои представления об идеальном и правильном подростке четырнадцати лет. Это не одно и то же, сын. Ты совершенно не знаешь Тома, но уже хочешь вогнать в свои идеальные рамки. Заканчивай с этим. — Я не подгоняю его под абстрактные идеалы, я просто желаю ему добра и лучшей жизни в будущем, чем имею сам! Я защищаю его… — От кого? От родной матери? От самого себя? — От дурной крови Мраксов, что так и лезет наружу. — Том. Это тупиковая ветка. Ты уже ничего не добьёшься подобными методами. Повторяю, твой сын вырос. Том, Артемий Долохов вырос в волшебном мире, в семье таких же волшебников, как и он сам. Не в семье миценатов Риддлов из Литтл-Хэнглтона. И как бы мы все того ни хотели, этот факт останется неизменным. Ты можешь принять это и попробовать понять собственного ребёнка, погрузиться в то, чем он жил и живёт. Или, ты можешь игнорировать это, презирать, но тогда и не сиди несколько часов, уперевшись пустым и непонимающим взглядом в стену. — Я должен поощрять его дикие повадки маугли?! — О чём ты? — Например, о барбекю прямиком из каменного века. — О! Оказывается сын знает и читает даже больше тебя. Либо его мать, что ещё более обидно. Это, как ты выразился, барбекю из каменного века, есть ни что иное, как шашлык, рецепт которого описывал и расхваливал в своём «Путешествии на Кавказ» Александр Дюма. И, к слову, то мясо, что ты благополучно скормил собакам, было и правда весьма вкусно приготовлено. — Он шипит на змей. — А ты сюсюкаешься с лошадьми и собаками. — Это не одно и то же! — Разве? — Я не намерен продолжать этот спор. — Что ж, дело твоё. Но на твоём месте, я бы строил дорогу через лес, вместо того, чтобы вести её к тупиковому обрыву, — с горечью сказав это он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Том Риддл снова остался наедине со своими мыслями.