Волки

Римус, как и обещал, приходит на следующий день. Сириус сидит без дела и выводит на полях тетради разные рисунки, слушая шуршание страниц и шепот двух женщин на заднем фоне. Все это резко прекращается, как только на пороге появляется Римус. — А, это ты, вестник апокалипсиса, — Сириус бросает на него взгляд и улыбается, прежде чем вернуться обратно, чтобы дорисовать лапы коту. — Я бы не шутил так при остальных, — тихо говорит Римус, проходя мимо. Сириус не знает, чего ожидал, но точно не того, что парень просто пойдет искать своего Мопассана, даже толком не поздоровавшись. Может, не стоило встречать Римуса именно так, но что сказано, то сказано; Сириус мысленно бьется головой о стол, заранее уставший подбирать слова для Люпина. Забег с препятствиями, а не человек. А Сириус плох в спорте. Он провожает Римуса взглядом, пока тот предусмотрительно не садится за самый дальний стол, отгораживаясь от остальных посетителей рукой, подпирая ей голову. Женщины постепенно возвращаются к своей беседе, отсаживаясь на стульях чуть дальше. Как же это чертовски раздражает. Хочется подойти к нему и сделать что-нибудь громкое и из ряда вон выходящее, чтобы остальные поняли, что парень не заслуживает такого отношения; что он, Сириус, в отличие от них, не боится Римуса и не пренебрегает им. Не обязательно драматизировать, Сириус. Любые проблемы можно решить мирным путем, вместо того чтобы давать эмоциям захватить тебя. Так ему говорила мама. Сириус в несколько линий перечеркивает неудавшиеся лапы кота, а потом и самого его целиком, выплескивая эмоции на бумагу, затем закрывает тетрадь и идет к Римусу. Он садится напротив, на этот раз не спрашивая разрешения, и складывает руки перед собой на столе. Римус не реагирует, бегая глазами по строчкам, но Сириус знает, что тот не настолько еще увлекся, чтобы не заметить его присутствия. Он приводит мысли в порядок, укладывая эмоциональную вспышку плотнее внутри себя. — Привет, — на удивление мягко, почти шепотом говорит Сириус. Римус поднимает глаза. — Привет. Он говорит так же тихо и совершенно неожиданно одаривает его небольшой спокойной улыбкой. Не усмешкой, не кривым изгибом губ, а улыбкой. Сириус кое-как удерживает противоборствующие за первое место удивление и восхищение внутри, чтобы ничто из этого не отразилось на его лице, и только улыбается в ответ. — Решил домучить книгу до конца? — Как ты и посоветовал. Сириус медленно кивает. — Точно. — Могу поделиться некоторыми мыслями, если хочешь, — говорит Римус и помещает язык между зубами в нерешительности. Сириус сглатывает, реагируя как собака на кость. Он готов слушать все что угодно, пока тот готов говорить. — Хочу. — Во-первых, главный герой, — Римус закрывает книгу, вкладывая закладку-ленточку между страниц. — Он действительно с каждой главой только хуже, как ты и говорил, что это почти больно. А во-вторых, его такое незатруднительное и нечестное продвижение вверх по социальной лестнице настолько повседневная и нормальная вещь, что хочется плакать. Хотя в начале было смешно. — Слишком похоже на реальную жизнь? — Я и без этого знаю, что такое реальная жизнь, но Мопассан просто тыкает меня в это лицом еще раз, словно проверяя, помню ли я. — Это то, что делают почти все писатели. — Поэтому я люблю детективы. Сириус выпрямляется, а затем наклоняется ближе, словно готовится услышать одну из величайших тайн жизни Римуса Люпина. Среди всего прочего, это кажется наиболее близким к нему как к человеку, чем знание о его возрасте или о том, где он живет. — В них загадки и действие, поиск чего-то реального, убийцы, артефакта, а не смысла жизни или вроде того. Видишь ли, я знаком со смертью, мне неинтересно читать тривиальные мысли старого поэта о ней, которые он изливает главному герою. Мне гораздо интереснее читать про то, что загадочный убийца оказался огромной гориллой — я никогда не видел горилл. — Ты читал По? — смеется Сириус. — Еще бы, — усмехается Римус. — Согласись, гораздо лучше, чем Мопассан? — Не встаю на защиту Мопассана, но ты сравниваешь разные жанры. — Да плевать. Разница лишь в том, что одни ноют об одном и том же, а другие рассказывают реально интересные истории. Сириус не согласен с ним, но понимает. Однако ему интересно, все ли о «смысле жизни или вроде того» Римус готов так скоро отметать. Может, если форма будет другая, то это что-то поменяет. — Ты знаком с поэзией? Римус морщится. — Читал что-то. Давно. Разные красивости в рифму. Здесь Сириус замечает разницу между собой, лондонским парнем, почти закончившим получать высшее образование, и Римусом, прожившим всю свою жизнь в лесу. В первый раз это становится так заметно. И Сириус в предвкушении стать проводником Римуса в мир художественных троп и стихотворных размеров. — Ты знаешь, что Эдгар По писал не только прозу? — Да, слышал, что он писал и стихи тоже. — Возможно, он изменит твое мнение о поэзии. — Думаешь? — неохотно спрашивает Римус. — Уверен. Сейчас. — Сириус поднимается с места. — Здесь есть один сборник его стихотворений. Он быстро находит его на нижних полках, но, когда возвращается, то замечает ожидающих у его рабочего стола женщин. Он передает сборник Римусу, извиняется и идет к ним, чтобы принять книги, а затем прощается с вежливой улыбкой на губах, скрывающей разочарование от упущенного им первого момента знакомства Римуса с книгой. Пока тот рассматривает сборник, открывая его на случайных страницах, Сириус идет поставить книги на место. Когда его фигура скрывается за стеллажами, он дает себе мгновение, чтобы проглотить неприятное чувство, но затем с удивлением обнаруживает, что больше его переполняет совершенно иное: непонятная радость теплом поселяется в груди, когда он на секунду думает о том, что Римус здесь, что он не собирается никуда уходить. Сириус возвращается к парню. Тот уже задумчиво смотрит куда-то перед собой, книга закрыта. Сириус садится и смотрит на него. Он боится разрушить сложившуюся атмосферу, но, видимо, еще не может научиться молчать, когда нужно. — Ты сказал, что знаком со смертью, — неуверенно произносит Сириус. — Ты собираешься задать мне очередной вопрос? — Римус переводит взгляд на него. На его лице нет ни возмущения, ни усмешки. — Но почему ты так упорно их избегаешь? — Сириус подпирает подбородок рукой, почти сдаваясь. —  Еще немного и я со спокойной совестью буду думать, что ты маньяк, который скрывается в лесах. Я знаю о тебе не больше, чем ты о поэзии. — Могу сказать то же самое о тебе, — Римус, наконец, усмехается. Это дает Сириусу надежду. — А ты хочешь что-то узнать? Пожалуйста, узнавай, я весь твой. Римус на мгновение хмурится, опуская глаза. Он берет сборник стихотворений и крутит его в руках, раздумывая о чем-то. Сириус, затаив дыхание, ждет. — Я не должен этого делать. — Делать что? — Вообще ничего из этого. — Теперь хмурится Сириус. Он не понимает, но Римус не собирается объяснять. Зато он говорит: — Давай так. Я отвечу на твой вопрос, а ты, в свою очередь, поделишься своей историей. Даже если это история про мертвого хомячка из детства. Сириус усмехается. — А что, если я про смерть знаю только из книг? — Придумаешь что-нибудь. Ты странный, хочет сказать Сириус. — Ладно. — Ладно. Я... видел ее. — Видел? — Да. То тут, то там. На некоторое время повисает молчание. Сириус ждет, что он скажет дальше, но ничего не происходит. — Это весь твой ответ? — Да, — Римус улыбается, сверкая глазами. Словно играет с ним. Это все, что ты получишь. — Теперь ты. Сириус не знает, как на это реагировать. Его рот открывается, но слова так и не приходят. Он не уверен, стоит ли ему ответить в том же духе, принимая правила этой игры, но, может, если он расскажет что-то важное, настоящее, то Римус все-таки откроется ему. Сириус не очень хочет говорить о том, насколько на самом деле близко он знаком со смертью, но если откровенность поведет за собой откровенность, то он мог бы. — Моя мать умерла, когда мне было девятнадцать. Веселье сходит с лица Римуса, книга застывает в его руках. Но он не принимается хмурить сочувственно брови или говорить, как ему жаль, только внимательно смотрит на Сириуса, выжидая, когда тот продолжит говорить. Ему интересно. Он хочет узнать. — Она долго болела. Рак. В последние дни ей было постоянно больно, и я не мог находиться дома слишком долго, слыша ее крики и стоны; не мог смотреть на нее, даже во сне не знавшую покоя. Это было тяжело. Не знаю, когда... — он сглатывает, чувствуя подкатывающие к горлу слезы, но сдерживает себя, — когда они с отцом все решили. Меня просто поставили перед фактом. Она хотела уйти. Она... попросила его помочь. Сириус прикусывает внутреннюю сторону щек, давая себе время собраться с мыслями. Он делает почти неслышный вздох, чтобы успокоить разогнавшуюся по венам кровь. Прошло слишком много времени, чтобы он так и не научился спокойно говорить об этом. Не то чтобы он часто это делал. Только Джеймс знал. — Он дал ей что-то. Знаешь, моя семья была не из последних в Лондоне, у родителей за всю жизнь накопилось много связей, так что, думаю, ему помогли достать все что необходимо. Но люди... Каким-то образом кто-то что-то узнал, разнеслись слухи, и многие стали считать отца убийцей, — на его губах невольно возникает горькая усмешка. — Поэтому, к слову, мы и оказались здесь. — Твоего отца хотели судить? — Суд был, его оправдали; мы уехали, потому что тяжело переживали то время, а всюду только и слышались соседские перешептывания, чувствовалась враждебность. Хотелось буквально бросить все и исчезнуть. — Ты видел мать перед смертью? — Да. Они предупредили меня, что собираются сделать. За день до того я сидел с ней в спальне и просто держал ее за руку. У нее не было сил говорить, да и у меня, если честно, тоже. Следующие два дня я прожил у друга, ожидая, пока все закончится. Он заканчивает говорить, и Римус опускает взгляд. Однако от него веет спокойствием, что передается и Сириусу. Римус молчит, но Сириус чувствует, что ему не плевать. Он не произносит слов сожаления, не хлопает его по плечу, не принимается за жизнеутверждающие речи. Римус просто молчит, но Сириусу становится так легко, словно он рассказал не мрачную часть своей жизни, а чью-то чужую, незнакомую и потому не причиняющую боли историю. Ему даже становится все равно, поделится ли Римус чем-то важным из своей жизни в ответ. Он просто рад рассказать об этом именно ему. По какой-то причине он хочет, чтобы Римус знал о нем не только это, а гораздо больше. Он правда готов рассказать ему обо всем, о чем бы тот ни попросил. Но Римус удивляет его, когда говорит: — Я не был со своей мамой в ее последние дни. Он по-прежнему выглядит таким спокойным, что, кажется, в отличие от Сириуса, давно пережил это. — Когда она умерла? — осторожно спрашивает Сириус. — Очень давно. Мне не было и десяти. Она... на нее напали. Римус сжимает руку в кулак, а потом расслабляет, вытягивая пальцы. Он смотрит на Сириуса и склоняет голову набок. — Я ничего не мог оставить себе на память от нее, поэтому взял ее фамилию. Сириус немного ошеломлен его словами о нападении и тем, как Римус легко переходит на другую тему. Он понимает, что не должен задавать вопросы об этом, поэтому спрашивает другое: — Твои родители не были женаты? — Да. Оба были слишком свободолюбивы, знаешь. Между ними воцаряется молчание. Римус принимается снова крутить книгу в руках, а Сириус просто наблюдает за ним. В библиотеке так никто и не появляется за это время, и он действительно рад остаться с Римусом наедине. — Что ж, — произносит он спустя пару минут. — Кажется, за сегодня я узнал о тебе больше, чем за прошедшие недели. — Разве ты не этого хотел? — улыбается Римус. Сириус посылает ему смущенную улыбку в ответ. — На самом деле, я хочу знать все о тебе. Но не как маньяк или в каких-то своих личных целях. Ты просто кажешься мне очень интересным, Римус Люпин. Римус застывает, прекращая мучать книгу. Он откладывает ее перед собой и уставляется на свои руки. Сириусу кажется, что он снова сказал что-то не то, отпугнул его. Он ждет, что тот снова замкнется в себе и сбежит. Но вместо этого Римус говорит: — Я не тот, кого стоит считать интересным. — Почему? — Люди не зря избегают меня, Сириус. — Если ты о том, что не стоит привязываться к тебе, потому что ты имеешь привычку пропадать ни с того ни с сего, то я готов смириться с этим. — Он не готов, но решает не думать об этом. — А если ты скрываешь какую-то страшную тайну, то, ладно, я не буду просить тебя рассказать, если не хочешь. Но это не значит, что мы не могли бы стать друзьями. Ты нравишься мне, и я не вижу причин, почему должен избегать тебя. Только... если ты сам этого хочешь. Если тебе не нравится моя компания, так и скажи, и я обещаю, что больше не потревожу тебя. На лице Римуса отображается внутренняя борьба, словно сказанное Сириусом — вопрос жизни и смерти, а не предложение дружбы. Он так открыт на эмоции сегодня, не только на слова. Сириус с наслаждением читает его, несмотря на то, что ему страшно услышать отказ. — Хорошо, — вдруг говорит он. — Ты тоже нравишься мне, Сириус Блэк. Я был бы рад стать твоим другом. И вот оно. Словно перед ним открывается новая глава, внезапно дописанная автором к давно завершенному произведению. Странный парень с желтыми глазами и кривой ухмылкой протягивает ему руку, чтобы войти в его жизнь кем-то большим, чем просто случайным человеком, который затеряется впоследствии нечетким контуром в воспоминаниях. Друг.