Замечайте мелочи, потому что, может быть, кто-то пытается достучаться до вас. Бен Шервуд
* * * * * *
Рабочий день Ким Тэхёна начинается не с кофе, а с дартса. Пара дротиков в мишень — минус злость. Потом приведение своего лица в божеский вид. Когда на его лице слишком явно видна тень недосыпа, он прибегает к помощи косметики, чтобы выглядеть на соточку. Сегодня обходится без неё, делая обычные уходовые процедуры: обработка кожи мицеллярной водой, питательные маски и скраб. Скрабом часто он не пользуется, примерно раз в неделю, чтобы не травмировать сильно кожу. То же касается и грубых масок для очищения чёрных точек и сальных нитей. Тэхён смотрит на себя в напольное зеркало, расстёгивая спальную рубашку. Облизывает своё тело глазами, приходя к выводу, что оно приемлимой формы — не накаченное, но подтянутое. В некотором роде субтильное, но раз на это жалоб не поступало, можно не беспокоиться. Нужно уложить утреннее гнездо на голове — торчит во все стороны, запутано. Сходить бы ещё в парикмахерскую и сделать укладку, потому что волосы прилично отросли, что выглядит не особо привлекательно (по его личному мнению), но нужно будет обговорить это с Чонгуком. Желательно ещё принять душ. Минутами позже он направляется в ванную комнату. Предварительно задумывается о том, понадобится ли ему сегодня подготовка к сексу. Дверь в комнату за собой оставляет распахнутой — понимает, что если вдруг Чонгук встанет раньше и ему что-то потребуется, он сможет зайти и попросить об этом. Он наскоро делает эпиляцию (попутно сетует на то, что для того чтобы добиться разрешения посетить салон красоты и воспользоваться услугами лазерной эпиляции, нужно пройти путь, как у героев в романе-эпопее). Также ругается на ощутимую боль при избавлении от волос и мысль, что Чонгук, скорее всего, даже не замечает гладкость его тела, как и многие владельцы до него. Стучится пару раз головой об стенку душа из-за того, что каждый день ему приходится терпеть одно и то же, раздумывает три минуты, с каким запахом взять шампунь, останавливаясь на приторной клубнике, и брызгает в самом конце на воротник рубашки сладкими духами, строя себе рожицу в заляпанном зеркале, которое нужно будет чуть позже помыть. К слову, все флаконы с духами, бальзамы, средства для эпиляции, шампуни, маски и масла Ким держит у себя в комнате, чтобы Чон-ним через лишние предметы в ванной не мог ощутить чужого — его — присутствия. Все личные средства гигиены всегда в его комнате, даже зубная щётка с пастой. Ещё бы раковину с ванной ему туда поставили — вообще бы носа не высовывал за пределы своего уголка спокойствия. Потом приготовление завтрака, пусть Чонгук ест его не всегда. Тэхён позволяет себе ещё одну вольность, после душа оставаясь в одних боксерах. Он стоит в таком виде у плиты, зевая — тоже человек, всё-таки, спать хочется. Смотрит на часы на кухне (которые заказал специально для себя), подсчитывая, что до чужого пробуждения осталось сорок три минуты. За это время он успевает и сам позавтракать, одеться, критически себя оглядеть, и подумать о смене стиля. Дело в том, что один из самых эффективных способов заинтересовать другого человека — это быть новым. Люди очень зависимы от новизны, от новой информации, потому смена имиджа, причёски, одежды, вкусов или увлечений — повод заинтересоваться. А ему же нужно Чонгука заинтересовать, поэтому, скорее всего, вскоре он посетит парикмахерскую. Не факт, что это сработает, но попытка — не пытка. А вот что касается Чон Чонгука, то его рабочий день начинается с того, что Тэхён заходит в его комнату, тихим голосом оповещая о том, что наступило время вставать. Он присаживается в эти моменты на край постели, и гладит через одеяло его по ноге, аргументируя свои действия тем, что организм крик будильника воспринимает, как угрозу, а он хочет сделать чужое пробуждение максимально комфортным и безопасным. К чему они и пришли в итоге — мозг какого-то чёрта записал Тэхёна в «безопасные». При его присутствии сложно отделаться от ощущения, что на него можно скинуть все заботы и разгрузиться. Это очень, очень плохо. Да, это было предсказуемо, но это всё ещё очень плохо. Нельзя даже словами выразить, насколько. Чонгук слишком быстро проникся им, даже несмотря на опыт с прошлой золотой птицей, которая так же втёрлась в его доверие, стала поддержкой, а потом так нагло попыталась его прикончить. Вот и доверяй после такого. А с учётом того, что Тэхён привык увиливать от ответов на конкретные вопросы, ему верить не стоит точно. Но Чонгук это всё равно делает, находя в скрытности безопасность, хотя своей разумной частью бизнесменских мозгов он осознаёт, что Ким — самый ненадёжный человек в его окружении. Что ещё может это подтвердить? Даже его расстройство говорит о том, что близкого общения с ним стоит избегать. Почему? Потому что параноики зачастую наделяют других теми негативными чертами, которыми обладают сами. «Показываешь на меня, переводишь на себя» — это про них. А Чонгуку прекрасно известно, и со слов Тэхёна тоже, что одной из его главных навязчивых мыслей, является мысль об убийстве. Немудрено, если он сам постоянно плавает в планах по лишению своих хозяев жизни. Вот так всё, казалось бы, просто, а мозг всё равно козлина вонючая, слишком чувствителен к дофамину. Ким воздействует на него всеми способами, которые подталкивают доверять ему: проявляет тактильность, занимается с ним сексом (а он, на секундочку, повышает уровень доверия между партнёрами), хвалит, готовит еду (путь к сердцу мужчины что? правильно), будит по утрам, аки самый нежный цветочек на земле, и слушает всю его болтовню. Вот и складывается не особо радужное ощущение привычности и радости при виде Тэхёна. — Я приготовил три вида завтрака на случай, если Вы не захотите есть то, что планировали изначально. Ким держит для Чонгука рубашку в руках, помогая таким образом одеться. Застёгивает на чужом запястье часы, спрашивает, каким парфюмом надушить его сегодня, расчёсывает его волосы, укладывая лаком, предлагает перед трапезой надеть увлажняющую тканевую маску для лица и, в завершении всех своих рабских утренних обязанностей, отводит на кухню, расставляя перед чужим лицом три вида блюд. Чонгук никогда вслух не скажет, что такое пробуждение — одно из самых лучших. Пускай рационально он понимает, что Тэхён делает все эти вещи для него из-за своего положения, из-за, возможно, страха, что его выкинут, может быть, из-за расстройства, но всё равно каждый такой раз отзывается в душе чем-то приятным. Кому бы не было приятно от ухаживаний со стороны красивого мужчины? Ким, надо отдать должное, ему и его статусу соответствует — всегда с иголочки, опрятен и чист, всё помнит и знает. Шик, блеск и лоск — три слова, которыми можно описать Тэхёна. И это чертовски будоражит. Как если бы они не были в статусе «раб-хозяин». С такими мыслями Чонгук проводит целый день в кабинете, выпивая уже третью чашку чая, потому что кофе Тэхён не даёт, объясняясь тем, что большое количество кофеина плохо влияет на здоровье. Что удивительно, Чон-ним только недавно понял, что его жизнью вполне себе свободно вертит Тэхён так, как ему заблагорассудится. К счастью, тот этого сам ещё пока не понял. В рабочем темпе наступает вечер. Голова уже привычно раскалывается, но Чонгук не просит принести обезбол, а идёт в библиотеку, чтобы напомнить себе… напомнить себе о том, что ему следует быть осторожнее и не допускать никаких чувств. А это сложно с учётом условий и контекста его взаимоотношений с Кимом. Он сидит в библиотеке, задумчиво рассматривая письма из прошлого. Казалось, всё как будто было вчера, но прошло уже столько времени. Иногда он до сих пор мысленно обращается за советом к отцу, не сразу вспоминая, что того похоронили уже бог знает сколько лет назад. Тэхён зря пробудил в нём воспоминания, потому что вместе с ними в нём проснулись апатия и хандра. И ещё немного кризис среднего возраста. Иногда с каждым бывает, конечно, но менее неприятно на душе от этого не становится. В его руках шуршит письмо, что ещё не успело пожелтеть от времени. Ему меньше пяти лет, и когда Чонгук смотрит на него, в его груди лишь отголосками напоминает о себе тоска и, может быть, обида. Его написала его прошлая золотая птица — Мирэ. Возможно, Ким уже слыхал о том, что он застрелил её за предательство. «С днём рождения, мистер Чон! Надеюсь, моё письмо не оскорбит Вас, так как эта традиция исключительно принадлежащая вашей семье. Мисс Сола не поздравила Вас с этим замечательным праздником, я посчитала уместным утолить Вашу грусть небольшим, но искренним подарком. Пускай я всего лишь золотая птица, мы за эти годы стали друг другу близки. Не сочтите за грубость, я пойму, если Вы накажете меня за такие дерзкие слова. С любовью и преданностью, Мирэ» Чонгук хмыкает, сворачивая письмо. На тот момент, когда он читал его в первый раз, он действительно посчитал данный жест внимания достаточно трогательным. Чего греха таить, к Мирэ он питал тёплые чувства, и даже планировал мысленно их совместное будущее, рассматривая возможную перспективу отношений. К воспоминаниям о своей опрометчивой влюблённости возвращаться противно. Вот правда, чем не помани — на всё поведётся. В этом его инфантильность. А что? Девушка была красива: смуглая кожа, густые кудрявые волосы цвета каштана, и глубокого коричневого оттенка глаза. Для кореянки её внешность была нетипична, что Чонгуку, пожалуй, нравилось. Его тянуло и всё ещё тянет на всё необычное. Увы, сейчас он в строках отчётливо видит, что Мирэ не знала о нём совершенно ничего. «Утолить Вашу грусть», — написано корявым почерком с наклоном влево. У неё не было образования, поэтому в некоторых словах присутствуют ошибки. Чонгук, что удивительно, никогда и не грустил, когда не получал от сестры писем с поздравлениями. Пускай их семейную традицию он и сейчас считает трогательной, она потеряла свой истинный смысл после смерти родителей. Теперь это обычная формальность, в которой нет души, и он совершенно к отправляемым ему письмам равнодушен. Мирэ не была достаточно близка с ним, чтобы понимать такие вещи, а Чонгук не был достаточно внимателен, чтобы заметить чужое странное поведение. Что ж, их история осталась в прошлом. Чонгуку неприятно её вспоминать, потому что при одном только упоминании чужого имени перед глазами всплывает картина, в которой он встаёт из-за стола и наводит на Мирэ дуло пистолета, не выжидая даже секунды — сразу нажимает на курок. Выстрел, звук падения, кровь. Тэхён тихо подходит к двери, раздумывая, стоит ли постучаться. В груди скребётся неприятное чувство, которое возникло при мысли, что он всё-таки залез туда, куда не следовало. Иначе бы Чонгук не сидел сейчас в библиотеке с письмами в руках таким меланхолично-задумчивым. То, что он находится сейчас в библиотеке, в принципе странно, потому что посещает он её не часто. Эта комната в доме пустующая. — Чонгук-ним, — окликает Ким тихо, обращая на себя таким образом внимание. Чонгук оборачивается и вздыхает. Знакомый голос вырывает его из рассуждений и воспоминаний, и невольно все тяготы отпускают, как и промелькнувший в мыслях злосчастный «кризис среднего возраста». Тэхён, стоящий в дверях, помогает ощутить реальность до боли… доброжелательной. Доигрались. На миг вдруг приходит осознание, что голос Кима стал ассоциироваться с чем-то приятным. Это касается и обращения на «Вы», которое поначалу было не слишком уж комфортным и резало слух. Он же ведь привыкший к более близкому общению со всеми. Вместе с этим в голове проносятся ещё с десяток похожих, слегка перепуганных, мыслей, но Чонгук не успевает за них зацепиться, потому что Тэхён вновь делает это — возвращает его в действительность: — Хотел сказать, что Вам звонила сестра. Чонгук, качнув головой, словно сбрасывает с себя таким образом лишнее, отмахивается: — Да пошли её уже на три весёлых, сил нет. В библиотеке на время повисает молчание, которое разрушает и сам его зачинщик: — Она не отстанет, да? — с усталостью смотрит на Тэхёна, который продолжает стоять в дверях. — Ладно, тогда передай, что я готов встретить её… Ребёнка. Ким хмурит брови. — Стоит ли уточнить дату его прибытия? — задаёт вопрос, а сам с ужасом думает, что всю ответственность за племянника скинут на него. Он ненавидит детей. — Когда у меня свободный день в расписании? — Чонгук встаёт из-за стола, подходя к Тэхёну. Останавливается в паре шагов, и от любопытства себя не сдерживает, суя нос в чужие записи, когда Ким, растерянный, достаёт блокнот, просматривая все запланированные мероприятия на ближайшие дни. — В конце месяца есть один свободный день. В голове Кима тем временем вертится: «Какого чёрта я должен знать его расписание? До этого же он справлялся как-то сам. Проверяет меня таким образом? Выкинуть хочет?» — Ты ж моя умница, — Чонгук хлопает Тэхёна ладонью по плечу. — Всё всегда знаешь. Лучший! — подмигивает игриво. Ким глубоко вздыхает, бросая на Чонгука взгляд волком. Стряхивает прикосновение к плечу и едва не фыркает. Главное не слишком очевидно кривить в отвращении лицо. «Умница». Ишь, чего себе позволяет. Но недовольство приходится проглотить. — Всегда к Вашим услугам, — расплывается в любезной улыбке, а у самого по ощущениям сводит лицевой нерв. — Поужинаешь со мной? — интересуется Чон-ним уже у выхода, оборачиваясь через плечо. — Скучно одному. Разбавишь мой холостяцкий вечер своим недовольным лицом. Натянутая улыбка Кима как будто прилепливается к нему изваянием после этих слов. «Недовольным лицом»? — Конечно, — елейно тянет Тэхён, мысленно Чонгука проклиная. Как же он нервирует его в последнее время.* * * * * *
Наступает вечер. Тэхён стоит у плиты, готовя ужин. Сегодня он устал больше, чем обычно. В блокноте проверяет, поставил ли он галочку напротив пункта «приём лекарств». Нейролептики не лучшим образом сказываются на его памяти, он становится рассеянным и забывчивым. Как раз из-за забывчивости однажды он и намудрил с дозировкой — выпил свою суточную норму три раза, потому что забывал отметить, что лекарства уже принимал. Несмотря на ремиссию, приём лекарств пока не отменили. Из рук всё валится. Тэхён обжигает руку по глупости о вскипевший чайник, забыв про полотенце. Снова ругается, хмурит брови, вздыхает безнадёжно, расстраивается из-за того, что сейчас ему придётся ужинать с Чонгуком. Нахрен ему такая жизнь? За что он борется? За вот это? За десять тысяч часов на кухне, за уборку дома, за подготовку себя к сексу, за уход за чужим совершенно человеком, за работу на публику? Есть ли хоть какой-то смысл держаться за вещи вокруг, если он ближайшие десять лет никак не сможет покинуть рынок? Почему такие мысли настигли его только тогда, когда он попал к Чонгуку? До этого в нём жил вечный огонь надежды, а сейчас его потихоньку вытесняет разочарование. Оно серо-голубого цвета и работает на него, как наполнитель в плюшевой игрушке. Он больше не выживает — это стало проблемой. В его рабочие обязанности входило не только бегать за хозяином, как пёс на привязи, но ещё и выживать. В плохих условиях он ощущал, что у спасения есть смысл, но, когда он попал в условия максимально благоприятные, смысл спасаться потерялся. И теперь его настиг кризис. Его поглотило ощущение бесполезности своей деятельности и существования. Стоит ли заглушить это каким-нибудь хобби? Тэхён уже неоднократно возвращался к этому вопросу, но почему-то спросить у Чонгука ему страшно. Наверное, потому что не хочется слышать отказ. Но когда-то же спросить придётся. Ужин с Чонгуком он проживает молча. А после его уводят с шаловливой улыбкой на губах в спальню, мягко толкая на постель, нависая сверху. Что ж, как оказалось, к сексу готовится всё-таки надо было. Чон-ним смотрит и изучает лицо Тэхёна, проводя горячими руками по его щекам. Акцентирует уже привычно внимание на тёмной татуировке, опускаясь к ней поцелуем. — На моей памяти ты единственный, кому действительно идёт эта тату, — шепчет в чужую кожу, чередуя слова с влажными, едва ощутимыми поцелуями, которыми прокладывает дорожку к груди. Чонгук неторопливо берётся за расстёгивание рубашки на Киме. Он, окуная того в томительное ожидание, медленно вытаскивает пуговицы из петель, распахивая полы в разные стороны, чтобы полюбоваться стройным телом. — Такой красивый. У Тэхёна на эти слова в груди ничего не отзывается. Где-то на периферии сознания даже мелькают мысли, что если до этого ему не было больно, сегодня обязательно станет. Просто потому, что так нашёптывает ему его подозрительность. Для параноиков не нужны факты, они их отрицают до последнего, даже если какие-то вещи слишком очевидны. Факт, который Ким не может запомнить — Чонгук не делает ему больно. Он по-своему заботлив и участлив во время секса, и тело уже начало привыкать к его нежным касаниям грубых пальцев, к его тёплому дыханию у уха, когда он внутри, к его податливости, если находятся внутри него, к его… К нему. Даже к мелодичному голосу, который становится ниже и тише, когда они наедине. К его томному шёпоту, что диктует словно по секрету комплименты, и к его попыткам растянуть удовольствие (или страдание) на подольше. В комнате ни звука. Тэхён обращает взгляд к потолку, когда Чонгук раздвигает его ноги, раскрывая таким образом для себя. И несколько секунд ничего не делает, просто наблюдая. Невольно замечается, как его дыхание становится глубже и тяжелее. Как он концентрирует на теле под собой свой тёмный взгляд, возбуждаясь. Это бы могло даже польстить, если бы Тэхёну не было всё равно. Нет, нельзя сказать, что ему совсем безразлично происходящее, ведь, если присмотреться, у него слегка подрагивают чувствительные ноги, которые Чон-ним оглаживает в тёплом жесте. Слезятся глаза от переизбытка различных эмоций: возбуждения, отвращения и разочарования; неспокойно вздымается грудь в учащённом дыхании — не то страх, не то желание. Тэхён сам не знает. Он смотрит на лицо Чонгука, думая о всякой ерунде — это сейчас он понимает, что его мысли несколько бредовы и навязчивы. Как привычка, словно если бы он не переставая жевал одну жвачку, игнорируя то, что её актуальность давным-давно прошла, а вкус расстаял. «Интересно, хмурит брови, потому что чувствует ко мне отвращение?» — задаётся невольно вопросом, вздыхая тяжко, ведь Чонгук и правда хмурится, когда смотрит на него. «Думает ли он о том, как бы причинить мне вред?» — и в противовес его бреду, Чонгук наклоняется к нему с поцелуем, подцепляя своими тёплыми губами его, выдыхая, кажется, запах мятной пасты. «Хочет втереться в доверие и понравиться мне таким образом?» — снова заводит неугомонную шарманку и чувствует, как в его тело неторопливо толкаются. Мысли испаряются. — Ты такой красивый, — произносит вслух Чонгук снова, и волосы его склоняются над Тэхёном неряшливо, щекоча щёки. Так близко. По коже внезапно пробегают колючие мурашки, и глаза распахиваются в страхе. Он не должен чувствовать что-то во время секса, это отвратительный процесс, не предполагающий его согласия — насильственный, иными словми. — Я так рад, что ты достался мне. Самый лучший. Самый послушный и хороший. Я слишком откровенный, когда возбуждён, да? — тихо смеётся, и в этом смехе почему-то не находится причин для сомнений. Ким, по умолчанию, всё предаёт сомнению, но сейчас у него ремиссия и привычка думать, что вокруг него одни враги. В чём же тогда его ремиссия, если он продолжает искать во всех подвох? В ожидании убийства. На данный момент ему не кажется, что сделай он что-то не так, против него ополчится весь белый свет и направит на него ядерную бомбу. Но привычку подозревать всех в неискренности с ним, наверное, на всю жизнь. Он слишком многого натерпелся, чтобы понять, что такое «доверие». В итоге он не находится с ответом, прикрывая глаза, чтобы не смотреть на лицо Чонгука, которого даже с возрастом практически не коснулись морщины. — Зачем Вы говорите эти вещи… — Тэхён уязвимо закрывает глаза. Ему как будто хочется в душе поверить, что ему не врут, но отголоски того, с чем он живёт всю жизнь, оттягивают его от оздоровления, продолжая тыкать носом в деструктив. Он зол. Он так на Чонгука зол, что ему хочется пробить его голову чем-нибудь, что могло бы найтись в этой комнате: вазой, статуэткой, стулом — чем угодно. Он зол, потому что беспомощен, ему непонятны свои чувства, и он не может дать им характеристику. Одно только на языке вертится: «тошнотворная приличность». Так он может охарактеризовать Чонгука в постели. Слишком внимателен. Слишком дотошен до деталей. Слишком болтлив. Слишком искренен. Как с ним работать?! Тэхён готов его ненавидеть только за то, что он не даёт поводов, чтобы его ненавидели. Не делает больно. Не измывается над его телом. Не обращается, как с уличной собакой. Хотя, факт того, что он — его хозяин, уже должен взывать к ненависти. В своих мыслях он шипит сквозь зубы Чон-ниму прямо в лицо слово «тварь», не выдерживая, но из его груди вылетает болезненный стон, и он снова забывается. Снова вылетают все мысли. Плакать хочется, но он сильнее этого, поэтому просто абстрагируется, позволяя допустить мысль, что иногда может быть приятно. Принять и простить своё тело в данный момент уместно. Тэхён расслабляется, и до него внезапно ласковой волной доходит запах персиков. Персики… — От Вас пахнет вкусно, — выдавливает из себя честно, смотря на свою руку, прижатую к подушке. Персики щекочут нос до слёз в глазах. Чонгук улыбается, когда смотрит на него. Говорит: — Приятно слышать. Это ты так к моему сердцу подбираешься? — смеётся добродушно, прищуриваясь, а Тэхён поджимает губы. Что за детское поведение во время секса? Либо ты человека берёшь, либо идёшь заниматься своими делами! Нет, надо флиртовать! — Да. — Змейка. — Я сейчас откушу Вам от злости нос, — предупреждает Ким, говоря до того серьезно, что Чонгук верит. — Ладно, прости. Так чем ты недоволен? Счёл по лицу. Что за человек? Ким тут лежит такой весь расхристанный в ожидании своего наказания за все грехи этого мира, а у него вдруг интересуются, чем он недоволен! Тэхён не выдерживает, хватая Чонгука пальцами за нос с такой силой, что тот стонет, пытаясь увернуться. Вот этим и бесит! Ещё и спрашивать о его чувствах вдруг удумал, скотина! Как воплощать в жизнь план по чужому обольщению, если цель освобождения теряется, когда не за что человека ненавидеть? Ким, извините, живое существо, обладающее эмпатией, и говном кинуть в того, кто это говно в него не кидал, как-то неэтично по его представлениям. А Чонгук как будто делает всё возможное, чтобы в него ничего не прилетело. — Побесились и хватит, — Чонгук щёлкает языком. — Сможешь объездить меня? Ответ «конечно», следует незамедлительно. А ожидалось нечто иное? Во время полового акта параноики могут испытывать повышенную тревогу, недоверие или боязнь, связанную с возможностью негативных последствий или преследования. У Тэхёна так вообще травма детства, связанная с отцом, который вдолбил в его башку мысль, что даже самым близким доверять ни в коем случае нельзя — замышляют против тебя зло. Нет, ну, насилие разве не зло? Вот такие люди, как Ким, могут быть склонны к переосмыслению действий или намерений партнера, видеть скрытые мотивы или заговоры, которых на самом деле нет. Эти мысли могут влиять на удовлетворение и взаимодействие во время сексуального опыта. В пример можно привести ситуацию, в которой ты лежишь в постели со своим любимым человеком, но знаешь о том, что через камеру на тебя смотрит свыше десятка человек. Голову скорее всего будут заполнять мысли из разряда: «Что за моральная низость, почему я это терплю, за что мне это наказание и подстава, я такого не заслуживаю». И ни о каком возбуждении речи даже не пойдёт. Вот то же самое, только человек с параноидальным расстройством этих «свыше десятка человек» придумает, убеждённый в какой-то чепухе, которой нет подтверждений. По этой причине параноики чаще страдают импотенцией, нежели чем сексуальными девиациями. Тэхёну приходится играть любовь, которая в его карамельных глазах искрится пьянящим алкоголем, щуриться и позволять трогать себя там, где самому противно, сохраняя при этом определенную дистанцию и холод. Целовать приходится тоже, игнорируя покалывание в лопатках. Всё погружается в мрачное молчание, а капли от дождя наперегонки бьются в неровном ритме о стекло, наблюдая за чужим интимным вечером сквозь небольшую щель между серыми шторами. Когда наступает финал, в тишине безмолвной после всего страстного греха рождается вопрос: — Правда вкусно пахну? Тэхён оборачивается через плечо. Он сидит обнажённый на кровати, лохматый и по-особенному неряшливый. Красивый, иным словом. Чонгук имеет к его внешности слабость. За закрытыми шторами звук дождя. Успокаивает. — Я мог бы и соврать, как это делаю обычно, но я сказал правду, — отвечает негромко, опираясь на руки позади себя. Чон-ним смотрит на его обнаженную спину, поправляя под собой подушку. — Ты внимателен к деталям. Будет здорово, если однажды ты так забудешься со мной, что перестанешь их замечать. Тэхён хотел бы искренне засмеяться с глупости того, что Чонгук сейчас ляпнул, но у него закончились силы, поэтому он просто тянет уголок губ вверх: — Действительно здорово, — с насмешкой. У Чонгука, кажется, появляется новая интересная цель. Увы, побороть пробудившийся интерес у него выходит из рук вон плохо.