Анклав магической любви

      И на следующий день, и спустя ещё неделю моросящий и противный дождь всё не заканчивался. Моросил из-за дня в день, лишая ишмирскую землю любого просвета солнечных лучей. Уже стемнело, и даже намека на звездный небосвод не было. Децим устало выглядывал на улицу, опираясь на перила балкона и немного дрожал от холодного ветра. — И будет ещё хуже? — спросил он, возвращаясь в натопленную комнату. — Да, — ответил Мордред, усмехаясь. — Просто мерзость, — протянул римлянин, вскинув брови и подал другу кубок вина. — А траву будешь? — Где ты ее взял? — удивился друид, наблюдая за тем, как Децим осторожно заправлял трубку. — Теперь товары из Арморики доходят до Ишмира, — он передал трубку другу и откинулся на кресле. — Всё дело в золоте! Мы живём в богатой крепости. — До сих пор непривычно, — ответил Мордред и взглядом золотых глаз зажёг огонек, чтобы подкурить трубку.       Дым каннабиса заполнил комнату, а его горький вкус невольно напомнил друиду быт на материке и проклятый Корспотиум, куда он никогда больше не желал возвращаться. Но запах всё равно тянул его в пропасть воспоминаний. Вдохнув дым полной грудью, он отдал трубку Дециму, растворяясь в лёгком опьянении. Раны его уже почти зажили, благодаря дополнительным усилиям Эдвина, и он был счастлив вновь возвратиться к работе, обычной рутине и жизни без ограничений. — Когда ты расскажешь Моргане о Гили? — Никогда? — друид немного закашлялся. — Он слабовольный дурак. Это то же самое, что и обвинить кинжал или яд. — Он ходит по замку и всех боится. — Уже ходит? — засмеялся он. — Неужели теперь сидеть в комнате стало страшнее? — Одно и то же всегда угнетает, — улыбнулся Децим и вновь передал трубку другу. — Ты ведь испугался убивать его? Ты боишься смерти, и я знаю почему… — Нет, смерть мага ни к чему, — расслабленно произнес Мордред. — Тем более я не хочу публичного раскола. — Решил, что подобная власть принадлежит тебе? — Какая-то часть, — ответил друид, с жадностью вдыхая дым. — И как тебе не стыдно отнимать власть у любовницы? — рассмеялся Децим, чувствуя себя полностью опьянённым вином и каннабисом. — Хватит. — Да ну. Можешь сколько угодно отрицать, но я же всё знаю и вижу. Когда ты спал, она рыдала у твоих ног, просила прощения и признавалась в любви. Прости, что я подглядывал. Уж больно было интересно. — Далеко не самый хороший поступок с твоей стороны, — несколько строго сказал Мордред, откладывая трубку. — И не самый плохой. Я пытался ей помочь справиться с горем, рассказал историю о Клариссе. — Правдивую или свою версию случившегося? — немного испугался друид. — Свою, — Децим вздохнул с долей сожаления и забрал трубку. — Про тебя я ей ничего плохого не сказал. — И ты также не сказал ей, что убил Клариссу как только она собиралась отдать тебя на растерзание германцам? — Это не столь важно. — Не столь важно? — усмехнулся Мордред. — А что…       Их диалог был прерван громко хлопнувшей дверью и вошедшей Сифой. Она не ожидала увидеть мужа пьяным, да ещё и в компании с кем-либо, отчего ей вмиг стало тоскливо, но от своего внезапного плана примириться с Децимом она не отступила.       Ей было слишком выносимо быть одной и ещё более невыносимо делить одиночество с Эдвином. — Здравствуй, — кивнул ей Мордред, внимательно наблюдая за её лёгкой растерянностью. — Мне нужно поговорить с моим мужем наедине, — пролепетала она. — Ничего ей не нужно, — грубо сказал Децим, выдыхая дым прямо в лицо Сифе. — Нет, мы должны поговорить. Если ты хочешь, то можно и при свидетеле. — О чем ты хочешь мне сказать? — Я вновь пришла просить прощения за оскорбление, — тяжело сказала она. — Но и от тебя я жду извинений за несправедливое отношение ко мне. — Несправедливое отношение?! — он резко вскочил с кресла и закричал. — О чем ты говоришь? — Ты сам рассказал мне о Христе и о любви к ближнему своему, но ведёшь себя не как христианин, а как… — Замолкни и не смей унижать меня, — разозлился римлянин, ухватив Сифу за горло.       Мордред продолжал наблюдать за происходящим, не желая вмешиваться в семейную ссору, но в то время быть свидетелем ему не прельщало, и он поспешил встать и покинуть покои друга. Хотя, почему-то теперь он не мог назвать его другом. Странное ощущение разрозненности. — Останься, — более мягко сказал Децим, останавливая Мордреда. — Я бы хотел, чтобы ты кое-что знал. — Что? — Сифа несколько раз предлагала мне уехать в Византию или куда угодно, лишь бы подальше от Ишмира, — вздохнул Децим, с упрёком глядя на жену. — Я отказал ей. Она больше не верна своим языческим ритуалам и долгу. — А ты теперь верен? — истерично засмеялась она, немного опасаясь реакции мужа. — Нет. Я всё так же осуждаю жажду мести, — спокойно ответил он. — Но ты мой друг, Мордред, и я не мог позволить себе бросить тебя. Это предательство. А моя жена настаивает на этом предательстве. — Это не совсем так. — Ты соврала своему отцу, соврала леди Моргане, ты всем соврала! — Децим продолжал бравировать грехом жены на повышенных тонах, глядя то на неё, то на Мордреда, пытаясь вычислить его реакцию. — Пожалуйста, прекратите, — резко сказал друид. — Ты ничего не скажешь? — искренне возмутился римлянин. — Посмотри на неё… — Хватит! Я не стану вмешиваться в ваши семейные проблемы. Тем более ты пьян и не контролируешь себя, — строго сказал он, сохраняя в себе часть трезвого ума после их посиделки. — Тогда поговорим завтра.       Мордред с раздражением кивнул ему и вышел из покоев, ощущая как отяжелела его голова от случившегося скандала и каннабиса, который он в последний раз курил около года назад. Друид прошел несколько коридорных пролетов, как его нагнала Сифа и резко дернула за локоть. — Я понимаю, что ты больше поверишь своему другу, чем мне, но я не собиралась вас предавать, я… — Сифа, я не имею желания слушать твои оправдания. — Нет, Мордред, пожалуйста, умоляю, выслушай меня, — с отчаянной мольбой проговорила она. — Я не собираюсь ни в чем тебя обвинять, — вздохнул он. — Потому что не мне принадлежит решение… — Нет! Нет! Нет! — громко закричала она, испугавшись реакции Морганы на рассказ Децима и Мордреда, испугавшись позора. — Поговори с леди Морганой самостоятельно, — спокойно ответил друид, пытаясь сдержать злость из-за ее громкой истерики и балагана, которым обернулась дружеская посиделка.       Сифа расплакалась и так же резко, как и нагнала Мордреда, побежала в сторону лазарета, не стесняясь рыданий и шума, что она создавала вокруг себя.       Какая же это была глупая идея пытаться поговорить с мужем, когда он днями ее избегал и не желал слушать, а когда пожелал, то опозорил и унизил перед своим лучшим другом, ещё и советником Морганы, и обязательно же он должен будет всё ей рассказать, и от этой мысли у Сифы шли мурашки по телу. Она ощущала себя виноватой, ничтожной и никому не нужной, особенно, когда будут известны ее планы и стремление к побегу в трудное время для Морганы и их будущего.       Сифа тяжело дышала, и когда забежала, наконец, в лазарет, то упала на пол от усталости и непрекращаемого бега по замку. Она пыталась убедить себя в лёгкой провинности: она же никуда не уехала, она помогала леди Моргане, она вылечила Мордреда. В чем ее вина? В мыслях? Только Христос мог карать за мысли, но никак не её муж.       Она плакала, сидя на полу, совершенно игнорируя присутствие Эдвина Мюрдена в лазарете. Он с любопытством подошёл к ней и снисходительно посмотрел на девушку с красным и опухшим лицом, нервно опирающуюся по сторонам.       Ее сердцебиение ещё больше участилось от того, что он стоял рядом. Единственный, кто был с ней рядом в последнее время. Единственный, кто терпел ее недовольство и обиды, и старался помочь ей. Нет-нет. Она не должна смотреть на него. Пусть уходит. Пусть исчезнет. — Что случилось с тобой? — с интересом спросил Эдвин, глядя ей прямо в глаза. — Мой муж не захотел меня слушать. Я не в силах с ним примириться. — А зачем… — С тех пор, как мы с тобой говорили, — дрожащим голосом произнесла она. — С тех пор, я всё думала о том, что мне необходимо помириться с ним. Ему стало всё равно на меня. Будто бы я стена, кирпич, башня, хотя, знаешь, даже на башню смотрят иначе, чем на меня. Я думала, что он любит меня, но, наверное любил. — А ты его любишь? — волнительно произнёс некромант. — Я? — она сглотнула и стирала слёзы рукой. — Я не знаю, что такое любовь. — Но ты полагаешь, что он любил тебя. — Я так думала! Думала, что это любовь всей моей жизни, но разве рука поднимется бить любимую женщину? Он пытался придушить меня при Мордреде, а я еле-еле тогда сдержала слезы от обиды. Разве любимый муж так поступает? — Нет, — Эдвин немного наклонился и погладил Сифу по волосам. — Вряд-ли он заслуживает тебя. — Но мне необходимо с ним помириться… Как? — Необходимо? — Я должна, иначе я никто. Я отказалась от веры предков, я выбрала веру мужа, а теперь он отвергает меня, я никто в этом обществе. Я ничего не понимаю и не знаю, — нервно и на одном дыхании быстро сказала она. — Мне страшно, Эдвин, мне очень и очень страшно быть одной. — Ты не одна, — с жалостью и сочувствием произнес некромант. — Может быть, нужно ещё больше времени, чтобы наладить отношения? — Больше времени? — Сифа перестала плакать и лишь ладонями пыталась умыться. — И сколько мне ещё ждать? Я боюсь, что уже поздно. — Если поздно, то нужен ли тебе вообще твой муж?       Она вновь не удержала себя. Сифа быстро поднялась с пола и встретилась взглядами с Эдвином. Она не могла понять, что видела в его глазах, но точно не пустоту и не злость, как у ее мужа. Да и не важно что. Ей теперь ничего не важно.       Она страстно поцеловала Эдвина, крепко сжимая локоны его светлых волос, что казались ей буквально недавно самыми противными в мире. Он ответил ей, обнимая ее за талию и ещё больше притягивая к себе. — Ключ. Нужно закрыть на ключ, — томно сказала она, с трудом отстранившись от губ некроманта.       Он посмотрел на дверь и тут же закрыл её с помощью магии, вернувшись к Сифе. Милой девушке, которой он хотел помочь и которой не смог отказать… Она тянула его на пол, цеплялась пальцами за его рубашку и порвала ее, обнажая его грудь.       Ей всё равно, она жаждала хоть чьего либо тепла, а не осуждения. Она хотела спрятаться в чужих объятиях. Эдвин задрал её синеватое платье, в тот же миг грубо прикусывал ее губы, а затем окончательно поддавшись животной страсти начал облизывать её шею и лицо. Сифа немного засмеялась от такой сумасбродной ласки. Эдвин был таким необычным и странным человеком, и иногда он пугал Сифу своими идеями и методами… Но рядом с ним она чувствовала себя свободной и будто бы лишённой всех проблем.       Она отдавалась ему и ощущала себя впервые хоть немного счастливой за последний месяц, не думая ни о чем, кроме тепла, что он давал ей.       Сифе было с ним хорошо. И когда-то было с мужем хорошо, но с Эдвином по-другому. У него более резкие движения, и в тоже время более приятные и забавные, в отличие от того, что делал ее муж. Ей и не хотелось больше думать о нём, но сравнивать было занимательно, пока к ней не пришло осознание того, что она натворила… — Ты никому не расскажешь? — пытаясь отдышаться произнесла Сифа, приподнимаясь с пола. — Каждый стражник — это тоже своего рода никто, — улыбнулся Эдвин, обнажая зубы. — Пожалуйста. — Чего ты боишься? Своего мужа? Что он сделает? — Ничего, наверное, ничего, — с напряжением в голосе сказала она. — Может ударить… Но а тебя может убить. — Так леди Сифе небезразличен никудышный лекарь, — он встал с пола и подал ей руку. — Ты не никудышный лекарь, — она усмехнулась, принимая его помощь. — Утром ты думала иначе. — Прошу тебя, не говори никому, — настороженно произнесла Сифа и волнительно огляделась по сторонам в пустом лазарете. — И лучше не вспоминай! Не думай даже об этом!       Последние фразы она вновь произнесла истерично и попыталась быстро сбежать из комнаты, но закрытая дверь по её же просьбе преградила ей путь, а открывать двери с помощью магии она не училась. Эдвин демонстративно громко выдохнул, взял со стола ключ и подошёл к двери. — Если тебе нужна помощь, ты можешь доверять мне, леди Сифа, — мягко проговорил он, открывая дверь. — Мне ничего не нужно, — быстро ответила она и на этот раз спокойно вышла из комнаты.       У нее подкашивались ноги, но она старалась идти, цепляясь за стену. Нет, дело не в физической усталости, Сифа ощущала себя самым слабовольным и ничтожным человеком на свете. Грешницей.       Она вышла на улицу, не надевая верхней одежды. Дождевые капли под властью ветра больно царапали ее лицо, и она закрывала глаза от этого неприятного ощущения. Идти не так долго.       Склеп был совсем недалеко от замка, и Сифа со всей силой открыла большую и тяжёлую дверь. Одним взглядом она зажгла свечи и заплакала.       Нужный камень она нашла быстро. Он до сих пор был украшен цветами и лентами, как и было принято у друидов. — Кара, — тихо произнесла Сифа, прикоснувшись к могильной плите. — Я скучаю. Я очень по тебе скучаю! И я совершила большую ошибку, я не знаю, как мне ее исправить, что мне сделать, я глупая дурочка. Глупая дурочка! Поверила в любовь… И даже не одну ошибку! Я… — она стёрла слёзы. — А ты ведь меня предупреждала, смеялась надо мной, говорила, что мои любовные грёзы — это фальшь и бред. Я не понимала тебя, но ты была права. Ты во многом была права, и я так признательна тебе сейчас… Но я теперь верю в Христа, я…       Вырезанные трискелионы в камне были так красивы, и удивительную чувство посещало Сифу, когда она водила по этим узорам пальцами, пытаясь будто бы найти связь с погибшей подругой. Крест, как атрибут ее новой веры, не вызывал в ней подобного трепета, а значит ли это, что она ошиблась?       Сифа не имела понятия, как жить дальше…