Волны разобьются

Шифра оставила ему лесные цветы на пороге, перевязанные кружевной лентой. Воздух пах сыростью. Эхри наступил на них, когда выходил с собакой перед работой. Позавтракать Эхри не успел. Быстро поставил цветы в вазу, не развязав ленту. Погладил собаку, уронил ключи, они звякнули — будто что-то разбилось. Чуть не опоздал на автобус. Пришлось бежать. Вцепился в ручку, пытался отдышаться, скользнул билетом… Удалось сесть у окна. Поправил наушники, и попытался расслабиться. Проехали мимо автобусной станции. Люди там часто бегут, опаздывают, теряют зонтики. В мыслях царила пугающая пустота. В наушниках играла музыка, Эхри пытался ею заглушить тревогу — страх перед заурядностью и страх перед осознанием, что пишет стихи он намного реже, чем хотел бы. Сквозь пустоту просачивалось ощущение никчемности. За окном был ежедневный пейзаж. Из-за тумана не было видно моря. Блестели окна домов. Опасно ли вести поезд в такой туман? Свет автомобильных фар путается в водяной пыли. Эхри оглядывается. Все лица он знает наизусть. Автобус маленький. Старички — куда они направляются в такую рань? Каждую среду. Из интересного — дама с большим комнатным растением на коленях, Шивон — работает три раза в неделю в спортзале. Листья дрожат. Земля просыпалась на край сидения. А вот и старик, муж «наблюдательницы». Сидит у окна, выглядит живописно. Грустно, но не отчаянно. Обнимает длинный зонтик двумя руками. В сапогах — старых, но в состоянии хорошем. И одет, как одевался в молодости — в верблюжий коричневый свитер, рубашку синюю, и плотные шерстяные брюки, и всегда коричневый толстый ремень. И выглядел он так, будто всю жизнь сидел на одном месте, у окна, обнимал портфели и зонтики, в этом же «верблюде». Потом — высокое здание офиса, те же лица на рецепции. Тесный офис, шкафы неаккуратно заполнены бумагами и папками, дождь в окне — неуютно, серо. Эхри здоровается с Генри и Салли, берет кофе из автомата. Кофе шипит, брызгает на столешницу. Эхри идет на место и рабочий день проходит, как и все предыдущие, и как пройдут дальнейшие. — Какие новости? — спрашивает Сара на рецепции. — Что-то совсем тоска. Эхри отвечает, что никаких новостей у него нет, все по прежнему. Подходит Салли. — Мэри выложила фотографию с её новым триумфом. Страшный, как не знаю что. Скучные сплетни. Малознакомые Эхри имена, отрывки подробностей жизней — все без контекста, контекст Эхри прослушал. Ни один раз, слушая музыку в перерыв, сидя в туалете, записывая стихи, и теперь повсюду не жизнь, а островки жизней, маленькие, одинаковые. Во время обеда — стоит в очереди в ларек. Голодный. Много людей. Много голубей. Голуби наглые, скользят между ногами, едва на ботинки не лезут. Эхри наблюдает за ними, а голуби наблюдают за людьми. С бутербродом, подсаживается к Гарри и Салли, но большую часть разговоров молчит. Думает о голубях. Как те почему-то знают, что заходить в ларек нельзя, а могли бы. Люди не умеют летать. У голубей потому преимущество. Нет, они терпят и ждут крошек. Путаются под ногами, как и люди постоянно путаются. Все возле ларька с одной целью, и все также одинаково ждут чего-то, и одинаково ходят кругами. Эхри все время мысленно ищет возможность уйти от любого диалога, чтобы потом чувствовать легкие уколы совести. Бутерброд предсказуемый. Вспоминает невольно, насколько жизнь легче, если он пьет, и насколько симпатичнее и открытее кажутся люди, и эта мысль сильно расстраивает — мысли алкоголика так и начинаются. В его семье алкоголиков нет, может, дед? От деда все можно было ждать. Эхри вроде бы даже помнит бутылки в углу коридора — старые, пыльные. По дороге обратно думает о Шифре. Дождь закончился, свет фонарей отражается на мокром асфальте, в лужах. Жизнь кажется слишком предсказуемой, скучные счета, скучные отчеты, и Шифра опасно вписывается в рутину, становясь очередным знакомым действием, даже если приносит цветы к дверям. И остров, город, маленький, затыканный — и городом не назовешь. Не убежишь от скуки. И сам Эхри — абсолютно бесполезный, такой же, как его жизнь, игры, стихи и отчеты. Выгуливая собаку, уходит ближе к морю, и ближе к мокрым полям. Зеленая трава на песке, кажется серой, небо изрезано линиями, синее и красное по краям, сырость сливается с шумом моря. Грязь, все штаны измазал. И на поле встречает коров. С пастухом не здоровается, только кивает ему, а пастух будто говорит, как сказал однажды — ты изменился, другой какой-то. Эхри хотел бы быть другим, но фея ничего не принесла ему, только свою любовь и только то, что окружающие видят в нем изменения, которых нет и не было.