Волки

Пью, умиленный, Твой огонь удаленный, А не бледные блики Луны.

Деревня возвращается к прежней жизни. Медленно. Сириус уверен, что многие еще долго не будут появляться на улицах затемно — все-таки волк не убит. Глагол «ушел» воодушевляет не сильно. Сириус же вздыхает с облегчением, несмотря на то, что знает больше остальных. По крайней мере, до полнолуния все должно быть спокойно. Полдень теплый и солнечный. Из приоткрытого окна тянет полынью. — Мама постоянно намекает мне, что я уеду и начну разгульную студенческую жизнь. — Ирма берет книгу из стопки на столе и передает Сириусу. — Разве у меня будет на это время? — Ты сама выбираешь, на что тратить свое время. — Сириус ставит книгу на верхнюю полку и тянет руку вниз за следующей. — А у тебя как было? — Мне действительно нравилось учиться, но иногда в ту самую разгульную студенческую жизнь меня втягивал старый друг. — Вы учились вместе? — Нет. Я просто зависал с его компанией приятелей. — И на что это похоже? — Ну, — Сириус спускается со стула, садится на него и перевязывает волосы, — никакого семейного контроля и счета времени. Чересчур много людей, половину из которых и не вспомнишь уже через пару дней. Разная дурь. — Наркотики ты имеешь в виду? — с сомнением на лице спрашивает Ирма. — Ага. — И ты... Сириус усмехается и снова поднимается на стул. — Нет. Но Джеймс — мой друг — иногда курил травку с Лили, девчонкой, которая, я уверен, уже стала его женой. — Ты мне никогда про них не рассказывал. — Мы давно потеряли связь. — О. — Вместо того, чтобы передать очередную книгу, Ирма прижимает ее к груди и сочувственно смотрит на Сириуса. — Все нормально, — он протягивает руку. — Так бывает. Теперь у меня есть ты и Фрэнк. И Римус. Ирма смотрит еще какое-то время, а потом кивает и отдает книгу. — Думаешь, со мной будет так же? — Не обязательно. С Мэри же вы общаетесь. — Но дело не только в расстоянии. Когда Сириус тянется за следующей книгой, его ладонь случайно ложится поверх пальцев Ирмы, но он не убирает ее и ловит чужой взгляд. — У тебя и твоих друзей начнется новая глава в жизни, но это не значит конец всему. Будет просто по-другому, главное, не забывайте друг про друга. Ирма прикусывает нижнюю губу и неуверенно хмурит брови. Сириус легонько хлопает ее по тыльной стороне ладони и подбадривающе улыбается. — Не переживай из-за этого так сильно. Я-то уж точно про тебя не забуду, — он усмехается и встречает усмешку в ответ. В этот момент дверь в библиотеку открывается, и Сириус поворачивает голову на звук. Они с Ирмой находятся в узком коридоре стеллажей ровно напротив нее, поэтому ничто не мешает ему увидеть вошедшего. В груди теплеет, а губы сами собой растягиваются в улыбке, когда Сириус видит знакомую угловатую фигуру и вьющиеся русые волосы. Он так и застывает, пока Ирма не толкает книгу ему в руки. Сириус поспешно берет ее и ставит на место. Римус подходит к ним и оглядывает сначала Ирму, потом переводит взгляд на него. — Нечасто приходится смотреть на тебя снизу. Сириус прищуривается на него, но все равно смеется. Ирма неловко жмется к столу. Римус обращает внимание на оставшиеся четыре книги на столе и без слов берет их, прикидывает порядок, в котором они должны стоять, а затем огибает Сириуса, оказываясь своей макушкой чуть ли не под его подбородком, и убирает книги на полку. Сириус удивлен, что Римус помнит его систему раскладки, о чем, не думая, говорит ему. — Спасибо, алфавит я еще в детстве выучил, — Римус поднимает бровь. — Ты поставил две книжки Джейн Остен по цветам, — Сириус закатывает глаза. Римус пожимает плечами. — О, если автор один, то сначала идут обложки темных цветов, а потом светлых, — подает голос Ирма, звуча действительно удивленной. — Я же права? — Да. — Никогда не замечала. — Тут мало повторяющихся авторов, чтобы заметить. — Сириус спускается. Он поворачивается к Римусу и только теперь замечает книгу в его руках. — По? Ты дочитал? — Конечно. — Римус отдает ему сборник стихотворений. — Но не уверен, что все-таки понял, чем поэзия так хороша. Сириус не удерживается и разочарованно стонет, на что получает смешки как от Римуса, так и от Ирмы. — Я тебе не верю. — Его плечи опускаются. Римус опять пожимает плечами. А потом смотрит на Ирму. Морщинки от улыбки исчезают из уголков глаз, выражение лица становится нечитаемым, но Сириус чувствует напряжение в его позе. Он почти забыл, как недоверчиво Римус относится к незнакомцам. — Да, кстати, это Ирма. — Сириус становится рядом с ней, и Ирма, к счастью, дружелюбно улыбается Римусу. — А ты Римус, — она тут же протягивает руку. — Сириус рассказывал о тебе. Римус хмурится секунду, прежде чем пожать ее руку. Потом бросает короткий насмешливый взгляд Сириусу, в котором тот так и слышит, как же, только Сириус и рассказывал, и молится всем несуществующим богам, чтобы он придержал свой сарказм. — А тебя я видел на его рисунках, — вместо этого говорит Римус. Сириус удерживается от вздоха облегчения. — Надеюсь, в жизни я хоть наполовину так же хороша. — Абсолютно. Римус улыбается Ирме, но Сириус все равно чувствует какое-то напряжение в нем. По правде сказать, он никогда не думал, что окажется в ситуации, когда придется знакомить Римуса с кем-то, поэтому понятия не имеет, что делать. Так они продолжают стоять, неловко переглядываясь, пока Римус не подает голос первый. — Может, мне стоит зайти позже. Я вам помешал. — Нет-нет, — опережает Сириуса Ирма. — Мы просто болтали. Тебя давно не было, вряд ли Сириус будет счастлив, если ты так скоро уйдешь. — Как мило, — ухмыляется Римус, цепляя взгляд Сириуса. — Ты нравишься ему. Спорю, это все твои необычные глаза. Или у вас схожий вкус в книгах? Видно, как Римусу совсем становится весело, а Сириус чувствует себя странно и неловко. — Я не отвечаю на его вопросы, наверное, в этом все дело. — О, да, похоже на него. — Я все еще здесь, — то ли недовольно, то ли в тон их шутливому диалогу фыркает Сириус. Ирма прикусывает нижнюю губу в попытке сдержать улыбку. Римус выдвигает из-за стола стул, поворачивает спинкой вперед и садится, останавливая изучающий взгляд на Сириусе. — Так... чем ты занимаешься, Римус? — Ирма присаживается на край стола. — Развожу кроликов, — не отрывая взгляда от Сириуса, отвечает он. — О. — Не ясно, принимает она на веру его слова или нет, но никак не показывает уязвленности. Сириус снисходительно-укоризненно качает головой, смотря на Римуса. — Никогда не была знакома с кем-то, кто разводит кроликов. Несмотря ни на что, им удается найти общий язык, и следующий час они втроем проводят за не самой содержательной, но живой беседой. Римус, конечно, не выставляет себя напоказ, в основном только слушает, но, Сириус видит, изо всех сил старается быть дружелюбным. Ему не обязательно это делать, но Сириус втайне благодарен. Он знает, что Ирма и Римус не станут друзьями — было бы невероятно ждать этого от Римуса, — но ему нравится, что они смогли поладить хотя бы на короткий промежуток времени. Ирма же кажется искренне заинтересованной в компании Римуса и не боится его. И, к счастью, ничего не говорит про оборотней. Однако, как бы хорошо ни складывалось общение, Римус не был бы собой, если бы опять не засобирался уходить. Сириус чувствует поднимающееся к горлу не уходи, но держит при себе. Часть него знает, что теперь библиотека не будет единственным местом их встреч, но ему мало, так мало, что даже смешно, как сильно он привязался. Тянется как ветреница к солнцу. Как темные воды к луне. И никогда не дотягивается. Сириус честно старается держать себя в руках, кивает, прощаясь, как ни в чем не бывало. У него получается, он знает. Но Римус смотрит сквозь его напускное спокойствие. — Занят вечером? — Нет, — слишком быстро выпаливает Сириус. Был бы собакой, завилял хвостом. — Хорошо. И все. Уходит, не скрипнув ни половицей. Сириус слушает тишину, пока Ирма не шаркает стулом, занимая место Римуса. — Если он не оборотень, то я не знаю, как объяснить это. — Что? — Сириус переводит глаза от двери на девушку. — Твой взгляд. Сириус хмурится. Нельзя же взглядом выдать то, что ты знаешь вещи, о которых другие знать не должны? Бред. Ирма выглядит так, будто старается подавить улыбку, а еще будто видит Сириуса впервые. — Я выглядел испуганным? — усмехается он. — Впечатленным. Я не слежу за каждым твоим взглядом, но не помню, чтобы ты на кого-то так смотрел. Сириус пытается понять, что Ирма имеет в виду. Его впечатляли и другие люди. Мэри была забавная. Те две девушки в сквере. Парень с ирокезом. Ирма просто не знает. — Я бы тоже так смотрела, если бы он оказался оборотнем, — продолжает она. — И если бы была уверена, что он никому не причинял вреда. А Римус, хоть и не душа компании, но кажется хорошим парнем. Как ты и говорил. Что ж, в конце концов, Римус правда оборотень. А потом Ирма все-таки улыбается — почти смеется, поводя бровями: — Плюс животный магнетизм, помнишь? — Определенно, — вздыхает Сириус и прикрывает глаза ладонью, словно этот разговор жутко его утомил. Он как может сдерживает собственную улыбку Ирме назло. Ирма уходит не скоро. Сириус нисколько не против. В библиотеку в этот день почти никто не приходит, миссис Уизли не дома, а все занятия с детьми прошли еще утром, поэтому наличие компании его более чем устраивает. Сам он уходит, когда солнце еще уверенно висит над горизонтом, не собираясь покидать небо еще несколько часов. Он уверен, что Римус придет к нему домой, и начинает думать, как представить его отцу, но, когда ступает на дорогу, чья-то рука ложится на его плечо. Сириус бы испугался, но тело помнит эту хватку и это тепло. — Ты же не прождал здесь весь день? — Нет. — Рука соскальзывает, и Римус встает перед ним. — Ходил проверить кроликов. Сириус смеется. — А если честно? — Я помню, когда ты заканчиваешь, мне нет нужды держать тут всех в напряжении своим видом. — Допустим. — Сириус думает, что никогда не перестанет внутренне запинаться за это. — Я думал, ты придешь ко мне домой. — Есть идея получше. Хочешь сходить на реку? Теплый порыв ветра скидывает прядь волос на лицо, и Сириус убирает ее за ухо. — Куда угодно. Они идут в комфортном молчании. Запах полыни сопровождает их до самого берега, откуда уже веет речным илом и сосновыми иголками. Людей нет, и Сириус подозревает, что Римус заранее это проверил. Такой расклад на руку и ему. — Мы можем поговорить о волке? — спрашивает Сириус, подходя к Римусу ближе. Римус не выказывает недовольства, но Сириус знает, что очень хочет. Однако он не намерен легко сдаваться. Римус сам предложил поговорить об этом в следующий раз. И, что ж, это следующий. — Ты не отступишься, верно? — Похоже на то. — Сириус. — Римус останавливается прямо перед ним. За его спиной медленно движется речной поток, искрящийся под солнцем. — Ты же осознаешь, как это может быть опасно. — Да, — он задирает подбородок. — Но я не хочу просто игнорировать проблему. — Ей уже занимаюсь я. — Римус. — Сириус. — Нет, мы не будем в это играть. — Какие уж тут игры. — Римус закатывает глаза, затем окидывает его взглядом и тяжело вздыхает. Но Сириус видит, что он уже сдался. — Чем я могу быть полезен? — Сложно сказать. — Римус разворачивается и делает еще несколько шагов, прежде чем садится на землю. Сириус следует за ним и садится рядом. — Ты не оборотень, не охотник. — Но я кто-то, кто тоже знает о том, что происходит. Римус смотрит вдаль. Редкие слабые порывы ветра трогают полы его рубашки, сбивают волосы немного на лоб. Сириус откладывает этот момент в памяти для следующего рисунка. — Возможно, ты можешь быть второй парой глаз или вроде того. Окна из твоего дома выходят на деревню, и если тебя не пугает перспектива бессонной ночи, то можешь следить за тем, что происходит. Я буду сторожить лес, а ты — ближайшие окрестности. — Звучит как план. — Лучшее, что я могу предложить. Если увидишь волка... — ...то разбужу отца. — Именно. Он его не убьет, но спугнет, как и до этого. Я успею перехватить. — А если ты будешь в другой части леса? — Выстрел-то услышу. Пойму, куда бежать. В крайнем случае, возьму след. Сириус медленно кивает. — Это единственный план? — Пока что я не знаю, что мы могли бы сделать еще. Прошлые планы ни к чему не привели. — Что за планы? — Не забивай голову. — Какие-то волчьи штучки? Римус хохочет. — Мои с отцом дела. — Ладно. На мгновение Сириус жалеет, что не обладает никакими особенными способностями. Но, в любом случае, предложение Римуса лучше, чем ничего. — Идешь плавать? Сириус поворачивается, чтобы посмотреть на Римуса, но вместо его лица видит пустое место. Тот успевает отойти на несколько шагов вперед, не дожидаясь ответа, и принимается стягивать с себя рубашку, а затем футболку. — Только если ты не собираешься раздеваться совсем, — хмыкает Сириус. — Ну что ты, — улыбается Римус. — Людские правила приличия я знаю. Сириус ждет немного, пока Римус не направится к реке. Что-то ему подсказывает, что оборотни не привыкли стесняться собственной наготы, так что он благодарен Римусу за то, что тот не раздевается полностью.   Когда же сам он стаскивает одежду, то ощущает внезапно дежавю: как тогда, в конце мая, на озере, с Ирмой и ее друзьями неподалеку. Он поднимает голову и смотрит на Римуса, бредущего в воду. Затем обращает внимание на его спину и забывает выдохнуть, дежавю исчезает. По всей спине Римуса наискось идут три длинные полосы, совсем не такие, как его шрам на лице или плече; они темные, глубокие. Похожи на след от когтей. Рот Сириуса непроизвольно открывается, после чего пропущенный выдох судорожно вырывается на свободу. Он старается взять себя в руки, чтобы его реакция осталась незамеченной, но именно в этот момент Римус решает оглянуться. Их взгляды встречаются, и Сириус понимает, что Римус уже знает. — У меня на спине что-то? — в преувеличенной манере он строит удивленное выражение лица, но не из грубости, просто дурачась. Сириус находит в себе силы улыбнуться. — Хвост раньше времени вырос. — Кидает одежду мятой кучей на землю и идет к реке. — Хвост растет ниже, — Римус подмигивает, отворачивается и ныряет, полностью скрываясь под водой. Какое-то время они спокойно плавают, наслаждаясь прохладой воды под теплым воздухом июля. Но, наверное, нельзя оказаться с Римусом где-то в безлюдном месте, вне четырех стен, и ожидать, что он не нарушит это спокойствие. Только что Сириус лежал на поверхности реки, под закрытыми веками теплился оранжевый свет солнца, как его уже хватают за ногу и тащат под воду. Что люди находят веселого в том, чтобы топить других людей, Сириус не знает, но, отплевываясь от воды, пока смех борется с испугом, руки сами тянутся сунуть голову Римуса под воду, чтобы заткнуть его ехидное хихиканье на несколько мгновений. Но потом чужие ладони сжимают его лодыжки и снова сбивают с ног. И, тоже нахлебавшись воды, выныривая на воздух, Римус опять смеется, глядя на то, как Сириус пытается сориентироваться в пространстве, по-дурацки расставив руки в стороны. Кажется, что момент проходит, но, подобравшись ближе, делая обманчиво-незаинтересованный вид, Сириус снова топит его в ответ. После, уставшие и набесившиеся, как дети, они лежат на прогретой земле с редкими прогалинами травы, переговариваются негромко. Глаза закрываются от солнца, и Сириус чувствует такую тихую безмятежность, какая может быть только с Римусом. — Я придумал вопросы. — Хм? — Римус открывает один глаз. — Список, помнишь? Теперь он у меня есть. Небольшой. Римус улыбается и снова закрывает веки. — Слушаю. Сириус прочищает горло. — Ну, во-первых, различают ли оборотни вой? Похож он на интонации голоса? — Конечно. Как у каждого человека есть свой голос, так и у волка есть свой. — Понял. Тяжело без хвоста в облике человека? Римус весело фыркает, поворачивает голову к Сириусу и смотрит. — Вряд ли кто-то, кроме тебя, додумался бы спросить меня об этом. Без хвоста просто по-другому. Хотя, — он задумывается на мгновение, — если бы большую часть времени я был в облике волка, а не человека, то было бы сложно привыкнуть к его отсутствию. — Как русалке, оказавшейся вдруг без хвоста? — Думаю, да. — Римус смотрит на него с непонятным восторгом вперемешку с весельем. Сириус отводит взгляд. — А как ощущается зов луны? — Как будто начинаешь сходить с ума, но так и не сходишь. — То есть? — Была когда-нибудь лихорадка от болезни? — Да, ребенком подхватил грипп и лежал в постели с температурой сорок. — Ощущения похожие. И тело как будто не твое, и сознание путается. Не зря это называют «зовом»: где-то в глубине возникает четкое ощущение какого-то призыва. Ни к чему и ко всему сразу. Потом думаешь, что вот-вот совсем связь с реальностью потеряешь, но внезапно все заканчивается — и ты уже на четырех лапах, все легко и понятно. — Это длится весь день? — Нет, в последний час перед перевоплощением. До этого только пару дней такое ощущение зудящее, словно хочешь вывернуться из кожи. — Понятно. А насколько сильно ты теряешь контроль над разумом? — Не думаю, что можно это так назвать. Все... иначе. Хочешь бежать — бежишь, больно — скулишь, нападают — защищаешься. Нет этих сложных логических цепочек долгих размышлений, какими страдает человек, — усмехается Римус. — Включаются инстинкты. Но я осознаю себя и других. — Точно, ты ведь узнал меня в ту ночь, — говорит Сириус, скорее, самому себе, но Римус согласно мычит. — Значит, ты помнишь все, что происходит в полнолуние? — Конечно. Как я и говорил, ликантропия — не проклятье, это дар. Как будто на одну ночь наконец-то становишься самим собой. Вряд ли я смогу найти слова, чтобы объяснить чувство единства с природой и другими волками во время полнолуния. Не суметь запомнить это было бы огромным упущением. — Значит, в теории... — начинает Сириус, но прерывается. — Что в теории? Лучше договаривай, а то я уже боюсь, что там в твоей чудесной голове, — Римус криво улыбается и пристально смотрит на него. — Я бы мог провести с тобой полнолуние? — А ты хочешь? — удивляется Римус. — В теории, — напоминает Сириус. — Просто интересно. Ты все равно откажешь. — Значит, хочешь. — Римус садится, ставит руки позади себя и опирается на них. — Я рад, что мы быстро разобрались с тем, кто я такой, но мне за твоими скоростями не угнаться. Ты же не попросишь завтра обратить тебя? Сириус закатывает глаза. — Нет, спасибо. Так что? Римус шумно вздыхает. — В теории, — надавливает он, — если не станешь бросаться в меня палками или кричать, то я буду дружелюбен. А если станешь, то сразу уйду. — Не нападешь? — Сириус сглатывает. — Только если почувствую угрозу своей жизни, — просто отвечает Римус, с лица уходит любое выражение. — Знаешь, если вдруг решишь ополчиться на меня, то я, клянусь, постараюсь не причинять тебе вред и уйти. Но если у меня не будет выбора, инстинкт выживания возьмет свое. — Ну, хорошо, что я не собираюсь ополчаться на тебя, — хмыкает Сириус. Римус ложится обратно на спину и закрывает глаза. Сириус задает следующий вопрос: — Перевоплощаться очень больно? — М, — Римус проводит языком по внутренней стороне щеки, — к этому привыкаешь. Нет ничего приятного в том, что твоя кожа местами рвется, а кости ломаются. Но это того стоит, поверь мне. И спутанность сознания помогает легче пережить трансформацию. Сириус морщится. В голове возникает вопрос, который он не планировал задавать: — Если ваша кожа местами разрывается и срастается снова, — он старается не вздрогнуть, пока говорит, и не представлять на собственной шкуре, — то почему на теле не остается никаких следов? — Оборотни хорошо регенерируют в волчьем обличье и во время перевоплощения. — Но откуда шрамы? Не все же из них от неуклюжего детства в облике человека. — От чужих когтей. Других оборотней. Такие раны не заживают до конца. Сириус все же вздрагивает. — Почему? — Особое строение когтей? Я не знаю. Никто не занимается изучением оборотней, про нас нет энциклопедий, — усмехается Римус. — Значит, те шрамы на спине... — Да. Я однажды подрался с чужаком, который пытался отобрать нашу с Дорой добычу. Он такой мощный был, огромный, весь в шрамах. Не знаю, как мы с ним справились. Думаю, в одиночку бы ни за что не удалось. У Доры остался шрам от его укуса на запястье. — Вы убили его? — хмурится Сириус. — Нет. Когда в борьбе укладываешь волка на лопатки и прижимаешь зубы к шее, то он не нападет на тебя снова, если жизнь дорога. В ту же ночь, по крайней мере. С силой принято считаться. Сириус смотрит на Римуса, худого и малость нескладного. Он смотрит на его руки и плечи. Сложно сказать, сколько силы скрывается в нем. Однажды Сириусу удалось узнать это на себе, когда Римус слишком легко удержал его от падения в грязную лужу; он помнит, как был удивлен. А теперь он знает о шрамах на его спине, доказывающих, что с этой силой действительно лучше считаться. Даже если Римус был в той схватке не один. Сильнее ли оборотень в волчьем обличье, чем в человечьем? Но у Римуса есть еще шрам, который давно не дает Сириусу покоя. — А шрам на лице? Римус как будто застывает. Но, мгновение, и он уже смотрит на Сириуса, как будто собирается поведать очень забавную историю, затем закрывает глаза и поводит как-то носом, словно старается почувствовать шрам, пересекающий переносицу. Самый заметный, доступный любому взгляду. — Когда мне было пять лет, я убежал слишком далеко от дома. Встретил одного старика, он тут в деревне почти отшельником жил. Это мне отец рассказал, я-то тогда ничего и никого не знал, жил себе среди леса, думая, что это и есть весь мир. Так вот, увидел его и решил поздороваться, интересно к тому же стало, кто он, потому что пахло от него совсем не волком, да и не похож был на нас. Детское любопытство. А он сразу понял, кого видит, закричал, достал нож так быстро, что я не сразу заметил. Ну и, — Римус поднимает руку и проводит пальцем над шрамом линию, будто рвет кожу ножом. — Я вывернулся из его рук в последний момент, а потом появился отец. Думаю, он убил старика. Я от испуга за куст шмыгнул и глаза закрыл. Плакал, наверное. Вообще, довольно размыто помню тот день. Сириус наблюдает за безмятежным лицом Римуса и понять не может, почему он так спокойно об этом говорит. Упомянутый шрам бледной полоской светится на его коже под солнцем. Что-то больно колет в сердце от людской жестокости к маленькому существу. А в самом шраме нет ничего страшного, кроме его истории. Линия реки на карте, как та, что блестит каплями на плечах Римуса. Мимо сознания Сириус тянется прикоснуться, и вот уже пальцы ведут от одного края до другого, чувствуя загрубевшую неровность. След, напоминающий о жестокости и о том, что Римус остался жив. Становится интересно, насколько шрам отличается от нетронутой кожи рядом, и Сириус смещает пальцы чуть выше, касаясь скулы. Римус открывает глаза — не сразу — и смотрит. Не за рукой, а прямо на него, пока не ловит встречный взгляд. У Сириуса сердце в горле. Он замирает и ждет, когда Римус скажет очередную язвительность, криво усмехнется. Но он тих, как земля, только ресницы трепещут. У него несколько веснушек у крыльев носа, царапина на линии челюсти под правым ухом, сухие четко очерченные губы. Упрямые брови. Сириус смотрит на него и впервые думает не о том, что ему хотелось бы нарисовать Римуса, а о том, что он красивый. Само собой разумеется, ведь то, что красиво, хочется нарисовать больше всего; но сейчас эти два факта для Сириуса обретают отдельную друг от друга жизнь. Римус красивый. Не как Ирма или Мэри. По-другому. Это откровение. Сириус старается не дергаться слишком резко, когда убирает руку с его лица. — Прости, я вторгся в твое личное пространство. Римус только моргает, все еще не сводя с него глаз. Скажи же какую-нибудь колкость, думает Сириус и старается незаметно восстановить неровное дыхание. Он боится, что сделал что-то не так. Рука, на которую он опирается, затекает, прося поменять положение. Почти совсем высохшие волосы спадают вперед под легким порывом ветра и встречаются с ладонью Римуса, которая отводит их обратно за плечо, затем поднимается выше и вплетается в пряди за ухом, большой палец убирает оставшиеся волосы с лица. — Теперь мы квиты. — Рот, наконец, изгибается в кривой улыбке. Рука покидает волосы Сириуса. Сириус поднимается с локтя и садится, обнимая колени. Он наклоняет голову вперед, сводя на нет старания Римуса, когда волосы закрывают лицо. Немного стыдно. Он не знает, почему. По крайней мере, кажется, Римус не считает, что Сириус сделал что-то не так. Вдруг Римус говорит: — Я соврал. — Что? — Сириус поворачивает к нему голову. — Насчет того, какой шрам был первый? Я уже понял. — Нет. Ну, не только. Эдгар По. Мне понравилось. От осознания того, что Римус скрыл свои чувства насчет поэзии от Ирмы, как от незнакомки, он внезапно ощущает прилив нежности к этому существу. — Значит, ты поменял свое мнение насчет поэзии? — Скорее, признаю, что не вся поэзия так уж скучна. — «Красивости в рифму», так ты говорил? — Ага, — улыбается Римус. — Но в По что-то есть. Сириус снова принимает открытую позу, поворачиваясь к нему всем корпусом. — Спорю, тебе понравился «Ворон»? — Понравился, — Римус склоняет голову набок и отводит взгляд. — Но я бы выделил «Вечернюю звезду». — Подожди, — Сириус нахмуривается, пока пытается вспомнить, о чем это. — Был полдень в июне и полночь в ночи. — Да. — С орбит своих звезды бледно лили лучи. Красивая вещь. — И трагичная. — Конечно. Оно же о любви. — Да, — в некоторой задумчивости кивает Римус. Какое-то время он молчит, но Сириус видит, что ему еще есть, что сказать, и терпеливо ждет. — Помнишь, я рассказывал, что моя мама учила меня созвездиям? — Помню. И ты не запомнил ни одно из них. — Точно, — улыбается Римус, но как-то отстраненно. — Но твою звезду найти смогу. — Это не сложно. — Я к тому... — Он поджимает губы, и Сириус улавливает неуверенность, которую открыл в нем после полнолуния. — Раз уж это было все, что я смог запомнить, то я решил немного углубиться в тему. Мне неоткуда было брать знания, кроме как из рассказов мамы, но у нее нашлось кое-что еще, очень интересное. Знаешь что-нибудь о китайской астрономии и твоей звезде в ней? — Ничего. — Тогда мне есть, чем тебя удивить, — Римус сверкает зубами в ухмылке, но по прежнему не смотрит на него. — Они называли твою звезду по-другому. Как именно, не помню, но она означала «Волк». Сириус замирает. — А еще китайцы сравнивали Венеру, Вечернюю звезду, когда она белого цвета, с Сириусом. — И ты запомнил это в девять? — В восемь. Я вдохновился. — Римус пожимает плечами и, наконец, смотрит на него. Сириус не знает, что сказать. Это... забавное совпадение. Римусу удается его удивить. А потом в голове сама собой появляется еще строчка. И обернулся я к Звезде Вечерней. О, как размерней ласкает красота твоя! По плечам пробегают мурашки. — Я чего-то не улавливаю. Римус вздыхает, и ласковая улыбка, которой он так редко одаривает Сириуса, появляется на его лице. — Не важно. Просто парочка интересных совпадений. Сириусу легче от этого не становится. Он опускает взгляд ниже и прослеживает шрам на чужом лице, словно пытается найти ответы в нем. А потом поднимает голову к небу и щурится на солнце. — Спасибо тебе. — Колено Римуса на мгновение задевает его бедро. — За что? — За Эдгара По. — Всегда пожалуйста.