Послушный, как ветер, надежный, как тень

      — Да это бред! Бред! Идите нахер! Идите в жопу!..       Под оглушительный хохот Макс вскакивает с кресла и принимается носиться по комнате, кроя все отборной бранью. Они сидят в центре разгромленной комнаты. Озборн в кресле с сигаретой в зубах, Октавиус на стуле докуривает сигару. Марко и Хэппи прямо на полу допивают последнюю бутылку вина.       Рег обнимается с Коннорсом на диване.       — Так, — говорит Хэппи, — мне че, за вторым тазом идти?       — Да мы немножко, — хихикает Рег, целуя разомлевшего Коннорса в шею. — Вот поэтому ты — похоть, душа моя.       — Почему? — посмеиваясь, выдыхает Коннорс. Его качает. — Ох, моя голова…       — Иди сюда, — Рег укладывает его к себе на колени. С улыбкой смотрит на обозленного Диллона. — Макс, сонце…       — Отвянь!       — Эт ж в параллельном мире! Здесь я хочу трахнуть только одного человека — и это Хэппи!       — О боже, — Хоган морщится и смеется. — Только сделай это быстро, ладно?       — Это херня! — заявляет Макс в очередной раз. — Не верю, что это херь работает. Ладно Норман, ладно Отто…       Озборн и Октавиус, переглянувшись, деловито пожимают друг другу руки.       — …но я-то, блять!.. Я не хочу с тобой трахаться! Я не люблю мужиков! Ты вон с Куртом больше тискаешься!       — Сонц, пряжа не умеет врать, — спокойно говорит Рег, убирая плотный моток полупрозрачных ниток в карман. — Она умеет только показывать. Если она показала, что наши варианты трахались, то…       — Ага, показала она! Показательница херова, тьфу, блять…       — Ладно, забыли, — улыбается Рег и целует Коннорса в ухо. — Ты похоть, мой свет, потому что так и льнешь ко мне. А еще к Питеру. А еще к Флинту. Не спорь, я видел!       — Звучит… не совсем здорово, — хмыкает Октавиус.       — Так и есть, — кивает Рег.       Коннорс дергается, и Стивен ерзает. Он сидит в кресле, закинув ноги на стол, и потягивает вино, разбавив его водой. Поясница затекла, и колени одеревенели, но двигаться совершенно не хочется. В нем три бутылки: черное пиво, красное вино и золотистый эль. Голова кружится, и образы в хрустальном шаре зыбкие, туманные. Ему бы поспать, но нельзя. Ему нужно за ними следить. Это очень важно. Кажется… Чародей так устал, что уже ни в чем не уверен.       Ну, кроме того, что Рег хочет вывести Коннорса на откровения. И у него отлично получается.       — Я люблю секс, — подчеркнуто просто отвечает полу-ящер. — Его все любят.       — Но не все становятся им одержимыми, — замечает Рег.       — Я не одержим.       — Да ну?       Коннорс молча прикрывает глаза. Делает вид, что устал. Рег обращается к остальным:       — Так бывает, когда очень сильно чего-то хочешь, но не получаешь.       — Да ладно, Курт, — смеется Озборн. — Ты? Не получаешь? У такого красавчика…       — Он не считает себя красавчиком, — говорит Рег. — Он себя ненавидит.       Брови Озборна ползут вверх. Диллон возвращается в их импровизированный кружок.       — Из-за руки, да? — негромко говорит он.       — Чего? — выдает Озборн. — Серьезно? Керт ты…       Курт сжимается, и он умолкает. Смотрит на Рега. Тот качает головой.       — Лицо — первое, на что смотрят люди, — шепчет Рег.       — А обрубок — второе, — шепчет Коннорс. Открывает глаза. — Ненавижу.       Его голос безжизненный, чуть шипящий, как у ящерицы или змеи. Стивен чертыхается, другим тоже не по себе. Рег и ухом не ведет.       — Это лишь часть тебя, — говорит, поглаживая культю. — Малая часть.       — Важнейшая часть, — выдыхает Коннорс. — Я мог быть артистом. Музыкантом. Мог быть врачом. Хирургом. Я мог играть на гитаре, показывать фокусы с монеткой, бросать мячики, нести в два раза больше тарелок и ползать на четвереньках. Я не могу. Я едва держу гриф, у меня выскальзывает монетка, падают мячики, тарелки, я сам падаю, когда пытаюсь встать на четвереньки. У меня же не четыре конечности. — Он зло фыркает, открывает рот. Стыдливо прикрывает. — Это… То есть…       Стивен не сразу понимает, чего он стыдится (не до того, у него резко начинают ныть руки). И только потом до него доходит: «На четвереньках. Похоть». Кажется, до прочих тоже дошло.       — Если эта тварь ставит тебя на… — начинает Рег, раздув ноздри.       — Нет. Влад ласковый, — с глубокой нежностью шепчет Коннорс. И судорожно вдыхает. — Но это ничего не меняет. Я калека, я урод — и не надо со мной спорить. Многие пытались. Даже Володя. Без толку. Я бы все отдал, чтобы обнять его… вас… обеими руками. Я хочу быть полноценным. Я хочу быть… мужчиной. Не педиком, не инвалидом, не ручным ученым в игрушечном колесике у «Озкорп». Человеком! Эта сволочь Озборн… не ты, Норм… отказывает мне даже в этом! Он, черт его дери, разваливается по кускам, но имеет во много раз больше власти над своей судьбой, чем я!..       У него перехватывает дыхание, он замолкает. Зарывается носом Регу в колени. Зажмуривается. Рег гладит его по голове. «Болит?» — шепчет, касаясь культи. Коннорс, помедлив, кивает. Стивен все сжимает и разжимает ноющие пальцы.       Озборн закуривает.       — Значит, я разваливаюсь, — хмыкает, выдыхая дым.       — Нет, — говорит Рег. — Твой вариант. Другой человек.       — Один хрен, — отмахивает Озборн. — Что у него? Гангрена?       — Ретровирусная гиперплазия, — бормочет Коннорс. — Поражение мягких и костных тканей. Генетическое заболевание.       — Удачливый вариант, — смеется Озборн. Смех резкий, отрывистый. Злой. — Все дерьмо на лице написано.       — Норман, не надо, — просит Октавиус.       — Не скули, — морщится Озборн. — Тебя, Курт, это тоже касается. «Имеет власть над судьбой»? Ха! Я тоже ее имел. Мне стукнуло двадцать два, когда «Озкорп» со всеми активами перешла мне. Я был горяч, дерзок и смел. Я дописывал докторскую, разрабатывал амбициозный научный проект и имел статус подающего большие надежды. У меня была жена-красотка, очаровательный мальчуган и лучший друг, с которым мы были почти как братья. Я верил, что через десять лет я выстрою собственную бизнес-империю, через двадцать передам ее своему сыну, через тридцать уйду на пенсию, а через пятьдесят поднимусь на вершину Эвереста, просто потому что могу. Все силы, средства и время этого мира были мои. Я превзойду ублюдка-отца и заставлю мать мной гордиться. Я буду наилучшей версией себя.       Сигаретный пепел сыплется Озборну на колени, но он как будто не замечает. Он курит и смотрит куда-то невообразимо далеко. Голубые глаза поддернуты поволокой.       — Сейчас мне сорок два, — голос скрипучий и холодный, как искусственный лед. — И для всех я исключительно мешок с деньгами. Мой проект забыт, и «доктором» меня называют только из вежливости. Жена мертва, сын презирает, друг ненавидит, а недостроенную империю растаскивают те, кто обязан был ее строить. Меня увольняют с должности гендиректора…       — Что?! — выпаливает Октавиус.       — …у меня отбирают компанию, а издержек с последним заказом так много, что я, вполне вероятно, буду вынужден объявить себя банкротом. — Тонкие губы кривит улыбка. — Надеюсь, у моего варианта дела идут лучше.       — Нет, — говорит Рег. — Идентично.       — Бедняга. Впрочем, сам виноват, — третья сигарета идет в ход. Или четвертая?..       — Хватит! — рычит Октавиус, отбирая ее. — Это уже вторая пачка!       — Мы отдыхаем, дорогой мой, — с неимоверной усталостью замечает Озборн. — Веселимся до смерти. Да, Рег?       — От курения рак бывает, — внезапно замечает Диллон.       — Надо же от чего-то помереть, — хмыкает Озборн. Исподволь тянется за сигаретой, но Октавиус кидает ее Регу. Тот прячет ее в рукав. — Сволочи. Украли мою смерть.       — С меня хватит смертей, — твердо говорит Октавиус.       — Кстати. Ты так и не сказал, — тихо напоминает Рег, — как она умерла.       «Она?» Октавиус отводит глаза. Озборн щурится.       — Если он не хочет… — шипяще начинает.       — Я не заставляю, — Рег пожимает плечами. — Но он даже тебе не сказал. Это странно.       — Кто умерла? — моргает Диллон.       — У тебя кольцо, Отто, — как будто не к месту замечает Марко.       И правда. Золотой ободок плотно сидит на мясистом пальце. Октавиус прикрывает его ладонью. «У тебя тоже, Флинт», — бурчит в ответ. Стивен понимает, что у него кончилась выпивка. Очень не вовремя.       Октавиус смотрит на Озборна исподлобья.       — Почему ты-то мне ничего не сказал? — негромко спрашивает, буравя темными глазами. — Почему не сказал, что у тебя проблемы? Что нет денег? Что жена умирает? Что совет директоров давит? «Почти как братья»! Черт, Норм, одно слово, и всего бы этого можно было!..       — И что бы ты сделал? — резко перебивает Озборн. — Дал бы мне в долг? Защитил от совета? Вырезал бы у Эмили кисту? Что? Что бы ты сделал?!       — Был бы рядом, — тихо замечает Рег.       — Не лезь! — осаживает Озборн.       — Но он прав! — горячится Октавиус. — Если бы мы поговорили!..       — Если бы вы поговорили, «Озкорп» курировала бы проект… — говорит Рег.       — Я ему звонил, — ворчит Озборн.       — И бросал трубку, — ворчит Октавиус.       — …Если бы «Озкорп» курировала проект, ты бы засунул нос в исследования. Если бы ты засунул нос в исследования, ошибку в расчетах выявили бы гораздо раньше. Если бы ошибку выявили гораздо раньше, то не было бы аварии. Если бы не было бы аварии…       Рег смотрит на Октавиуса. Все смотрят на него. Стивену нужно выпить. Срочно.       — …У Отто не было бы щупалец! — гневно заканчивает Озборн.       — …Рози была бы жива, — спокойно говорит Октавиус.       — Красивое имя, — трепетно шепчет Рег. — Я люблю розы.       — А-а, так вот кого ты звал!.. — начинает Диллон. И затыкается. — Прости.       — Все хорошо, парень, — слабо улыбается Октавиус.       — Нихрена не хорошо! — рычит Озборн. — Это не их дело! Молчи!       — Мы вместе пили, — улыбка Октавиуса становится шире. — Раньше после такого люди называли друг друга братьями.       Рег улыбается в ответ. Стивену очень нужно выпить. Очень срочно.       — Осколки прирезали? — выдает Марко.       — Флинт! — рявкает Озборн.       — Откуда ты знаешь? — удивляется Октавиус.       — Ты когда в отключке был, про стекло говорил, — продолжает Марко.       — Да, — кивает Октавиус. — Стекло.       — Ты уверен, что она… — Озборн мнется. — Если порез не слишком глубокий, то…       — Ей стекло попало в глаз, — твердо перебивает Октавиус. — Через него достало до мозга. Она мертва, Норман. Не трави меня надеждой.       — Ты извини, если грубо, — говорит Марко. — Я свою первую девчонку с петли снимал. Пяти минут не хватило.       — Боже мой, Флинт! — Хэппи, кажется, в перманентном шоке. Это первый раз за десять минут, когда он заговорил. — Что за?..       — Да ничего, старина, — отмахивается Октавиус. Лицо серое, глаза мутные. — Ты лучше скажи, как такой рукастый мужик умудрился стать вором? Сочувствую, кстати.       — Путем. Это давно было, — отвечает Марко, имея в виду, наверное, «девчонку». — А ты как таких делов наделал?       — Был невнимательным. И самоуверенным, — отвечает Октавиус, щупальца выныривают из-за его плеча. Он гладит парочку из них. — Рег прав, мне нужен был взгляд со стороны, а я его не искал. Даже не пытался. Думал, что никто, кроме меня, не поймет, насколько сложна и революционна моя идея. Бесплатная энергия для всего человечества. Искусственное солнце, согревающее своими лучами весь мир. Я думал, я демиург. Оказалось, очередной мечтатель…       — Мне б такие причины, — хмыкает Марко. — Я просто за быстрыми деньгами пошел.       — При всем уважении, старина, — усмехается Октавиус, — ты не похож на жулика-авантюриста.       — Он хорошо притворяется, — фыркает Диллон — и получает пригоршню песка в нос. — Эй!       — Тихо, мелкий, не перебивай взрослых, — улыбается Марко. Улыбка быстро тухнет. — Честно говоря, этот песок — ерунда. Меньшая из бед. Когда молодым был, меня загребли за драку. Случайно, я был не при делах. Почти. Разнимал. Да неважно… Там я познакомился с ребятами, кто давно в этом деле. Для них отсидка была как работа. Стиль жизни. Я вышел досрочно за хорошее поведение. Похоронил одну девчонку, встретил другую. Думал, заживем теперь. Она у меня золотая… была…       — Не загадывай, — негромко говорит Рег.       — М? Угу… Так вот. Родили мы дочку. Я на стройку пошел. До пяти лет все было замечательно. А потом эта, — Марко бросает взгляд на Озборна, — опухоль. Не киста, что-то другое. Что-то серьезное.       Круглое личико, розовые щечки, темные пушистые кудельки. Пэнни. «Донна». Из последних сил Стивен просит Леви принести еще бутылку. «Даже полупочатая подойдет».       — Рак? — «тебя заело, Диллон?»       — Не. Не помню, как называется, — Марко чешет затылок. Слабо хмыкает. — Кстати, Норм. Спасибо. За поддержку.       — Что?.. А. Да. Пожалуйста, — Озборн трет красные глаза. Объясняет прочим: — Благотворительность. Один из самых эффективных инструментов, когда дело касается пиара.       — Мы на деньги с твоего фонда два года жили, — кивает Марко. Пауза. — А потом я пошел грабить. Связался с теми ребятами, встал с одним в пару. Обирали кого погаже: мелких жуликов, компании-однодневки, ставки, бои, казино и прочую шваль.       Поколебавшись, Марко берет бутылку и допивает одним махом все, что там было. А там было много. Песочник даже не морщится. Песок сходит, обнажая человеческое лицо. «Ты что, так всегда мог?»       Все молчат. Кроме Рега.       — А потом ты убил человека, — кивает он.       — А потом я убил человека, — кивает Марко.       — С-сука, — цедит Озборн.       — За что? — удивляется Диллон.       — Случайно, — отвечает Марко. И закрывает лицо рукой. — Это был дядька Паука.       — Серьезно?!       — Охереть.       — Бен Паркер?       — Но вы помирились? — мягко спрашивает Рег.       — Да, — Марко тянется было за сигаретой, но передумывает. Молчит. — Но толку? У меня нет работы. Эмми злится. Я не знаю, что делать. Я устал.       — Так попроси у Паука помощи, — говорит Диллон. Его глаза сверкают. — Раз простил, пускай помогает.       — Не, не хочу, — помешкав, Марко достает из глубины себя — песочной массы — флакончик. В нем бултыхается искрящаяся полупрозрачная жидкость. — Рег сказал, вот это поможет.       Стивен не слушающимися пальцами приближает, чтобы разглядеть бутылочку лучше. Все оглядываются на Рега.       Рег пожимает плечами.       — Как минимум, ускорит регенерацию нервных тканей, — мужчины недоумевают, и он объясняет: — У девочки нарушена координация движений. Плюс проблемы с дыханием и работой сердца. Зелье должно вылечить ее за несколько месяцев.       — Чудо-сыворотка, — шепчет Коннорс, глядя на него во все глаза.       — Эй, это одноразовая акция, — Рег поднимает руки, как будто защищаясь. — Я использовал большую часть энергии для перемещения через пространство, чтобы напитать воду как следует. Мне бы этого на несколько переходов хватило. И я не уверен, что сумею ее восстановить.       — Погоди, — Озборн щурится. — У тебя есть… была приблуда, чтобы отсюда уйти? И ты ей не воспользовался?!       — Заклинание тянет меня обратно, — усмехается Рег. — Тут гребаный водоворот. Впрочем, даже если бы его не было, я бы никуда не пошел.       — Почему? — спрашивает Диллон.       — А вы? — Рег привстает. — Как бы я вас бросил? Как бы я бросил тебя, Макс? Мой любимый ученик…       — Отстань, — фыркает Диллон. — Я с тобой спать не буду.       — А ты, Макс, как таким стал? — спрашивает Октавиус.       — Давай, Макс, — улыбается Хэппи. — Ты последний остался.       — Упал в бассейн к электрическим угрям, — все смеются. Кроме Макса. — Я серьезно. А потом меня пытал какой-то хмырь с немецким акцентом и любовью к классической музыке. Я, оказывается, многого не знал о своей компании… Угадайте, кстати, какой?       — «Озкорп»! — выдают все хором.       — Сучьи дети. Без обид, Норм. Зарплаты маленькие, отношение скотское. Если бы не мать, давно бы съебался.       — А что с матерью? — спрашивает Хэппи.       — Рак, что, — Диллон облокачивается на колени, смотрит затравленно. — Парализована, уже лет пятнадцать лежит. Сука чертова.       — Макс!       — Что?! — рявкает Диллон так, что все вздрагивают. — Нельзя так про мать?! Плохой сын?! Да я в курсе! Каждый день это слышу! «Ты неудачник», «идиот», «бесполезный», «зачем я тебя родила», «чтоб ты сдох!»… Каждый сучий день по сто кругов одно и то же. Если бы не работа, я бы чокнулся. Я, — он слегка остывает, — я люблю свою работу. На самом деле. Папаша меня научил с электроникой возиться. И я люблю с ней возиться. Я вообще люблю возиться. В щитках там, в компьютерах, даже в сантехнике. Моей любимой игрушкой всю жизнь был конструктор. Я люблю свои руки, — он выставляет их вперед. — Мне нравится делать что-то руками. Еще бы место было…       «Я люблю свои руки». У Стивена ноют кулаки. Черт возьми. Черт возьми…       — Я бы тебя в свой «Озкорп» пригласил… — слабо улыбается Озборн.       — Спасибо, Норм.       — …Но он скоро развалится, так что…       — Все равно спасибо.       — А в приют? — предлагает Хэппи. — В приют ее положить?       — На какие шиши? — ворчит Диллон. — Я не Паркер, у меня нет богатого папика.       — Эй, эй, эй, не надо тут! — темнеет Хоган.       — Правда, не надо хулить покойников, Макс, — говорит Рег. Диллон моргает. — Старк мертв и уже давно.       — Никогда о нем не слышал, — признается Озборн, закинув ногу на ногу. — Кто он такой, Хэппи?       — Герой, — не задумываясь отвечает Хоган. — Герой Земли и человечества. Это… трудно объяснить.       — Мы не спешим, — мягко говорит Рег.       Этого хватает, чтобы история начала течь. Стивен старается не вслушиваться, но это невозможно. Что-то ноет в груди, пока Хэппи вспоминает про битву за Нью-Йорк, прибытие Таноса на Землю и давешний Щелчок. В своем монологе он, конечно, больше времени уделяет Старку, но и про Стрэнджа не забывает. «Чародей сказал, это был единственный выход», — шепчет Хоган, голос еще на середине начал ему изменять.       Да, так и есть. Единственный выход. Единственный шанс. Это кажется бредом, учитывая количество возможных вариантов (четырнадцать миллионов шестьсот двадцать пять). Но по-другому не могло быть. «Я сделал то, что велел мне долг. Я поступил правильно». Последний год только эта мантра способна вернуть ему покой. Сон не становится от нее крепче — но он хотя бы приходит. Уже что-то. «Половина Вселенной исчезла», — шепчет призрачный Хоган. «Из-за тебя», — эхом разносится в храме, в комнате, в голове. Черт, черт, черт…       Половина бутылки выпита залпом.       — …А потом он осел, — хрипит Хэппи, шмыгая носом. Его щеки влажные от слез. — И уже ничего больше не сказал.       — Почему? — шепчет Диллон. — В смысле… Что случилось?       — Камни, — Хэппи утирает нос. — Все из-за Камней!       — Это источник огромной космической мощи, — объясняет Рег. — Одного хватит, чтобы разорвать в клочья планету. Чтобы их использовать нужно быть сверхсущностью или иметь артефакт, который поглотит хотя бы часть энергии. У Тони не было ничего, кроме костюма, — он медлит мгновение. — Его поджарило изнутри. Когда его поднимали, он…       — Не надо, — стонет Хэппи. — Пожалуйста, не надо!       — Прости, — Рег опускает глаза. — Пит был с ним?       — Д-да, — Хэппи вытирает рукавом лицо. — Сказал ему, что мы победили. «Мы победили, мистер Старк! Победили!..»       Его душат рыдания. Все остальные молчат. Озборн, Октавиус, Диллон, Марко, Коннорс. «Норман, Отто, Макс, Флинт, Кертис». Черт бы его побрал с его паранойей. «Просто люди. Они просто люди». Стыд сжимает грудь, и Стивен пьет еще. Дурак. «Я делал, что должно». Исполнительный дурак.       Хэппи громко всхрапывает, шмыгает.       — Он обещал, что будет его учить, — хрипит, от выпивки и горя уже ничего не соображая. — Что сделает из него такого героя, такого героя!.. Лучше Кэпа, лучше Беннера — лучше их всех!..       — Сидел с ним в мастерской? — спрашивает Рег.       — А как же! Днями! — бухает Хэппи. — Запрутся в своем ангаре и варганят там очередной невероятный проект!.. Помню, подбежал ко мне как-то — Пит, конечно! — весь взвинченный, глаза горят, рот до ушей. Мистер Старк то просил, мистер Старк се просил… Я Пеппи спрашиваю: «Поттс, не ревнуешь?» А она мне: «Пускай тренируется». Они ребенка хотели… Тони думал, мальчик…       — Ну вот, — грустно улыбается Рег. — Были у него и мальчик, и девочка.       — Да, были, — Хэппи с опухшими глазами и влажными брылами похож на старого расстроенного пса. — Я ему говорил, знаете: «Чего ты его не учишь? Чего под крыло не возьмешь?» А он мне: «Да пускай, Хэппи. Пускай наиграется. Он же еще ребенок». Вот стукнет восемнадцать, говорил он, школа кончится, пойдет в универ… там и начнем с ним по-крутому, по-взрослому… — «старый пес» вздыхает, тяжко, с хрипом. — Питу скоро двадцать, а Тони год как лежит под землей.       Еще одна пауза. Откуда-то материализуется открытая бутылка с ликером. Кто-то из компании дает ее Хэппи. Хэппи пьет. Медленно, как будто нехотя. Леви тоже из ниоткуда достает бутылку. Стивен тоже пьет. Тоже медленно.       — Это было его решение, Хэппи, — полушепотом говорит Рег.       — А мы? — шепчет Хэппи. — А как же мы, Рег?       — Не нам выбирать, сколько времени нам отпущено, — проникновенно произносит Рег. — Нам выбирать, как им распорядиться. Он выбрал и дал возможность выбрать вам. Морган гордиться?       — Конечно! — почти кричит Хэппи.       — Дочка, — поясняет Рег для всех и продолжает: — А Пеппер? Пит?       — Все гордятся! Он герой!       — А что, кто-то может не гордиться? — с вызовом спрашивает Макс.       — Конечно, — хмыкает Марко.       — Сволочи всегда найдутся, — кивает Норман.       — Рег, — сипло зовет кто-то. Курт. Лицо помятое, глаза… вот черт. — Спасибо.       — За что? — слабо улыбается Рег.       — За то, что позволил выбрать нам.       До них доходит не сразу. Но доходит.       — Питеру говорите спасибо, — улыбается Рег. — И Стрэнджу.       — Ни за что! — Макс раздувает ноздри.       — Спасибо, доктор Чародей, — ухмыляется Норман. И сплевывает. — Мать твою.       — Мы все равно тебе должны, — говорит Отто.       — Конечно, должны, — говорит Рег и ухмыляется, когда все притихают. — Но я не скряга. Так что всем, кто мне должен, прощаю. Я не мог вас не спасти. Вы же мои! Собутыльники, соучастники. Друзья… Своих не бросают.       Еще одна пауза. Не очень длинная. В пару вздохов.       — Рег.       — М?       — Хочешь секрет?       — Хочу.       — Мы любим тебя.       «Тоже мне секрет». Рег смеется красивым переливчатым смехом, от которого что-то екает под грудиной. Кладет подбородок на плечо Курту.       — И я вас люблю, — смотрит вверх, прямо чародею в глаза. — Вас всех.