Послушный, как ветер, надежный, как тень

      Пробка вылетает с громким хлопком, за которым следует разноголосое, полное восторга «о-о-о-о-о». Полупрозрачная пенистая струя с шипением вырывается из узкого темного горлышка, обмывая тонкие белые пальцы и расплескиваясь на новую бледно-серую скатерть.       Крик, смех, «несите тряпку!». Путаница разнотонных реплик.       — Хоро-о-ош!       — Легкая рука, Рег!       — Ага, полстола, блин, залил.       — Мужики и моя прекрасная дама, вы простите, но у меня только кружки. Из кружек будете?       — Да хоть из банок, Хэппи.       — Макс, пожалуйста, передай Курту соусницу.       — Дорогой мой, тебе сколько?..       — Ой, Хэппи, не много ему?..       — Керт. Курт! На, ящерка!..       — До краев, мой бесценный…       — Брось, Мэй. Ему скоро двадцатник!..       — Ох, Макс, спасибо!..       Бутылка шампанского, блюдца с закусками (ассорти орешков, ломтики кальмара, сушеные фрукты), большое блюдо с мясным пирогом, от которого валит пар. Все собрались за столом: пришельцы, Паркер, хозяин — с хозяйкой. Мэй хором уговаривают перестать суетиться. Хэппи в конце концов просто хватает ее за талию и усаживает к себе на колени. Миссис Паркер возмущается, бьет его по руке. Смеется — много, громко. На смуглом пальце — серебряное кольцо, на лице Хогана — безмерное довольство.       Норман Озборн встает, чтобы произнести тост. Широкая улыбка, лучащиеся глаза, приятный голос — само очарование. «Дорогие мои…»       — …да будет ваша жизнь такой же яркой и счастливой, а дом — светлым и гостеприимным — самым гостеприимным во всей Мультивселенной. — Все смеются, и Озборн поднимает эмалевую синюю кружку в белый цветочек. — За мистера и миссис Хоган!       — За мистера и миссис Хоган!       Кружки сходятся с нестройным стуком. Рег, Марко и Хоган вместе подрываются, чтобы разрезать пирог. Озборн садится около Октавиуса, хлопает его по плечу. Тот улыбается. Коннорс передает Мэй салфетки, Диллон подначивает Паркера сыграть в «кто кого перепьет».       Стрэндж поглядывает на них в хрустальный шар, пролистывая сборник наиболее популярных схем по составлению пентаграмм. Этот шар не только больше и вычурнее, но и шире по функционалу: выдает более четкую картинку и воспроизводит звук.       В Санктум Санкторуме — полная тишина. На столе — куча книг и свитков, которые нужно изучить. Ломит спину, ноют виски, горят глаза. Побаливают суставы на руках, Стивен невольно трет пальцы. Хмурится. «Это лишь шоу», — думает он, глядя на творящееся веселье. Глядя на хохочущего Рега. Красивый спектакль — одновременно для труппы и зрителей. Кто знает, что прячется там, за ширмой? «Вы — параноик», — точно сказал бы на это Паркер. Уж лучше так, чем труп, ответил бы Стивен. Он ни за что не сел бы сегодня за стол, не сделал бы ни глотка и не съел бы ни кусочка — даже если бы пригласили. Неизвестно, вдруг что подлито в питье или подмешено в еду.       И все же, каким бы опасным ни было представление, выглядит оно изумительно. Улыбающиеся лица, заливистый смех, дружеские подтрунивания. Все так мило, задорно, искренне. Аж хочется поверить…       «Ни в коем случае». Стивен возвращается к чтению. Даже самая прекрасная иллюзия — всего лишь иллюзия. А Рег — великолепный иллюзионист. И умелый манипулятор. После возвращения — «с того света» — из магической комы он стал едва ли не в два раза деятельнее, чем раньше. Для него это было несложно — во многом потому, что у него появился верный союзник и энергичный помощник.       Нормана Озборна как подменили. Никаких приступов агрессии, никаких намеков на вторую личность и связанных с этим речей о «всемогуществе» и Богах. Буйный шизофреник исчез, а на его место пришел живой, эффектный и крайне обаятельный черт. Как выяснил Стивен, по роду занятий Озборн — предприниматель, и теперь это стало очень заметно. Ему не сиделось на месте, он везде и всюду совал свой острый нос; даже наладил контакт с каждым из пятерки (и со Стрэнджем пытался, но Стивен быстро это пресек), Хэппи, Мэй и Паркером, и вообще вел себя так, будто заехал в гости к давним друзьям.       «Это магия. Ничем иным это не объяснить».       Рег не посвятил остальных в подробности сотворенного им чуда. А на следующий день внезапно закрыл Озборна и Октавиуса в комнате с фабриктором. Правда, потом изнутри постучали и попросили открыть — «мы и так никуда не уйдем» — но Рег, хмурясь, заявил, что никого не выпустит и не впустит, «пока не будут расставлены все точки над «и»!». Стивен тогда еще был в квартире и заметил явное оживление.       Особенно в злодейском стане.       Едва Рег встал на обе ноги (нетвердые, но уж какие есть), к нему кинулись чуть ли не все: Марко с докладом, Коннорс с аптечкой, Диллон с поднятым диваном («Глянь, Рег! Глянь!»). Да что уж там — Паркер вовсе юркнул под плед, моментально оказавшись в кольце длинных тонких рук. «Живые! — хихикал Рег, ероша тугие кудри, зарываясь пальцами в густой песок и осторожно пощипывая бледную культю. — Все! Как я и говорил! Слышишь, Норман? С тебя сотка, ты обещал!..»       Норману было не до того — у него состоялся «серьезный разговор» с «далеким другом». Стрэндж — тихонько, незаметно — попытался заглянуть к ним с помощью астральной проекции, и у него даже получилось… за что ему до сих пор было немного стыдно. «Это было необходимо. Я должен был проверить». Все так, но вид сутулых плеч, бледных лиц и блестящих от слез глаз не оставлял — и очень смущал. Ему так и не удалось выяснить, что конкретно двое старых знакомцев обсуждали.       И, наверное, это к лучшему.       Вышли они через пару часов. Первым вылетел Озборн — с красными глазами, белым лицом и трясущимися руками, но безмерно веселый, бодрый, счастливый — и потребовал виски со льдом и «чего-нибудь горячего». Когда лед уже был порезан, а еда из китайского ресторана распакована, приковылял Октавиус, пряча за темными очками опухшие веки и шипя на жмущиеся к нему щупальца. «Какой же ты у меня плакса», — со смешком проговорил Озборн, потрепал его по голове, сунул стакан с виски. И тут же объявил всем, что именно он научил «малыша Отто» по-настоящему пить (за что получил металлической клешней по носу).       Стрэндж вернулся в Санктум почти сразу после этого. Ему показалось, что у виски был странный привкус.       — Многовато нас собралось, — говорит Рег, когда все шампанское выпито и вся еда съедена. — Куда ложиться будем?       — Я к Мэй, — заявляет Хэппи, глядя на невесту мутными глазами. — Вы же не против, сударыня?       — Я очень даже за, сударь, — улыбается Мэй и целует жениха в заросшую щеку. — А Питер говорил, ему звонила Мишель.       — Правда? — выдает Паркер, часто моргая — кажется, он успел набраться (Хоган непонятно откуда вытащил немного вина). Тетка делает большие глаза, и парень спохватывается. — Ой, да! ЭмДжей… Она просила, чтоб я к ней заехал. И Нед тоже. А-а. А как же они?       — Мы че тебе, груднички? — язвительно фыркает Диллон. — Без нянечки не проживем?       — Дело не в нас, Макс, — Коннорс качает головой и устало вздыхает. — Дело в людях повыше. Им нужно все контролировать.       — Да ебал я в рот!.. — На него шикают, и Макс морщится. — Да плевать на этих повыше! Пусть в задницу себе запихнет свой контроль. Если еще есть место рядом с серебряной ложкой.       — А мы сейчас у него спросим, — ухмыляется Озборн. — Пит, дай-ка телефон.       — Какие же вы напряженные.       Голос — как звук дрогнувшей струны. Все примолкают. Стивен отрывается от книги. Глаз жжет. Горло сохнет. «Да сколько же он знает заклинаний?!»       Глаза цвета олова блестят. Рег встает и несется в дальний темный угол. Копошится там немного и возвращается… с гитарой. В гостиной становится так же тихо, как в Санктум Санкторуме. Все смотрят на Реголо, а тот не спешит садиться на место — отодвигает лишнее от окон, убирает «дубину» («прости, малышка», «чтобы не отбрасывала тени»), делает круг почета по комнате. Улыбается, ухмыляется, чуть лукаво, чуть дерзко. Долго ходит, ходит, пока не запрыгивает на спинку дивана. Садится, поставив одну ногу на спинку, а другую — свесив вниз.       Сверкнув белоснежными зубами, принимается настраивать гитару.       — Надо вас расслабить, — заявляет он.       — От-ткуда у тебя?.. — решается спросить Макс в общей непроницаемой тишине. — Ты ж без нее был!       — Она всегда со мной, — просто отвечает Рег, и голос его — что-то невероятное и абсолютно обыкновенное. — Жить не могу без…       Тонкие пальцы пробегают по струнам, выдав тяжелый густой звук.       — …музыки, — и в этом слове — бесконечность трепета, ласки и нежности. — За окном стынет закат, а вы мне сейчас — дороже соли. Моя душа хочет петь. Вы позволите?       Глупый вопрос — все заворожены. Даже тот, кто сам умеет завораживать. Тяжелый талмуд тянет руки вниз. Сухожилия на пальцах почти стонут, и Стивен откладывает манускрипт. Промахивается — тот падает на пол. Но это уже неважно. Рег перебирает струны несколько раз.       И поет.       Это уже выше любых сил. Стивен знал, что оно есть, что оно точно существует — но не видел ни одного мастера, в полной мере владеющего этим искусством. Музыка так и так полна магии, а уж становясь магией сама по себе, она превращается в один из самых мощных подвидов волшебства. После первого же куплета чародей понимает, что бессмысленно сопротивляться — и почему-то от этого безмерно легко. Так легко радоваться, восхищаться, любить человека перед собой — за мелодию, за голос, за песни. Чистый сильный тенор уносит ввысь, к звездам и молниям, и опускает на дно, к водам и скалам. На балладах он густой и лиричный, на песнях — звонкий и задорный. Он гибкий, обыденный и живой. В нем нет фальши, и это манит открыть душу нараспашку и забыть, забыть, забыть…       Но Стивен ничего не забывает.       Едва музыка стихает, наступает пауза. Одна от другой, они разнятся. Первая очень тихая, пугливая — первое впечатление обжигает, как огонь. Но чем дальше, тем ожог шире, тем больше сгорает покров, тем сильнее обнажается нутро. На последней уже нет ни боли, ни страха — только лихорадочная дрожь. Они подпевают, хлопают и улюлюкают.       «Они любят его».       И его сердце вторит им, так что чародею приходится отойти к окну — вдохнуть, подышать, отдышаться. Избавиться от наваждения. А там закат «…что в небе киснет…», и он где-то там «…далеко-далеко за холмом… ждет его…». Аккорды бьются в груди, как прибой о берег, и ему хочется кричать.       Впрочем, его быстро вынимают из волнительной нежной муки, как ребенка из теплой люльки. И с размаху кидают в морозную прорубь:       — Ну, вот теперь можно и позвонить. Пит! Давай телефон. Звякну нашему всевышнему. Пусть приходит. Контролирует.       Банальная глупость, но сказано с такой едкой насмешкой, что Стивен пропускает два звонка, прежде чем взять трубку. Обожженное место ноет.

***

      Сна ни в одном глазу. Как и в прошлый раз, Стивен улегся в плаще, надеясь подремать пару часов, но тщетно. Глубокая ночь, а он пялится в потолок. Пришельцы храпят от души: Диллон — в кресле, Марко — сидя, на диване, Коннорс — рядом, положив голову ему на колени, Озборн и Октавиус — на матрасе на втором этаже.       Рег на балконе, Стивен это знает. И встает.       В горле сухо, хочется пить. И он даже делает несколько шагов в сторону раковины. Но в последний момент разворачивается на сто восемьдесят. «Проверю и пойду». Что-то гложет. Что-то не дает покоя. И что-то странное с Глазом. Раньше он просто обжигал, но в последнее время еще и дрожит — точнее, гудит. «Может, это как-то связано с большим количеством чар?» Может, парень накладывает их на себя слоями? Стивен знал, что это возможно, хотя и никогда не использовал сам. Это очень высокий уровень чародейства — с этим нужно либо родиться, либо долго тренироваться.       «Либо быть сверхчеловеком. Не человеком».       Диллон всхрапывает, как конь, и Стивен невольно прижимается к стене — она как раз между окном и дверью на балкон. Дверь приоткрыта — несильно, но разглядеть, что происходит снаружи, можно. «Еще пара шагов». Для лучшего обзора.       Как всегда скрюченный в три погибели, Рег как всегда сидит… и чертит что-то на полу.       Стрэндж щурится, всматриваясь. Да, все верно: ингредиенты отодвинуты, котелок убран. Пол чистый — не считая расчерченной на сектора схемы. Белые линии пересекаются, накладываются одна на другую. Посередине — несколько цветков («похоже, паслен, колокольчик»), пара пучков травы («выглядят, как ковыль, полынь»), горсть золотых монет, какой-то красный комок и несколько костей («реберные, кажется, человеческие»). Рег дорисовывает схему, откидывает мел. Вынимает свечи из кармана. Расставив в определенную фигуру (тяжело понять какую), зажигает щелчком пальцев. Глубоко вздыхает. Подбирает с пола какой-то предмет и кладет в руку.       Предмет поблескивает металлом, и Стивен понимает — лезвие. Это нож. Рег снова вздыхает. И шепчет:       — Яд и горечь, злато и плоть, кость и…       Одно движение, как росчерк пера, — и по запястью бежит красный ручеек.       — …кровь. Увидьте меня, пленители Колеса. Услышьте меня, принцы Забвения. Дайте мне сил и безумия, дайте мне воли и хитрости, дайте мне храбрости и удачи, чтобы выйти сухим из воды. Три великих Кота, мастера Скользких путей, вспомните любимого ученика!..       А кровь бежит по запястью и капает, капает, капает.       На пентаграмму. Рег наклоняет гибкий стан, опускает лохматую голову, воздевает изящно руки. Его тело с каждым словом — все длиннее, все уже. От него ползут тени — тонкие, ломанные, рябящие. Голос все тише, все глуше.       — …Яд и горечь — на язык для дурного похмелья! Злато и плоть — на кон для нечестной сделки! Кость и кровь — на струны для предсмертной мелодии! Примите дары — и одарите в ответ! Люблю вас. Трижды люблю. Люблю, люблю, люблю!       Пара мгновений — ничего. Сердце бьется о ребра, глухо стучит в ушах. Темно-алое свечение на кончиках тонких пальцев — обман зрения? Или реальность? «Так глупо», — пустая мысль в голове. Кто угодно ведь может увидеть…       Свечи гаснут. Круг вспыхивает — и исчезает. Рег вскидывается, прогоняя тени. Его поза — поза внимающего, поза просителя; кажется, он затаил дыхание. Кого он слушает? Кто говорит с ним?..       Что-то бьет в висок с мелодичным, насмешливым, вкрадчивым: «Мы, смертный маг. И только с ним. Но не волнуйся — мы не скажем. Мы отпустим, а ты — беги-беги. Пока он не обернулся. Иначе — боль, горе, смерть! Ха-ха!» И вспыхивает огнем. Кожа горит, пахнет жженным.       Ноги подкашиваются, и Стивен чувствует, как плащ обхватывает плечи. А так же то, что он должен бежать. Как можно скорее. Как можно дальше.