— А вдруг лёд треснет? — Ну и что? Тебе сейчас не всё равно?
* * * * * *
В помещении слышно мрачное бульканье воды. Наступил вечер, Тэхён уже сидит на плитке возле джакузи, наблюдая за Чонгуком, что любезно подстраивается под бьющие в спину пузырьки, наслаждаясь отдыхом. Он меняет на встроенной в пол панели подсветку с голубой на белую, кидая в воду розовую бомбочку. Наверное, сегодня у него было много дел? Ким вспоминает свой день, жалея, что тратит сейчас вечер на обмачивание ног. Он закатывает штаны до колен, опуская их в тёплую воду. Гипнотизирует взглядом громко шипящую розовую бомбочку, дёргаясь, когда чувствует прикосновение к лодыжке. Чонгук смотрит на него из воды, пальцами обводя икры, вызывая тем самым колючие неприятные мурашки. — У меня к тебе вопрос. Ким взмахивает кудрями чёрных отросших волос, переводя усталый взгляд на чужое лицо. Он должен был остаться с Вилли. Тот очень просил не уходить, рассказывал про свою маму и даже успел всплакнуть, пока говорил, что его никто не любит. Тэхён не умеет поддерживать. Он вообще растерялся, когда на него обрушилась ответственность по успокоению чужой души. Но, увы, остаться и «начхать на Чонгука», как выразился Вилли, ему нельзя. — Так задавайте. — Я тебя… не обидел? Тэхён моргает. Он не показывает внешне своего удивления, но внутри вопрос колет в рёбра странным противоестественным теплом. Чонгук не дожидается ответа и говорит: — В последнее время мне странно необходимо твоё внимание, — повторяется в мыслях, твердит, словно мантру, пытаясь вбить эту мысль в чужую голову, чтобы Ким точно понял — к нему так не со зла. — Ты всегда делаешь то, что я прошу, но никогда это не приносит мне того удовлетворения, которое я жду. Прошу поцеловать — целуешь. Трахнуть — трахаешь. И я, кажется, только сейчас осознал, почему меня это не утешает. Тэхён смотрит в ожидании, взболтнув ногами воду. Чонгук вздыхает: — Ты это делаешь не сам. — Удивительная новость, — позволяет себе ляпнуть Ким, в момент закрыв рот. Кажется, он такой глупый, что разбрасывается подобными словами, но Чонгук, напротив, лишь усмехается, кажется, согласившись. И продолжает: — Мне пришёлся по вкусу твой вольный стиль разговора. Кажется, у тебя хорошее чувство юмора, что думаешь? — Вам серьёзно больше тридцати? Тэхён, хватит. Замолчи, перестань задавать вопросы. Перестань говорить, это чревато плохими последствиями. — С плеч спадает груз тяжести, когда я понимаю, что ты сделал что-то добровольно. Для меня, оказывается, нет ничего прекраснее твоей свободы, но и отпускать поводок я не хочу. Вдруг улетишь? — Послушайте, — Тэхён вздыхает уже измученно. Чужие признания никак не отзываются в его сердце в данную секунду, а лишь утомляют нервную систему и вызывают мигрень. — В моей жизни произошло столько дерьма, что я не хочу никуда улетать, мне обрезали крылья. Сначала хотел, а теперь посмотрите, где я, — обводит глазами зал, многозначительно смотрит на Чонгука рядом со своими ногами и поджимает губы, словно не рад осознанию, что это финишная прямая, за пределы которой выходить опасно для жизни. — За пределами клетки я хладным трупиком паду навзничь. Понимаете? Никто мне новых крыльев не приделает. Никто мне любезно клетку не откроет, даже понимая, что я никуда не могу деться. А Вы словно не понимаете и лишь действуете мне на нервы, дразняще приоткрывая дверцу. Понимаете, как это выглядит? Это как привязать собаку к забору, и поставить в паре сантиметров от неё желанную еду, до которой она не сможет дотянуться. Вроде не запрещают её есть, но и достать нельзя. Чонгук неожиданно принимает виноватый вид, укладывая свои ладони Киму на бедро, оставляя мокрые разводы на его штанах. Влажные пряди достаточно сексуально он зализывает назад, открывая вид на свой лоб и удивительно большие, шоколадные и, может быть, терпкие глубокие глаза. — Я не знал, что для тебя это выглядит так. — Простите, — Тэхён просит прощения, внезапно почувствовав неуверенность и стыд. Он не должен разговаривать со своим владельцем так просто и открыто, это противоестественно. Ещё привыкнет, а его, внезапно, продадут. И что останется делать? Привыкать к оковам заново и сходить с ума, просясь обратно? А он будет проситься обратно. Когда познаёшь нечто лучше того, что имеешь, не хочешь возвращаться к первоистокам. Так было с Джинхёком. Он показал мир тепла. Тэхён его боялся, как огня, он верил, что его тело будет опорочено таким же образом, каким отец наказывал его, но… к счастью, ошибался. Потом, правда, невыносимо было терпеть одиночество, унижения и члены в заднице, ведь удалось урвать кусочек «тортика» среди «грязи». Но ко всему привыкаешь. И грязь есть, вместо тортов, и в тюрьме сидеть вместо того, чтобы гулять на свободе. И он привык. Лет через пять. Не всё ведь сразу. — А тебе… — Чонгук кладёт влажную щёку на чужую ногу. Смотрит на вспенившуюся воду, расслабляясь под её тёплыми интенсивными потоками. Так странно тянет на откровения. Возможно, он устал. Вечером люди становятся до ужаса ранимыми, чувствительными и честными. Из-за усталости сложнее контролировать мысли, слова и действия. — Тебе хоть немного нравится со мной? — Нравится. Немного, — признаётся Тэхён. Почему? Чёрт его знает. Конечно, глубоко в душе он слишком устал и не чувствует этого «немного». Его раздражают люди вокруг, но в то же время вызывают в нём множество других эмоций, и иногда не совсем негативных, что удивительно и ново с его жизненным опытом. Правда, иногда кажется, что ещё чуть-чуть, и его перестанет радовать что-либо в этой жизни, душа не выдержит и попросится на тот свет. Как ни странно, Ким всё ещё умеет радоваться. Можно ли радость назвать мазохизмом? Что-то вроде того, что жить тошно и отвратительно, а до сих пор живётся, и иногда как будто даже неплохо. Это сравнимо с тем, чтобы нажраться до отравления — и процесс неприятный, и вкус у алкоголя ужасный, а продолжаешь, потому что что-то в этом есть. Так и подыхаешь. Вот и с жизнью так же. Давишься ей, как от петли на шее, а всё равно что-то находишь, и продолжаешь её «пить». Тэхён не может рационально объяснить своё нежелание покидать этот мир. Может быть, его посещали мысли о том, чтобы убить не окружающих, а себя, но они ему не прельщали, да и не утешали особо. Словно действительно страдать нравится. Похоже, люди от природы склонны к мазохизму. Их ранят, бьют и обижают. Они ранят, бьют, и обижают. А потом всё ещё, почему-то, живут. Замкнутый круг больных в природе. Может, на то и смертны, потому что не готовы отпускать нить, связывающую с бренностью бытия и серыми буднями. — Немного? — переспрашивает Чонгук, кажется, удивившись. В его глазах мелькает искорка. — Я думал, что противен тебе. Надеялся, конечно, на обратное, но… — Мне все противны, — размыто отвечает Тэхён, опустив на макушку Чонгука взгляд. Пару секунд размышляет, стоит ли зарыться пальцами в его влажные волосы или не стоит? Может быть, Чон-ним оценит этот жест. Так, глядишь, и манипуляциям поддастся. — Ну вот, теперь я думаю, почему не являюсь исключением. Ким позволяет себе усмехнуться. Даже запрокидывает голову к потолку, пытаясь удержать себя от комментариев. Чонгук хмурит брови, но Тэхён этого не замечает, задумавшись о безумно скучном потолке с вкраплениями ламп, похожих на звёзды. — Я только сейчас задумался, что вообще ни черта не знаю о твоих чувствах. — Вы умеете думать, а это уже радует, — не сдерживается и, всё-таки, своей смелости поражается и пугается сам. Что за муха его укусила? Так и пестрит последние дни сарказмом. Возможно по той причине, что ему поменяли лечение. Поставили эксперимент, видимо, пытаясь узнать, как его мозг отреагирует на новые таблетки. Галлюцинации пока не подкидывает, да и ладно. Камень, правда, который олицетворял сердце, почему-то, треснул. Чувствовать к другим что-то начал. Сочувствие. Симпатию. Обиду. Слишком большая нагрузка на нервную систему, если быть честным. Не вывозит. С другой стороны, состояние «не вывозит», уже как вшитое и является частью личности. Не впечатляет, из колеи не выбивает. Минута тишины в шуме бурлящих пузырьков проходит спокойно. Тэхён кидает в воду ещё одну розовую бомбочку, наслаждаясь её шипением и медленным растворением. Одной для такого большого пространства маловато. Вода окрашивается в нежный цвет церциса. Невольно вспоминается, что, согласно преданию, он является тем самым деревом, на котором повесился Иуда после того, как предал Христа. Интересно, может ли это быть намёком судьбы? На предательство. Но, если смотреть под другим углом, розовый цвет часто ассоциируется с вежливостью, чуткостью, нежностью и романтикой. Это цвет богини любви Венеры. Он означает весну, новую жизнь и обновление. Сейчас вполне себе романтично: сидят два душевнобольных человека у воды, смотрят на расползающийся в ней цвет лепестков багрянника и думают каждый о своём. Тэхён вот о глупостях по типу тех, что это символ судьбы, расшифровка которого зависит от того, как они друг с другом решат взаимодействовать. Может, предательство можно будет превратить в романтику. Сомнительно, но не невозможно. Как смотреть на сочетание разных цветов. Комбинация розового и белого, к примеру, ассоциируется с целомудрием и невинностью, а комбинация розового и чёрного — с эротизмом и обольщением. Надо подумать над тем, какими компонентами наполнить этот «розовый». Тогда, глядишь, и путное что-то выйдет. Тишина и глупые раздумья прерываются чужим негромким голосом: — Я тебе нравлюсь, как человек? — Чон-ним спрашивает с некими меланхоличными нотами, кажется, тоже за эти минуты приходя к каким-то, только ему известным, умозаключениям. Так и продолжает лежать щекой на чужом бедре. Тэхён щурится. — Нет, не нравитесь, — предельно честно. — Вы несдержанный. Легкомысленный. Инфантильный и мягкий. Я давно за Вами заметил, что Вы мягкий. Бываете суровым и пугающим, а потом лежите в моих ногах и спрашиваете, не обидели ли случаем. Я такое не люблю. — Почему? — О лишнем думаю. — О чём же таком? — А о чём бы Вы думали, если бы впервые столкнулись с кем-то, кто не тычет Вам в кишку резиновый дилдо конского размера и относится, как к человеку? Чонгук на чужие слова немного кривит губы, словно представил описываемую картину. И правда ведь представил, почувствовав нечто странно неприятное в районе груди, словно там началась изжога. Отвечает задумчиво: — Наверное, не поверил бы. Или посчитал, что передо мной лучший человек на свете. — Вот и делайте выводы, — произносит Тэхён странным шёпотом, засмотревшись на мерцающую в белом свете воду. Словно смутился и поделился чем-то сокровенным, что Чонгук не понимает. А потом до него вдруг доходит: — Не веришь, что могу подарить тебе желанное? — Скорее, перестал надеяться. — Если ты забыл, я напомню; я могу раздвинуть рамки, в которых ты заперт, и предоставить больше свободы. Если ты сам того захочешь, конечно, будучи верным мне. Тэхён вспоминает эти слова. Кажется, Чонгук говорил их ему ещё тогда, когда они были в Париже? Да, точно. Потом у него случился приступ паранойи из-за того, что остался в номере отеля, в другой стране, совершенно один. Выходит, ничего не поменялось. Помести его туда сейчас и запри, будет бояться и, возможно, сойдёт с ума. Не может без Чонгука, получается? С ним ощущается обманчивая стабильность, а без него… а без него и думать страшно. Кто. И что. Тэхён вздыхает, и в его голову впервые приходит осознанная мысль; ему без Чонгука будет действительно страшно. Это неизвестность. Новые люди. И, возможно, снова отношение, как к собаке. По спине пробегаются лишь при одной мысли мурашки. Ему страшно с Чон-нимом, и страшно без него. Разве так бывает? — Мне кажется, Вы уже мне дали клетку побольше. Раздвинули рамки. Дышится легче, да и места хватает. А всё равно ведь несвобода. — Даже у меня нет тех денег, чтобы снять тебя с рынка, — признаётся Чонгук и, наконец, выпрямляется, облокачиваясь локтями о плитку. Смотрит на Тэхёна, и странно манит к нему прикоснуться. Потому что понимается — не убежит, ведь не к кому и некуда. Наверное, зря он переживал? Недоверие плохо скажется на их общении, поэтому можно было бы и рискнуть — поверить. Получит нож в спину, ну и поделом, сам виноват будет. А так даже и не узнает, сможет ли привязать к себе. Чтобы добровольно, а не по указке. Из-за любопытства, оказывается, иногда и умереть не жалко. — Мне как-то один умный человек сказал… — Чон-ним запинается, почувствовав пальцы в своих волосах. Приятно. Тэхён заминку заметил, улыбнувшись едва заметно. Потешается. — Сказал, — продолжает, собравшись, — что если мне хочется доверия, нужно сделать для человека такое, о чём страшно думать. Открыть душу, например. Вспомнить детство и поделиться плохими воспоминаниями. Если вдруг над этим посмеются, то позволительно спокойно обидеться и вспомнить, что раз с тобой так себя повели, можно считать, что вы никем друг другу никогда не были. Тэхён хмурит лоб, и пальцы перестают перебирать чужие влажные пряди. Он задумывается, несогласный. Возражает: — Как правило больно делают те, кто нам ближе всего. Чужие не ранят, а неприятно задевают. — Думаешь? — Знаю. Повисает молчание. У Чонгука в груди влюблённой бабочкой трепыхается сердце. Всегда ведь приятно поболтать с тем, кто пленит и манит. Хоть и глупо. — Знаешь, я сейчас поступлю, как идиот, но пожалею, если этого не сделаю, — он внезапно отстраняется, нырнув под воду. А, выплыв, опирается снова о плитку локтями, подперев щёку. — Я не буду просматривать списки, которые ты мне даёшь. Ни один из. Покупай хоть пистолет. Доверие за доверие — я тебе позволяю больше нужного, а ты меня… Что здесь должно быть? «Любишь»? «Не ненавидишь»? Тэхён не верит в то, что слышит. Он распахивает рот, и слова не могут облачиться в звуки, застревая поперёк горла. И под рёбрами внезапно просыпается настоящая ярость, которая выбивает следующие слова: — Вы издеваетесь? — Ким чеканит вопрос, засуетившись. Его взгляд метнулся к Чон-ниму, смотрящему на него из джакузи, и злость вместо того, чтобы поутихнуть, начала расти. — Я трясусь над каждым своим действием, а Вы буквально вверяете себя мне, показывая своё безрассудство, — голос начинает срываться. — Испытываете судьбу? Верите, что заслуживаете доверия? Проверяете меня? Да пошли Вы к чёрту! И в дурку позвонить не забудьте, полечите голову! Тэхён встаёт, опуская раздражённо задранные до колен штаны, и уходит, тяжело дыша. Он натурально вышел из себя. На кончике языка скопилось отвращение к себе и Чонгуку, что совершенно бессовестно взял и… Так нельзя. Так просто нельзя. Нельзя ради мимолётных чувств жертвовать всем, что имеешь. Это нездорово. Такое нужно лечить, чтобы не возвращалось. Безумие подобного рода не должно было его коснуться. Казалось бы, сиди, да радуйся, но Тэхён вспыхнул от ярости. Он не готов принимать реальность, в которой к нему делают опасные шаги навстречу, ещё и в ущерб себе. Сюрреалистично. Ошибочно. Неоправданно. Ким смахивает завившиеся пряди со лба, поджимая губы. И только когда он закрывается в своей комнате, до него болезненной стрелой осознания доходит, что его реакция — тоже не норма. Чонгук не сделал ничего критичного. Безумный поступок — полностью его выбор, и даже если Тэхён его не понимает, это не означает, что он неправильный. Доверие за доверие — разве не так люди стараются сблизиться и улучшить отношения? Разве это неправильно? Тэхён стоит у двери, застыв рукой на её ручке. Почему в груди вдруг вспыхнула ярость? Что он так безумно сильно отрицает? Годы в психотерапии, пожалуй, научили его только задавать кучу нерешённых вопросов и распутывать их, подобно клубку ниток. Бороться с той кашей в мозгах, которая часто возникает в повседневной жизни. Самоанализ называется. На досуге стоит подумать, что именно его разозлило, хотя, кажется, он догадывается. Чувства чужие принимать не умеет, потому что не считает, что заслуживает и крупицы внимания или доверия. Получается, проблемы самовосприятия? Он считает себя опасным для окружающих. Считает, что не заслуживает, чтобы в него влюблялись, невзирая на положение и характер. А разве не так? Раньше же почему-то было проще смириться с чужой симпатией к себе. Верно, симпатией. Не влюблённостью. В него не влюблялись, а испытывали вожделение, похоть и привязанность. С ним не пытались сблизиться, узнать его лучше. А Чонгук пытается, пересекая линию «раб-владелец». Это коробит. И почему так сложно радоваться чужим чувствам? Это же возможности. Послабления. Привилегии. Тэхён отпускает дверную ручку, хмуря брови. Всегда с человеческими отношениями было так сложно? Чонгук думает примерно о том же, плавая в розовой воде. Наслаждается ароматом кокоса, прикрывает глаза, расслабляясь. Гидромассаж выключает, погружаясь в тишину, разбавляемую всплесками и стуком редких капель о кафель. Он, смотря удаляющемуся из зала Киму в спину, чувствовал пробегающие по позвоночнику мурашки. Невольно даже расплылся в улыбке, впервые увидев Тэхёна искренним и несдержанным. Думается, это дорогого стоит. Маленький конфликт, а столько от него удовольствия. Наверное, настоящий характер у Тэхёна бунтарский. Есть в нём склонность перечить и высказывать свою точку зрения, но делает он это пока боязливо, потому что знает, что может получить наказание за неповиновение. Наверное, и правым себя часто считает, не думая, что иногда ошибается, как и все остальные. Ужасный характер, просто отвратительный. Чонгук вздыхает, думая, почему ему довелось испытать что-то именно к такому. Судьба над ним иронизирует. Смотрит насмешливо, издевается. Пытается понять, сколько человеческое сердце сможет пережить испытаний. Хотя, глупости это. Не сердце, а голову проверяет. Нравится ей людей с ума сводить. Получается, судьба — это клетка, в которой заперты наши мысли. Наша голова.* * * * * *
Чонгук гонит от себя соблазн просмотреть список. Вряд ли, конечно, Тэхён так сразу воспользуется возможностью заказывать всё, что вздумается, но вдруг там будет что-то интересное? С другой стороны, он сам себе пообещал, что попробует доверять. Изначально он этого не планировал, а теперь, вот, показалось необходимым установить крепкую с Тэхёном связь. Необдуманно, но кто его наругает? Только смерть и голова, у остального такой привилегии нет. С инцидента в джакузи прошло пару дней. Ким никак не показывает недовольства, лишний раз не напоминает, да и вообще словно забыл, как вспыхнул, повысив тон. На то наверняка были свои причины, коих Чонгуку не понять, потому что он не был на его месте, да и в голове его не роется, дабы понять ход мыслей. А разговаривать они пока так и не научились. Только обострились отношения, конфликтов больше стало. Возможно потому, что Чонгук пытается выводить их общение на новый, неизведанный уровень. Это как выводить реку из берегов. Вот была она в своём привычном состоянии, а тут увеличилась, и внезапно — потоп. То же самое, только с коммуникацией. От «нормально же общались», до «новый уровень — это цунами». Чонгук вздыхает. Он прекрасно понимает, что отчаялся. Нормальные люди не идут на такие риски. Они трясутся за каждую секунду своего существования, держатся за жизнь, как за самое драгоценное, что есть, а он отпускает поводья, пуская всё на самотёк. В психологии безрассудство представляет собой характеристику личности или временную особенность поведения, которая существенно влияет на принятие решений и действия. Эти поступки и решения часто противоречат здравому смыслу и могут быть охарактеризованы как действия, совершаемые без должного размышления. Когда человек действует безрассудно, он действует под влиянием чувств и эмоций, а не разума. Смелость, напротив, подразумевает осознанное решение, при котором человек четко анализирует ситуацию, чувствуя страх, но всё равно стремясь найти выход. Чонгук не смелый. Он уставший ограничивать себя. Ранее каждое действие приходилось обдумывать, ведь казалось, что он нагонит на себя отцовскую кару. Когда же осозналось, что страх наказания — это следствия психологической травмы, что тянется из детства, захотелось безумия. Вот так вот просто. Он запрещал себе любить, потому что обжигался и получал публичное унижение. С сестрой целоваться — нельзя. Любить её — нельзя. К другим испытывать привязанность — опасно. Доверять — сомнительно. И что тогда остаётся? Чонгук не знает ответа на этот вопрос, но старается перерасти установку, в которой он — плохой только потому, что занимался с сестрой сексом, доверял человеку, в которого был влюблён, и давал дурацкие поручения тому, к кому тянется сердце. Хотя, признаться, сложно. В воспоминаниях при размышлении о чувствах, любви и влюблённостях возникает его крик, когда плечо обожгло кипятком. До сих пор в зеркало смотреться без верха не особо нравится — пятно мозолит глаз. Как напоминание, что все его чувства — бред сивой кобылы, и не имеют права на существование. Может, по этой причине в своё время увлёкся мужчинами; так его мозг бунтовал, обращая внимание не на то, что традиционно правильно, а на то, что «в новинку». Отец наказал их искусно. Сола забеременела по совершенно нелепой случайности — порвался так некстати презерватив, и это осталось незамеченным. Заметили бы — средства срочной контрацепции пошли бы в помощь. Но, увы, вся катастрофа ситуации выяснилась только в момент, когда в женском организме начались изменения, а тест на беременность выдал две полоски. Чонгук был разбит, даже несмотря на правдоподобную легенду о ребёнке от любовника. Сола тогда крутила лёгкий роман с приезжим иностранцем — владельцем одной из крупных текстильных компаний, и секс с ним совпал со сроком беременности. Обман, правда, отца не убедил, потому что он прекрасно знал об отношениях между своими детьми. О сексуальных отношениях. О том, чем братья и сёстры не занимаются. Он запретил делать аборт. Чонгук сначала не понял, что скрыть обман не получилось, и полагал, что старая закалка повлияла на его консервативность. Но, как позже выяснилось, мистер Чон их наказал — наказал обречённым рождением ребёнка-инвалида. Казалось бы, что мешает пойти против воли «батюшки»? Но, как выяснилось, мешают связи и власть этого самого «батюшки». Сола получила в медицинскую книжку красивый диагноз — «шизофрения» и подстроенное заключение, а мистер Чон, в свою очередь, позаботился об оформлении опекунства над ней, чтобы на законном основании принимать решения об оказании медицинской помощи или отказе от неё. Жестоко. Справедливо ли? Ответ до сих пор неизвестен. Занятно, но людям, занимающим руководящие должности, часто свойственны три заблуждения, располагающие к безрассудному поведению: иллюзия всеведения, иллюзия всесилия и иллюзия безнаказанности. В отца ли безрассудностью пошёл Чонгук? Нет, скорее, безрассудность одного породила безрассудность второго. Но в разных аспектах. У первого безрассудство — в контроле, у второго — в свободе. Повезло, что генетический тест на выявление рецессивных патологий не выдал опасного — ни аутизма, ни заболеваний крови. Вилли родился практически здоровым мальчиком, даже несмотря на то, что вероятность родиться с отсутствием хронических заболеваний была равна двадцати пяти процентам. Возможно, жизнь их пожалела. А для окружающих продолжала действовать легенда о беременности от иностранца — тот и сам в неё верил, когда брал Солу замуж. И верит. Их секрет, их порок и их ошибка, до сих пор остаются тайной для других. Диагноз «шизофрения» также был успешно стёрт со страниц истории после смерти отца, и заменён на, уже правдивую, «депрессию». Разбирательств, правда, прошло немало, но там уже подсобил и муж, и сам Чонгук. Совместными усилиями, хорошими денежными вложениями и знакомыми в медицинской сфере удалось вернуть всё на круги своя. Неудивительно, что Сола ненавидела отца большую часть своей жизни. В отличие от Чонгука, который принимал его решения за правильные. Раньше. Сейчас в голове щёлкнуло, и как-то стало даже грустно от мысли, что вместо проработки травм Чонгук занимался уверованием в чужие установки. Что ж, иначе его психика сработать не смогла, винить себя в чём-то нет смысла. Чон-ниму, с тех пор запирающим своё истинное мироощущение, которое, по сути, не вредило никому, кроме него, стало сложно запрещать себе чувства. Да и глупо это — не виноват же он во влюблённости. У неё есть причины: желание тепла и заботы, заполнение одиночества и недостающей части в сердце. Да, так нездоро́во, ведь, чтобы строить нормальные отношения, нужно для начала проработать себя. С другой стороны, психотерапия никогда не ставит рамки «правильного» и «неправильного». Она не лечит от того, что людям комфортно. Если у людей отношения компенсирующие, и не вредящие никому ментально и физически, то лечить ничего не нужно. Дорабатывать и совершенствовать — пожалуйста. Всё равно нужно с чего-то начинать. Чонгук и начинает, хоть и не совсем правильно. Открывает плотину, из неё сочится. Потихоньку открывал бы раньше — не снесло бы цунами. Но, как получилось. Теперь он позволяет себе влюбиться в Тэхёна и поступить безрассудно для жизни — довериться ему. Так делают, когда нечего терять, и когда наступает последняя стадия отчаяния. Исход зависит от того, повезёт или не повезёт. С Мирэ Чонгук был осторожен, и его допущение к ней чувств трактовалось исключительно множеством умозаключений, имеющих логичную почву. Не было такого, что он сидел и думал, как бы подвергнуть себя опасности, кинуться в лапы человека, который не заслуживает доверия. Мирэ сделала так, как не сделал ещё никто — убедила в себе. Из-за отсутствия мудрости и должного опыта, Чонгук пришёл к неверным умозаключениям; что ничего страшного в их романе не будет, ведь он взаимный. Его в этом убедили, и это не говорит о его инфантильности или глупости. Это говорит о том, что он — нормальный человек, который не ждёт коварных манипуляций в свою сторону, ведь в сторону других такие не проворачивает. Другими глазами всегда проще судить, но, если стать главным героем похожей ситуации, неизвестно, каким будет наше поведение. Мы вынуждены формировать свою жизнь, учитывая не только логику, но и внешние мнения, установленные правила. При этом наши внутренние желания часто остаются невыполненными, отходят на второй план, что приводит к ограничениям. Это заставляет нас следовать строгим рамкам, и когда мы выходим за них, окружающие считают нас эксцентричными и безрассудными. Чонгук и сам себя таковым считает, но теперь не планирует с этим что-то делать. Быть «правильным» у него не получается, значит, надо научиться «быть неправильным». Чтобы без вреда другим. Как-нибудь так, чтобы это его чему-то научило. Есть же ведь такое безумие, которое стоит мудрости. Может быть, это как раз одно из таких. Не проверит — не узнает. Глядишь, приобретёт незаменимый опыт. Как шрам, который всегда напомнит, чего делать не стоит. Иногда люди, предаваясь страсти или эмоциям, готовы пойти на жертвы ради других, не всегда взвешивая последствия своих поступков. Это является классическим примером в истории — длительная война между Грецией и Троей из-за Елены Троянской. Вопрос заключается в том, стоило ли начинать столь кровопролитную войну из-за одной женщины. Многие конфликты начинались из-за мелочей или оскорблений, при этом интересы обидчиков ставились выше интересов множества людей, которые становились жертвами в целях возмездия. Здесь же Чонгук жертвует собой. Он не развязывает войну между «кем-то» и между «чем-то», он отрывает кусочек себя и смотрит, что с ним сделают — разорвут или примут. Может быть, даже позаботятся. Так что его безрассудство выражается только в максимизации своих нездоровых потребностей. Его делает это плохим человеком? Нет. Сделает ли он плохо Тэхёну? Тоже, скорее всего, нет. Только если «кусочек себя» не отравлен. Степень его загрязнения, пожалуй, можно будет узнать только в отношениях. А Чонгук в них никогда не был, поэтому не может судить — только прикидывать. Опыта-то недостаточно, чтобы сказать с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента, что там с этим его «кусочком». Чон-ним пропускает телефонный звонок, закатывая глаза. Параллельно думает о том, что жутко неудобно не иметь с Тэхёном связи. Так бы взял, да написал, что ему нужно. С другой стороны, ограничения условные, владельцы могут идти на риски — их воля. Надо подумать об этом на досуге.* * * * * *
Тэхён разминает переносицу, торопливым шагом направляясь в гостиную. Ему нужно приготовить для Чонгука ужин, тот сегодня просил человеческую еду, лишённую изыска — пюре с котлетами. Проходя по коридору, он не заметил, как его подожгли нетерпеливым взбудораженный взглядом. Вилли выглянул из комнаты и схватил Кима за рукав кофты — утащил к себе в тёмное логово, сказав «тс-с». Тэхён не успел что-либо сказать, как его перебили: — Я «случайно» кокнул скрытую камеру, — шепчет, показывая пальцем в угол комнаты. — Хочу тебе одну игрушку показать. — Что показать? — Тэхён хмурит брови, бросая взгляд к потолку. Он-то знает, где находятся скрытые камеры, а Вилли их искал зачем? — Хён, — Ким вздрагивает, раскрывая глаза, но даже не успевает обработать новое обращение, как его мысли перебивают репликой. — Не тупи, садись за стол. Вилли усаживает Кима за плечи за стол, раскрывая перед ним ноутбук. — Что ты делаешь? — не на шутку пугается Тэхён, пытаясь встать, но мальчик давит с усилием на его плечи, дабы тот остался на месте. — Показываю тебе волшебный мир техники, — цокает. — Ты ходил грустный последние дни, я подумал, что немного адреналина тебе не помешает. Ты играл когда-нибудь в компьютерные игры? — Я… Что? Погоди… Тебе нужно… — Да-да, разобраться с визуализированием данных в программах, — закатывает глаза. — Ты невозможный зануда. Что я в тебе вообще нашел? — ворчит и продолжает что-то говорить, а Тэхён уходит в прострацию, зависнув на погасшем экране ноутбука. В нём он видит своё отражение, и отражение Вилли, который что-то увлечённо ему рассказывает. Внезапно становится так страшно. Иррациональный животный страх перед неизвестными чувствами, которые накрывают его, как цунами. К нему проявляют… как бы это назвать? Дружеский интерес? Это бьёт иголками ужаса по коже, заставляя покрываться пузырящимися мурашками. Он… Не испытывал нечто подобное ещё никогда. — Хён, ты меня вообще слушаешь? Я тебе тут об игре распинаюсь, а он в облаках летает. Если ты продумываешь новый план по своему освобождению, то просвети хотя бы меня, может, я тебе помогу и… Чужая речь становится белым шумом. Тэхён вдруг замечает в отражении монитора, как у него из глаз начинают течь слёзы. Он прикладывает ладонь к влажной щеке, шмыгнув носом. Смотрит напуганным оленем в ноутбук, не понимая, что чувствует. Вернее, почему, зачем, а, главное, как чувствует? Это похоже на то ощущение, которое он испытал, когда понял, что Чонгук пытается подобраться к нему через выстраивание доверительных отношений. Только тогда он был в ярости, а теперь… в страхе. Гнев очень часто называют вторичной эмоцией, но не потому, что она менее значимая, а потому, что злость, раздражение или ярость редко возникают сами по себе. Почти всегда перед их появлением есть другая, «скрытая» эмоция, которая и является тем триггером, «включателем», который запускает гнев. Для иллюстрации гнева часто используют айсберг. Например, трагедия «Титаника» заключалась в том, что оценили только видимую часть этого айсберга, не задумавшись, есть ли куски льда под водой. Курс менять было поздно, и произошло неизбежное столкновение. То, что вы видите на поверхности воды, лишь часть того, что лежит под водой и, причем, малая. Под гневом всегда есть нечто, что направляет и подпитывает гнев. Тэхён даже понял корень, из которого произросла его ярость. Первопричина — страх. Ему страшно при мысли, что люди способны проявлять к нему положительные чувства, потому что сам он считает, что не заслуживает их, и всё это какой-то глупый розыгрыш. Хитросплетения его травм слишком сложны, чтобы он так живо и быстро их распутал, но даже так он осознал, где кроется проблема. В его голове, вот так сюрприз. Четыре первостепенные эмоции-причины злости: страх, отсутствие безопасности, депрессия и тревога. Эти эмоции заставляют человека чувствовать себя невероятно уязвимым. Поэтому люди при проявлении гнева могут ощущать ложное чувство силы. И как бы находить в нём защиту. Он попытался оградить себя от чувства беспомощности, но все попытки привели лишь к тому, что он сидит у Вилли в комнате, и водит заторможено курсором по экрану, забыв на мгновение о самоанализе. Оно и к лучшему, мальчик этого и хотел. Из лучших побуждений. Даже если Чон-ним его накажет за то, что он дал Тэхёну поиграть впервые в жизни в компьютерную игру. Тот от растерянности, кажется, не смог даже противостоять. — Мне кажется, тебе понравится сюжет. Здесь несложный геймплей, когда прыгаешь с места на место, то не падаешь. Тебе остаётся просто бегать. Чуть дальше, правда, будет эпизод, где кота попытаются убить маленькие роботы, но там хоть бесконечно это проходи — всегда восстановишься. Я все ачивки всё равно уже открыл. Нравится? Тэхён отвечает не сразу, зависнув на модельке кота. Он проводит по нему курсором и… — Он умеет мурлыкать!.. — восторгается шёпотом, и Вилли смотрит на него, как на дурачка. Чонгук только качает головой на уведомление о том, что одна камера вышла из строя. Он мог бы сейчас броситься разбираться с тем, что произошло, но и так слышит по прослушке: «Можешь пойти сюда, тут есть робот, играющий на гитаре. Ноты только ему найди» и «Ты просто будешь смотреть, как котик спит?». Доверие. Он помнит. И обязательно поинтересуется потом, что Тэхён делал с Вилли наедине. Возможно, они смотрели видеоролики о котах, а, может, играли в «Мой говорящий Том». Единственное только жаль, что Чонгук не может видеть реакции Тэхёна — так хочется взглянуть. Но не дашь же ему мобильный телефон? Или дашь? Нет, чересчур. Не готов пока. А даже если будет готов, есть вероятность, что его надурят, внушат, что верить можно, и используют. Может, уже так делают. Безрассудство оно такое — необъяснимое. Но, кто не рискует, тот не пьёт. И даже не так страшно, что он остался без ужина. Он постарается быть терпимым и понимающим. Но безнаказанно пренебрежение обязанностями не пройдёт — это слишком. Да и опыт с закрыванием глаз на мелкие огрехи был плачевным.* * * * * *
День икс. Луна за окном, одиннадцать вечера на часах. Привычный кабинет, в котором пахнет таблетками и тревогой. И ещё чем-то, что близко к понятию «уютный». За стенками едва слышно эхом проносится чей-то обезумевший крик. Наверное, это птица, которую заперли в карцере. В этом центре всё находится под рукой — и лечение, и «калечение». Радует, что Ким здесь ради первого. — Как Ваше самочувствие? Тэхён смотрит бездумно в потолок, сложив руки на груди, словно собрался умирать. Впрочем, так и есть — он к этому готовится. Похоронит остатки того морального, что в нём осталось от человека, и заживёт спокойной жизнью: — Я безнадёжно устал, — звучит вполголоса спустя какое-то время тишины. — Поначалу я радовался улучшениям. Радовался, что не боюсь громко дышать в чужом присутствии. Но теперь всё это… — голос садится на последнем слове, горло приходится прочистить, откашлявшись. — Все улучшения угнетают меня. — Расскажите, от чего Вы устали. — От себя? От людей, которые меня окружают, тоже. Я не знал, что можно такое чувствовать, — делает паузу, шмыгнув носом. Задумывается на ещё несколько минут тишины. — Я никогда не думал, что окружающие меня люди — это что-то важное. Я существовал в их обществе, обороняясь, и это было тем, что стимулировало меня. Страх толкал меня дальше и дальше. Теперь, будучи в ремиссии, я потерял мотивацию, и мне внезапно открылся такой спектр… чувств? Что это сложно вынести. Ничего не хочу. — Позвольте себе ничего не хотеть. Иногда, чтобы чего-то захотеть, нужно упасть лицом в песок и позволить себя засыпать. Рано или поздно Вам захочется встать. Тэхён смакует. Он представляет, как идёт по пустыне. Борется с жаждой, глотает песок. И вот лежит он, засыпанный, день. Два. И вдруг скучает по небу. Наверное, он бы действительно вытащил руку из песка, но на остальное бы у него не хватило сил, потому что истощение дало о себе знать. Возможно, ему должен кто-то помочь? — Если у Вас не нарушение в работе головного мозга, и не депрессия, — под нос бормочет мужчина, добавляя это к своей последней реплике. — Давайте отвлечёмся от философии и поиграем. Тэхён усмехается. В этом кабинете он уже столько раз «играл». Только, по большей части, в больного. Ну и пусть. — У вас сейчас сложный период в жизни, Вы запутались в себе, а смена лечения сказалась на вашей тревожности, так? Поправьте, если я не прав. — Так. — Чтобы лучше себя понять, можем поиграть в ассоциации. Я задаю вопрос, Вы отвечаете, хорошо? Тэхён скомканно угукает. Каждый раз на психологических упражнениях он словно уменьшается до пятилетнего возраста и становится невероятно уязвлённым. Чувство небезопасности порядком ему надоело. — Если бы Вы были животным, то каким? — Маленьким? — Ким смотрит в потолок, пытаясь представить, каким бы животным он мог быть. — Какой-нибудь песец. — Почему? — Песцы — северные животные, и мне кажется, что они одинокие. А ещё красивые. Живут себе в дикой природе и никому не мешают. Я бы тоже так хотел. — Вы помните, с кем сравнивали себя два года назад? Тэхён хмурит лоб. — С… Медведем, кажется? Я тогда больше полагался на себя. Получается, сейчас всё стало хуже? Я даже себе не доверяю, хотя раньше это касалось только моей паранойи, но не жизненных установок и принципов. — Не делайте поспешных выводов. Лучше подумайте, какая погода Вас олицетворяет? — Дождь, — Тэхён вспоминает дождливые дни в пентхаусе. Как он только приехал к Чонгуку, и не мог найти себе места от страха. Внезапно сердцу стало спокойнее при одном только воспоминании о гостиной и первой встрече с Чон-нимом. Не было ничего пугающего. Всего лишь шёл дождь, бил в стёкла, горел огонь в камине… Уютно и тихо. Когда идёт дождь, крепче спится. Он однажды, кажется, загляделся на ливень в окно после секса? Тогда он чувствовал себя опустошённым, но вместе с тем по-новому наполненным. Интересное чувство. За размышлениями о погоде Тэхён продолжает сам: — Дождь мне подходит. Он меланхоличный, но в то же время тёплый и успокаивающий. Раньше я мог бы назвать себя раскатом грома, а теперь я чувствую, что стал добрее и тише. Или мне так кажется. Мир, отчего-то, перестал выглядеть враждебным. Это, наверное, как дезактивировать мины на поле боя? Сначала ходишь между ними, как в жопу ужаленный, а потом отпускает, и бежишь, свободный. — Очень хорошо, — мужчина довольно качает головой, кажется, делая свои какие-то выводы. — Какой Вы цвет? — Серый. Грязно-серый. — Есть причина? — Он просто неприятный, — расплывчато, и тишина. Всё оставшееся время сеанса Тэхён молчит, и ему в этом не препятствуют. Иногда бывают сеансы, проходящие в абсолютной тишине. Как этот. Возвращаясь домой, Ким думает, почему именно серый? Он хочет для себя быть и жёлтым, и голубым, и зелёным. Это ведь всяко лучше серого, да? Или серый — это то, что ему предстоит полюбить? Почему это вообще так важно? Наверное, в погоне за будущим, за «той самой лучшей жизнью», он упустил жизнь, которую жил «сейчас». Но разве неправильно было бороться? Но есть ли смысл в этой борьбе сейчас, когда его окружают вещи, в которых он испытывает нечто новое, приятное и неизведанное? Значит ли это, что он сдался? Стоит ли отказаться от «той» цели, чтобы наслаждаться «здесь» и «сейчас»? Имеет ли он на это право? Имеет ли он право быть здесь? Тэхён задумчиво снимает с себя галстук, а после стягивает и рубашку. Чонгук не спросил сегодня у него про ужин. Можно ли так? Он целый день ходил в ожидании чужих вопросов и претензий, а по итогу вернулся после врача разбитым и погружённым в свои мысли, и никто из них даже не вырывает. Он, оказывается, такой маленький. Очевидные вещи упускал из-под носа. И ему столько нужно в себе проработать, что накатывает бессилие. Наверное, гнаться за будущим уже бесполезно, когда ты ложишься без задней мысли в постель, понимая, что она — твоя. Чонгук практически никогда не нарушал его личного пространства, предпочитая стучать. Относился воспитанно и с уважением. А благодарность, расползшаяся в груди за такую мелочь — это нормально? А сдаваться — нормально?