─༺༻─
Блум чувствовала, как внутри все переворачивалось. До дрожи и головокружения тошнило. Видеть Майка таким… было тяжело. Его бездыханное, без признаков жизни, тело лежало посреди гостиной, где когда-то Блум задувала свечи на день рождения, распаковывала подарки на Рождество и показывала выпускное платье. Она не знала, что должна чувствовать и делать. Ее накрывала лишь огромная волна бессилия, паники и одного лишь желания — умереть. Вот бы просто исчезнуть, забыть про все происходящее, про мир, про боль, отпустить это все, закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Может быть, было бы все намного проще, если бы она никогда не рождалась? Смысл в ее существовании, если она несла только погибель родным и близким людям? И плач Ванессы, такой громкий и оглушительный, полный глубокой горечи, казался острее клинка Валтора. О, как бы сильно ей сейчас хотелось вернуться в то время. Как бы сильно ей хотелось снова очутиться в его объятиях, играть на острие ножа и чувств, ходить по грани дозволенного и пересекать эту самую грань. Она бы хотела навечно остаться в прошлом, чтобы сберечь саму себя от того, что происходило, но, увы, даже самая темная магия не была на это способна. Несколько слез сорвалось с невесомых ресниц, утонув в белом, пушистом ковре. Блум хотелось шагнуть, сделать всего лишь один шаг вперед, но ощущение было такое, будто к ногам привязали камни. Девушка бессильно рухнула на колени, а затем поползла, переставляя ноги и руки, пытаясь добраться до мужчины, который был ей отцом двадцать пять лет. Ванесса подняла голову. Блум замерла и зажмурилась, кажется, даже перестала дышать, боясь увидеть в глазах матери ненависть, осуждение, страх или отвращение. В конце концов, это все было виной Блум. Она привела домой демона. Она хотела спасти Валтора. И это она не подумала о последствиях. — Блум, — прошептала женщина, фея открыла глаза и единственное, что она увидела на лице приемной матери — скорбь. Правда, от этого еще сильнее хотелось исчезнуть. Девушка приблизилась к телу, хотя все внутри нее противилось тому, чтобы называть Майка телом. Казалось кощунственным и совершенно неправильным, словно он уже умер. Вот только в его смерть до боли не хотелось верить. Блум осторожно коснулась остывающей руки, запуская огонь дракона маленькими, яркими искрами, облепившими все тело. В разные стороны от фигуры девушки и Майка расходились теплые лучи огня, которые однажды спасли Скаю жизнь. Может быть, сработает и сейчас. Она плакала тихо и горько, пытаясь скрывать то, что происходило в душе от матери, не давить на нее грузом чувства вины, сидящем на плечах. Почему-то казалось, что Блум должна прожить все это сама, будто в наказание за свои собственные поступки. Огонь отдавался легким покалыванием на кончиках пальцев, вибрацией во всем теле, и ни капли смерти не ощущалось в пространстве вокруг. Блум нахмурилась, не совсем понимая происходящее, затем отстранилась, нехотя отпуская руку отца. — Он не умер, — прошептала Блум, заставляя рыдания Ванессы тут же стихнуть. На миг в гостиной, которая хранила столько воспоминаний, воцарилась полнейшая тишина, отмеряемая только тиканием настенных часов, которые однажды разукрасила Блум. — О чем ты? — также тихо спросила Ванесса, не отрываясь от груди мужа. Вся их жизнь сейчас казалась незначительной. Все вокруг — тоже. Имела ли смысл вся эта привычная жизни мишура сейчас, когда смерть с косой стояла у порога? Конечно, нет. В такие моменты человек готов отдать все деньги, безделушки, остаться голышом, без памяти и воспоминаний, лишь бы близкий мог жить дальше. И сейчас они были готовы попрощаться с чем угодно, чтобы вернуть Майка назад. Но, быть может, судьба в кои-то веки оказалась благосклонна к Блум? — Сердце бьется, огонь не проходит дальше, — более живо заметила девушка, нагнувшись к груди Майка, пытаясь услышать размеренные удары сердца о грудную клетку. Черт возьми, она бы отдала за этот звук свою жизнь. И вот, до уха донесся сначала один, неуверенный, едва слышимый толчок, затем еще один и еще. Два выдоха облегчения оказались слишком громкими в этой поглощающей все звуки тишине. Хотелось рассмеяться от напряжения, которое внезапно отпустило, словно целая гора просто свалилась с плеч, оставляя после себя только сосущую пустоту. Вот только… лучше умереть или быть мертвым в живом теле? Майк ведь сейчас не более, чем зомби. Считалось ли это жизнью? Но волновало ли это хоть кого-то, когда смерть все же отошла на два шага назад от двери, притаившись за углом дома? Конечно же, нет. Блум подняла Майка магией, вдвоем с Ванессой они уложили мужчину на кровать в просторной спальной комнате. Женщина осторожно пригладила светлые волосы мужа, а затем, обернувшись на Блум, мягко улыбнулась. Наверное, она многое готова простить ребенку, за чьими первыми шагами наблюдала с такой любовью и заботой, кому упаковывала подарки в ночь перед днем рождения и кого любила так сильно, что в груди щемило от эмоций. Ванесса подошла к дочери, осторожно взяла ее за руку в поддерживающем жесте и повела прочь из комнаты, оставляя рядом с Майком свои страх, боль и отчаяние. Они остановились на пороге кухни: Ванесса подошла к барному шкафу, Блум незримой тенью скользнула за стол, устремив взгляд в белую скатерть. До безумия сильно хотелось курить. Затянуться так глубоко, насколько позволили бы легкие. И, может, это наконец-то избавило бы ее от жизни. Но при Ванессе Блум курить не хотела, а перед глазами так кстати появились два хрустальных бокала и бутылка вина. — Думаю, ты должна мне все рассказать, Блум, — ласково проговорила женщина, вызывая непрошеные кристаллики слез. Может быть, правда, пора раскрыть все, рассказать так, как оно есть? — Я влюбилась… — неуверенно произнесла Блум, растирая ладони друг о друга. — С этого все началось, — она подняла взгляд, пытаясь сдерживать эмоции, быть беспристрастной и обезличенной, но когда красное вино коснулось стенок прозрачных бокалов, стоп-кран сорвало. Слезы хлынули бурным потоком, словно Блум очень долго держала в себе все, о чем думала, все, что смущало и болело. Хотя, почему «словно»? Так и было. Рядом с ней не было никого, кто мог бы выслушать, помочь и просто побыть рядом. Дождь колотил по окнам, вино осталось выдыхаться на воздухе, а Блум лежала в объятиях женщины, которая по всем законам здравого смысла должна была ее ненавидеть, но почему-то обнимала, утешала и молча слушала весь этот длинный, странный и до жути неправильный рассказ. Рассказ о жизни Блум. Она все говорила и говорила, а Ванесса, словно единственный посетитель театра одного актера, молча слушала. Блум замолкла лишь когда рассказ подошел к моменту нападения. Только тогда она оторвала голову от колен матери. Только тогда она отодвинулась, нерешительно обняв себя за плечи и готовясь к тому, что во взгляде Ванессы промелькнет ожидаемое осуждение. — Я не знаю, что демон сделал с папой, — прошептала Блум. — Обязательно выясню, обязательно все исправлю, — тихо проговаривала она, цепляясь ногтями в предплечья, пытаясь хоть как-то вернуть разум к трезвости. Но фея видела лишь один способ вернуть себе себя. То, что раз за разом вытаскивало из страха, страданий и заглушало мысли. То, что было привычкой похуже и пострашнее сигарет. То, что каждый раз заставляло играть со смертью, которая и так не хотела оставлять фею. — Ты сможешь, Блум, — тихо ответила Ванесса, нежно обхватывая тонкую белую ладонь. — Что тебе нужно сделать? Чем я могу помочь? — о, если бы Блум только знала. Если бы у нее только были ответы на эти вопросы… Фея сникла, покачав головой. — Я даже не знаю, чем я могу помочь, — слезы снова подбирались к границе, пересекая которую, они не смогут остановиться. Блум еще никогда в жизни не чувствовала себя такой слабой, плаксивой и ужасной. Еще никогда в жизни она не оказывалась в ситуации, из которой, казалось, не было выхода. Она спрятала лицо в ладонях, затем с нажимом провела по волосам, пытаясь прийти в чувство. Одной бутылкой вина они бы точно не обошлись. Впрочем, ни фея, ни женщина, к напитку не притронулись. Оно, скорее, выступало символом, якорем, держащем их обеих в реальности, на земле. — Мне не у кого спросить, я преступница, меня ищет половина магического измерения, у меня нет сил, нет дома, нет тех, у кого я могла бы спросить об этой проклятой связи, о демонах, — бессильно проговорила Блум, словно ставя напротив каждого своего положительного качества огромный минус. — Дом у тебя всегда есть, Блум, — нежно отозвалась Ванесса, — я прошу тебя не опускать руки, папе нужна твоя помощь, нужна ты. — Почему… — она запнулась, будто не находя в себе сил произнести вслух эти слова, — почему ты не ненавидишь меня сейчас? — А почему должна? — Это ведь из-за меня папа попал в такое состояние. — Мы не ищем виноватых, милая, — женщина обвила острые плечи дочери, — мы ищем решение проблемы, ищем пути, которые могут все исправить, помогут. У нас нет времени на чувство вины и ненависть, — Блум не ответила. Ей хотелось верить словам матери. Хотелось, чтобы в душе самого родного человека, правда, не нашлось ненависти, злости и отвращения. И хотелось, чтобы ее семья вновь стала нормальной. Но вместо этого, фея сидела на одном месте, боясь даже двинуться в сторону. — Ты говорила, что он часто снился тебе, — тихо начала Ванесса, — может быть, что-то говорил? Было так странно, что Ванесса говорила о Валторе, знала о снах с ним, конечно, без подробностей, но все же коснулась какой-то части жизни Блум. И фея каждый раз вздрагивала, когда разговор заходил о нем. Девушка ждала осуждения или непонимания. Все же, он тот, кто все уничтожил. Да и демон в его теле очков в карму не прибавлял, но Ванесса почему-то сохраняла спокойствие, оставалась мамой несмотря ни на что, будто все, что ей было нужно — поддержать Блум. Блум отрицательно покачала головой, отняла ладони от лица, будто смиряясь с происходящем. Ведь Ванесса права — нужно искать решение проблемы. — Ничего такого, сказал, чтобы я спросила у тех, кто нас связал, — девушка замялась, чувствуя огромное желание залиться краской. — Но их уже давно нет… не у кого спрашивать, — пожала плечами фея, отворачиваясь от матери. Ванесса хмыкнула, на какое-то время на кухне зазвенела тишина, которую прерывало лишь тиканье часов. Снова. Будто они отсчитывали секунды до неизбежного конца. — Что, если спросить у мертвых? — неожиданно произнесла женщина, заставляя Блум замереть. Пора не смерти явиться к ним на порог, а Блум навестить старую подругу?─༺༻─
Дождь ударял по ветвям деревьев, скатывался на землю, некоторые капли оставались на рыжих волосах, виднеющихся даже в темноте парка. Сигаретный дым взвивался в воздух, кутаясь в кронах, а затем сливался с туманом и густыми тучами. Здесь царила приятная прохлада. Конечно, не такая, как на Домино. От нее не щипало щеки, не морозило легкие и губы не становились обветренными. Она, скорее, легко обнимала влажностью, запахом мокрой земли и асфальта, приближая сезон дождей. Блум выкурила уже две сигареты. Это ни капли не помогло успокоиться. Признаться честно, хотелось лечь в кровать и смотреть, как маленькие капли дождя сливаются в одну большую, бегают по стеклу, оставляя влажные дорожки, но вместо этого она ощущала, как эти самые капли стекали по ее лицу, точно также образуя дорожки, скатывающиеся по подбородку и вызывающие небольшой зуд. Конечно, она не думала, что настоящая ведьма могла скрываться на земле. И, конечно, она не думала, что это правда и что непременно найдет здесь ответ. Спиритический сеанс, который предложила Ванесса, звучал, как самая большая шутка жизни. Но, впрочем, чувство юмора у судьбы частенько удивляло непредсказуемостью. Блум бросила окурок на влажную землю, наступила носком ботинка. До слуха не донеслось тихое шипение — слишком громким был дождь, будто вторил настроению внутри. Что лучше — ощущение пустоты, с которым она жила пять лет, или такое многообразие чувств, что хотелось кричать, лишь бы сбавить накал? Может быть, бесчувствие это не так уж и плохо… Девушка спрятала руки в карманы джинсовой куртки, которую пришлось достать из закромов старого шкафа, в котором вместо скелетов хранились воспоминания о прошлой, нормальной, не магической жизни. Поменялась бы Блум местами с прошлой собой? Она не знала. Как не знала и того, насколько неправильные ее поступки. Она сделала несколько шагов вперед, к неприметному дому на той стороне улицы, затем помялась у лестницы. — Что я делаю, черт возьми, — прошептала девушка, прикрыв глаза. Это все выглядело, как самая большая и настоящая тупость, которая не имела смысла, но почему-то Блум всё равно поднялась сначала на одну ступеньку, а затем забиралась все выше, пока не уткнулась в дверь, увешанную оберегами и магическими символами. Блум постучала. Стук вышел глухим, словно девушка рвалась в стену, за которой стояла еще одна стена. Дверь неожиданно открылась, скрипнув старыми петлями, и, наверное, Блум бы удивилась, будь она обычным человеком, который все магическое воспринимал либо как чудо, либо как грех, за которым немедленно последует ад. Девушка шагнула внутрь. В нос тут же ударил стойкий аромат благовоний, от которого закружилась голова, а в горле запершило. В темном коридоре не слышались звуки, шорохи, не виднелись тени, которые по всем законам физики должны играть на стенах от многочисленных свечей по периметру, и только кристаллические шторы в полукруглой арке звякнули, вторя движениям Блум. Это место напоминало пристанище гадалок из фильмов, которые она очень любила смотреть в подростковом возрасте. Обычно сюда приходили несчастные женщины, погадать на мужчину, узнать, есть ли у мужа любовница, ведь обращение к шарлатанам, вроде этой, выходило дешевле, чем частный детектив или психолог. Блум едва не фыркнула от вязкого ощущения, разлившегося по внутренностям, будто противный слизняк завелся прямо между жизненно важными органами. В маленькой комнате дыма от благовоний стояло еще больше, он казался осязаемым. Наверное, если бы Блум протянула руку, она смогла бы схватить белую пелену, но ее внимание приковалось к небольшому круглому столу по центру комнаты, за которым скрюченной тенью восседала женщина: серые волосы двигались в такт ветру, как если бы окна открыли, лицо пряталось в складке глубоких морщин, которые из-за полумрака выглядели еще глубже. Казалось, даже вместо глаз у нее лишь белые полосы, но Блум знала, что это обман. — Хочешь узнать о любимом? — женщина заметно оживилась, когда Блум появилась в поле зрения. Фея хмыкнула. Да, конечно. Именно о любимом она и хотела узнать. — Вы так банальны, — даже не ожидая от себя такой грубости, отозвалась Блум, замерев около стола. — Почему же я? — ехидно спросила шарлатанка, оторвав взгляд от доски с буквами. — Каждая вторая приходит с вопросом о любви. Да и, чего греха таить, все в нашей жизни делается ради любви или из-за нее. И плохое, и хорошее. Мы ведь сами добавляем краски в события, причина же всего есть любовь, — седая бровь вопросительно выгнулась, изучающий, внимательный взгляд уперся в Блум, будто женщина пыталась прочитать фею, рассмотреть под микроскопом и вынести свой диагноз. — Но ты пришла не просто по любви, из-за отчаяния, — она причмокнула, облизнула сухие губы, а затем небрежно махнула рукой на противоположный стул, приглашая Блум присесть. Фея не нашла, что ответить. Да и что бы она сказала? Любой мог сесть за стол с шаром посередине, обвесить квартиру оберегами из сувенирной лавки, зажигать удушающие свечи и пало-санто, надеясь, что малодушные и доверчивые сочтут все за реальность. Но Блум ведь не была малодушной, да и излишне доверчивой себя не считала, поэтому с едким, язвительным скептицизмом опустилась на стул с мягкой подушкой. — Каков твой вопрос? — Разве вы не предвидели? — хмыкнула фея, почему-то думая, что слишком много времени провела рядом с язвительным и донельзя ехидным магом. Женщина ничего не сказала в ответ. Только посмотрела. Снисходительно и понимающе, с легкой улыбкой, будто это Блум была не знающей, не ведающей и глупой. — Протяни руки, дитя, — фея послушалась. Шарлатанка схватила тонкие запястье, царапнула по ним маслом, от которого тоже закружилась голова и стало дурно. — Не стоит мерить всех по себе, фея огня, — неожиданно произнесла женщина, а затем комната закружилась в водовороте, картинки сменяли друг друга, как калейдоскоп, желудок мутило сильнее прежнего, словно Блум просто сунули в центрифугу, готовя к полету в космос. Первым порывом хотелось напасть, затем убежать, просто кинуть сгусток магии и скрыться в портале, но… вслед за неясным круговоротом появилась целая полоса переливов. Наверное, так должно выглядеть Домино без висящего над ним проклятия: ярко-зеленая трава, блеск голубых колокольчиков на лугу, улыбающихся ромашек и огромной кучи полевых цветов, сияющее солнце, которое не обжигало холодом, а по-матерински согревало, звон ручейков и в отдалении чириканье птиц. Может быть, Великим Драконом это место задумывалось раем? Блум не могла поверить своим глазам. Она никогда не видела Домино не отягощенным черной магией, но сейчас точно знала, что это именно он… ее родной дом. И девушка все оглядывалась и оглядывалась, словно старалась впитать в себя эту атмосферу. А затем… мир рухнул и собрался заново. — Блум? — почти шепотом, едва слышно, но все же напугав. Блум вздрогнула от неожиданности. Она много раз представляла эту встречу, где-то в глубине души отказывалась верить в то, что они давно мертвы, надеялась однажды снять проклятие. Сейчас же все это рухнуло. Реальность снова внесла свои коррективы в жизнь, в планы, в мечты. И вроде бы она должна плакать, рыдать навзрыд от того, насколько долгожданной и желанной должна была стать эта встреча, но почему-то Блум не испытывала ничего. Почти ничего. Только сейчас дошло, что эти люди ей совершенно чужие, что она их не знала, и находилась здесь только ради земного отца. Приемного отца. Стало даже стыдно от своей малодушности и глупости. Она ведь и раньше могла сделать это, провести сеанс, увидеть их. В ее распоряжении было столько ведьм из Облачной башни, да и столькие феи хотели попробовать взывать к мертвым, но ведь Блум ни разу не согласилась, не задумалась. Почему? Хотелось бы ей знать. Марион — ее биологическая мать, стояла на краю обрыва. Ее рыжие — такие же, как у Блум, — волосы развевались на ветру, будто она не картинка воображения, не наваждение, а самая настоящая, реальная и живая. Признаться, Блум уже задумалась о том, что шарлатанка просто использовала какие-то наркотические благовония и масло. Она читала о таком в одном детективе, когда еще жила на земле, но почему-то сейчас верилось в то, что все происходящее — по-настоящему. — Не так я представляла встречу с дочерью, — проговорила королева, когда Блум все же подошла. Да, девушка тоже не так себе представляла своих родителей и вообще жизнь. В ней явно не должно было быть проклятий, тьмы и желания умереть. — Да и ты пришла не совсем ко мне, — Марион протянула по-королевски изящную кисть, коснулась рыжих волос Блум, осторожно пропустив пряди сквозь пальцы. Да, точно такие же, как у нее. Мать и дочь, как две капли похожие друг на друга, но при этом такие далекие друг от друга, словно незнакомцы, словно капля океана на севере и капля этого же океана на юге — вроде одно целое, но все же что-то очень разное. — Марион… — Не удивлена, что ты не зовешь меня мамой, — хмыкнула женщина, отдернув руку, как от огня. Впрочем, Блум сама по себе огонь, и сейчас он бунтовал. — Я никогда не знала своего дома, никогда не знала Вас, — отозвалась Блум, снова ловя себя на мысли, что слишком груба. — Только Дафна была рядом незримым призраков и тенью во снах, я ничего не знаю о себе, о Домино, о жизни здесь, — она пожала плечами, — я благодарна за жизнь, за спасение, за силу, что есть во мне, вот только из-за всего этого мне пришлось слишком многим пожертвовать, слишком многое пережить, и сейчас, единственный раз, когда мне понадобилась помощь, когда я пришла, рискуя никогда больше не открыть глаза, вы говорите о том, что я не зову вас мамой? — в голубых глазах плескалась настоящая ярость дракона, боль, опасность. В них словно застыли часы, отсчитывающие время до прыжка с этого самого обрыва. — Характером ты точно пошла в отца, — хмыкнула Марион, устремила взгляд на горизонт, словно взвешивая все «за» и «против». Остаться героем измерения или стать честным человеком в глазах дочери? Дочери, которую лишь дважды держала на руках. И вроде бы, она королева, у нее по судьбе написано обманывать людей и плести интриги, а Марион вместо этого тихо вздохнула, а затем начала рассказ. — Хранителей огня связывает не Домино, их когда-то давно связал сам Великий Дракон. Хранителей всегда двое: созидание и разрушение, тьма и свет, это баланс, без которого не может выжить ни одно живое существо, ни одно измерение и ни один мир, но ты и так это знаешь, а мы знали, что рано или поздно наш ребенок окажется связан и в жизни, и в смерти с темным огнем, с темным магом, — голубые глаза, такие же, как у Блум, сверкнули неясным светом, мельком глянув в сторону. Блум замерзла, по коже пополз липкий мороз, забирающийся противными мурашками в волосы на затылке. Они знали, но все равно обрекли ее на такую судьбу… — И когда Валтор под предводительством Древних Ведьм начал восстание, мы не могли позволить ему победить, не могли позволить забрать тебя и светлый огонь дракона, ведь без него тебя просто бы не существовало, — женщина старалась даже не смотреть в сторону дочери, она будто бы просто рассказывала выдуманную историю. Сказку, события из которой никогда не происходили в жизни. Блум сжала губы в тонкую полосу. Честно, фея не знала, как к этому относиться. Ее защищали. Ее любили. И из-за нее сражались. Сражались с тем, ради кого сейчас сражалась сама Блум. Ирония судьбы в самом настоящем своем проявлении. — Только не учли, что он не умрет, а я буду ключом к его воскрешению, что не смогу жить и без темной стороны, — задумчиво проговорила Блум. Всю историю ее жизни можно назвать двумя словами «серая мораль», где зло и добро сливались воедино, грань между ними стиралась, оставляя лишь выводы, решения постфактум, где желания не учитывались. — Удивлена, что ты знаешь, зачем именно я пришла, — хмыкнула девушка немного после. Неужели рай и ад все же существовал? Может быть, путь туда закрыт таким пропащим душам, как она и Валтор, и поэтому они оказались во тьме? — Конечно, знала, — усмехнулась Марион, — рано или поздно ты бы задалась этим вопросом, рано или поздно правда бы выплыла наружу, это неотъемлемая часть жизни, истина всегда превыше всего. Рано или поздно вы бы нашли друг друга, — пухлые губы женщины скривились в отвращении, словно одна только мысль о дочери рядом с темным магом вызывала праведный гнев. Блум уже слышала что-то похожее от демона. Он тоже говорил о связи, жизни и смерти, о нитях, которые прочно переплетают сущности Валтора и Блум. — Тогда ты знаешь, что мне делать? — с нажимом спросила Блум, сложив руки на груди. Взгляды, которые девушка и женщина бросили друг на друга, поистине напоминали семейные: Марион смотрела снисходительно, поучающе; Блум с немым упреком, с желанием превосходства и ожиданием ответа. Может быть, не так уж они и далеки от понимания семейных отношений.─༺༻─
Блум снова курила. На улице все еще шел дождь. И сырость все также проникала под кожу, принося с собой ощутимый холод, желание поежиться и укутаться в куртку посильнее. Правда, кусок джинсы лишь сильнее охлаждал, ни капли не согревая, но фея, кажется, не обращала на это внимание. Ее мысли летали далеко за пределами этого парка, погоды и вообще измерения. Мысленно она просчитывала последствия своих действий. Теперь Блум знала, что та женщина из странно пахнущей квартиры не шарлатанка, а настоящая ведьма, которая скрывалась на земле от преследования уже около ста лет. Более того, ее уже никто и не искал, но все же магическому измерению она предпочла землю. Впрочем, эта информация прошла как-то мимо феи — лишь на миг она задумалась о том, что до безумия сильно не хотела бы повторить ее судьбу. В это время в парке уже никого не было, хотя создавалось стойкое ощущение слежки, из-за которого фея все же отрывалась от размышлений и оборачивалась, но из раза в раз никого за собой не замечала. Стало казаться, что от перенапряжения сознание просто стало играться с ней. Скорее всего, так и было. И когда Блум вошла в родной дом, он тут же отозвался колокольчиком на двери, теплым привычным запахом и перестуком кастрюль на кухне. Да, именно это место всегда было домом Блум, и после сегодняшнего «путешествия» она в этом убедилась. Ванесса появилась в коридоре почти сразу, нервозно вытирая руки кухонным полотенцем, и ее взгляд выражал столько надежды и немой просьбы, что от этого невольно щемило сердце. Блум скинула промокшую обувь, молча кивнула в сторону гостиной. Диван скрипнул, когда они опустились на него — Блум просто рухнула, Ванесса же села на самый край, вытянувшись, как гитарная струна. Звуки резко затихли, оставляя лишь тиканье часов, которое уже до жути начало раздражать. Блум и так чувствовала, что время течет так быстро, как горная река, снося все преграды на своем пути и сбивая с ног. Фея же в этом бурном потоке не более, чем тростинка, случайно очутившаяся в воде. Короткий выдох сорвался с бледных губ, по правде сказать, Блум даже не знала, где возьмет силы на все, что ей нужно сделать. Где она найдет столько мужества, терпения и самообладания? Как она сделает это? Как? — Не знаю, где ты нашла эту шарлатанку, — прервала тишину Блум, — но у нее правда есть силы, и она очень многое мне сказала. — фея задавила в себе желание закурить. Ванесса снисходительно покачала головой, как бы безмолвно отвечая «я же говорила». — Правда, способы у нее так себе, — девушка взглянула на мать, надеясь, что та сейчас не отвернется от нее. Хотелось, чтобы хоть кто-то в этом мире остался на ее стороне. Пусть даже она и не совсем правильная. — Мне придется отказаться от света, если я хочу спасти папу, Валтора и всех, до кого дотянулся демон, мне придется принять тьму, впустить ее в себя. — Ты боишься? — Конечно, тьма — всегда то, с чем я сражалась, то, что никогда не принимала. Стать темной феей, ведьмой или кем я там стану, — небрежно бросила Блум, — то же самое, что предать себя. — Мы будем любить тебя любой, Блум, — тихо проговорила Ванесса, положив ладонь поверх руки Блум в поддерживающем жесте. Фея же едва сдерживала слезы, она знала, чем мог кончиться этот переход. Знала, что в конечном итоге может стать монстром похуже Валтора, демона и всех, с кем она когда-то сражалась. Она могла потерять все. И пара слез все же скатились по щекам, когда девушка повернулась к Ванессе. — Даже если тьма возьмет верх, и я стану убивать? — провокация чистой воды, но ей так необходимо услышать ответ. Просто до боли под ребрами и крика о помощи. Ей снова пришлось справляться со всем в одиночку. — Даже тогда, милая, — отозвалась женщина, легким движением стирая слезы со щек дочери. Блум кивнула. Кажется, ей хватило этого маленького, никчемного общения, которое могло ничего и не значить. Кажется, ей хватит этих слов для того, чтобы разрушить все и собрать заново. В том числе себя. — Тогда мне пора, — Блум вскочила с дивана, вырвав ладонь из рук матери, создала портал и, даже не обернувшись, отправилась туда, где однажды уже должна была умереть.