Анклав магической любви

      Гили с осторожностью спускался по ступенькам, постепенно переставляя ноги, словно боялся упасть в любой момент. Когда он, наконец, спустился, то с облегчением выдохнул, оглядываясь вокруг на уже привычные стены ишмирского замка. Если раньше он ощущал себя заложником, то сейчас он не чувствовал практически ничего, и это пугало его даже больше, чем частые кошмары о возмездии за свой поступок.       Он тихо отворил дверь в лазарет и спокойно вошёл, ища глазами леди Сифу. Но её не было. С тех пор, как она публично объявила о беременности, она не приходила на работу, лишь изредка навещая своих учениц, которых с тяжёлым сердцем отдала под ответственность Эдвина. Он и был теперь хозяином лекарни, посвящая достаточно большое количество времени экспериментам, нежели обучению. И сейчас он был занят очередным из них и не заметил вошедшего, пока волнительный Гили не подошёл к его столу. — Да? — тут же отвлёкся Эдвин, поднимая взгляд на мага. — Леди Сифа… — Я за неё, — строго перебил его некромант. — Чем могу помочь? — Она всегда давала мне мухоморы. — Мухоморы? — нахмурился он. — Зачем? — Они мне нужны. Они мне помогают. — Помогают? Что? От чего?       Эдвин внимательно посмотрел на него, хоть он и редко его видел, но некоторые аспекты его поведения вызывали у него вопросы, особенно после прошедшего праздника. Гили было не больше двадцати пяти лет, но он казался некроманту достаточно глупым и неуклюжим, но тем не менее он был ценен как один из магов, хоть и из деревни. Малообразованный крестьянин. Но было что-то ещё, что подсознательно смутило Эдвина, отчего он продолжал пристально смотреть на мага, и искать ответ на своё глубинное чувство, будто бы ему совсем нечего делать. Зачем крестьянину лечиться от чего-то грибами, мало способными помочь избавиться от болезни? — Я часто плохо сплю, и леди Сифа не нашла иного средства. Мне помогает. — Плохо спишь? Почему? — Я, милорд, я… — разнервничался Гили, опустив глаза в пол. — Я не лорд, — Эдвин сверлил мага глазами, продолжая его внимательно изучать. — Плохие сны. Просто плохие сны, мило… — скомкано произнес он. — Какие? Если ты мне не расскажешь, я не смогу тебе помочь. Отвары из грибов — это не выход. Они лишь затуманивают твой разум и чувства. — Я не могу сказать! — закричал Гили. — Мне нужны мухоморы! — Я дам тебе лекарство только тогда, когда пойму твою болезнь. — Тогда мне ничего не нужно! — быстро сказал Гили и выбежал из лазарета.       Это было невыносимо. Он бежал так быстро обратно в свои покои, что задыхался от переживаний, не видя ничего перед собой. Гили споткнулся на ступеньках, но тут же встал и вновь побежал с неистовой силой, чтобы спрятаться.       Глядя на его сумбурный уход, Эдвин нахмурился и ощутил, что его одолевали всё бо́льшие и бо́льшие сомнения по поводу деревенского мага, но без детальных бесед невозможно понять в чем дело. Гили всегда сторонился всех и прятался, проводя время лишь с челядью, если не считать Мордреда, который пытался развивать его магические способности. Это было подозрительно, но ни у кого, кроме Эдвина, не вызывало вопросов, отчего некромант лишь вздохнул и вернулся к эксперименту.       Он осторожно поставил перед собой пару колбочек и увидев сильфий, невольно вспомнил Сифу. Он не думал о ней уже несколько часов, и для него это было невероятно долго, и теперь её образ снова восстал в его голове. Эдвин не мог успокоить свои переживания. Она скрывалась от него, он почти не видел её без компании Децима или леди Морганы, и не смел подойти, чтобы поговорить.       Эдвин поставил новый отвар на огонь и смотрел на бурлящую жидкость, думая о Сифе и ребенке, и не уследил, как жидкость вспенилась и залила стол. Он начал судорожно протирать поверхность, игнорируя то, что дверь лазарета отворилась без стука. — Вижу, что ты замечательно справляешься в одиночестве, — снисходительно сказала ему Сифа, наблюдая за беспорядком, который он устроил.       Он встрепенулся, услышав желанный голос и удивился ее визиту. Эдвин аккуратно отложил тряпку и поднял на неё глаза. Она пришла сама, несмотря на все свои попытки избежать их даже случайных встреч в замке. Сифа направляла свой взгляд куда угодно, но не на Эдвина, растерявшись от его пристального и внимательного взора. — Здравствуй, миледи, — ответил некромант. — Тебе нужна моя помощь? — Да, — вздохнула она, сдерживая себя, чтобы не встречаться с ним глазами. — Я не очень хорошо себя чувствую, может быть, у тебя есть какой-нибудь травяной отвар для меня? Что ты сейчас готовишь? — Ты сама лекарша. Ты пришла не за отваром, — усмехнулся Эдвин. — А я пытаюсь сделать хорошее сонное снадобье. — Сонное снадобье? Я знаю хорошее, чтобы человек проспал почти сутки. — Оно вредоносно для человека. Желудок страдает… Зачем ты пришла? — Пообещай мне, что ты никому и ничего не расскажешь! — волнительно проговорила она, наконец, посмотрев ему в глаза. — Я прошу. Очень прошу тебя об этом. Я не могу спать, я переживаю за нашу тайну. — Хорошо. Но могу ли я задать один вопрос? — Будто бы мой ответ что-то даст. — Кто отец твоего ребёнка? — Конечно же мой муж! Какие у тебя могут быть сомнения? — испуганным голосом ответила Сифа. — Могут, — Эдвин сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к ней.       Она замерла на месте, наблюдая за каждым его движением. Пленительная пытка. Сифа и так искромсала всю себя, когда шла в лазарет к нему, так ещё и его приближение действовало на нее не лучшим образом. Эдвин осторожно взял её за руку, не встречая сопротивление, и крепко сжал её. — Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он. — Мне нужно от тебя молчание. — Я буду молчать, но ведь это мой ребенок, — тяжело проговорил некромант. — Эдвин, прошу, — Сифа резко вырвала руку. — Это не важно. Совсем не важно. Я замужем, и я счастлива с Децимом. У нас все наладилось, и я думаю, что мы будем хорошей и дружной семьей. Мой отец рад! Все рады! Только ты стоял на празднике так, будто это поминальная тризна. Только ты вел себя напыщенно отчужденно, и что теперь?! Что это тебе дало?! — Я сделаю тебе ромашковый чай. Тебе станет легче, — он пошёл к полочке с травами и взглядом золотым глаз заставил воду в графине закипать. — Эдвин… Я устала думать каждый день: расскажешь ты или не расскажешь. Мне нужна клятва.       Она закрыла лицо руками, протирая его и пытаясь сбросить всё напряжение, но тщетно. Эдвин с печалью в глазах на неё посмотрел и проигнорировал ее слова, насыпая в кружку сушенные листья ромашки. — Ты просто будешь молчать? — нервно спросила Сифа, наблюдая как он делал для нее отвар. — А о чем ты меня просишь? Я могу больше ни слова не произнести в твой адрес, только если твой ребенок действительно от Децима, — он подал ей кружку с ароматным и успокаивающим напитком. — Скажи мне правду.       Сифа метала взгляд между кружкой и лицом Эдвина и мучительно остановилась на последнем, рукой забирая отвар. Она выпила его залпом, не отворачивая глаз. Эдвин аккуратно забрал из её рук кружку. Ожидание ее ответа томило его, а Сифа лишь продолжала пристально на него смотреть. — Не могу, — полу шепотом произнесла она.       Услышав её голос после молчания, длящегося не больше минуты, но тянувшегося для Эдвина словно вечность, он резким движением притянул Сифу к себе за талию и поцеловал её, игнорируя ее неохотное сопротивление. — Прошу, не надо… — с мольбой сказала она, с трудом отстранившись. — Скажи, что ты этого не хочешь. Скажи сама.       Сифа лишь помотала головой и позволила себе вновь окунуться в этот сладострастный и греховный омут в надежде навсегда сохранить эту тайну. Это не могло длиться бесконечно, но у неё было хотя бы сейчас, и в это «сейчас» она желала быть счастливой и свободной, а такой она чувствовала себя только в руках Эдвина. И он целовал её, так жадно и страстно, будто бы каждая секунда была подарком судьбы. — У меня есть муж, — сбивчиво проговорила Сифа, прерывая ласку. — Мы не можем быть вместе. Теперь точно не можем. — Ты… — Мне стоит уйти, — сдерживая слёзы произнесла она, глядя ему в глаза.       Эдвин тяжело вздохнул, наблюдая как она медленно уходила. Она сама пришла к нему, сама изъявила желание, и уходила также: покидала его, не давая ему никакого выбора, а он лишь смотрел ей в спину. Как только она закрыла дверь лазарета, некромант поспешил вернуться к экспериментам, чтобы отвлечь себя от дурацких мечтаний о ней.       Но Сифа стояла по ту сторону двери, мучительно ожидая, что он догонит ее, заставит остаться, скажет, что любит её… Но ничего не произошло, и она заплакала, не продолжая ждать. Каменная кладка ишмирских стен никогда не была для нее привлекательнее, чем сейчас, пока она медленно шла в свои покои, пытаясь унять переживания.       И вернувшись обратно, она тут же надела горжетку и вышла на балкон, вдыхая запах холодной зимы полной грудью. На площади как всегда суетилась челядь. Леди Моргана беседовала о чем-то с саксонскими воинами, и Руадан вместе с Мордредом стояли рядом с ней. Моргана выглядела властной, но в то же время свободной, такой, какой Сифа не смогла бы стать. Она внимательно следила за жестами ведьмы: её некогда непластичные и резкие движения стали более плавными и размеренными, и её мимика не была напряжённой, отчего она и казалась такой свободной. Сифа немного улыбнулась, глядя на подругу, и не услышала как вернулся её муж.       Децим подошёл к ней и тоже стал рассматривать площадь, но не найдя ничего интересного, посмотрел на жену и погладил её по голове. — За кем следишь? — с лёгкой усмешкой спросил он. — Я смотрю на леди Моргану, — тихо ответила Сифа. — Ты знаешь, что мой друг стал ее любовником? — с презрением сказал Децим, пристально разглядывая Мордреда. — Я не знала, — слегка растерянно проговорила она. — Я надеюсь, что она счастлива. — В этом можно и не сомневаться.       Децим поморщился, думая о Мордреде и его отношениях с королевой Ишмира. Он чувствовал горечь где-то глубоко внутри от того, что его безродному другу повезло больше, чем ему. Они уже практически не общались, но спрятаться от упоминаний у Децима совершенно не получалось, тем более, что римлянину самому доставляло удовольствие рассказывать всем подряд о романе леди Морганы и её главного советника. Для него это было лишь очередным развлечением, от которого он ощущал чуть менее никчёмным. — Не стоит долго стоять на балконе. Ты можешь простудиться, — с нотой заботы сказал он, беря Сифу под локоть, чтобы увести в натопленную комнату.       Сифа инстинктивно отстранилась от него, чувствуя неприязнь к любому его прикосновению, но тут же опомнилась и пошла в покои вслед за ним, надеясь, что он ничего не заметил. — Как ты себя чувствуешь? — продолжал говорить римлянин, пытаясь считать эмоции Сифы. — Всё в порядке, — спокойно ответила она, снимая с себя горжетку. — Я хочу немного поспать. — Днём? — Да.       Всё, что угодно, лишь бы не говорить с ним ещё больше. Децим нахмурился, кажется, впервые встретившись с ее отчужденностью и неясной печалью.       Сифа легла на постель и невольно начала думать о лучшем мире, вспоминая свою мать, умершую, когда она была совсем-совсем ребенком, вспоминая отца и их детские игры, как он смотрел на неё и как был нежен и заботлив. Она улыбалась, вспоминая эти мгновения, но всё тут же омрачалось ее нынешнем положением, и она понятия не имела у кого можно ещё попросить помощи.       И как быть дальше? Она не встала вечером с постели, продолжая терзать себя разными мыслями. Потолочная люстра стала лучшим пейзажем для наблюдения, а горящие свечи немного успокаивали. Децим с подозрением следил за ней, пытаясь понять, что с ней произошло. Ровно до сегодняшнего дня она была напыщенно ласкова с ним и его всё устраивало, но теперь она вдруг стала отстраняться от его прикосновений и старалась даже не смотреть в его сторону…       На следующий день и в течение всей недели она пыталась заставить себя вновь относиться к мужу с любовью и уважением. Ей казалось, что у неё всё успешно получалось, хоть и коряво и немного искусственно, но Децим сразу же почувствовал, что терял над ней власть, что её любви к нему больше нет. Даже если он снова её обидит, она уже не будет прибегать к нему и просить прощения как раньше. Сифа изменилась. Что-то изменило её. И римлянину было необходимо узнать, что именно. — Ты так рано уходишь? — с недоумением спросила она, наблюдая как муж одевался. — Я хочу прогуляться. Сегодня солнце. — Там мороз, — она нехотя привстала с постели. — Скоро уже полдень, Сифа, — с упреком сказал Децим, надевая меховый жилет. — Но ты спи столько, сколько тебе угодно.       Она расслабленно кивнула ему и легла обратно в постель, до головы укрываясь одеялом. Чувство радости посетило её и ей стало даже легче дышать, пока ее мужа не было в покоях. Она понимала, что если невыносимо сейчас, то дальше будет лишь хуже, но на её взгляд уже поздно что-то делать и нужно смириться.       Только Децим совершенно не желал мириться с переменами в поведении жены, и если один или два дня он мог ещё списать на её положение, то неделю подобного отторжения было сложно объяснить. Римлянин уверенно постучал в нужную дверь, терпеливо ожидая ответа. — Да? — с волнением спросил необходимый для Децима человек. — Гили, открой дверь. Есть разговор, — твердо сказал Децим. — Да, милорд, — маг тут же отворил дверь и испуганными глазами рассматривал вошедшего в его покои.       Он до сих пор полностью не успокоился после беседы с Эдвином Мюрденом; даже когда он поделился своими страхами с Мордредом, и друид ответил, что их тайну никто не узнает. Гили чувствовал, что ни один секрет не может храниться вечно, и он сам рано или поздно расскажет обо всем из-за жгучего груза вины. — Ты можешь оказать мне услугу… — со специфичной интонацией произнес Децим, глядя на него в ответ. — Какую? — Это не вопрос, — он сел в кресло. — Ты хорошо следишь за людьми и… — Милорд, это не правда! Ты ошибаешься, вероятно, путаешь меня с кем-то. — Нет, Гили, — римлянин улыбнулся. — Не путаю. — Я не смогу помочь. Я ничего не умею. — Ты чуть не убил главного советника королевы Ишмира… Это «ничего»?       Гили быстро заморгал от нервной вспышки и задрожал, словно осенний лист, качающийся на ветке. Каждая новая секунда молчания была для мага сущей пыткой. Он не смел даже двигаться, только мучительно смотрел на Децима, ожидая продолжения его речи. — Мордред, думаю, расстроится, если узнает, что о твоём поступке стало известно леди Моргане. Ему ведь тоже выгодно хранить этот секретик. Маленький и милый секретик, о котором никто не должен узнать. — Я никому не рассказывал! И я знаю, что это моя вина. Я виноват и достоин смерти, а лорд Мордред меня пощадил! — Так что же? — римлянин широко улыбнулся и подошёл к магу. — Окажешь мне услугу? — Всё, что угодно, милорд, — он упал на колени перед Децимом. — Всё, что угодно за молчание. Леди Моргана не должна узнать. Никто не должен узнать. — Никто и не узнает, пока ты делаешь то, что я скажу. — Что, милорд? — Гили немного поднял голову. — Будешь следить за моей женой. Леди Сифой. Также, как ты следил за Мордредом, перед тем как вонзить ему кинжал в грудь. Тщательно, аккуратно и совершенно незаметно. Чтобы никто и подумать не мог, что ты следишь за ней. Ясно? — Да, милорд. Я исполню. — И не забывай, что любые сведения ты должен докладывать мне, — он резко поднял Гили с пола. — Ты понял? — Да. Я всё сделаю. Клянусь!