Волки

Так и проходит июль. Дни тянутся и тянутся: библиотека, дети, дом, Ирма, Фрэнк, — а потом вдруг Сириус понимает, что уже перевалило за первую половину месяца, идет к концу вторая. Теперь он нередко проводит бессонные ночи за рисованием. Это ни с чем не сравнимое ощущение той самой правильности, когда ты занят тем, что должен был делать всегда. Орион застает несколько раз Сириуса в эти моменты и что-то снисходительно мычит себе под нос: ему никогда не нравилось то, что Сириус хотел сделать делом всей своей жизни, но сейчас это становится не важно. Он видит, что его сын по-настоящему чем-то увлечен помимо книг, и родительское сердце сдается. Возраст и воспоминания о времени, когда Сириус был совсем мальчишкой — одежда в пятнах от краски, детская комната увешана рисунками супергероев, ковбоев и машин — смягчают его еще больше. В одну из ночей Сириус наконец-то рисует глаза Римуса, как давно хотел. Просто глаза, ничего больше. И вдруг понимает, как скучает по ним. Действительно скучает. До неясной боли за сердцем. И если раньше он мог озвучить это как самую простую и понятную мысль, как ответ на вопрос Ирмы, который она единственная могла бы задать, то теперь сказать: «Я скучаю», — не объясняет того, что Сириус чувствует на исходе месяца. В середине июля он вместе с отцом еще раз уезжает в город. Ориону понадобилось несколько новых деталей для бойлера, который перестал греть воду, а Сириус просто захотел побродить по улицам, развеяться. Поездка занимает около часа, и все время он следит за сменяющими друг друга деревьями и дорогой, камушками, летящими из-под колес автобуса. Он старается ни о чем не думать, сосредотачивая все внимание только на том, что видит через стекло. Людей вместе с ними едет очень мало, поэтому можно почти представить, что никого больше нет. Сириус как будто перестает даже слышать звуки и вздрагивает, когда отец треплет его по волосам на макушке, чтобы он не пропустил нужную остановку. Они договариваются встретиться через два часа в маленьком центральном парке города и расходятся. Когда Сириус оказывается один посреди шумных улиц, разъезжающих по дорогам и перекресткам машин, незнакомых людей, то осознает, как сильно отвык от городской суеты. Ему требуется немного времени, чтобы перестроиться и почувствовать себя комфортно. Для начала он заглядывает в пекарню, заказывает кофе и кусок тыквенного пирога и садится в угол небольшого помещения. Запахи свежего хлеба и стоящей на окнах лаванды в горшках напоминают ему кухню миссис Уизли, и он решает взять для женщины какой-нибудь выпечки. Несмотря на то, что день будний, посетителей достаточно, и Сириус время от времени невольно подслушивает чужие негромкие разговоры. В таком же неприметном углу, как и у него, расположилось маленькое семейство — муж, жена и их дочь, которой, наверное, нет и трех лет. Они молчат и только девочка что-то выкрикивает иногда и показывает на разные предметы рукой. Ее мама терпеливо пытается накормить с вилки и кивает одобрительно на каждый выкрик. За столиками в центре пекарни внимание Сириуса привлекают две женщины в строгих костюмах, которые, по всей видимости, вышли на обеденный перерыв с работы — что-то связанное с финансами, и он удивляется, как долго и скрупулезно можно обговаривать эту тему со всех сторон, словно это самое увлекательное дело из существующих. По соседству от них сидит совсем юный парень и вяло размешивает сахар в своей чашке, так же долго и скрупулезно. Сириус рассматривает людей и поглощает каждую деталь, словно собирается написать историю о каждом из них. Он получает большое удовольствие от ощущения новизны, нахождения среди разных лиц — похожие чувства приходят с наступлением весны. Но несмотря на это, Сириус знает, что теперь чувствует себя по-настоящему хорошо только в деревне, и сколько бы положительных эмоций он сейчас ни испытывал, ему не хочется возвращаться к жизни в городе. Дальше его путь пролегает через узкие улицы с магазинами. Сириус не заходит в них, только рассматривает витрины: антикварная мебель, несколько книжных, модный бутик и секонд-хенд рядом, товары для домашних животных. Он может позволить себе зайти куда угодно и купить что-нибудь, но ему не хочется. Кажется, у него уже есть все, что нужно; неизвестно, чего еще можно хотеть. Сириус находит скамью в конце одной из улиц и присаживается. Рассматривая окрестности, он улыбается, вспоминая, как в школьные времена, прогуливая уроки, он бегал с Джеймсом по спортивным магазинам и за сладостями — Джеймс ни за что бы не признался, поддерживая свой образ амбассадора здорового образа жизни (еще до того, как начал курить), но он был тем еще сладкоежкой. Нередко они ходили в кинотеатр, и если там не показывали ничего интересного, то брали билеты на самые, по их мнению, тупые фильмы или на те, что обычно не смотрели, например, какие-нибудь чересчур слезливые мелодрамы. Джеймс всегда набивал карманы своей куртки конфетами и просмотр сопровождался шуршанием оберток с обеих — его и Сириуса — сторон. Однажды, во время просмотра очередной романтической мелодрамы, на соседнем от них кресле такая же школьница, как они, стала ругаться из-за этого, но Джеймс начал закармливать сладостями и ее, так что в конце концов ссора утихла, и оба вскоре принялись эмоционально обсуждать происходящее на экране, а под конец фильма девчонка расплакалась у него на плече. Сириус с удивлением обнаружил, что по щекам друга тоже текли тихие слезы. Тогда он думал, что Джеймс совершенно точно возьмет номер ее домашнего телефона, но тот этого не сделал. На выходе из зала они тепло обнялись, как давние друзья; Сириус тоже получил порцию своих объятий от девчонки, хотя никак не участвовал в их общении все это время. И больше они с ней никогда не встречались. — Некоторые вещи хороши только в моменте, — важно тогда заявил Джеймс, поправив очки на носу. Сириуса это не проняло, а вечером, как раз перед тем, когда они собрались разойтись по домам, Джеймс признался, что просто струсил попросить ее номер. А так как девчонка тоже этого не сделала — даже имени своего не сказала, хотя, справедливости ради, Джеймс и не спрашивал, — то он решил, что она не была заинтересована. Что было на самом деле, они так никогда и не узнают. Только когда облака набегают на солнце, и за опущенными веками становится темнее, Сириус понимает, что закрыл глаза, погружаясь в воспоминания. Иногда ему не хватает лучшего друга рядом. Они поддерживали связь через письма первое время, но однажды ответ не пришел. Сириус не стал разбираться, что к чему — решил, что такое общение на расстоянии не для Джеймса, — и, наверное, зря. Так ли это, он тоже наверняка никогда не узнает. Сириус сидит еще немного, прежде чем продолжить прогулку. Он просто слоняется по улицам, через жилые кварталы и скверы, встречает пару бездомных псов, один из которых увязывается за ним и не отстает, пока Сириус в конце концов не играет с ним и не кормит сосисками из мясного магазина. Это большой рыжий беспородный пес с порванным ухом. Сириус думает, не взять ли его домой, но, пока учит давать лапу, отламывая кусочки от сосиски в качестве награды, откуда-то со стороны раздается собачий лай, и его новый знакомый тут же бежит за дома. Сириус бродит какое-то время вокруг, но не видит ни одной собаки и грустно вздыхает. Он оставляет сосиски в бесхозной миске, удачно обнаруженной у одного из мусорных баков. Когда Сириус поворачивает обратно к парку, где договорился встретиться с отцом, поднимается ветер. Волосы лезут в глаза, и он жалеет, что не взял с собой ничего, чем мог бы убрать их. При особенно сильном порыве Сириус поворачивается лицом против ветра, чтобы удобно собрать волосы и попытаться хоть немного заправить под ворот рубашки, и почти сталкивается с каким-то парнем, который шел все это время позади него. Он извиняется и делает шаг в сторону. Парень только растерянно смотрит на него мгновение, а потом продолжает идти дальше. Он одет в кожанку с неимоверно длинными шипами на плечах, джинсы с кучей ремешков и молний, на голове возвышается выкрашенный в красный ирокез. Давно Сириус не видел панков. Он улыбается. Ему всегда нравилось, как они выглядят, не соблюдая никаких общественных дресс-кодов. Парень сворачивает в переулок, и Сириус теряет его из виду, а затем взгляд натыкается на притаившихся среди декоративного кустарника в маленьком сквере двух девушек. Они сидят прямо на траве, и в этом нет ничего такого, но Сириус задерживается. У той, что повыше, темная кожа и дреды, скрученные в низкий пучок, на черной брови блестит пирсинг. Вторая девушка, с короткими ярко-розовыми волосами, склоняет голову к ее шее и что-то говорит. Они невероятно красивы. Может, это и привлекло его внимание. Но когда Сириус уже собирается идти дальше, розововолосая девушка прижимается тонкими губами к челюсти темнокожей и остается так на секунду-другую. Сириус мог бы списать это на обычное проявление дружеской приязни, к тому же девушки, по его опыту, обычно ведут себя друг с другом нежнее, чем парни. Близкие подруги свободно ходят за руки и целуют друг дружку в щеки, но он никогда не видел этого у парней; верх нежности в его с Джеймсом дружбе состоял в коротком жесте прижимания лбами друг к другу. Но поцелуй, за которым Сириус наблюдает сейчас, такой чувственный, что его щеки теплеют. Девушки выглядят явно чем-то большим, чем просто подругами. Если честно, он впервые видит... лесбиянок. Во всяком случае, тех, кто открыто проявляет свои чувства. Его разглядывание не остается незамеченным. Темнокожая резко поворачивает голову в его сторону, хватает партнершу за руку, что-то говорит ей, после чего обе девушки смотрят на него настороженными взглядами. Сириус ни в коем случае не хочет их смущать или пугать, но даже если бы его мозг вовремя заработал, чтобы как-то обозначить отсутствие злых намерений, он бы вряд ли успел это сделать: девушки быстро встают на ноги и исчезают во дворах кирпичных домов. Он стоит еще немного, смотря уже на опустевшее место на траве. О существовании негетеросексуальных людей ему было известно всегда, Сириус просто не обращает на них особенного внимания. Он не испытывает никаких негативных эмоций и, хотя нередко слышал недружелюбные высказывания в адрес таких людей, никогда не понимал, почему другие просто не могут оставить их в покое. Из-за этого видимость гомосексуальных пар находится почти на нуле, и он не может винить себя за то, что так неприлично начал пялиться на тех девушек. Они красивые, по-видимому, влюблены, и ему стало интересно. Вряд ли доведется увидеть что-то такое в скором времени. Возможно, ему бы хотелось узнать о гомосексуальных людях чуть больше. Как они живут в такой непростой реальности, как находят друг друга, есть ли разница между гетеро и гей-парами, кроме очевидной. Сириус чувствует, что все это время упускал большой кусок жизни. Тряхнув волосами, забыв о том, что недавно пытался спрятать их под воротом, он недовольно фыркает, когда пряди снова налетают на лицо. Ко времени, когда Сириус добирается до центрального парка, он уверен, что выглядит как чучело, и дома придется долго и упорно расчесывать и распутывать волосы. Отец уже ждет его. — Задерживаешься. — Все купил? — Да. Сегодня будем мыться в горячей воде. — Да здравствуют технологии двадцатого века. — Сириус убирает волосы за уши, где они держатся чуть больше секунды. — Домой? Орион кивает, и они идут на остановку. Дома оказываются в три часа дня. Сириус сразу же идет к миссис Уизли, чтобы отдать ей выпечку из пекарни. В деревне ветра нет, и он вздыхает спокойно. Главная дорога почти пустует, что разительно отличается от улиц в городе, так что ему даже кажется, что тишина стоит абсолютная, хотя, конечно, это не так. Через приоткрытые окна домов и из дворов доносятся звуки жизни, голоса людей, скрип мебели. Когда Сириус доходит до библиотеки, то слышит крик ворона, которого миссис Уизли согнала с перил. Он застает ее на крыльце. — Неужели поработать? — спрашивает она и улыбается, когда Сириус протягивает ей коробку. — Мне казалось, ты взял выходной. — Так и есть. Просто принес немного печенья и пирожных из пекарни. — Заботливый мальчик. — Миссис Уизли быстро обнимает его. — Тогда заходи, будем пить чай. Под конец месяца Сириус начинает считать дни до полнолуния, потому что его отец действительно собирается дождаться этого времени, прежде чем позволить деревне вернуться более-менее к прежней жизни, но не забывать, что волк все еще не пойман. Когда переваливает за полночь в тот самый день полной луны, Сириус не спит, наблюдает за сборами отца, пока сидит за столом в гостиной. А потом вдруг решается: — Могу я пойти с тобой? Он не знает, почему у него возникает такое желание. Ему никогда не нравилась даже сама идея об охоте, отец как ни пытался не смог приучить его к своему ремеслу, да и перспектива не спать всю ночь мало привлекала. Но, возможно, прошлые разговоры об оборотнях что-то шевелят в нем. Не то чтобы Сириус собирается проверять теорию, но какой-то частью хочет побывать в лесу во время великого и ужасного полнолуния, которого боятся местные. Отец тоже удивляется его порыву. Он застывает в забавной позе, так и не всунув руку до конца в рукав охотничьей крутки, и смотрит на него недоверчиво. — Хочешь напитаться атмосферой для своих художеств? — Может быть, — Сириус пожимает плечами. Действительно, может быть и так. — Тебе придется взять ружье. — Да, я понимаю. У тебя же есть второе? Отец, наконец, надевает куртку полностью, затем задумчиво чешет свою почти седую, короткую бороду. — Если увидишь волка, тебе придется стрелять. — Это я тоже понимаю. — Ты же помнишь все, чему я тебя учил? — К сожалению, — хмыкает Сириус. — Так что? — Покажи мне, как ты стреляешь, и если я останусь доволен, то возьму с собой. Чтобы не пугать людей, им приходится все-таки продвинуться немного в лес, поэтому Сириус переодевается в подходящую одежду, пока Орион готовит для него второе ружье, а потом они уходят. Вес холодного оружия чужеродно тянет его плечо, но Сириус собирает мысли в кучу и в голове прокручивает все манипуляции, которые должен будет сделать, чтобы выстрелить. Скоро они доходят до поляны и выключают фонари — света полной луны на безоблачном небе хватает. Орион достает из рюкзака консервную банку, ищет, куда можно ее пристроить, а потом машет Сириусу рукой и отходит на безопасное расстояние. Сердце начинает биться быстрее, что вызывает легкую дрожь в руках, но Сириус делает три глубоких вдоха-выдоха и встает в нужную позу. В последний раз он держал охотничье ружье в руках четыре с половиной года назад. Он прицеливается. Звук выстрела проникает в уши с опозданием; первое, что Сириус ощущает, это отдачу в плечо. Он замирает и наблюдает, как отец подходит к отлетевшей в сторону банке, поднимает ее, а затем идет к нему. — Не идеально, — он показывает банку Сириусу. — Но попадание есть. Все еще хочешь пойти со мной? Сириус отмирает и отрывисто кивает. Орион вздыхает и забирает продырявленную банку из его рук. Они идут глубже в лес. Неспешно, осматриваясь по сторонам. На самом деле, занятие довольно скучное, особенно когда нужно концентрироваться только на одном звере. Несколько раз отец останавливает его взмахом руки, когда слышит подозрительные звуки, но за все время им встречается только одна лиса. Иногда птицы тревожат ветви деревьев. В какой-то момент Сириус начинает больше увлекаться созерцанием природы вокруг, лесом, что не спит даже ночью, луной высоко в звездном небе. Он все еще прислушивается к тому, что происходит вокруг, но мысли его рассеиваются, подобно лунному свету. Сириус не знает, сколько времени проходит, прежде чем он начинает ощущать усталость и не может остановиться зевать. Орион смотрит на него с усмешкой, но так же устало, а потом предлагает повернуть обратно. — Через час или около того наступит утро. — Мгм, — Сириус мычит, немного удивленный тому, что, по ощущениям, пусть он и хочет спать, их вылазка длится не так уж и долго, как он ожидал. Но на пути к дому они продолжают выслеживать волка и искать любые намеки на то, что он вообще есть. Никто им так и не встречается. Когда Сириус начинает замечать знакомые окрестности, то думает, что на этом ночная вылазка должна закончиться, но отец вдруг останавливается. — Я думаю получше оглядеть прилегающие к деревне участки леса, на всякий случай. Как смотришь на то, чтобы разделиться? Сириус поправляет ремешок ружья на плече. — Без проблем. — Тогда иди до той поляны, с которой мы начали. Если ничего не увидишь, просто вернись домой. Не жди меня. — Хорошо. — А если увидишь... — Стрелять, да. Я помню. — Я приду на звук так быстро, как только смогу. Но если услышишь, что стрелять буду я, не иди ко мне. Твой путь — только домой. Сириус хмурится и хочет возразить, что его не нужно так опекать, но отец не дает ему время на пререкания, и следом он видит только его широкую, удаляющуюся вглубь деревьев спину. Вздохнув, Сириус разворачивается в другую сторону и неспешно идет к обозначенному месту. С каждым шагом глаза все лучше различают окрестности, и он решает выключить фонарик. Утро уже на подходе. А энергия Сириуса почти на нуле. Он прикладывает максимум оставшихся сил на то, чтобы не уйти домой сразу, хотя, как ему кажется, выискивать волка дальше бесполезно. Возможно, Сириус даже немного разочарован. Он смеется тихо себе под нос от этой мысли. Конечно, эта ночь ничем не отличается от прочих таких же ночей, с полным диском луны или нет. Сириус не знает, чего ждал, в сущности. Может, что полнолуние повлияет на него как-то, что он окунется немного в атмосферу чего-то сверхъестественного. Но луна — это просто луна. Деревенские байки. Его рот в очередной раз раскрывается в зевке, и он останавливается. Еще несколько шагов, и выйдет на поляну. Еще несколько деревьев... Вдруг взгляд цепляется за что-то впереди. Какое-то животное наверняка. Он продолжает идти, задней мыслью недоумевая, почему зверь не бежит, ведь шаг Сириуса больше не аккуратный и тихий. А потом Сириус, наконец, различает, кто это. — Твою мать. — Рука машинально дергается к ружью. Он видит волка. Конечно, не нужно так удивляться, ведь за ним и устроена вылазка, но сердце поднимается к горлу, и Сириус застывает. Он знает, что должен стрелять, несмотря на свои принципы, он готов — или думает, что готов. Но что-то с этим волком не так. Он все еще не реагирует на Сириуса, а тот не двигается с места, и так они и застывают здесь, в нелепой картине. Сириус не может поднять ружье и не может уйти, поэтому просто смотрит на зверя, ожидая спасительного бога из машины, отца, который, вероятно, должен будет вернуться домой по этому же пути. Или нет. Сириус продолжает стоять и смотреть. Что-то есть неправильное в том, как волк низко пригибается к траве. Можно даже подумать, что он вот-вот заскулит, но этого не происходит. Через какое-то время волк утробно рычит, еле слышно, и падает на землю. Может, он умирает? Настроение Сириуса от этой мысли меняется, настороженность и нерешительность ломаются под волной грусти, пусть он все еще понимает, сколько бед этот волк принес деревне. Мимо сознания он делает пару осторожных шагов к нему, и волк это замечает, поворачивает морду в его сторону, но не предпринимает попытки напасть или как-то показать враждебность. Просто сверкает на него глазами, а затем, словно последние силы оставляют его, закрывает их. Наступает мгновение тишины, за которое Сириус успевает почувствовать укол сожаления о смерти зверя, свидетелем которой он становится. Вот и все. Так закончится эта история. Но вдруг волк начинает дрожать, а шкура... шкура будто сползает с него. Сириус в ужасе задерживает дыхание, не понимая, что происходит. Затем он слышит крайне неприятный хруст костей, от которого мгновенно хочется закрыть уши, и прямо на его глазах волк принимается трансформироваться во что-то иное. Его морда укорачивается, лапы удлиняются, что сопровождается звуком еще хуже: как будто кто-то упорно старается сломать толстую и тяжелую ветвь дерева, и в конце концов кора лопается, ветвь переламывается. Сириус вздрагивает. Шерсть совсем линяет, открывая взгляду голую кожу, постепенно обтягивающую совершенно другое существо. Существо, похожее на человека. Сириус, вопреки крикам разума бежать — или потому что его разум, наоборот, вовсе отключается, — делает еще несколько шагов и присаживается. Внезапно все заканчивается, он даже не сразу понимает это. Вокруг снова становится тихо, пока тело, лежащее перед ним, не издает протяжный человеческий стон. Сириус, все еще не понимая, что видит и что делает, осторожно протягивает руки и переворачивает человека на спину. Это Римус.