Волки

Приходит август. Жаркие дни сменяются на приятно теплые. Сириус растягивается на полу своей комнаты, заканчивая рисовать волков, борющихся за добычу — рассказы Римуса подкидывают ему несколько сюжетов. Но не все из них мрачные: он рисует и спокойные полнолуния, где волки играются или воют на луну. Сириус думает, что не задавал еще ни вопроса о вое на луну, и держит теперь один при себе, чтобы спросить Римуса в следующий раз. Он не уверен, что вопросы когда-нибудь закончатся. Сириус усмехается собственным мыслям и закладывает карандаш за ухо. Он оглядывает рисунок и решает поработать с цветом завтра. Его глаза требуют отдыха. Поэтому он решает немного прогуляться по лесу, совсем недалеко от дома. Отец занят выделкой шкуры пойманной на днях лисы, так что Сириуса не прельщает проводить с ним время, смотря на то, что он делает с бедным животным. Нужно стараться употребить в дело как можно больше частей животного, таким образом ты проявляешь уважение к нему даже после смерти, поучал его отец. С одной стороны, мысль правильная, но с другой, можно и вовсе их не убивать. Сириус накидывает рубашку поверх майки и выходит во двор. Закат еще не занялся, и у него есть время до темноты, он может не торопиться. Легкие широко раскрываются, вбирая пряный аромат земли и трав. Август — его самый любимый месяц в году. Пока мягкая трава шелестит под ногами, перемешавшись с цветами, Сириус не замечает, как приходит на то самое место, где отец проверял его навыки стрельбы. И где он увидел самую душераздирающую и пугающую картину из всех, что когда-либо наблюдал. Опушка леса такая же, как тогда, но теперь Сириус видит все: каждую травинку, невысокий пень и сломанную ветвь, лежащую неподалеку. Только небо светится желто-голубым там, где его не скрывают густые облака. На месте, где в прошлое полнолуние лежал Римус, нет ни следа. Вдруг тело перестает чувствовать нежный теплый воздух, словно Сириус оказывается в вакууме. Случайное облако наплывает на оранжевеющее солнце, и на время свет вокруг слегка меркнет. Как можно было так просто пропустить через себя то раннее утро? Римус привык к боли, он ее не боится, но это все еще боль. Сириус понимает, что оборотни должны обращаться, в этом и суть, но чужая кожа все еще рвется и кости ломаются. Он вспоминает, какие звуки сопровождали трансформацию, и оседает на землю. Хуже этих звуков не придумаешь. Половина того, что он увидел, уже увязла в дымке, но звуки до сих пор легко воспроизводятся в памяти. Кажется, реальность наконец-то догоняет его. Сириус подтягивает колени к груди и хватается за голову, путая пальцы в волосах. Римус действительно оборотень. Это ежемесячная агония вперемешку с освобождением. Боль и восторг. То, почему он не может жить среди обычных людей. То, почему Сириус вообще не должен знать его. Является ли для Сириуса благословением увидеть то, что больше ничьему взгляду не доступно? Если бы на месте Римуса оказался кто-то другой, Сириус отреагировал бы так же? Он закрывает глаза и потирает виски. Видеть трансформацию на самом деле ужасно — и это только трансформация из волка в человека, а не наоборот. Слава богу, не наоборот. Сириус не уверен, что вынес бы такое. Но это то, кем является Римус, кем любит быть Римус. Что-то неправильное чувствуется в том, чтобы отказываться и от этой части, когда Сириус тоже... Любит Римуса. Он открывает глаза и смотрит перед собой. Солнце выходит из-за тучи и снова освещает лес желтым и оранжевым. Голова слегка кружится. Ну конечно, он любит Римуса. Как любил Джеймса. Когда тот жалостливо извинялся — почему-то, — что Ребекка, которая нравилась Сириусу, влюблена в него, он сказал, эй, Поттер, такая дружба бывает только раз, я не буду злиться на тебя из-за того, что ты не можешь контролировать. Но оказался не прав. Может, прошло всего два месяца, но Римус стал его другом, таким же, каким был Джеймс. Сириус может рассказать ему все что угодно, всегда рад его видеть, уделяет любое время, которое у него есть. Он готов сделать для него все, что бы тот ни попросил — если бы Римус умел что-то просить. Он принимает его. С Римусом интересно. И Римус знает Сириуса. Больше, чем Сириус позволяет узнать другим. Уже давно пройдена та стадия, когда Римус был только парнем, которого окутывает аура неизвестности, но он все еще не покидает его мыслей. Дело не только в вопросах. Сириус прячет лицо в ладонях и вздыхает. Если бы только жители не считали Римуса оборотнем и не винили во всех бедах. Но он и есть оборотень. Сириус проговаривает это про себя еще раз, чтобы убедиться, что на самом деле все осознает. И чтобы запомнить. Через минуту, уняв беспокойство в груди и легкую панику, сбившую его с ног, он поднимает голову, чтобы напоследок кинуть взгляд на то самое место, и внезапно хватает ртом воздух — взамен крика. — Господи боже, — выдыхает он и таращится на Римуса, сидящего прямо перед ним, шагах в двух. — Привет. Римус выглядит явно довольным собой. Он щурится на него, хотя солнце не слепит глаза, от кривой улыбки на щеке появляется ямочка. И он в черном свитере. — Мне казалось, сейчас лето? — поднимает бровь Сириус, пока успокаивает дыхание, и кивком головы указывает на кофту. — Это мой любимый свитер. Сириус моргает. — Ладно. Римус еще никогда не появлялся перед ним в черном. Сириус думает, это потому, что так желтый цвет глаз гораздо заметнее, чем обычно, а Римус не стремится привлекать к себе лишнее внимание. И такой контраст безумно красивый. Хотя Римус вряд ли озабочен подобными вещами. Может, у него закончилась чистая одежда. — Где ты стираешь одежду? — Ты просто чудо, — усмехается Римус и вытягивает ноги. — Обычно дома. А ты? — Отдаю домработнице. Римус продолжает смотреть на него со своей ухмылкой, и Сириус немного смущается под его взглядом. Он нервно зажимает травинки между пальцами. Римус только склоняет голову вбок. — Что? — Сириус хмурится. Улыбка Римуса становится чуть слабее, но не уходит совсем. Он медленно качает головой и, наконец, отводит взгляд. — Чем ты тут занимался? — Наслаждался одиночеством и покоем. — Оу. — Ой, нет, только не собирайся уходить. Я тебе всегда рад. Римус снова поднимает взгляд на него. — У тебя все в порядке? — Да, в полном, — Сириус заправляет волосы за ухо и вопросительно смотрит. — Ты не выглядел так, будто чем-то наслаждаешься. Сириус зажимает язык между зубами, затем кусает внутреннюю сторону щеки, раздумывая, имеет ли смысл рассказать, о чем он думал в последние минуты. — На меня, кажется, нашло осознание того, что я увидел в прошлое полнолуние. — Он нервно усмехается, и Римус замирает. — Нет, нет, — спохватывается тут же Сириус и подсаживается ближе, — все хорошо. Просто я... Он поджимает губы и пытается подобрать слова, чтобы лучше объяснить свои чувства. Римус не должен думать, что с ним что-то не так, что Сириус больше не готов мириться с тем, что он оборотень. — Я, наверное, был в состоянии шока, когда увидел все это, и не особенно понимал, что происходит. А сейчас вышел прогуляться, оказался здесь, и воспоминания нахлынули с новой силой. То, как ломалось твое тело... — Желудок на мгновение скручивает, и Сириус прерывается, чтобы сделать вдох. — Ты правда оборотень. Это не какое-то перевоплощение, знаешь, как в комиксах — всякие энергии перемешиваются и дают человеку новый облик или просто срывание офисного костюма, под которым вдруг показывается другой, супергеройский. Римус мотает головой. И Сириус отвлекается на мгновение на то, что Римус не знаком с культурой комиксов. — Ты не знаешь, — разочарованно выдыхает он. — Ладно. В любом случае, в реальности все вообще не так. И, если честно, мне немного плохо, когда я в голове снова слышу тот звук, с которым... — Слова запинаются за язык. — Прости. Я не должен был... — Нет, — морщится Сириус. — Это просто часть тебя. Мне только, — он делает еще один долгий вдох, — мне больно, что ты должен проходить через это. И я знаю, что ты в порядке. Но ничего не могу поделать с собой. Римус молчит. На лице не читается ни эмоции, и Сириус очень хочет, чтобы Римус его правильно понял. Он опускает взгляд к его шее, плечам, скрытым свитером, ногам, вытянутым рядом. Все это ломалось и перестраивалось десятки, сотни раз. Трансформации не оставляют следов. Но на мгновение Сириус почти видит их. Римус все еще никак не реагирует, и Сириус подбирается ближе и кладет руку на его плечо только лишь для того, чтобы провести рукой дальше, к спине. На этот раз он совершенно не смущается. Просто хочет убедиться, что это взаправду, что, несмотря на свои трансформации, Римус не ранен и нигде не стоит неправильно кость. Возможно, порыв глупый, но Сириусу нужно это сделать. И Римус по-прежнему молчит. Но он позволяет прикасаться к себе, и Сириус ведет рукой обратно к его плечу, а затем пальцами вверх по шее и кладет ладонь на скулу. Он оглаживает большим пальцем место, где, по идее, у волка вырастает пасть. Щека гладкая, будто Римус побрился совсем недавно, целая, на ней даже шрамов нет. Сириус сглатывает, опускает руку, а затем прислоняется лбом к плечу Римуса. Он обхватывает его в кольцо рук и прижимается ближе. Римус в порядке. — Это совсем не страшно. — Знаю. Но ты оборотень всю свою жизнь, а я узнал о тебе не больше недели назад. Мне нужно просто привыкнуть. — Хорошо, — спокойно произносит Римус и кладет ладонь на его локоть. Он не смеется и не называет Сириуса кем-то вроде королевы драмы, как иногда Сириус ругается сам на себя. — Такая реакция уже больше похожа на правду. Хотя я все еще удивлен, что ты так быстро прошел стадию отрицания. Сириус пожимает плечами. Он позволяет себе находиться в таком положении еще немного, прежде чем отстраниться. Римус смотрит на него мягче, чем до этого. — Боюсь представить, что было бы, если бы я выстрелил тогда. — Ни за что бы ты не выстрелил. — Говоришь слишком уверенно. — Ты бы видел себя, — улыбается Римус. — Еще чуть-чуть и взял бы волка в охапку, чтоб показать ближайшему ветеринару. Сириус толкает его в плечо и смущенно отводит взгляд. — Твой отец тебя всему научил, верно? — Да. Я хотел быть полезным, но не могу заставить себя убивать ни в чем не повинных зверей. Мне вообще не нравится, что человечество вынуждено это делать. — Все так или иначе убивают животных, даже они сами. — Да, но люди не знают меры. И иногда убивают не только для еды, а просто для развлечения. Мой отец помимо мяса занимается всем этим — шкурами, немного костями, — чтобы ничего не пропало зря, но так делают не все. Кто-то хочет только часть животного — рог, например. Столько трупов. — Почему тогда ты пошел в полнолуние в лес? — Не знаю. Снова хотел быть полезным. Ты ведь не убиваешь людей, но если это будет стоить тебе жизни, то пойдешь на это. Римус хмурится, но кивает, опуская глаза к коленям. Сириусу не нравится, куда зашел их разговор. На сердце снова тяжело. А лес вокруг такой замечательный. — Пойдем гулять, а? Он встает и протягивает Римусу руку. Тот поднимает на нее бровь и поднимается сам. Сириус не удерживает ухмылки. До самого заката они бродят по лесу. Сначала в молчании, наслаждаясь тишиной и теплом, потом Римус начинает рассказывать о травах и цветах, попадающихся им на пути. Сириус и сам знает некоторые вещи, но все равно слушает. Скорее всего, это его воображение, но голос Римуса лучше всего звучит в лесу, бархатный, как кора, мягкий, как мох, сильный и чистый. Еще он рассказывает о ночном небе, которое видно сквозь листву, когда устраиваешься спать под деревом, и об утреннем тумане, забирающемся под кожу. Римус смеялся, что он не лесная фея, но, когда рассказывает об одном из дней, в который читал притащенную из библиотеки книгу, а у него в ногах устроилась белка, Сириус именно так его и называет и не может перестать посмеиваться, представляя эту картину у себя в голове. Небо начинает стремительно темнеть, и Римус предлагает вернуться. По дороге они сворачивают на неизвестную Сириусу тропу, на которую Римус указывает, как на короткую. — Понятно, хочешь поскорее избавиться от меня. — Хочу, чтобы ты попал домой до темноты, пока еще можешь видеть дорогу. Сириус поднимает голову к синему небу. Облаков теперь больше, некоторые еще прячут в себе отблески солнца. — Но я же с тобой. Римус только продолжает идти. Они снова молчат, и Сириус осматривает все вокруг, чтобы запомнить. Возможно, он был тут раз или два, но предпочитал проверенный путь, отложившийся в памяти, с которого не собьешься. На толстой ветви одного из деревьев намотана веревка. Сириус бы прошел мимо, посчитав за обычную метку, оставленную кем-то из жителей, чтобы не потеряться, но на ней что-то блестит. Невзрачно, но привлекает внимание. — Подожди. — Он дергает рукав кофты Римуса и идет к дереву. Римус идет за ним. — Что это? — Сириус тянется вверх и берет пальцами камушек, сквозь который протянута веревка. Он серый, словно маленький кусочек асфальта, но поверхность слегка серебрится, как снег. — Было чьим-то украшением, полагаю. — Я про камень. — Не знаю, не разбираюсь в камнях. — Я думал, ты знаешь все. Про природу. Римус хмыкает и убирает руки в карманы штанов. — Ну, зато я знаю кое-что поинтереснее. Это метка. Сириус оборачивается, выглядя невпечатленным. Римус подходит ближе и становится плечом к плечу. — Такие метки оставляют оборотни на месте, где похоронено домашнее животное. — О. — Теперь Сириус, несомненно, впечатлен. — Вы заводите домашних животных? — Да, бывает. Обычно это никому не нужные бродячие коты или собаки, хотя я знаю девчонку, которая умудрилась приручить ворона. Но это место недалеко от деревни, так что, может, метку оставил и не оборотень, — хмурится Римус. — Люди же так делают? — Да, но это скорее было бы похоже на обычную могилу, просто маленькую. Никаких подвесок на деревьях. Римус поднимает руку и ощупывает веревку. — Ни у кого в твоей стае сейчас нет домашних животных? — Нет. — Римус опускает руку. Он смотрит на метку еще немного, а потом отходит. — Пойдем дальше. — Значит, — минуту спустя говорит Сириус, — тут повсюду кладбище домашних животных. — Весь лес — это кладбище, — усмехается Римус. — Если бы на месте каждого умершего существа появлялась могила, не вода покрывала бы большую часть земли. — Жутковато. Римус пожимает плечами. — Часть жизни. — А как ты определяешь, что именно оборотень оставляет метку на месте захоронения? — Это всегда веревка и любой камень. Обычно он просто обматывается вокруг, но то, что мы увидели, явно было украшением. Похоже, животное было особенно дорого. — А камни что-то означают? — Каждый вкладывает свой смысл. Но иногда камень — это просто камень. — Надгробие моей матери пиздец шикарное, — вдруг говорит Сириус, и Римус внимательно смотрит на него. — В нем вырезано ее лицо в обрамлении цветов. А на верху плиты скульптура спящего ангела по плечи. — И что это означает? — Что когда-то мы были чертовски богаты, наверное. Они смотрят друг на друга, затем обмениваются усмешками. — Кто ухаживает за могилой? — Ее кузина. Она нас ненавидит. — Почему? — Ну, как и все соседи, считает, что отец убил маму, потому что больная жена стала обузой. Да она и раньше не любила нас: видите ли, мама нашла мужчину не голубых кровей. — А они что, в королевской семье родились? — Там свои заморочки, — закатывает глаза Сириус. — А... твоя мама? У нее есть могила? Римус мычит и отрицательно качает головой. — Мы пустили ее на плоту по реке. — Правда? — удивляется Сириус. — Правда. Обложили несколькими личными вещами, венками из цветов. — Я думал, это что-то из прошлого. Красиво, наверное. Лучше, чем холодный камень. — Дальше по течению был водопад. Так что это красиво только в начале. — Оу. — Сириус останавливается и смотрит на него, чуть скривив лицо в сожалении, а потом не удерживается от смешка. — Черт, прости. — Ничего, — просто говорит Римус. — Я тоже думаю, что это забавно. Но ты не видишь ту часть с водопадом, так что в воспоминаниях это правда красиво. Как будто отправляешь человека в другую жизнь, а не закапываешь в землю, словно в чулан. Они продолжают идти, и скоро начинают виднеться огни из окон первого этажа дома Сириуса. Римус останавливается. — Что ж, тогда до завтра? — Да, — вздыхает Сириус. Они одновременно поворачиваются друг к другу. — До завтра. Скажешь, где тебя ждать, или снова собираешься меня напугать? — Думаю, приду в библиотеку. Мне нужно взять что-нибудь почитать. — Ладно. Эй, — спохватывается Сириус. — Я никогда не знаю, где находишься ты. — Я много где. И обычно дальше, чем там, где мы гуляли — может, у меня и чуткий сон, но желания проверять, как быстро кто-то заметит мое спящее на земле тело, не хочется. — Значит, я никогда не смогу прийти к тебе сам? — поникает Сириус. — Это так важно? — Мне не нравится, что я должен постоянно ждать. Иногда хочется увидеть тебя, а ты не приходишь и не приходишь. Римус поджимает губы. Чем дольше Сириус смотрит в его глаза, тем ярче они кажутся с каждой секундой опускающейся на лес темноты. — Мне говорили, что ты редко появляешься в деревне. Сначала есть, потом вдруг нет. Проходят годы, про тебя забывают, а потом ты снова появляешься из ниоткуда. Как я узнаю, какой день последний? — Сейчас только август, Сириус. И я обязательно попрощаюсь с тобой, когда придет время. — А потом: — Ты вроде готов был с этим смириться. Подловил же. Сириус чувствует, как сжимаются легкие. Он чувствует горлом теряющий свое дневное тепло воздух. Пахнет иголками. — Ты насовсем вернешься домой, как только станет холодно, — доходит до Сириуса. Римус кивает. — Но я не хочу ждать лет пять, когда ты решишь прийти снова. Я больше... не думаю, что согласен на это. — Хорошо. Могу прийти весной. Если ты хочешь, я приду уже в апреле. Сириус думал, что Римус начнет спорить. Это его жизнь, а неумение Сириуса принять ее такой — проблема одного лишь Сириуса. — Почему? — Что почему? — непонимающе хмурит брови Римус. — Если ты хочешь, я приду. Не обязательно ждать пять лет. — Конечно, я хочу. — Тогда я приду. Сириус моргает несколько раз, слишком быстро. — Так просто? — Сириус. — Римус кладет обе руки на его плечи и наклоняется. Нависает прямо над ним, вообще-то. — Чем реже я попадаюсь на глаза людям, тем спокойнее и мне, и им. Но если я тебе нужен, то плевать на спокойствие. Я приду. Сириус перестает дышать. Он чувствует себя вымогателем, ребенком, не желающим мириться с реальностью, и королем, победителем чудовищ, Артуром, вытащившим меч из камня. Ему тепло под взглядом Римуса, безопасно у его груди, свободно в ладонях, сжимающих плечи. Он делает шаг и крепко его обнимает. Римус легко обнимает в ответ. Они стоят, недвижные, как деревья вокруг них. Сириус поднимается на носки и кладет подбородок на плечо сгорбившегося Римуса, смотрит в потемневшее небо. Ни намека на луну, почти все звезды скрыты в облаках. Лес затих, только легчайшее дыхание Римуса раздается за ухом. Сириус неосознанно вдыхает запах его волос. — Оборотни воют на луну? И он больше чувствует вибрации чужого веселого смеха грудью, чем слышит.