Волки

Римус начинает приходить чаще. Он берет какую-нибудь книгу и садится за дальний стол, и ради приличия Сириус дает ему время побыть с самим собой и почитать, но потом неизменно усаживается напротив. В конце концов книга оказывается позабытой, а они разговаривают обо всем на свете, словно в их распоряжении есть только этот день; словно с Римуса наконец-то снято заклинание, проклятие. Иногда Сириусу кажется, что книги — только прикрытие, предлог, чтобы прийти. Но он не настаивает, чтобы встретиться где-нибудь еще, провести время вместе за чем-то другим. Римус уже сделал больше, чем Сириус ожидал. Он доверился ему. В один из таких дней Римус рассказывает о том, как впервые узнал о существовании библиотек. — Я как-то был в городе с отцом. Думаю, мне было лет десять. Я увидел красивое старое здание, сплошь увитое плющом, а в окне — люди, читающие книги или пишущие что-то. — Римус выглядит как никогда воодушевленным, слой загадочности, присущей ему, казалось, от рождения, стирается, показывая под собой обычного парня. — Столько книг в одном месте, и люди просто сидят и читают их! Также Римус рассказывает о своей первой книге. — Это был как раз Эдгар По, «Убийства на улице Морг». Мама читала мне его на ночь, потому что больше у нас ничего не было, — усмехается он. О матери Римус тоже рассказывает, гораздо больше, чем об остальном. О том, что за женщина она была, как пела раздражающие глупые песенки по утрам, чтобы досадить ему, потому что в детстве он не любил ранние подъемы, и это было единственным способом вытащить его из постели. О том, как она учила его распознавать грядущую погоду по поведению природы и животных, как часами могла наблюдать за птицами. Как однажды учила его созвездиям, но он так и не смог запомнить бесконечное множество звезд и скоплений, которые они образовывали. — После всего я знаю только, как выглядит ковш Большой медведицы. А еще могу найти твою звезду. Иногда Римус упоминает отца, но все же не очень часто. Сириус не может понять, что за отношения между ними, и как бы он ни пытался подобраться ближе, Римус уверенно обходил тему стороной. А еще Римус рассказывает, как получил первый шрам. — Он небольшой, на плече, — Римус равнодушно взмахивает ладонью, указывая на свою левую руку. — Хотел бы я, чтобы это была какая-то интересная история, но я просто залез на дерево, когда мне было семь, а ветка подо мной хрустнула и обвалилась. И я упал вместе с ней, не очень удачно. Сириус не устает его слушать. Бывает, он делает это с открытым ртом и, конечно же, не знает об этом, пока Римус как-то не указывает ему, что заставляет Сириуса жутко смутиться, но Римус только одаривает его своей обычной ухмылкой и продолжает говорить. Однажды они действительно играют в двадцать один вопрос, когда рабочий день Сириуса подходит к концу. Солнце слепит глаза, дотягиваясь своими лучами до каждого уголка в доме, отчего Сириус полулежит на столе, заслоняя лицо книгой, а Римус, откинувшись на спинку стула, щурится на него из-под ресниц. Вокруг них тишина, только звуки голосов проходящих мимо людей слышатся через раскрытые окна. — Хорошо. — Сириус перекладывает книгу в другую руку так, что его голова теперь покоится на сгибе локтя. — Если ты идешь в ресторан — или в любое другое похожее место — и сталкиваешься там с ужасным обслуживанием, можно ли тогда не оставлять чаевые? — Не то чтобы я хотя бы раз был в каком-то таком месте, — усмехается Римус. — Тем не менее, думаю, что чаевые оставляют именно за хорошее обслуживание, разве нет? Как поощрение или благодарность. Но, возможно, у официанта просто был плохой день, и моя скупость точно не сделает его лучше. — Но откуда тебе это знать? Может, он сам по себе такой вот не слишком приятный человек. — Ниоткуда, — пожимает плечами Римус. — Поэтому не могу сказать, оставил бы я чаевые или нет. Зависит от официанта. Иногда хочется просто поверить в то, что человек лучше, чем себя показывает. Что насчет тебя? — Нет, — фыркает Сириус. — У официанта и так есть зарплата, и если он не удосужился нормально выполнить свою работу, то не вижу причин оставлять чаевые. — Ладно. Какой следующий вопрос? Сириус смотрит в открытую тетрадь перед собой, куда он накидал варианты вопросов. Он пробегается по ним взглядом. — О. Если бы ты мог быть любым животным, кем бы ты был? Почему-то этот вопрос заставляет Римуса рассмеяться. Сириус непонимающе хмурится, наблюдая, как его зубы прикусывают уголок нижней губы. — Котом, — в конце концов отвечает Римус. — Почему? — Если бы Сириуса спросили, с каким животным у него ассоциируется Римус, то кот не будет одним из первых приходящих в голову вариантов. Разве что, может, дворовый и не дающийся в руки хозяевам, если бы у него были хозяева. Для Сириуса Римус, скорее, кто-то более дикий и, наверное, опасный, хотя, конечно, он не чувствует от него никакой угрозы. Возможно, слова жителей влияют на это. Римус мог быть рысью. — Лежал бы целыми днями на солнце. Время от времени пугал птиц. — Что тебе сделали птицы? — улыбается Сириус. — Ничего, но надо же как-то коту развлекаться. И я мог бы приходить сюда и спать на подоконнике с утра до вечера, в тишине и покое. Ты бы кормил меня и иногда чесал за ушком, чем примерно ты и занимаешься обычно. Сириус приподнимает брови, но Римус только лениво кривит губы в улыбке, продолжая смотреть на него так же, из-под ресниц. Сириус не до конца понимает, что именно тот подразумевает под чесанием за ушком, но чувствует себя так, будто его поймали на чем-то. — Я просто стараюсь быть добрым к тебе, — говорит он торопливо, опуская взгляд. — Я ценю это, — голос Римуса, несмотря на его улыбку, звучит серьезно и честно. — Каким бы животным был ты? — Ну... наверное, собакой. Им, кажется, весело. — Бегал бы за палкой? — усмехается Римус. — Почему нет? Иногда хочется просто носиться повсюду и ни о чем не переживать. В день Двадцати одного вопроса они выходят из библиотеки вместе. Сириус рассказывает Римусу про Бэна и Алису и все их забавные выходки, которые они устраивают на его занятиях. Римус смеется, и его смех освещает все вокруг ярче солнца. — Кажется, ты правда любишь детей. — Наверное, — пожимает плечами Сириус. — Наверное, люблю. — Хотел бы своих? — О, ну... Когда-то я об этом думал. Знаешь, представлял себе свое будущее, наполненное работой, женой и детьми. Сейчас это кажется мне немного странным. Но, может, когда-нибудь? Правда, я стараюсь больше не выдумывать наперед, а просто живу настоящим. — Хм, — Римус поджимает губы и смотрит себе под ноги. Больше он ничего не произносит, и Сириуса по какой-то причине это беспокоит. Он хочет спросить, о чем тот думает, но они доходят до пустыря, что отделяет одну часть деревни от другой, и Римус вдруг хватает его за руку и тянет за собой к полю, располагающемуся в стороне. — Пойдем. — Что ты делаешь? — Хочешь поноситься повсюду? — улыбается Римус, поворачиваясь лицом к нему. — Э... — Давай. Как собака. Это заставляет Сириуса рассмеяться. Римус продолжает идти спиной вперед и тянуть его за руку, сверкая глазами и той самой своей ухмылкой. Его ладонь очень теплая. Сириус не то чтобы считает себя слишком взрослым в свои двадцать пять, но, когда Римус легко хлопает его по плечу, говоря «Ты водишь», и отбегает, он присоединяется к нему не слишком уверенно. Но чем активнее Римус бегает из стороны в сторону, чтобы не попасться, когда оказывается слишком близко, тем больше Сириус вовлекается в игру. Каждый раз, как только он думает, что вот-вот достанет его, Римус ловко уворачивается из-под его руки, но далеко не отходит. Когда ему надоедает дразниться и он действительно убегает от него, Сириус понимает, что тот становится совершенно недосягаемым. — Ты отвратительно быстрый, — задыхаясь, кричит он. Римус только смеется на это и бегает от него еще немного, но в конце концов поддается. Они переглядываются, пока Сириус стоит, опираясь руками на колени, пытаясь отдышаться, но уже через мгновение Блэк подрывается и бежит так, словно за ним гонится не Римус, а сама смерть. Он знает, что это, судя по всему, бесполезно, но не хочет сдаваться так легко. Однако Римус выбирает иную тактику — он не пользуется своим преимуществом сразу, а играет с ним, как хищник со своей добычей: так же, как они делали до этого, только теперь поменявшись ролями. Сириус знает, что ничего не решает здесь, и это только вопрос времени, когда Римусу надоест играться и он поймает его. Но ему все равно весело. Наконец Римус пригибается и делает хитрое лицо, пристально смотря на него, и Сириус не ждет, прежде чем начать убегать. Римус ожидаемо нагоняет его спустя считаные секунды и дергает за полу рубашки, отчего Сириус не удерживает равновесие и падает в траву. Он смеется, как ребенок, закрывая глаза от солнца. Римус смотрит на него сверху вниз со своей собственной улыбкой, а потом ложится рядом, вытягивая ноги в противоположную от него сторону. Они лежат голова к голове, восстанавливая дыхание, — Сириусу на это требуется больше времени. Когда Сириус открывает глаза, ему приходится прикрыть их рукой. Он щурится и чувствует себя так хорошо, несмотря на отяжелевшие ноги, не привыкшие к такому бегу. Он запыхался, но он давно не ощущал себя таким... свободным. Сириус поворачивает голову к Римусу и смотрит на его взлохмаченные кудри и тени от длинных ресниц на щеках. Он никогда не обращал внимание на то, насколько действительно они длинные. Эта мысль вызывает улыбку на его губах, и он опускает взгляд ниже, на длинный шрам, прочерчивающий переносицу. Ему почему-то нравится этот шрам, хотя история, которая может стоять за ним, вряд ли такая же невинная, как падение с дерева. Это очередной вопрос на личности Римуса Люпина, и Сириус уже давно просто добавил его в свою коллекцию, чтобы иногда любоваться им, а потом снова складывать к остальным. Возможно, однажды Римус сам ему расскажет. Сириус отворачивается в тот момент, когда Римус открывает глаза. Они лежат среди травы и полевых цветов еще какое-то время, а потом Римус поднимается и протягивает ему руку. Сириус игриво отбивается от нее, прежде чем тоже встать на ноги. Они возвращаются к пустырю, обмениваясь улыбками, пока Сириуса кто-то не окликает. Он поворачивает голову и видит Мойру Марш, прислонившуюся к оградке у своего дома. — Сириус, у тебя есть минутка? — спрашивает она плавным негромким голосом. — Конечно. — Он поворачивается к Римусу и бросает ему взгляд, в котором, как он надеется, легко читается просьба подождать. Тот кивает и отходит подальше. Вспоминая, как Мойра отреагировала на Римуса тогда, в его первое появление в библиотеке, он лишь надеется, что у женщины есть более весомая причина подозвать его — они практически не пересекались за все эти годы, не говоря уже о том, чтобы вести беседы. Она вообще не очень общительная и редко выходит за пределы своего участка. Сириус подходит к Мойре и здоровается, опираясь боком о забор, чуть левее от нее. Она посылает ему маленькую улыбку и пригибается ближе; в этот момент Сириус уже знает, о чем она будет говорить. — Я заметила, ты подружился с ним? — С кем? — Сириус строит непонимающее лицо. — С Римусом. — О, да, — он улыбается, в надежде сгладить углы. — Вполне приятный парень. В том, как изгибаются ее брови, проскальзывает что-то сочувственное. — Ты его совсем не знаешь. — Мне кажется, я знаю достаточно, — говорит Сириус твердо. — Я думаю, ты не знаешь ничего. Мойра звучит уверенно и спокойно, но что-то скорбное проглядывает в выражении ее лица. Она выглядит убедительно и знающе, словно действительно является одной из сестер, прядущих нить судьбы, и это могло бы поселить зерно сомнения в Сириусе, но он изначально понимал, что Римус полон секретов и недосказанности; поэтому, да, он может не быть в курсе чего-то — чего угодно, — но Сириус согласен с этим. Того, что он знает сейчас, действительно достаточно. Он без сомнения может назвать Римуса другом, и он доверяет ему. Для этого не понадобилось много времени, но он чувствует, что не ошибается в нем. Поэтому, пока он смотрит на Мойру, какое-то злое чувство поднимается к горлу. Сириус может быть эмоциональным и даже вспыльчивым, но он редко бывает разозлен. Однако желание других людей указывать ему на то, что с Римусом что-то не так, начинает постепенно действовать на нервы. Он не стал верить в бога и ходить в церковь, сколько ни пытались его за всю жизнь склонить на сторону религии, и он не собирается обращаться в веру жителей в то, что Римус — не тот, с кем стоит общаться. Он верит только фактам, тому, в чем может убедиться сам. И факт в том, что Римус — хороший забавный парень, который обсуждает с ним книги и носится в догонялки по полю. Факт в том, что он улыбается ему, а Сириус чувствует себя не меньше, чем благословленным этой улыбкой. Он старается подавить свою злость и делает медленные вдох и выдох. — Мойра, это мое дело. — Я понимаю. Просто хочу предупредить, чтобы ты был осторожнее. Сириус чувствует желание съязвить или грубо ответить. Сириус хочет спросить, что за темная история кроется за этим наставлением. Сириус хочет молча развернуться и уйти. Но он только вымучивает улыбку в ответ на ее слова и говорит: — Хорошо. Мойра, кажется, остается довольной ответом. Она поворачивается и скрывается в доме раньше, чем он делает шаг назад. Ему требуется чуть больше времени, чтобы отыскать Римуса взглядом, и он уже думает, что тот просто ушел, но потом замечает его, сидящего в траве у большого камня, что стоит четко на границе между пустырем и местом, где начинается поле. Римус смотрит куда-то вдаль и обращает внимание на Сириуса только тогда, когда тот подходит и произносит тихое «Хэй». — Если смотреть отсюда на дома, — Римус протягивает руку и указывает в конец деревни, — то они кажутся сплошной кирпичной стеной. А вон там, выше, хорошо видно твой дом. Они словно защищают его. Как замок. Сириус присаживается на корточки, смотря по направлению его взгляда. На самом деле, так все и выглядит. — Я этого не замечал. — Да, для этого нужен определенный ракурс. Они переглядываются, и Римус выглядит серьезным. — Хочешь узнать, что мне сказала Мойра? — спрашивает Сириус. — Нет, — кривая улыбка возвращается на лицо Римуса, и он поднимается на ноги. — Пойдем домой. Они расстаются там же, где обычно, и Сириус снова провожает Римуса взглядом, пока тот не скрывается в лесу. Что-то в этом есть неправильное. Но ему ничего не остается, как просто смириться и подняться на холм, к своему дому. Когда он забирается, то оглядывается на деревню, раскинувшуюся перед ним. Отсюда остальные дома совсем не кажутся стеной, и это странно его расстраивает. Только занеся ногу над ступенькой крыльца, Сириус понимает, что давно не гулял по лесу. Да, он бывает там, уходя за травами, сурепкой или медуницей, но это не то же самое. Поэтому он опускает ногу на землю, поворачивается, доходит до оградки, отделяющей двор от леса, и перелезает через нее. Спустя пару шагов он оказывается в густой чаще, перепрыгивая ручей и тонкие опрокинутые стволы деревьев, пока пробирается глубже. Ему нравится, что они с отцом живут в том месте, где лес уже вовсю разросся и не нужно проходить долгую дорогу перед тем, как оказаться отрезанным от остального мира. Сириус останавливается и оглядывается назад. Не видно ничего, кроме леса и леса позади. Он идет дальше. Солнце почти полностью скрывается в темных верхушках деревьев, а звуки из внешнего мира не доносятся сюда. Здесь властвуют только шелест листвы, скрип веток, голоса птиц и шорохи лесных жителей, прячущихся от человека. Словно вакуум иной реальности, существующий посреди привычного Сириусу мира; похожий на него, но в то же время совершенно другой. Жить рядом с лесом и жить внутри него — не одно и то же. Лес всегда, даже в самое неспокойное время, был для Сириуса медитацией. Поэтому Римус такой спокойный? Сириус садится в высокую траву у молодого дуба. Он чешет укус от насекомого на тыльной стороне ладони, который он не успевает понять, как получил, и вздыхает. Он много думает о Римусе. В последний раз Сириус так много думал о человеке, когда ему было шестнадцать, а в его классе появилась новенькая. Ее звали Ребекка, она с родителями переехала в Англию из Канады. Поначалу мальчишки дразнили ее за акцент, в котором Сириус не находил ничего странного или смешного, девчонки — за слишком высокий рост, что Сириусу, наоборот, очень даже нравилось. Но она на все реагировала дерзкой усмешкой и за словом в карман не лезла — вскоре многие прониклись к ней симпатией. Она завела много друзей и стала чуть ли не звездой школы. Своими открытостью и самоуверенностью она была похожа на Джеймса. Сириус думал, что, наверное, поэтому они и не поладили. Ему приходилось разрываться между Ребеккой и своим лучшим другом, но когда Джеймс понял, что Сириус влюблен в нее, то решил проявить больше снисходительности и постараться хотя бы сбавить градус напряжения, если уж не подружиться с ней. Так, на одной из вечеринок, куда Сириус не смог пойти, в очередной попытке Джеймса наладить отношения с Ребеккой выяснилось, что та на самом деле была влюблена в Джеймса. Реакцией Сириуса был смех, когда друг с виноватым видом рассказал ему об этом на следующий день. Блэк сам не ожидал от себя такого, но ситуация правда показалась ему настолько смешной и нелепой, что его чувства отошли тогда на второй план. К тому же, Джеймс уже был влюблен в кое-кого другого, и Сириус даже не думал ревновать. Но он грустил о Ребекке до конца учебного года. И думал о ней каждый день: о ее голубых глазах, о заливистом громком смехе, о том, как она пожимала ему руку при каждой встрече. Об их разговорах на крыше его дома и прогулках по вечерней набережной. О том, как они перекидывались записками на уроках, пока какой-нибудь учитель не ловил их на этом. Он часто думал об объятиях, которые никогда не длились так долго, как бы ему того хотелось. Ему нравилось воспроизводить в голове ее рассказы о Канаде и плавании через океан до Лондона и представлять это. Он наивно мечтал, чтобы они вместе однажды отправились в родную страну Ребекки, и она показала бы ему свой дом, улицы, по которым любила бродить, места, в которых любила проводить время. Он был так влюблен. С Римусом, конечно, все по-другому. Он парень, которого окутывает аура неизвестности, загадка, неизведанная земля, которую хочется открыть, исследовать по кусочкам. Странно было бы не думать о нем так много. Но все равно для Сириуса это удивительно. В последнее время его преследует чувство, будто что-то позабытое и далекое возвращается к нему. Он улыбается и смотрит вниз на свои руки, пропуская между пальцами белые цветки ветреницы.