Вроде все свои, а тут нож в спину. Я ведь только что предыдущий вынул. Олег Груз
* * * * * *
Вилли находит укромное местечко в библиотеке. Сюда, на удивление, никто не суёт своего носа, чтобы отыскать его. В наушниках играет lo-fi. Незатейливые мелодии без слов расслабляют его, заглушая внутренние мысли и обиду на маму. У неё свой язык любви: обеспечить водой, едой, одеждой, кровом и будущим, а остальное неважно. Но ему, на самом деле, всегда хотелось простого тепла. Вместо него он получает упрёки, а его воспитанием занимается такой же раб, как у Чонгука. Конечно, тот к нему не питает симпатии. По лицу видно, что еле сдерживается, чтобы не прибегнуть к насилию, особенно в моментах, когда нужно заставить сесть за уроки. При наличии множества репетиторов, Вилли никогда в учёбе выдающимся не был. Неинтересно, да и всё. Что уж говорить про отца, с которым они не могут выстроить диалог, потому что тот не знает корейского. В корейских документах его зовут Увон. По другому гражданству он Вилльям. Мама его имя произносит всегда со смешным акцентом. Что-то типа «Пхилли». Да и не только она, это в принципе особенность корейской фонетики. Музыка в наушниках расслабляет. Перед приездом в дом Чонгука он поругался с матерью. Та пригрозила превратить его жизнь в ад, если он не сделает всё от него требующееся. Естественно, он сопротивляется. Совсем не горит желанием потакать прихотям взрослых, даже если объективно понимает, что получить расположение Чонгука будет выгоднее, чем не получить его. Прикосновение к плечу выводит из транса. Вилли, испугавшись, захлопывает свою тетрадь с рисунками, и карандаш падает со стола на пол. Тэхён смотрит на него растерянно, видно, не ожидая, что так напугает его. — Чё пристал? — огрызается, зажимаясь. Бесится, что в его закрытый мир так нагло ворвались, прервав наслаждение одиночеством. Надо было запереть в библиотеку дверь. — Искал тебя, чтобы позвать на обед, — оправдывается Тэхён, отнимая руку от чужого плеча. — Заебал уже! — отодвигается на стуле резко, вставая из-за стола. — Надо будет, сам пожру, не маленький! Тэхён поджимает губы. — Хорошо, если понадобится помощь на кухне, я… — Разберусь, — обрывает Вилли на половине фразы, покидая библиотеку. Ким стоит у стола, и взгляд его делается уставшим. Конечно, он бегает за подростком не из-за своего добродетельного характера, ему просто нужно сблизиться с мальчиком, потому что таково его поручение. А уж как он с ним справится — его проблемы. Будь его воля, он бы просто выставил Вилли за дверь, чтобы тот не вызывал у него лишней головой боли. Но, с другой стороны… Ему по странному хочется мальчику сочувствовать. Это ещё одна вещь, которая его беспокоит в последние дни. Он кому-то сочувствуют. За последние пять лет его эмоциональный спектр сильно атрофировался. Когда на его глазах насиловали людей, он ничего не испытывал. Немного отвращения, немного презрения: в остальном были совершенно безразличны дальнейшие судьбы жертв. Ну потому что он для себя важнее. Долгое время он воспринимал окружающих, как злодеев. Он жил по принципу «я хороший, остальные — говно». Некоторые нарциссические нотки характера оставались с ним долгое время. Хотелось верить в то, что он белый и пушистый. Хотя сейчас он понимает, что в нём скопилось столько злобы, сколько не скопилось бы в здоровом человеке. Периодически он ловит себя на мысли, что ему нравится видеть, как другие страдают. Значит, заслужили, да? Конечно нет, Тэхёну просто нужно разобраться с травмами внутри себя. Сейчас он понимает, что его ненависть к окружающим нездорова, хотя до недавнего времени он считал её вполне естественной и оправданной. Вряд ли неприязнь к окружающим, доводящая до тошноты, является вариантом нормы для адекватного человека. Тэхён смотрит на тетрадку на столе. Его пробирает небольшое умиление, когда на обложке он замечает улыбающегося щенка, купающегося в сердечках. Не говорит ли это о более тонком душевном мире подростка? Секундами позже он, совершенно утратив всякую совесть, заглядывает внутрь. Предсказуемо видит незатейливые рисунки. «Анимешки», кажется? Ким не силён в современной культуре, потому что отрезан от внешнего мира и интернета, но когда ему приходилось проводить время с детьми своих владельцев или с детьми их знакомых, он невольно знакомился с чем-то подобным. Обсудить интересные подростку темы он не может. В чужих глазах он банально будет выглядеть нелепо, потому что действительно ничего не смыслит в современном. Ни в фильмах, ни в книгах, ни в музыке, ни в комиксах. Книги, которые он читал, зачастую являлись тяжёлой классикой, фильмы, которые он смотрел, мельком шли по телевизору, музыку, которую он слышал, передавали в машине по радио, комиксы же он вообще встречал изредка на полках странных магазинов. Вилли неплохо рисует. Тэхён замирает в моменте, когда хочет перевернуть ещё одну страницу. К нему возвращается воспоминание из детства, где от также оставляет глупые каракули на полях тетради и изрисовывает альбомы милыми рисунками. Поджимает губы и закрывает тетрадь. Неприятно вспоминать детство. В противоречивых чувствах проходит день. Вилли более носа из комнаты не высовывает, Тэхён суетится по дому, несколько раз отдавая списки с продуктами, которые нужно купить, Чонгуку. Во второй половине дня Чон-ним покидает пентхаус, направляясь в офис. Он часто проводит в компании чистку сотрудников, либо же делает набор новичков, проверяя десятки резюме. Вечером же между Чонгуком и Вилли возникает небольшой конфликт: — И вот так ты пытаешься себя зарекомендовать? Жалко смотреть, — Чонгук передаёт Тэхёну в руки рубашку, переодеваясь перед Вилли, который устроился удобно на диване в гостиной, отдыхая. — Как хорошо было, пока ты не пришёл, — закатывает глаза, продолжая пялить в телефон. — Дом хотя бы отдохнул от твоей противной рожи. — Молодой человек, — Чонгук делается строгим. — Я Вам разве позволял разговаривать со мной в таком тоне? — Поменьше пафоса, а то стало душно. Тэхён кривит губы в попытке сдержать улыбку. Но стоит ему оказаться на пороге комнаты, как за спиной слышится вскрик. Он оборачивается, видя, как Чонгук держит подростка за волосы, вскидывая его голову, чтобы смотрел в глаза. — Ты выглядишь и ведёшь себя неподобающе. Тэхён, на удивление для самого себя, напряжённо выдыхает. Из-за образовавшейся сцены он начал нервничать. Благо, Чон-ним подобрал более-менее мягкие выражения, не опустившись до оскорблений. — И чё с того? — продолжает гнуть свою линию Вилли, хотя сейчас это неуместно, и проще было бы отступить. Киму, как никому другому известно, что в этом мире адаптация превыше всего. Если не чувствуешь, в какой момент стоит заткнуться — ты одной ногой в могиле. Чонгук сталкивает мальчика с дивана, смотря на него с толикой противного высокомерия. У Тэхёна щёлкает в голове осознание — его пробирает мандраж. Конечно, ведь он не видел Чон-нима таким ещё ни разу. Так и хочется спросить, что за херню тот творит. Почему он не смог распознать в нём равнодушие? — Идите в комнату, молодой человек, продолжайте своё безделье, но на мою снисходительность можете даже не рассчитывать. — Я и не хотел! — Вилли встаёт с пола. Чонгук же холодно хлопает его по плечу, улыбнувшись. — Вот и славно. Не мне оправдываться после перед мамочкой. Я уверен, ты будешь стоять перед ней на коленях. Тэхён выгибает бровь. Ему это кажется настолько странным и неестественным, что в теле зарождается противоречие. Вилли не похож на человека, который смог бы молить кого-то о прощении, но Чонгук кидает такие вещи настолько расслабленно и уверенно, что… Нутром ощущается недосказанность. А в недосказанности — опасность. Он явно упускает нечто важное, подчёркнутое так жирно, лежащее на поверхности, что не может понять, что же это.* * * * * *
— Почему Вы так реагируете на него? — Тэхён заходит в кабинет, тихо прикрывая за собой дверь. Весь его вид олицетворяет волнение, некую задумчивость и толику скромности. Чонгук отрывает взгляд от документов, прищуриваясь внимательно. Он всматривается в чужие черты лица, замечает недовольно поджатые губы и тень недосыпа. Мало спит? — О чём ты? — уточняет, и взгляд его устремлён едва ли в глаза — в душу Кима. — Я про… Вилли. — Почему ты так печёшься о нём? Даже ко мне проявляешь меньше внимания, — словно с обидой произносит Чонгук, и после его лицо приобретает действительно обиженно-надутые черты. — Я тоже хочу столько же внимания, сколько ты уделяешь ему. Чем я хуже? — уже не скрывает своих чувств, откровенно заныв. — Вы ревнуете? — Тэхён моргает, пытаясь обработать только что полученную информацию. Он пытается понять, шутят ли над ним, но не видит кроме капризных детских проявлений в чужом поведении вещей, которые могли бы подтолкнуть к выводу, что это шутка. — Но… — мешкается, глаза прячутся за отросшей чёлкой. — Он ребёнок. — Упаси, не к нему же! А к тому, сколько ему уделяется заботы, — бурчит Чон-ним, откидываясь на спинку кресла. Ким в ответ вздыхает. — Мне тоже так надо; чтобы с чувствами, сопереживанием и заступничеством. — Так дело… В вашей ревности?.. — Отчасти, — Чонгук становится серьёзным, выпрямляя спину. Меняется даже взгляд: с игривого и лёгкого на тёмный и пронзающий до костей. Есть в Чон-ниме эта непонятная двойственность: от детской непосредственности до холодящей душу жестокости. — Смотрю на него, и раздражение берёт, — стучит единожды ручкой по поверхности стола. Ставит точку в своём высказывании и отношении к подростку. — Мне в его возрасте не позволяли столько вольностей, он не должен… — вздыхает тяжко, и Тэхёну думается, что, наверное, в душе Чонгук может понимать, что не прав. — Понимаешь, мой отец был сухим и несколько холодным, и его жёсткое воспитание смогло поставить мои мозги на место. Я придерживаюсь позиции, что строгое воспитание просто необходимо для того, чтобы вырастить правильного человека. «Правильного человека». Ким на этой фразе фокусируется, внезапно осознав, что ему интересно, что для Чонгука «правильный человек». Организованный? Может, напористый? Негибкий? Целеустремлённый? Жестокий?.. — Но это же не значит, что это поставит, как Вы выразились, мозги Вилли на место. Что он делает? Вот что он делает? Реально заступается за подростка, который мучает и его тоже своим поведением? Зачем? В чём мотив? Нет, он прекрасно осознаёт, что агрессивное поведение подростков связано с эмоциональными проблемами, отсутствием поддержки и давлением со стороны окружающих, но не ему же с этим разбираться, верно? Родители, занятые работой, могут игнорировать эмоциональные потребности подростков, что приводит к невозможности контролировать свои эмоции. Да и потребности Вилли Сола закрывает наличием свободы и ненужными дорогими подарками. Важно понимать, что агрессия не является проявлением жестокости, а скорее просьбой о помощи. Поддержка и понимание со стороны близких могут помочь преодолеть агрессию и развить новые навыки взаимодействия с окружающим миром. Вилли всего лишь нужно просто внимание родителей. Если Тэхён продолжит рассуждать о чужих проблемах, то сойдёт такими темпами заново с ума. Он ещё плох в распознавании некоторых своих чувств (что уж там до чужих), оттого изучение себя и своих реакций становится затруднительным. Но, если он не будет заниматься самокопанием, то никогда не поймёт, почему защищает этого противного мальчика. Противного ли?.. Чонгук тянет уголок губ вверх как-то по-своему снисходительно. Его словно умиляют чужие слова, которые кажутся ему глупыми, отчего он в итоге говорит: — На мне же сработало, значит, и на нём должно. — Он отличается от Вас, — в ту же секунду прилетает от Кима в ответ. Когда он успел заделаться в детские психологи? Он же не любит детей. Банально потому, что они беззаботны и чисты, а он опорочен и обременён тяготами реальности. — Тэхён, — снова это снисхождение в голосе и странная сладкая улыбка. — Я знаю, о чём говорю. Когда я отлынивал от своих обязанностей, отец бил меня ремнём. Словами донести истину до меня он не мог, и метод запугивания на мне отлично работал. У Кима кипит мозг. Он цепляется за ещё одни детали детства Чонгука, молниеносно делая выводы. Вот, откуда в Чон-ниме возникла жестокость по отношению к подростку, который просто по-своему пытается добиться внимания и расположения, устраивая естественный для его возраста бунт. Чонгук взял модель поведения отца. Такое обычно называют импритингом. С помощью него люди могут сформировать свои паттерны поведения. Банальный пример: человек, который стал педофилом, с наибольшим процентом вероятности подвергался насилию в детстве, и эту форму взаимодействия перенёс на взрослую жизнь через импритинг, тоже начав насиловать детей. Проще говоря, будучи ребёнком зафиксировал в голове мысль, что именно дети — возбуждающие, и с ними надо заниматься сексом, и перенёс этот паттерн поведения на свою дальнейшую судьбу. Поскольку Чонгуку в детстве отстранённый родитель не позволял своевольничать, приходилось взрослеть раньше, подстраиваясь под чужие идеалы. Когда он им соответствовал, получал одобрение от отца, заслуживая его любовь. В этом странном мире родительскую любовь, почему-то, часто приходится заслуживать. Повезло ли Тэхёну с тем, что ему всего лишь нужно было быть милым мальчиком, чтобы получить любовь со стороны отца?.. Ладно, шутка и вправду отстойная, но Ким даже усмехается с самоиронии, пускай и вспоминать, как с ним пытались кувыркаться, когда он был ребёнком, отвратительно. — Но на Вилли он не работает, — озвучивает очевидную вещь, теряя смысл диалога. Чонгук как будто… Находится сейчас в детской позиции. Если бы он вёл себя, как взрослый, действительно ли ему было так необходимо прибегать к запугиванию? — Тэхён! — Если на Вас работал подобный метод воспитания, это не значит, что Вы должны применять его на всех! Это жестоко. — Зато эффективно. — Нет, это вовсе не так. Вы до сих пор стесняетесь своего родимого пятна на плече, потому что Вам внушили глубокое чувство стыда за то, что Вы сделали. Вы хотите Вилли того же? «Чонгуку, например, не нравится свой шрам на щеке и родимое пятно на плече. Тэхён усыпал их любезным вниманием, выделив, как красивые особенности. Похоже, он подкован неплохо в психологии и обладает сильной эмпатией, раз так быстро считывает реакции других на свои действия». Чонгук замолкает. В кабинете воцаряется удивительная тишина. Перепалка заканчивается. На Тэхёна смотрят внезапно волком. — Откуда знаешь про происхождение пятна? В ответ молчание. — Тэхён. Тэхён же прикрывает глаза, руки складывает за спиной, поднимая подбородок: — Сделал предположение. Ваше «родимое пятно» было больше похоже на след от ожога. К своим остальным недостаткам внешности вы относитесь спокойно: шрамы, рубцы — Вы не стесняетесь. Только, когда я целую это пятно, Вы смущаетесь и прячете взгляд, предпочитая, чтобы я брал Вас со спины, потому что так его меньше видно. То же касается шрама на щеке. Я же не дурак, могу и догадаться, что такие украшения мог оставить на Вас отец. Я для этого и работаю здесь. — А тебе не было бы стыдно, если бы на твоём теле всегда было напоминание о твоих ошибках прошлого? — На моём теле много этих напоминаний. И некоторые из них даже не физические, — сразу становится ясно, что речь зашла о его расстройстве. Чонгуку нечего возразить, и в какой-то момент он словно сдаётся, снижая напор — чувствует себя неуютно за то, что сказал. — Кхм, — прокашливается, пытаясь замять свои слова. — Извини. Ким моргает. Теперь из-за того, что у него попросили прощения за некомпетентные слова, он чувствует себя неловко. Чонгук опять это делает: заставляет чувствовать себя человеком, а не рабом, которого ни во что не ставят. Как будто… Ему важны его слова и чувства. Но это такая чушь, кто бы знал. Тэхён в ту же секунду осекается, поджимая губы. Он не может для Чонгука быть никем, кроме источника удовольствия и способа удовлетворения потребностей. Хотя, он этими рассуждениями противоречит тем выводам, к которым приходил недавно. Что ж, со временем станет понятно, действительно ли Чонгук видит в нём человека, или просто издевается. — Не стоит извиняться, на Вас уж точно обиды не затаю, — пожимает Тэхён плечами, и выражение его лица становится отстранённым. Вообще-то, он довольно злопамятный, и мог бы это зафиксировать. — Надеюсь, — Чонгук улыбается смущённо. — Хорошо. Я попробую пересмотреть свой метод воспитания по отношению к нему. Думаешь, я правда был неправ? — Уверен. Разговаривайте с ним с позиции взрослого человека. Вы же умеете контролировать свои эмоции, а он — нет. Покажите, что Вы можете слышать его, не угрожайте — так Вы усугубляете отношения между Вами. — С каких пор я тебя слушаю… — вздыхает смиренно, усмехнувшись. — И попросите прощения. С большей долей вероятности он пошлёт Вас, но попытку внутри себя оценит. — Ладно, я понял, — принимает чужие слова, допуская, что вёл себя не совсем правильно. — Мне, если честно, лень углубляться в его проблемы, хочется от него всего и сразу, но… Раз уж так не получается, я проявлю к нему терпение. Может, таким образом он и себя спасёт, и меня от головной боли избавит. Тэхёну это в Чонгуке нравится — способность принимать ошибки. Пускай он человек властный, предпочитает полагаться на себя, свои знания и умения, если бы он руководствовался только своим опытом, не достиг бы больших высот. Умение анализировать, пожалуй, в нём хорошо развито. Вправду ведь говорят, что самое страшное — святая убеждённость человека в своей правоте. Как бы сильно Чонгук испортил между ними отношения, если бы продолжил метод воспитания своего отца?* * * * * *
Тэхён, немного сонный из-за ночи размышлений, снимает со сковороды блинчики, поливая шоколадом. В своё время он часто ездил в другие страны (такова была прихоть одного из владельцев), и его каждодневным завтраком были там именно такие блины. Но, что смешно, шоколад, которым их поливали, часто по вкусу напоминал разбавленный с водой сироп. Экономия в еде всегда прекрасно ощущается, особенно когда есть, с чем сравнить. Тэхён и сам не то чтобы повар от Бога, напротив, он готовит весьма посредственные блюда, но элита, привыкшая питаться в ресторанах с мизерными порциями, наслаждается его едой. Видно, салатика на одну четверть тарелки для насыщения недостаточно. При этих мыслях он даже расплывается в улыбке. Утро делается непосредственным. Чонгук ещё мирно сопит в постели, до его пробуждения осталось ровно двадцать три минуты, поэтому есть время побыть наедине с собой и… — И это я буду жрать на завтрак? Тэхён вздрагивает. Голос за спиной до того напугал его, что подскочил пульс и появилась одышка. — Я кого спрашиваю? — Вилли садится за барную стойку, подпирая кулаком щёку. Ким оборачивается, подмечая про себя чрезмерно забавную невыспанность подростка: взъерошенные мутно-зелёные волосы, едва заметные мешки под глазами и прищур, похожий на тот, который есть у людей с близорукостью. Тэхён невольно усмехается. — Что? — враждебно спрашивает Вилли, хмуря брови. — Я что-то смешное говорю? Ким пожимает плечами, не горя желанием вступать в диалог, хотя его настроение заметно поднимается. Видно, ему приятно чувствовать собственное превосходство на фоне измученного в край ребёнка. Но вслух-то он об этом не скажет, а то совсем злодеем покажется. — Так и будешь в молчанку играть? Или таким, как ты, не дают права лишний базар разводить? Тэхён на колкость не реагирует. Уже слишком взрослый, чтобы возвращать подобные шпильки в свой адрес. Да и толку? Лишь улыбаться тянет. — С дядей вчера так кувыркался, что голос сорвал? Ладно, на этой фразе приходится нахмурить брови. Неужели для подростков сейчас совершенно нормально поднимать такие вопросы непринуждённым тоном? Ким, конечно, не может быть уверен, потому что сам в возрасте Вилли был… В активном сексуальном использовании, но так сложились обстоятельства. Разве нормально подросткам интересоваться, с кем спят их родственники? Или это особенность «элиты»? — Молчишь, потому что в точку попал? — усмехается. — И как тебе, нравится такая жизнь? Кайфуешь, когда по кругу пускают? Может, с детства мечтал быть шлюхой богатого папика? Тэхён вздыхает. Вилли совсем не понимает то, о чём говорит. Его слова выглядят глупо. Они не живут в сказке, где есть «зло» и «добро», где люди выступают против проституции или сексуального рабства. Они живут в реальности, где есть люди, которые прибегают к своим привелегиям, и люди, у которых этих привилегий просто нет. Так уж мы устроены — не всегда моральные принципы способны отворотить нос от выгодного предложения. Поскольку Вилли подросток, у него монохромное мышление. Он делит всё на чёрное и белое. Для него другие не существуют, как личности. В его понимании есть только это: «Этот человек не делает мне плохо, он хороший, а этот делает плохо, он — плохой». Именно по этой причине в большинстве случаев подростки оказываются жестокими. Узконаправленное видение картины, плюс юношеский максимализм. Что может быть более удачным для формирования бесчеловечности? Простой пример, когда ученики начинают травить учителя. Если им не нравится его манера преподавания, или его оценочная система кажется им несправедливой, они прибегают к ненависти, даже не задумываясь о том, чтобы рассматривать учителя в качестве человека и, уж тем более, личности. Вот так же и Вилли видит в нём лишь бесхарактерную куклу в руках Чонгука, которой можно вертеть так, как вздумается. По сути, это правда, Тэхён ни на что не способен сам без вышестоящего лица, но его причастность к золотому рынку не лишает его индивидуальности или «человечности». — В какой позе дядя трахает тебя? Тэхён закатывает глаза. Этот вопрос уже ни в какие рамки, но он вызывает лишь лёгкое отторжение и презрение. Он даже понимает, почему Чонгук попытался припугнуть Вилли. Чтобы лишнего не вякал. Но это всё равно не было правильным решением. — Почему это тебя так интересует? — равнодушно спрашивает Тэхён, приступая к мытью посуды. Ему правда интересно, что движет мальчиком, когда он спрашивает что-то настолько… Противное. — Потому что я не понимаю, как можно совершенно добровольно исполнять всё, что прикажут, подобно дрессированной собаке. Ты же наслаждаешься этим, нет? Ким по-тихому усмехается, хотя у самого в сердце внезапно просыпается злость. Иногда он забывает о том, как обозлён на весь мир, и какую обиду затаил в сердце на своё прошлое. Да и настоящее, чего мелочиться. — Ты прав, я просто мазохист. — Так и знал. — Мне ведь так приятно, когда папочка угощает меня «конфетой», — фраза сочится сарказмом. — Например, запихивает в глотку член, не щадя мой маленький рот, — говорит об этом абсолютно спокойно, надевая резиновые перчатки для того, чтобы помыть тарелки. — А потом долбится до посинения, и я чувствую запах его потного тела, проглатывая свою рвоту, потому что рот по-прежнему занят членом и некуда её выблевать, — включает воду, опуская тарелки в раковину. — Я ведь так наслаждаюсь тем, что очередной облысевший дедок разрывает мне задницу, а потом я сижу у проктолога, спрашивая, как вылечить трещины. А потом я теку при мысли, что не могу нормально держать… — Стой. — Что? — интересуется, по-прежнему стоя к Вилли спиной. — Всего лишь рассказываю, как наслаждаюсь своей жизнью. — Ты… Ты больной? — Очень. К психотерапевту три раза в неделю хожу. Нейролептики принимаю. Ты поосторожнее, может, я захочу, чтобы и ты меня изнасиловал. От мазохистов можно ожидать всё, что угодно, — пожимает плечами, вздыхая наигранно. Конечно, сейчас он говорит такие глупые вещи в пылу своей обиды. Если бы Вилли только понимал, что из этого кошмара нельзя выбраться, то не говорил бы подобной ереси. Увы, он слишком маленький для очевидного. — «Папочка» в-в смысле… Ты про кого? — Про своего отца. — У тебя есть родители?.. — Ты думал, что у рабов их нет? — Тэхён даже тихо смеётся, решаясь повернуться. Вилли сидит побледневший, явно не очень довольный услышанным. — На тебе лица нет. Что случилось? — Я думал, что… Ну… Что вы все из приюта. — Если бы… — тихо шепчет Ким, вздыхая. В конечном итоге садится перед Вилли за барную стойку, улыбнувшись. — Думаешь, рабов всегда выращивают только в детских домах? — Думал… — бурчит, уводя взгляд в сторону. Неловко, значит. — Многих из нас продают родственники. Тебя тоже могут продать, если ты вдруг не знал, — Тэхён пожимает плечами. — Для богатых это плёвое дело. Раз — и ты уже на члене вонючего деда. — Ты врёшь, — почему-то, совершенно неожиданно, нижняя губа Вилли задрожала. Ким отклоняется от стола, неловко поправив волосы. Что-то как-то не ожидал он, что доведёт мальчика чем-то таким банальным и очевидным до… До слёз. — Ну, ты… Ты не переживай, твои родители любят тебя, поэтому не продадут. Вилли поджал губы. — Не любят… — тихо промолвил, спрятав за крашеными волосами увлажнившиеся глаза. — Мама как-то сказала, что если я буду плохо себя вести, она продаст меня Чон-ниму… К Тэхёну приходит осознание. Оно до того ужасное, что по плечам пробегает дрожь. Он внезапно смотрит на Вилли, пытаясь скрыть ужас на дне своих глаз. Сделка. Это была сделка. Конечно, в этом мире не может быть всё просто так даже в случае, если вы родственники. Вот, где был подводный камень, и вот то, что он упустил из виду. Сола заключила с Чон-нимом договор — Вилли становится преемником. В случае, если условия договора по каким-то причинам не соблюдаются, мальчика… Продают. Договор должен быть выгодным с обеих сторон. Если Вилли становится преемником — это выгодно и Соле, и Чонгуку. Если же этого не происходит, выгода получается денежной: мальчика отправляют на золотой рынок, с этого гребутся деньги. А дальше, как Чонгук решит: он может Вилли купить, сделав его своей золотой птицей, а может разделить роялти, получаемого Солой с него, и дальнейшая судьба подростка останется неизвестной. Вот, почему Чонгук всё время заикался о репутации. Ему не столько было страшно буйное поведение племянника, сколько он понимал, что если тот продолжит так себя вести, по условиям сделки его отправят на золотой рынок, что поставит под удар репутацию и Солы, и Чонгука, и остальных родственников. Тем более в случае, если он решит купить Вилли. «Мы должны замять этот инцидент. В следующий раз я не буду платить за адвокатов. Если он продолжит проявлять свой подростковый максимализм и ставить мою репутацию под удар, я найду ему замену. Делай с ним, что хочешь, занимайся его воспитанием, как считаешь нужным, хоть убей его — я найду ещё много решений проблемы». Точно ли тот разговор был с Солой? Про какой инцидент говорил Чонгук, и зачем ему было его заминать? Не мог же он тоже вступаться за Вилли, скрывая от сестры проказы племянника, чтобы того по договору не захапали на рынок? Что-то всё равно не сходится. Чон-ним обмолвился о том, что может поискать другого преемника. Значит ли это такой же договор, но с людьми, с которыми он не связан кровными узами? Конечно же, Чонгук рассчитывает на то, что компания перейдёт именно Вилли, ведь он упоминал, что не может передать права на неё совершенным незнакомцам. В таком случае, Чонгук хотел убить двух зайцев одним ударом: если Вилли выполняет условия договора, то есть, становится преемником, ничья репутация не встаёт под удар, вопрос о наследии закрывается. Если же он эти условия не выполняет, с большей долей вероятности Чон-ним разрывает контракт, заключая его с другим лицом. Таким образом, Вилли не отправляется на золотой рынок, пятная репутацию семьи, но и не становится преемником, и условия сделки уже выполняет кто-то другой. Пускай второй исход событий Чонгуку нравится явно меньше, в нём остаётся меньше рисков. Но действительно ли он расторгнет контракт, если Вилли не сможет стать преемником? Что, если над мальчиком нависла реальная угроза, а продажа спланировала гораздо более безопасно для статуса? Точно ли продажей будет заниматься Сола? Если она будет проводиться от лица её мужа, это может стать сенсационным скандалом. Не составит труда подстроить всё так, что между супругами было безоговорочное доверие, пока не выяснилось, что муж промышлял продажей сына вот уже несколько лет кряду. «Может, таким образом он и себя спасёт, и меня от головной боли избавит». Теперь хотя бы понятны странные угрозы Чонгука — он прекрасно понимал, чем может обернуться своеволие Вилли. Да и, кажется, Вилли сам не глупый, раз вопрос о продаже рабов довёл его до слёз. Тоже чувствует что-то неладное. Но всё равно есть какие-то несостыковки… Если племянника так не хочется продавать, зачем изначально было заключать подобный договор?.. Как же это жестоко. — Прости, я ляпнул, не подумав, — Тэхён разминает ладонью неловко шею. — Веду себя, как ребёнок, не стоило эмоционально реагировать на твои слова. Мне просто было… Неприятно, что ты совершенно не понимаешь, как устроен этот мир, и винишь в происходящем меня. Делаешь то же самое, что делают люди, когда обвиняют жертв в произошедшем изнасиловании. Вообще, такое явление даже имеет отдельное название — виктимблейминг. Перенос ответственности с агрессора на его жертву происходит из подсознательного желания человека защитить себя от неуправляемого хаоса и несправедливости мира. Психологически это помогает человеку создать логические связи и упорядочить хаос, чтобы избежать экзистенциальной тревоги. Что-то типа: «Если я буду хорошим, не стану рабом». — Хочешь сказать, что я дебил? — Незнание не равно глупости. Но если ты сам считаешь, что… — Я понял, — прерывает его, задумавшись. Выражение его лица трудно охарактеризовать чем-то кроме слова «сложное». Видно, Ким его сильно озадачил. — Тогда расскажи, если я не знаю. Я послушаю, — обороняется даже в таких простых вещах. — Сначала позавтракай. Не хочу портить тебе аппетит.* * * * * *
Увы, разговору не суждено было состояться, потому что Тэхён вспомнил, что нужно разбудить Чонгука. Вилли с того момента он больше не видел, так как тот заперся ожидаемо в своей комнате. Вот и как прикажете склеивать конструктивный диалог с ним? Сплошная головная боль. Ким раздумывает над происходящим целый день. Почему-то Вилли вызывает в нём больше чувств, чем должен. Поведение Чонгука же его настораживает, возвращается недоверие. Тэхён готов признать, что до сей секунды он мог считать Чон-нима практически идеальным. Несмотря на последние события, он всё ещё «почти идеальный». Если сравнивать с бывшими владельцами — Бог. И Тэхёна воротит от таких мыслей. Что такого в том, что Чонгук, на удивление, оказался вменяемым? Что такого в том, что они трахаются практически по обоюдному согласию, учитывая потребности друг друга? Что такого? Банально страшно. Привязываться к Чонгуку он не планировал совершенно. Тэхён не рассчитал своих сил, поддавшись влиянию своего прошлого: теперь жизнь с Чон-нимом кажется реально неплохой. А если бывает лучше?.. Это единственный вопрос, который удерживает Кима от того, чтобы привязаться к Чонгуку окончательно, впав в зависимое от него состояние. С учётом реалий, в которых он живёт, процесс был бы весьма естественным, потому что он по-прежнему в неволе, не имеет права голоса и живёт взаперти. Все условия для развития стокгольмского синдрома предоставлены. Мысли продолжают крутиться в голове даже тогда, когда наступает вечер, и он варится на пару с Чонгуком в ванне, чувствуя спиной чужой стояк: — Тебе хорошо? — Чонгук интересуется об этом шёпотом. Интимно. Так, что щекочет ухо. Тэхён поджимает губы, а вместе с ними и пальцы на ногах, зажмуриваясь. Как же стыдно. Стыднее только то, что у него покраснели от возбуждения не одни щёки — шея. А, может, списать на то, что в ванне душно? Позорище. — Не нравится? — заботливо спрашивает, плавно водя рукой по чужому члену: с основания на головку, и наоборот. Задерживается на чувствительной точке шершавыми пальцами, давя слегка на уретру. Размазывает густые капли, вытекающие из неё, застывая, когда Ким, сжав пальцы рук на его бёдрах, сдержанно стонет. Тихий звук, вылетевший из чужого рта так необдуманно и скованно, Чонгука взволновывает: он неожиданно для себя краснеет, когда учащается в груди пульс, отдающий в лёгких глухим басом, и продолжает с той же непоколебимой уверенностью ласкать чужое тело. Понравилось, что последовала хоть какая-то реакция. — Не могу ответить Вам на этот вопрос, — с придыханием проговаривает Тэхён, запрокидывая назад голову. Чонгук усмехается. Вот упрямец. Неужто не понимает, как очевидно его вожделение? Пытается его отрицать? — Если потребую — можешь. Ким закрывает глаза, чувствуя поцелуй у уха. А ведь раньше он не замечал в поведении Чонгука абьюзивных ноток. Видно, когда что-то он присваивает себе или так или иначе считает причастным, в его характере появляется желание контролировать. Это в его темпераменте — полагаться только на себя и свои решения, не ставя в учёт окружающих, желая подчинить их себе. Он не любит, когда что-то делается не по его воле. Жаль, что Тэхён подметил это так поздно. Чонгук ведь и раньше давал намёки на свою не самую приятную натуру в отношениях, когда говорил, что не любит, когда ему перечат, обожает послушных и тех, кто проявляет к нему уважение. Интересно, подобные задатки тоже отцовские? Ох уж эти… Богачи. Чонгук ускоряет движение руки на члене, другой рукой задевая сосок. Тэхён выгибает резко спину, смыкая губы, чтобы не простонать. Некоторое количество воды выплёскивается за бортик. Сводит ноги вместе, но Чон-ним с ухмылкой кладёт подбородок ему на плечо, продолжая надрачивать уже неторопливо. — Чего же ты стоны сдерживаешь? Мне приятно видеть, что тебе хорошо. Тэхён не отвечает, потому что тело под ласками сдаётся неконтролируемой дрожи. Голос наверняка сорвётся на стон, если он попробует что-то сказать, потому что его продолжают нерасторопно трогать и мучить. — Какой вредный, — цокает, ускоряясь. Ким зажмуривается и снова выгибается, стукнувшись макушкой о грудь Чонгука. Стонет. Но внезапно всё прекращается. Чонгук весь замирает, а потом с обречённой усмешкой робко укладывает щёку на чужое плечо. Улыбается, но меланхолично. Тэхён чувствует не угасший жар внутри и даже… Признаёт, что хочет ещё. Не дают. — Я чувствую себя неправильно рядом с тобой. Кажется, одиночество совсем съело меня, если я цепляюсь за тебя, как за последнюю соломинку. Ким смотрит хмуро в потолок. Что ему этим хотят сказать? Нет, не то чтобы он глупый, он давно заприметил, что Чонгук к нему слегка неравнодушен, питает симпатию и интерес. Но разве испытывать интерес — не норма? Особенно в случаях, где ты состоишь в интимных отношениях и живёшь с человеком вместе? — Я нахожу в тебе странное тепло, путая твою работу с личным отношением ко мне. Мне правда сложно разделить эти вещи, и я запутался. Ты для меня красивый — этого отрицать просто не могу. Привлекательный и скрытным характером тоже, в этом как будто твоя изюминка. Шарм, который постоянно притягивает меня к тебе, как гвоздь притягивается к магниту. Такая чушь, честное слово, — вздыхает. — Я всё понимаю. Но почему мне тогда так… Тэхён кладёт свою ладонь на чужое колено. Смотрит на руку, касающуюся кожи Чонгука, задумчиво, не понимая, как должен отреагировать. От него владельцы не единожды впадали в зависимость. Он был для них всем — платком для соплей, пиджаком для слёз, плечом для поддержки, партнёром по сексу, личным поваром и много кем ещё. Редко когда другом. Ещё реже — любимым. Можно ли тогда сказать, что он действительно ценен? Он стоит баснословных денег на рынке. Он востребован. Его хотят. О нём говорят. Словно он самая дорогая проститутка, которую желает каждый второй заполучить в свою постель. Действительно ли в этом его ценность? Или это только видимость этой ценности? Тэхён не может однозначно ответить на этот вопрос, потому что сам не понимает, что представляет из себя. Какой он? Что ему нравится? Чем он важен для других вне работы? Был бы он вообще для кого-то важен сам по себе, а не потому что он делает всё, что от него требуют? — Паршиво… — заканчивает Чонгук, устало наваливаясь на плечо. Обнимает отчаянно — Тэхён это чувствует. Сначала пугается, после — делается равнодушным. Ему-то что до чужих страданий? Чувства других — не его зона ответственности, но в животе всё равно колыхнулось что-то, что похоже на… Грусть, перемешанную с тревогой. В голову внезапно пробирается мысль, а что было бы, если именно сейчас, пока Чонгук в таком уязвимом состоянии, он его убил? Это ванная комната, где скорее всего нет камер. Они здесь вдвоём, и, наверное, такое можно было бы провернуть. Было бы Чон-ниму больно, или он подсознательно ожидает от него опасности? А что, если ожидает, и всё равно тянет к нему руки, прижимаясь щекой к плечу? В таком случае, это печально. Тэхёну могло бы быть даже стыдно. Видно, Чонгук не умеет контролировать только свои чувства. Он всегда может держать в узде других, командовать ими, сколько душе будет угодно, манипулировать, как того захочется, но свои эмоции он не может заточить в клетку — они сочатся из него болью и разочарованием. Наверное, его много раз предавали? Интересно, что движет глубоко обиженным человеком, который всё равно имеет способность влюбляться и привязываться? Ким прикрывает глаза. На ресницах чувствует влагу, а в объятии — жар чужого тела. Он добился того, чего хотел. Чонгук влюбился в него, даже если не произносит очевидное вслух. И теперь… Было бы правильно стать человеком, который продолжает топтать то, что растоптали до него? Самому бы в чувства не упасть только, он же буквально сегодня рассуждал о том, что до стокгольмского синдрома — рукой подать. — Я для Вас могу быть, кем угодно, Вы же знаете, — негромко произносит Тэхён, а в груди всё сопротивляется этим словам, потому что он бессовестно врёт. Чонгук пускает горький смешок, прижимаясь крепче. — Знаю, — усмехается. — Как всё бесит. Разберись с Вилли поскорее, хочу отдохнуть от мыслей, которые гложат меня каждый день. Тэхён почти улыбнулся. Наверное, если бы на нём была ответственность за продажу человека, его бы тоже гложили мысли. Было бы правильно сейчас у Чонгука спросить, какого черта он творит? Ещё один признак близко приближающейся зависимости — желание оправдать чужие ужасные поступки. — Не переживайте, на рынке мальчик не пропадёт. Я же буду его наставником, — возвращает, на удивление, очень смело и спокойно чужие слова Ким. Говорит он их естественно для того, чтобы Чон-нима немного поддеть. О каком же наставничестве в сексуальном рабстве идёт речь? — Как давно понял? — уже даже не выражает шокированности от услышанного. — Сегодня. Зачем Вам это? — Что забавно, это надо не мне. Помнишь, я говорил, что изначально вообще не хотел, чтобы Вилли становился преемником? — Припоминается. — Так вот. За откровения прости, но Сола Вилли не любит. Я же говорил, что замуж она вышла не по любви, а из-за выгоды. Да и сына по той же причине родила. Ей стало всё равно на свою репутацию, лишь бы скинуть с себя материнский груз. Роль родителя изначально была не для неё, но она хотя бы старалась обеспечить Вилли материальными вещами, чтобы он ни в чём не нуждался. Она пришла ко мне вся в слезах, умоляла сделать с Вилли что-нибудь, чтобы он исчез из её жизни и не напоминал своим присутствием о неудачном браке и обязанностях «мамы». Она сказала, что больше в ней нет сил бороться: «Если Вилли не станет будущим владельцем твоей компании, я не знаю, какое у него будет будущее. Я бессильна. Если он не примет это предложение, я продам его. Потому что устала, Чонгук. Избавь меня от него». — Получается, сделка была заключена с её подачи?.. — Да. Ужасно, правда? Я не добродетель, Тэхён. Не хочу для Вилли подобного исхода, но, сам понимаешь, долго заступаться за него не могу, потому что мне плевать на его дальнейшую жизнь, если он не становится преемником. Я же не святой, и имею право на равнодушие. Да и заставить Солу полюбить Вилли тоже не в моих силах. Если она приняла решение, как я повлияю? Могу лишь только наблюдать со стороны. — Какой же мир гнилой, сил нет. Тэхён вылезает из ванны, пытаясь скрыть эмоции, которые вот-вот взорвутся в нём фейерверком. Жаль, что у него не хватает смелости прикончить всех вокруг себя. С каких пор он вообще так эмоционален? Это ужасно. Лучше бы таблетки перекрывали все его чувства наглухо. Может быть, он и не параноик вовсе, а единственный здоровый человек в толпе сумасшедших.