bestiaire de poèmes

— ТЫ… – раздалось где-то за спиной Осаму, что только прибавило скорости к его бегу в противоположную сторону. — А НУ СТОЯТЬ, ШПАЛА БИНТОВАННАЯ! Йокогамский университет. Начало первого семестра. И два несущихся пятна, средь потока учащихся. Кто бы мог подумать, что меж апрельского зноя, плавающего в розоватом свечение прекрасной цветущей вишни, разразиться гроза. Даже не гроза, а самая настоящая буря. И повествую я отнюдь не о погоде. Но сейчас не об этом. В тот вечер Чуя оторопевший и напрягшейся от переизбытка эмоций, словно тетива лука, сидел то и дело бурчал от негодования. Матушка заверила, что это была искусная шутка и она пришлась ей по нраву, потому не стоит точить зуб на продавца цветочной лавки. Накахара понемногу остывал, но все же, насколько же это нагло и бестактно. Как кто-то посмел подшучивать над золотым мальчиком, к тому же, так бесцеремонно, подарок ведь был для Кое…Верх наглости. Тогда сидя в столовой и заговаривая зубы, увлекая в светскую беседу, параллельно попивая именитый напиток, Кое растормошила сына, что тот и думать забыл о нахале. С матушкой так было всегда: увлечет разговором, ты и глазом не успеешь моргнуть, как уже опустошаешь второй бокал вина и не можешь оторваться от диалога. Женщина зарабатывала достаточно, работая на высокой должности в одном из благородных небоскребов Йокогамы, чтобы содержать себя и уютный двухэтажный коттедж недалеко от сердца города, поэтому воистину хорошее вино многолетней выдержки всегда имелось на полках её коллекции. Юноша восхищался утонченностью и вкусом матери, всячески стараясь ей соответствовать. Кое всегда была сногсшибательна: с элегантно убранными волосами, украшенными заколочками-скрепками в японском стиле, в чистой одежде без единой складочки и неизменно в верном сопровождение цветочного аромата. Она вырастила сына подстать себе, потому вечером на кухне в приятном отблеске свечей и традиционных японских светильников, компанию ей составлял аристократичный молодой человек светских манер, легко придерживающий бокал за донышко и слегка покачивающий в нем сумрачную жидкость. И только Кое знала, каков этот доблестный юноша с утонченным вкусом в алкоголе и в антуражном одеяние на самом деле: яркий, патетичный и чуток вспыльчивый. Совсем чуточку, правда. Рассветные лучи солнца ознаменовывали первый день учебы. Немного растрепанный рыжий юноша встретил его с улыбкой и на удивление в аккомпанементе с бодростью. Он право не мог поверить в то, что его план удался; в то, что он будет учиться на факультете всей его жизни; в то, что оказался рядом с любимой матушкой и в то, что жизнь, кажется, не так уж и заурядна, а даже лучезарна и светла, как это апрельское солнце. Хороша, чертовка! Сборы в университет сопровождались напеванием в лице Накахары какой-то эстрады. Выбежал из дома он при полном параде и в точности в замечательном настрое, поспешив в университет. Находился тот не так далеко от дома Чуи, потому обладатель рыжей шевелюры, в атласной бордовой рубашке под шоколадным пальто и в черных брюках прямого кроя, ни капли не спешил. Как только нога его ступила за порог, он вынес вердикт прогуляться пешком. Негоже в такую чудесную погоду тесниться в общественном транспорте. Добрался он за десять минут до начала первой пары и это пришлось совсем некстати в новом заведении, где он не ориентировался от слова совсем. В коридорах уже никого не было – все разошлись по аудиториям. Рыжий судорожно бегал глазами по углам и искал хоть кого-то. Он поднялся сначала на первый этаж, потом на второй, но подметил, что даже номер аудитории на дверях тут не пишут, мол, сам догадайся, дружище. Когда он снова спустился пред его глазами замаячила стремительно приближающаяся фигура. Ну как же донельзя вовремя. Накахара остановился на площадке меж лестничными пролетами, которая как раз располагалась напротив входных дверей. Сначала первые входные двери хлопнули с угрожающей силой, затем и вторые. На пороге появился запыхавшийся светловолосый юноша, держащий в руках светлый плащ, в тон волос, который явно слетел при беге, в примятой белой рубашке навыпуск и в классических черных брюках. Он остановился у входа и тут же согнулся в три погибели, опираясь руками о свои колени, воочию переводя дыхание. И куда он так спешил, до начала ведь еще есть время. Чуя не стал терять, вероятно, последний шанс, дабы прийти без опозданий в свой первый день и подошел к блондину. — Эй, держи воды, – Накахара немного наклонился, чтобы быть ближе к лицу марафонца и выудил из сумки бутылку с водой, протягивая бедолаге. Блондин хрипел и судорожно захватывал ртом воздух. Еле сообразив, что над его душой кто-то предстал и обращается к нему, молодой человек поднял голову и чуть выпрямился. — Чего?…А, да, спасибо, – он принял щедрый жест со стороны рыжего незнакомца, попив и отдав бутылку законному владельцу. Блондин глянул на часы, которые висели над головой его собеседника и вздохнул, — Черт, а я думал, что опаздываю. Он криво улыбнулся и сделал шаг назад от Чуи, абы их глаза были на одном уровне. Черт побери, почему все такие высокие? Первозданная несправедливость во всей красе. — Еще около пары минут в запасе, - Чуя глянув на экран смартфона и резко встрепенулся, припоминая зачем вообще подошел, — Ты случайно не в курсе, где находится аудитория номер 333? Ума не приложу как тут вообще кто-то ориентируется. Светловолосый усмехнулся и направился к лестнице, махом руки указывая идти за ним, параллельно начиная толковать, как тут все устроено. Как стало известно, Чуиного спасителя зовут Ацуши Накаджима и он категорически не любит опаздывать, хотя делает это с неоднократной частотой. Также выяснилось, что нужное Чуе пристанище студентов-архитекторов расположилось на третьем этаже и пока они с Ацуши поднимались, тот засыпал Накахару классическими вопросами: мол, откуда, что и где. Чуя поведал, что приехал из Франции, но родился тут, в Йокогаме, решив умолчать о месте проживания и причинах переезда на родину Наполеона. Он не стыдился того, что жил в приюте, все уже взрослые люди и было бы глупо. Просто не хотелось выкладывать все на блюдечко с голубой каемочкой пред без пяти минут знакомым, пускай тот и казался очень даже милым и улыбчивым. Оказавшись уже у дверей под зорким сопровождением этакого гида Чуя поблагодарил того и хотел было зайти в кабинет, но остановился у приоткрытой двери, когда блондин окликнул его. Он, смотря в ноги и явно стесняясь, предложил на перерыве показать рыжему остальную часть университета, прикрывшись тем, что новичок может заблудиться в таком огромном здание, а профессора уж больно суровые на опоздания. Какой же куртуазный и учтивый юноша. Конечно же Чуя принял любезность и через секунду уже свидетельствовал, как Ацуши встрепенулся и сверкая пятками понесся на четверый этаж. Чуя проводил взглядом фигуру, перепрыгивающую через ступеньку и скрывающуюся за углом, а затем и сам скрылся за дверью. На каждой паре профессора рассказывали о том, что предстоит им пройти в этом семестре, не опуская тему итоговых экзаменов. Накахара внимал каждому слову и все записывал записывал и записывал. Его безумно воодушевляло то, где он оказался. Хотелось загрузиться материалом поскорее, хотелось словить и запечатлеть в тетради каждое слово, что летело из уст профессоров. На первом перерыве Чуя, помня об этаком договоре, вышел в коридор. Оглядевшись никого с белой макушкой и смутно похожего на своего нового приятеля он не приметил. Уже подумав, что светловолосый просто так пошутил, он направился обратно в аудиторию, но накануне услышал топот и оклик. Ацуши с сумкой наперевес бежал к Накахаре. Когда он подбежал из его сумки вывалилось пару книг, встретившие свою участь в поцелуе с полом. Ох уж этот литературный факультет, сумки бы побольше носили, чтобы уместить все книжное богатство. Пред Чуей, по иронии, вновь предстал задыхающийся блондин, судорожно собирающий пожитки и попутно объясняющийся о том, что был в библиотеке и брал книги по списку, оглашенным преподавателем. После сборов Накаджима завлек того в своего рода обещанную экскурсию. Он показал и спортплощадку, на которой уже вовсю тренировались игроки в лакросс; показал одурманивающую запахом старых книг библиотеку; не забыл о мастерской и, самое важное, о столовой. Все было непрезентабельным и таким эстранеординарным для Чуи, что единственное, что ему оставалось – озираться по сторонам, как самый настоящий восхищенный первокурсник. Параллельно Ацуши просвещал в контингент и преподавательский состав. Ничего необычного: популярные, громкие на слуху личности и тихони-изгои; валящие за каждый пропуск и душки, которые просят хотя бы тридцать процент пропусков соблюдать. Во всей этой обители двух соседних этажей шахматным королем оказался некий второкурсник – Дазай Осаму с литературного – одногруппник, хороший друг Ацуши, великий сердцеед прекрасного пола и отличник. Как только светловласый это поведал Накахара скривился, будто от дольки лимона, только попытавшись представить упомянутого ловеласа. Он терпеть не мог такого рода классовую систему и тем более подобных персонажей, которые, чаще всего, поголовно чувствуют превосходство звезды всея вселенной, задаваясь словно напыщенные индюки. Именно таким он и предстал у рыжего в мыслях. Итак, что там дальше по списку? А, точно. Самый суровый профессор и, конечно же, по счастливой случайности, оказавшийся преподавателем профильного предмета Накахары – Мори Огай. По словам второкурсника он не говорил ни слова прогульщикам, а только премило улыбался, не упоминая о пропусках, но на экзаменах – жди беды, он устроит тебе настоящую анархию. Помимо щепетильной экзаменационной проверки, профессор не обделял вниманием и собственные лекции, всячески давая заковыристые задания и проверяя их же срок в срок. Чуя лишь пожал плечами на это, ему не казалось это столь устрашающе, ведь он всеми руками и ногами был за, чтобы готовиться к лекциям по своему профилю как полагается. Он подлинно выполнял задания в школе, не упуская никакой предмет ( даже злосчастную химию, ух как же он её ненавидел, но старался не отставать ) и сдавая все в урочный час, а если что не понимал – шибко наверстывал. В университете, на факультете, коим горит, он не планировал сбавлять обороты. Позже повстречав именитого темноволосого преподавателя, который держал в страхе все курсы – Накахара понял, о чем же шла речь. Профессор Мори сразу перешел к делу, без примеси пустых разговоров и знакомств с учащимися, мол в процессе все образуется, он лишь написал свои инициалы на доске и начал занятие. А пока разъяснял материал, в перерывах, умудрялся заглядывать каждому студенту своими карими глазами, которые устремившись на тебя казались темно-алыми, прямо в душу. Гипнотизировал и заставлял вслушиваться в каждое слово, не рыпаясь отвлечься. Жутко, в общем. После окончания последней пятой пары Накахара еле передвигал ноги, шествуя на выход. Он познакомился с парой своих одногруппников и даже договорился сходить вместе выпить в ближайший бар на выходных, потому социализация прошла донельзя успешно. Уже на выходе из учреждения его окликнул Ацуши, который стоял в кружке учащихся, но завидев приятеля быстро устремился к тому. — Чуя-кун! Как прошел первый день? – еще за пару метров от рыжеволосого поинтересовался блондин. — Чувствую себя будто поменялся местами с тягловой лошадью, которая весь день таскала обломки броневиков и самолетов, – тоскливо усмехнулся Накахара и уселся прямо на каменные ступеньки, примостив подбородок на коленях. — Ох, представляю, помню свой первый день тут – готов был в обморок падать от усталости и переизбытка информации, – он мечтательно вздохнул, вспоминая, и уселся рядом с Накахарой. Солнце уже не светило, скрывшись за плотными белоснежными облаками, но запах в воздухе все еще витал очаровательный. Чуя облокотился на выпрямленные руки и закурил, проникаясь атмосферой. Ацуши скривился от табачного облака и мигом пересел на другую сторону от приятеля, чтобы дым на него не летел. Они поболтали ровно две накахаровские сигареты подряд и разошлись, успев обменяться телефонами и пожелать друг другу славного дня. Еле притащившись домой Чуя, первым делом, сходил в душ, переоделся и упал на ложе без задних ног, выйдя только к позднему вечеру на кухню к матери. Поболтав и поделившись с ней новостями о первом учебном дне, он снова ушел на покой. Последующие дни протекали в подобном ключе. В университете погружался в лекции, записывая все, корка до корки, а в перерывах болтал с Ацуши о всякой несуразице. Тот оставался такой же улыбчивой душкой и, видимо, тоже разделял симпатию Накахары, так как сам являлся на третий этаж и предлагал сходить на перекур, прознав о пристрастие Чуи. На папироску грех не сходить, знаете ли. Вечерами он возвращался и садился за планшет, выполняя домашнее задание, которым загрузили почти сразу же, что было неудивительно. То ли еще будет – думал Накахара – вот со второго курса начнется практика и тогда будет в разы тяжелее и больше кропотливой работенки. Если и выдавалось выкроить час на отдых, то он либо пребывал с матушкой, предаваясь упоению бесед, либо же рисовал уже на мольберте в своей уютной комнатке, сливаясь с приглушенным освещением гирлянд, развешанных по всему периметру комнаты. Правда для рисования у него вдохновения особого-то и не было, потому все кануло комом. Неделя пролетела со скоростью света, а выходные – того быстрее. Отец так и не объявился, а Чуя уже успел забыть о его существование, пребывая в расслабление. За выходные он успел лишь встретиться с новыми приятели и отоспаться на одну четвертую за все будние дни. Ребята оказались славными и такими воодушевляюще живыми. Этакое преимущества творческого направления – все поголовно являются личностями интересными и созидательными, чем не каждый факультет может похвастать. В том баре Накахара знатно подвыпил и решив, пока он не превратился в лужицу от количества выпитого, направляться домой. В остальное свободное время рутинничал, выполняя домашку и сачкуя в объятиях Морфея, словно нерадивый домашний кот. В понедельник он все также без опозданий прибыл в универ и сразу встретился со своими приятелями, погрязая в разговорах. Его одноклассник с чудным именем, а может и кличкой, Альбатросс завел беседу о Малкольме Липке и об его невероятных масляных картинах, чем заинтересовал рыжего не на шутку. Это был один из его любимых художников-импрессионистов и раз затронул тему – теперь не сбежишь, пока не обсудишь с Накахарой, как минимум, десяток его самых известных работ от основной картины до самых незначительных мелочей и вложенного смысла в каждую из них. Вот так вот грозно. Чуя как раз распинался, описывая свое восхищение картиной «Первая», когда за спиной товарища маякнула знакомая темная макушка. Рыжеволосый даже остановил свое изречение и прищурился. Когда фигура махала своим, по сей видимости, приятелям, сидящим около входа, взгляд метнулся к бинтованному запястью и Чуя чуть не ахнул. Это он. Это тот наглец из цветочной лавки. Держите его семеро, потому что как только Накахара это осознал, он сквозь зубы попросил Альбатросса подождать и, пылая от ярости, широкими (насколько это возможно с его-то ростом) двинулся на негодяя. Тот вскоре заметил быстро приближающуюся к нему фигуру и, мигом сообразив что к чему, пустился в бега. Итак, о чем же я там? А, конечно, салочки студентов престижного университета. Любой курильщик позавидовал бы тому, насколько хорошо держался Накахара. Им двигала вселенская злость и желание поколотить бинтованное нечто во что бы то ни стало, потому бежал он как высокоспециализированный атлет. Дазаю смекалки было не занимать, он удирал извилистыми дорожками, направляясь к запасному входу, чтобы попасть в заброшенное крыло и укрыться от рыжего вихря, но вот, какова же участь, спорт был точно не его коньком. Рыжий стремительно нагонял, крича в адрес шатена всевозможную брань и далеко не на одном языке. Каков же липучка, чего так прицелился, Дазай ведь сам ангелочек, белый и пушистый. Ангелочек с рогами. Рогами самого настоящего Вельзевула. Вскоре Осаму начал совсем выдыхаться и резко завернул за колонну, по-глупому надеясь, что сумел скрыться. Надеялся бедолажка, увы, недолго, так как через пару секунд его уже прижали к стене с готовностью встретить свой кулак с лицом напротив в жесте неминуемого и заслуженного. Шатен оторопел и, еще немного задыхаясь, неожиданно выдавил лыбу, начав зачитывать собственный стих, ухмыляясь и смотря в пылающие гневом глаза: — О, как же рад, что взяв начало, судьбой столкнулись у причала, учреждения плетеных сплетен и интриг. Чуя даже немного ослабил хватку, явно не понимая, почему этот черт начал говорить рифмой. — О, коротышка, молю тебя, пусти, дай скрыться мне и дай подальше унести, мой милый лик, не оказавшимся калеченным всего за то, что я малюсенький шутник, – на последних словах Дазай приблизился к лицу рыжего на опасно близкое расстояние, что стало роковой ошибкой. Рык, а потом удар. Накахара дотянулся кулаком только лишь до нижней губы обидчика, потому Дазай охая сам отскочил в сторону, придерживая ранение. — Ты кого коротышкой назвал, скумбрия недоделанная?! — Почему ты называешь меня какой-то рыбой, мальчик-с-пальчик? Огрызнуться и занести уже новый удар Накахара, к счастью или к сожалению, не успел, поскольку их двоих окликнули. К парням приближалась фигура в смоляном одеяние, с ярко выделяющимся на нем красным шарфом. Мори Огай собственной персоны. Следом на ним прибежал Ацуши, который огромными испуганными глазами наблюдал за всея новшеством вместе с доброй половиной студентов, стоящих на улице, а после того как они скрылись из виду – мигом последовал за парочкой крушителей мирского покоя. Мори сложил руки на груди, оглядев студентов с головы до пят и произнес: — Осаму Дазай и, если верно припоминаю, Чуя Накахара. Вот и познакомились.