Волки

Слова Рона, однако, не покидают мыслей Сириуса следующие несколько дней. Кто бы мог подумать, что не в Лондоне, а именно здесь он так часто будет сталкиваться с подобной темой: бутылочка на поцелуи, две девушки в городском сквере, стая Римуса, Рон, не стесняющийся задавать вопросы в лоб. Теперь Лондон кажется Сириусу слишком гомофобным, слишком замалчивающим. Хотя, может, Сириус раньше просто не знал, куда смотреть, к чему прислушиваться. Стоило немного выбраться из привычного кокона и оглянуться вокруг. Сириуса никто никогда не спрашивал о его ориентации, само собой предполагалось, что ему нравятся девушки. И они ему нравятся. Но почему-то сложно отделаться от слов Рона. Что-то в его поведении натолкнуло Уизли на мысль о том, что он гей. Или в его внешности. Сириус не имеет ни малейшего понятия. — То, что у меня так долго нет отношений, может дать повод жителям считать меня геем? — спрашивает он как-то у Фрэнка, наблюдая за тем, как его друг наливает свежую воду для Лилит, пока козочка щиплет траву рядом. Фрэнк застывает, вода перестает литься из ведра. Но в ту же секунду он наклоняет ведро ниже и продолжает заниматься своим делом. Его лицо не выражает ничего, словно Фрэнк и вовсе не услышал вопроса. Сириус успевает выругаться мысленно на себя — не все готовы говорить об этом так легко, как Римус или Рон. — Это заблудившиеся люди, — говорит Фрэнк, когда Сириус уже и не ждет ответа. Он ставит ведро на землю, выпрямляется и смотрит на него. — Ты не такой. — Не гей? — Не заблудившийся. И не гей. — Но я не верю в бога, ни в твоего, ни в какого-либо еще. Не это ли у вас, священников, называется «заблудиться»? — Сириус. — Фрэнк впервые смотрит на него так пристально и без намека на улыбку. Взгляд тяжелый и пронзающий. Сириусу становится слегка не по себе: Фрэнк не должен так выглядеть. — Ты еще не пришел к богу, но не заблудился. И отсутствие отношений с девушками не означает, что ты гей. И, я уверен, жители ни за что так не думают. В колени Фрэнка утыкается мордочка козы, и он чуть склоняется к ней, чтобы погладить. Сириус не должен удивляться, что кто-то не считает гомосексуальность нормальным явлением, даже если это Фрэнк, его друг, но он жалеет, что спросил. Он чувствует себя маленьким ребенком на исповеди у строгого священнослужителя: я не молился богу в это утро, святой отец; я не слушался маму, святой отец; я слишком много думаю о другом мальчике, святой отец. И с каждой мыслью, с каждым взглядом на Фрэнка Сириус все сильнее чувствует, как его желудок сжимается в разочаровании, и вязкий страх, что теперь Фрэнк будет подозревать его в том, чего он не делал, постепенно растекается по нёбу. Какое-то инстинктивное желание оправдаться на миг появляется в груди, но Сириус быстро его отгоняет. Ему не за что оправдываться, даже если бы он и был геем. — Тебя беспокоит твое одиночество? — спрашивает Фрэнк, когда снова смотрит на него. На лице — ни следа былой хмурости. Но Сириусу легче не становится. И нет, одиночество его не беспокоит. Не так, чтобы он захотел об этом поговорить. Все, чего Сириус хочет теперь, это оказаться подальше отсюда. Ему не нравится испытывать это разочарование в отношении Фрэнка или относиться к нему хуже только потому, что они не разделяют одну точку зрения по вопросу, который даже не поднимается в их разговорах, поэтому он решает просто уйти, отвлечься на что-то другое. Сириус натягивает улыбку. — Нет. Просто вдруг возник вопрос. — Что ж, — Фрэнк складывает руки перед собой, одна на другую. — Надеюсь, я развеял твои сомнения. — Несомненно. — Зубы слегка ноют, когда он говорит это через не сходящую с лица улыбку. — Думаю, мне пора возвращаться домой. Может, зайду к Ирме. Сириус не знает, зачем добавляет последнее — он точно не собирается идти к девушке. Но сказанного не вернешь. Фрэнк по-доброму усмехается и кивает на прощание. Всю дорогу до дома Сириус обещает себе не поддаваться больше под чужое настроение. Он не уверен, что если подобный разговор между ними случится когда-нибудь еще раз, то он будет отстаивать свое мнение — незачем только из-за разных точек зрения портить дружбу. Но делать вид, что он согласен, тоже не станет. Больше идея задать подобный вопрос кому-либо Сириуса не посещает. Он вообще старается меньше думать о том, что сказал Рон. Просто ошибся, бывает. Четыре дня Сириус занимается привычной рутиной, а на пятый понимает, что ужасно соскучился по Римусу. Здорово впервые знать, что он должен скоро вернуться, но это не унимает тоски. Сириус не представляет, что будет делать потом, когда лето закончится. Сколько времени после этого Римус еще будет в деревне? Сентябрь может быть теплым, но октябрь — очень вряд ли. Об этом он тоже старается думать поменьше. В одно раннее выходное утро Сириус, еще толком не проснувшийся, не позавтракав и не умывшись, выходит во двор, чтобы просто посидеть в тишине и посмотреть на рассвет, разбудивший его и поднявший с постели. Воздух прохладный, заставляет плечи вздрогнуть, мурашки бегут по открытым рукам. Он жалеет, что не надел что-то потеплее, но совершенно не хочет вставать со скамейки, на которой успевает удобно устроиться. Небо пастельно-розовое, мягкое. Сириус чувствует себя так, будто может провести всю оставшуюся жизнь, только смотря на это небо. И когда он полностью утопает в утреннем дурмане, забывая даже о холоде, чей-то силуэт показывается со стороны леса. Он никак не вписывается в общую картину, пятном мелькает где-то на периферии зрения. И Сириус в конце концов поворачивает голову. — Это становится жутко. — Сонливость как рукой снимает. Но Сириус не уверен, что ему не привиделось, пока силуэт не отвечает: — Прости. — Не говори, что ты смотришь за тем, как я сплю. — При всем желании — твоя спальня на втором этаже. — Римус ухмыляется и облокачивается на ограду. — Когда ты вернулся? — Вечером. Отоспался и сразу к тебе. — Еще дикая рань. — В подтверждение своим словам Сириус не удерживается и зевает. Ему приходится поднять руку, чтобы прикрыть рот, так что последнее тепло покидает его тело, растворяясь в прохладе утра. Он невольно вздрагивает и спешит поставить ноги на скамейку, чтобы притянуть колени к груди и спрятать руки под ними. — И ты не спишь, смотри-ка. — Римус выглядит чересчур бодрым. Он перепрыгивает забор, но затем в нерешительности прислоняется к нему спиной. Сириус кивает головой на место рядом с собой, и только тогда Римус подходит. — На самом деле, я не ожидал тебя увидеть. Просто прогуливался неподалеку. Почему не спишь? — Встречаю рассвет. Он меня поднял. — Да ты романтик, — Римус толкает его плечо своим, когда садится. Сириус буквально чувствует волны тепла, исходящие от его тела, и прижимается боком. — Спорю, ты сам только этим и занимаешься в своем лесу, когда не читаешь. Ах, какое красивое небо, ах, эти тонкие нити паутины, блестящие на солнце, — театрально начинает вздыхать Сириус, и Римус смеется. — Почти. Со своей собственной улыбкой Сириус смотрит на него и понимает, что не может больше смотреть ни на что другое. Если бы Римус был рассветом, он бы позволял ему будить себя и вытаскивать из кровати на улицу каждое утро. Хотя Римус, скорее, красочный закат или буря с молниями в ночи. И даже тогда он бы смотрел и смотрел. Улыбка плавно сходит с лица, и Сириус немного хмурится, когда ловит себя на этих мыслях. Его взгляд смещается в сторону, словно это поможет думать о чем-то другом. Но плечо Римуса прижато к его плечу, он теплый, он такой теплый, и Сириус знает, как ощущается его присутствие, так что даже если закроет глаза, то это ничего не изменит. И что за странное желание сбежать, когда он только и ждал Римуса, постоянно. Сириус вытягивает руки из-под коленей и потирает пальцами глаза. Даже самый малый недостаток сна никому не идет на пользу, вот и подтверждение. Он убирает руки обратно и переводит взгляд на небо, ради которого и вышел. Розовый уже еле улавливается под голубым, солнце поднимается выше. Раздаются голоса первых птиц, а потом природа снова затихает. Только сердце Сириуса отбивает немного нестройный ритм. — Ты слышишь чужое сердцебиение? — спрашивает он, пока следит за маленькими облачками-кляксами на розово-голубом небе. — Если сосредоточусь. — Понятно. — Как на зло, сердце Сириуса начинает биться чаще. — Значит, ничего не скроется от оборотня? — Вроде того. — Ой, ужас какой, — притворно хмурится Сириус, качая головой, и Римус выдыхает смешок. — Если тебе станет легче, то иногда и оборотни могут быть такими же слепыми, как люди. — Спасибо, — ворчит Сириус и понимает, что больше не может сопротивляться. Он поворачивается к Римусу и жмется к его груди в поисках тепла, которое может получить. Ему все равно, что на этот счет думает сам Римус; утро прохладное, а он теплый, и Сириус не собирается больше мерзнуть. Когда он находит удобное положение, притираясь лбом к месту между ключицами и изгибом шеи, Римус робко обхватывает его руками. Сириус кутается в них, как в одеяло, тогда Римус вздыхает и решается обнять крепче. И снова все затихает. Сириус закрывает глаза и вдыхает запах Римуса. Земля, дикие травы и... Он не знает. Просто Римус. Будь Сириус способен воспринимать запахи подобно оборотню, то наверняка назвал бы еще несколько вещей. Даже обидно, что он не может. — С тобой, например, мне приходится двигаться наощупь, — спустя какое-то время тихо звучит голос над ним. Сириус чувствует, что слова дались Римусу с трудом, будто он и вовсе не хотел их говорить. Его тело ощущается напряженным и застывшим. Сириус вытаскивает руку, зажатую между их телами, и аккуратно обхватывает Римуса за предплечье, поглаживая большим пальцем, чтобы тот расслабился. — Забавно, это то, что я думал про тебя в самом начале. О чем ты? — Я... — Сириус ухом чувствует, как Римус сглатывает. — Иногда тебя трудно понять. — Очень пространно, — выдыхает Сириус. — Например? — Хотя бы то, как мы сидим сейчас. Я думал, ты охраняешь свое личное пространство. — Что? — фыркает Сириус. — Я и до этого тебя обнимал. — Когда думал, что у меня тело Франкенштейна после всех трансформаций? — Ты теплый, мне холодно. Понятно? Подбородок Римуса ложится на макушку Сириуса. — Понятно, — смиренно говорит он. Сириус убирает руку с его предплечья и прячет между своими коленями и грудью. Потом Римус добавляет: — Кстати, технически, сейчас я тебя обнимаю. — Технически, — передразнивает его Сириус, — это ты охраняешь свое личное пространство. Иногда к тебе страшно прикоснуться, вдруг испугаешься и убежишь. Пока ты первый меня не обнял, я и не думал, что с тобой так можно. — Тебе можно, — четко проговаривает Римус, чтобы Сириус больше не сомневался. — Ладно, справедливое замечание. Просто тогда ты был незнакомцем. И я не знал, что из нас выйдет, даже когда согласился стать твоим другом. Я ведь не должен был задержаться здесь так надолго. Сириус открывает глаза. — Так ты не из-за книг здесь остался? — Почти на три месяца? — Римус смеется. — Ты переоцениваешь мою любовь к книгам. Оу. — И ты говоришь, что меня трудно понять. Сначала ты весь такой загадочный предупреждаешь, что лучше к тебе не привыкать, а потом остаешься на все лето. — Ты не понимаешь? — Сириус готов поклясться, что Римус на мгновение прижимается щекой к его волосам, и это так не похоже на все то, что было у него с другими людьми. Даже с Джеймсом. Нет, совсем ничего общего. — Не особенно. У тебя же и кроме меня есть, с кем провести время. Целая волчья семья. — Как скажешь, — Римус смеется. Сириус почти обижается. — Я для тебя шутка какая-то, — он бодает его головой, надеясь передать все свое недовольство одним жестом. — Я думал, что больше никаких секретов. — Никаких секретов, — подтверждает Римус. — И ты совсем не шутка. Он немного отстраняется и берет Сириуса за подбородок. Его глаза сверкают, как речной песок под водной гладью. Римус выглядит, как в день их знакомства: дружелюбно, но как будто с легким превосходством смотрит на него, криво улыбается. Кажется, никаких забот для такого, как Римус, не существует, все просто и понятно. Он живет в лесу и любит читать детективы, а его отец — лесник. Возможно, он просто издевается над Сириусом, и все это неправда. Возможно, он оборотень — с этими-то желтыми глазами и исчезновениями в полнолуния. Сириус просто не следит за луной, поэтому не может его подловить. Жители его сторонятся, но он ведь совсем не страшный, не пугающий, даже если оборотень. Его шрам на переносице — вот, что пугает, потому что он был нанесен с одной только целью — убить маленького ребенка. Сириус не знал все то время, что смотрел на этот шрам и когда рисовал его. Римус опускает взгляд, и Сириус на мгновение думает, что и у него тоже есть шрам, о котором он не знает. Ему хочется срочно посмотреть в зеркало, чтобы знать наверняка. Но Римус имеет больше такта и не спрашивает, как Сириус его получил. Поэтому Римус снова смотрит в его глаза и говорит: — Ты не представляешь, как я счастлив, что ты есть, — он склоняется ближе, пока говорит, словно пытается физически вложить в него каждое слово. Сириус боится даже дышать, чтобы ничего не пропустить. — И твое колено больно упирается мне в ребра все то время, что мы тут сидим, поэтому либо сходи в дом и одень что-нибудь потеплее, либо давай сядем по-другому. — Надень, — поправляет его Сириус и отодвигается. — Правильно говорить «надень». Римус закатывает глаза и убирает руки. Затем он просовывает одну ногу в зазор между сиденьем и спинкой скамейки, другую оставляет на месте. Сириус непонимающе смотрит на него, пока Римус не раскрывает приглашающе руки. Тогда Сириус поворачивается спиной и упирается ею в грудь Римуса. Римус обхватывает его всего вместе с согнутыми в коленях ногами и устраивает подбородок снова у него на макушке. — Нормально? — Да. — Теперь Сириус видит лес, небо над которым за это время успевает стать однообразно-голубым, и он жалеет, что вместо него не может больше смотреть на Римуса. Но ему тепло и удобно. — Римус? — М? — Я тоже счастлив, что ты есть. Они сидят так, пока вокруг просыпается жизнь, а воздух нагревается под солнцем. Со стороны деревни начинают разноситься звуки деятельности и редкие голоса. На ладонь Римуса прилетает божья коровка, и Сириус придвигает к ней пальцы, чтобы та пересела на его руку. Он наблюдает за тем, как насекомое переползает к нему и двигается выше по запястью. В этот момент в доме слышатся шаги, и Сириус вскидывает голову. Римус тоже прислушивается. Через время, которое божьей коровке хватает, чтобы перебраться на плечо Сириуса, открывается дверь и на крыльце показывается его отец. Римус разрывает объятия, и оба они поворачиваются к мужчине. Орион замечает их не сразу, а когда это происходит, то озадаченно хмурится. — Вы чего тут? — Рассвет встречаем, — говорит Сириус. — Спиной к нему? — Орион выгибает бровь, а Римус неожиданно весело фыркает. Сириус почему-то смущается и спешит отсесть. Он опускает ноги на землю. Римус вслед за ним садится на скамейку как следует. — Это Римус, — Сириус указывает рукой на парня, затем переводит на Ориона. — А это мой папа. — Орион Блэк, — кивает мужчина. — Римус Люпин. — Мне довелось познакомиться с твоим отцом. Приятно, наконец, познакомиться и с тобой. — Взаимно, — Римус говорит слишком формально, и Сириуса это, если честно, веселит. Но он не подает виду, понимая, как, должно быть, Римусу тяжело. Слишком много знакомств за последнее время. — Что ж, — Орион прочищает горло. — Рад, что у Сириуса появился друг. Не буду вам мешать встречать рассвет. Он уходит, и Сириус провожает отца взглядом, пока голова того не скрывается за холмом. Римус вдруг начинает смеяться. — Что? — не понимает Сириус и смотрит на него. — Ничего, — качает головой Римус. Отсмеявшись, он протягивает к нему руку и забирает уже настроившуюся совершить поползновение в волосы Сириуса божью коровку. — Рассвет давно наступил. — Он наклоняется и пересаживает насекомое на траву. После Сириус идет умываться и готовить завтрак на двоих. Римус сначала отказывается, но Сириус уже выучил, что в случае с Римусом не нужно спрашивать, нужно просто делать. Таким образом, он ставит тарелку с яичницей прямо перед ним, кладет вилку и кусок хлеба и принимается за свою порцию, не произнеся ни слова. Римус тоже ничего не говорит, но придвигает тарелку ближе и присоединяется к завтраку. Они проводят весь день вместе, и Сириус, во-первых, не может в это поверить, а во-вторых, неадекватно счастлив. Римус помогает ему навести порядок в доме, перемыть скопившуюся за пару дней посуду — да, иногда Сириус и Орион не очень аккуратны, — приготовить обед. Где-то посреди дня они просто расходятся по разным местам, чтобы почитать. Когда Сириус откладывает книгу, лежа на своей кровати, и слышит, как Римус зовет его с первого этажа, он почти верит в то, что так всегда и было. — Что такое? — Он спускается по лестнице и застает Римуса, сидящего на полу. Рядом с небольшой стопкой пластинок. — О. Понял. Римус оборачивается и посылает ему улыбку. Его глаза горят, как у ребенка на Рождество. — Мы же можем послушать их сейчас? — Конечно. Первым делом Сириус знакомит его со своими любимыми группами и музыкантами. Они прослушивают не меньше пяти альбомов — не все до конца, а потом Римус видит The Doors, и Сириус понимает, что на сегодня дальше них они не уйдут. Он улыбается, наблюдая за Римусом, который захотел установить пластинку самостоятельно. За окном занимается закат. Отец домой так и не заявляется, но Сириус не может заставить себя беспокоиться об этом. Когда Римус переворачивает пластинку на другую сторону, Сириус приносит им по уже не первой кружке чая. Сам он садится за стол, а Римус продолжает свою напольную жизнь. Песню спустя, разморенный приятной компанией, хорошей музыкой и отдыхом, Сириус решает рассказать Римусу про случай с Роном. Он не знает, для чего, но хочет поделиться этим с кем-то, для кого такие разговоры не будут неприемлемой темой. — Рон спросил меня, гей я или нет. Римус поднимает на него глаза. Его брови высоко поднимаются, а потом быстро опускаются, и он выглядит так, словно Сириус заговорил на другом языке, а у него нет с собой словаря. — А ты гей? — Нет. — Сириус складывает руки на груди. — Но интересно, что заставило его думать об этом. Немного погодя, Римус коротко улыбается и переводит взгляд на пластинку. Она размеренно крутится, чуть дрожа, пока игла вытягивает из нее хрипловатый голос Моррисона. Затем он хмыкает. — Он не знает про Ирму? — А что с ней? — Разве она не нравится тебе? — Что? — с губ Сириуса срывается удивленный смешок. — Ирма мой друг. Римус снова выглядит сбитым с толку. Он поводит сжатыми губами из стороны в сторону. — Ты очень дружелюбен. — О, да иди ты. — Говорил же, что с тобой нужно пробираться наощупь, — Римус улыбается и снова смотрит на то, как крутится винил. — А еще можно просто спросить, — вздыхает Сириус. Римус что-то мычит, ложится на живот и опускает голову на сложенные ладони. Сириус проводит указательным пальцем по ободку кружки и смотрит, как Римус подергивает ступней в такт музыке. Волна необъяснимой нежности к этому существу вдруг захватывает его, и Сириусу требуется время, чтобы привести сбившееся дыхание в норму. Господи. — Людям свойственно строить неправильные предположения, не вздыхай ты так, — говорит Римус, не оборачиваясь, и Сириус чувствует, как краснеет. — Ага, — только и произносит он. В последующие дни Римус, как обычно, появляется то здесь, то там. Они больше не проводят целый день вместе, с утра до вечера, но Сириус думает, что ему и так впечатлений до конца жизни хватит. А потом наступает день полнолуния. Римус приходит к нему за несколько часов, но уже выглядит не таким, каким Сириус привык его видеть. Он бросает камушки в окно его комнаты, и когда Сириус выходит из дома, Римус ждет в отдалении, среди деревьев. Что-то неспокойное прячется под поверхностью, он словно немного нетрезв. Глаза сверкают ярче обычного, и Сириус думает, что именно поэтому Римус прячется: если кто-то увидит его сейчас, то у него не останется никаких сомнений насчет того, кем является Римус. Желтый цвет глаз можно попытаться объяснить, но когда эти глаза начинают светиться... Сириус осторожно подходит ближе. Он не боится, но не знает, как Римус будет вести себя. В то же время его вид до странного забавляет Сириуса. Он не знает, что заставляет его назвать Римуса так, но не может удержаться: — Привет, волчонок. Римус, переминавшийся с ноги на ногу, застывает и смотрит на Сириуса так, словно тот его оскорбил. Сириус закусывает внутреннюю сторону щек и изо всех сил старается не улыбнуться. — У меня острые зубы. Я буквально могу перегрызть тебя пополам. — В его голосе, как и в движениях, тоже сквозит неуемная энергия. Ему буквально некуда ее деть, и он сопровождает каждое слово жестами. — Простите, большой взрослый волк. — У Сириуса начинают болеть щеки от того, как сильно он пытается сохранить нейтральное выражение лица. — Для того, чтобы меня перегрызть, вы еще не в той форме. — Я бы попытался. Сириус больше не может держать смех в себе и прикрывает рот рукой, издавая заглушенные звуки. Но в то же время его внутренности скручиваются, хотя Сириус уверен, что точно не от страха. Римус раздраженно закатывает глаза, и он старается перестать смеяться. — Прости. Просто непривычно видеть тебя таким. — Ненавижу ждать, когда смогу наконец обратиться, — быстро сходит с темы Римус и почти вскидывает руки к небу. Такой драматичный. Сириус улыбается. — План действий помнишь? — Абсолютно. — Повтори. И Сириус повторяет. А потом еще раз. На самом деле, его задача простая — сидеть дома, следить за происходящим через окно. Но Римус ведет себя так же озабоченно, как отец Сириуса в прошлое полнолуние, хотя сейчас Сириус минимально подвержен опасности. — Не уснешь? — спрашивает его Римус под конец, уже спокойнее, и кладет руку на плечо. Сириус уверен, что вместе с теплом ощущает и его энергию. Удивительное чувство. — Ни за что. — Тогда до встречи. Сириус кивает, Римус улыбается, наспех прижимает его к себе, а затем уходит. До встречи? Сириус встряхивает головой. Конечно, они увидятся на следующий день. Лишь бы все прошло хорошо. На самом деле он почти уверен, что и в этот раз ночь будет спокойная. Или заставляет себя в это поверить. Чтобы избежать ненужных вопросов, Сириус спускается на первый этаж только после того, как отец уходит спать. На всякий случай он берет с собой бумагу и карандаш, чтобы развлекать себя хоть чем-то, а еще чтобы иметь подходящее оправдание, если отец выйдет из комнаты. Он наливает себе кофе и устраивается на диванчике у входной двери. До утра остается шесть часов. Как он и предполагал, занятие выходит удручающе скучным и однообразным, и только понимание серьезности ситуации не дает ему заснуть. И он не хочет подвести Римуса, когда так упорно предлагал свою помощь. К трем часам ночи листы бумаги, что Сириус взял с собой, заканчиваются и рисовать становится не на чем. Деревня спит, даже ветер не колышет траву, не скрипит деревьями, не стучит в окна. Ни голоса домашних собак, ни крика ночных птиц. Все замирает и затихает под светом ничем не скрытой полной луны. Но Сириус все равно не решается подняться в свою комнату и взять еще бумаги и ему ничего не остается, кроме как смотреть в окно. Чтобы не заснуть, он принимается рассматривать чужие дома внизу и дворы. В одном из дальних домов зажигается свет, и Сириус переключается на него. Подглядывать нехорошо, но ему нужно занять себя. Да и его зрение не такое хорошее, чтобы различить что-нибудь. Через минуту в чужом окне колышется занавеска, из-за которой протягивается, вероятно, рука и что-то ставит на подоконник. Затем свет выключается. Сириус вздыхает и прислоняется лбом к оконной раме. Он хочет выйти. Ничего страшного не случится, если он будет во дворе. Он даже не собирается отходить далеко от двери. На этот раз Сириус не забывает натянуть кофту потеплее и осторожно прикрывает дверь за собой. Ночь прохладная и свежая. Он садится на крыльцо, скрестив ноги, и думает, что сейчас делает Римус, где находится. Если оборотень заявится на этот раз, как Сириус узнает, что Римус, выражаясь его словами, «перехватил» его? Что вообще Римус должен будет сделать с ним, убить? Преследовать до самого утра, а потом отвести к своему отцу? Что оборотни делают в таких случаях? К сожалению, Сириус не догадался спросить, а это, наверное, одна из самых важных вещей. Хотя, возможно, это не то, во что он должен влезать. Римус тоже как-то упустил этот момент и не рассказал ему, ни разу за все те разы, что они обсуждали план. Неприятное чувство собирается в желудке, похожее на страх. Что теперь скрыл от него Римус? Никаких секретов, как же. Сириус больно щиплет себя за руку, чтобы успокоиться. Не нужно раньше времени паниковать, Римус мог просто не посчитать нужным рассказать ему. Обычно вещи всегда оказываются проще, чем Сириус может напридумывать в своей голове. Наверное, ночь действует на нервы, подходя к концу. Вокруг не происходит ничего, но Сириус не может быть уверен, что ничего также не происходит в глубине леса, на территории Римуса. Он поднимается на ноги и смотрит вдаль, считая собственные вдохи и выдохи. Постепенно он успокаивается. А потом откуда-то начинают раздаваться шорохи, и поначалу Сириус не обращает внимания, но, когда звук становится все настойчивее и все больше походит на скрип когтей по половицам, сердце у него замирает. Ему бы зайти в дом и выглянуть через другое окно на лес, но ноги действуют быстрее, чем здравая мысль успевает сформироваться в голове, и Сириус осторожно высовывается за угол. Тут же его взгляд встречается со взглядом огромного волка, желтым и немигающим. Он почти вскрикивает, зажимая рот рукой, и инстинктивно отходит назад, но волк только садится и смотрит на него. А потом, когда Сириус не решается сделать лишнее движение, волк пригибается к земле и тихо скулит. Происходящее напоминает Сириусу прошлое полнолуние, и он, нахмурив брови, делает маленький шаг вперед. Отец учил его не смотреть в глаза волку, поэтому он опускает взгляд к его лапам и шепчет: — Римус? Волк тут же садится обратно и скребет лапой по ограде. Так вот, что это было. Сириус выдыхает, напряжение покидает его плечи, и он снова встречается с волком глазами. Охренеть. Он больше, чем Сириус запомнил, но это действительно Римус. Никакой другой оборотень не пришел бы к нему и не стал вести себя так. Сириус подходит ближе и оглядывается, как будто кто-то может их увидеть здесь. Он никогда не был еще настолько благодарен, что его дом находится так далеко. — Чего ты хочешь? Волк поднимается и отбегает к лесу, а затем поворачивает морду и смотрит на него, как будто в ожидании. Сириусу требуется какое-то время, чтобы понять. Он качает головой и издает тихий смешок. — Нет, ты этого не делаешь. Волк нетерпеливо оббегает маленький круг и снова смотрит на Сириуса. Сириус ничего не может поделать с широкой улыбкой на своем лице. — Ты же не хотел, чтобы я проводил полнолуние с тобой? Он уверен, что если бы волк мог, то раздраженно бы закатил глаза. Сириус смотрит на черные прямоугольники окон дома позади себя, потом снова на волка. — Если что, в моей смерти виноват будешь ты. Но Сириус знает, что он в безопасности. С Римусом он всегда в безопасности, да и тот бы не стал приходить сюда и звать с собой, если бы не был уверен, что все в порядке. И утро вот-вот наступит. Сириус перебирается через ограждение и следует за волком. Они уходят не слишком далеко, но достаточно, чтобы скрыться в деревьях. Луна освещает все вокруг, поэтому Сириус не испытывает особых трудностей, шагая вперед. Волк останавливается и смотрит куда-то вдаль. Сириус подходит к его боку, рука задевает густую серую шерсть. Она мягче, чем Сириус ожидал. Он проводит рукой по спине волка, ему даже не приходится нагибаться. Волк никак не реагирует, продолжая смотреть. Рука Сириуса движется выше и зарывается в шерсть на загривке, затем поднимается к ушам и чешет за ними. Он думает, что позже ему за это влетит от Римуса, но погладить животное — пусть и оборотня — это какой-то присущий человеку основной инстинкт. Волк, наконец, реагирует и поворачивается к нему. Вопреки всем ожиданиям, в следующий момент он утыкается лбом в его живот, и, господи, это так очаровательно. Сириус почти забывает о том, что это не просто волк, а Римус. — Ты меня убьешь за то, что я скажу, но прямо сейчас ты кажешься мне большой милой собакой. Волк отходит и клацает зубами, будто собирается укусить за руку. Сириус посмеивается, отпрыгивая в сторону, поэтому волк начинает скалиться. Стоит признать, выглядит действительно устрашающе. — Ладно, понял, — Сириус миролюбиво поднимает руки перед собой. А потом откуда-то выходит еще один волк, поменьше, и позабытый страх возвращается к Сириусу. — Римус? Римус встает перед ним, загораживая. Но он не проявляет агрессии к появившемуся волку. Тот, в свою очередь, подходит ближе, Сириус сглатывает. И тут неожиданно волк ложится на спину, задирая лапы кверху, как довольный пес. Сириус замечает, что это самка. Только после этого Римус отходит, тыкается носом в морду волчицы и садится рядом с ней. Оба смотрят на Сириуса. — Это кто-то из твоей стаи? Волчица издает то ли тявканье, то ли фырканье, и Сириус подходит ближе. Ладно. Он нагибается и легонько проводит рукой по ее боку. Волчица переворачивается на живот и вдруг облизывает его щеку. Сириус делает сложное лицо, не понимая этого странного прилива нежности от существа, которое видит первый — и наверняка последний — раз в жизни, а Римус внезапно поднимается и кусает волчицу за шею. Она тут же обращает внимание на него, и в следующий момент они отбегают и начинают... бороться. Но Сириус сразу понимает, что это несерьезно. Он садится, сгибая ноги в коленях, облокачивается на них и наблюдает за волчьей возней. Сириус поверить не может, что это происходит с ним. Он в лесу, один, с неба за землей следит луна, а перед ним играются два, черт возьми, настоящих оборотня. Если бы кто-то сказал ему месяц назад. В конце концов волк укладывает волчицу на лопатки, а потом с гордым видом садится рядом с Сириусом. Он похлопывает волка по спине и улыбается, не забывая назвать «хорошим мальчиком», за что чуть не остается без ноги. В стремлении защитить свои конечности, Сириус не удерживает равновесие и падает на спину. Волк слегка придавливает его своим боком. — Ты же тяжелый, — задыхается Сириус, но смешки вырываются из его горла. Волчица подходит к ним и издает слабое скуление. Волк поднимается и смотрит на нее. Сириус продолжает лежать, пока наблюдет за их будто бы телепатическим общением. После долгой минуты, за которую Сириус успевает почувствовать, как его начинает клонить в сон, волчица отходит. Она в последний раз смотрит прямо на него, а затем скрывается среди деревьев так же неожиданно, как и появилась. Сириус зевает в ладонь. — Скоро ваше время, да? — спрашивает он, пока волк ложится рядом с ним. — Мое, кажется, тоже подходит. Тем не менее Сириус подползает ближе, ведомый лишь одним необъяснимым желанием прижаться сильнее. Он планирует немного полежать вот так, а потом уйти. Волк кладет голову ему на колени. — Это была Дора, да? — Сириус проводит ладонью по длинной волчьей морде. — Судя по твоим рассказам, вариантов у меня немного. За неимением возможности подтвердить или опровергнуть, волк только шумно выдыхает и закрывает глаза. Сириус делает то же самое. Он обещает себе, что полежит здесь еще минуту, а затем уйдет. Лунный свет постепенно начинает угасать под его закрытыми веками.